Последние

Ее глаза вновь наполнились слезами, а мои щеки были мокры уже давно. Я так ярко представила эту картину. Виктор всегда защищал меня, но страдал в одиночестве. Почему же он скрывал это от меня? И если он готовился к смерти, то его странное поведение стало мне абсолютно понятно – этот постоянно задумчивый, отрешенный взгляд, странные вопросы и не менее странные ответы. Я вспомнила, как Андрей спросил у него о количестве книг, которые прочитал Виктор.

«Слишком мало».

Возможно, достигнув зрелого возраста, он стал считать, что его жизнь будет гораздо короче остальных. И ему казалось, что нужно торопиться, ведь он может не успеть. Жизни может оказаться слишком мало.

Я не могла остановиться, юбка женщины давным-давно намокла, а слезы не прекращали идти.

Мои глаза открылись, словно я долго спала и, наконец, очнулась ото сна, где все было по-другому.

О чем он думал, когда решил оставить меня одну?

– Он соврал, когда сказал мужикам, что поехал встречать брата, – продолжила Лидия Михайловна. – Брат-то уже был дома. Это просто он, упрямец, не хотел никому показывать свою слабость. В последний день перед тем, как он слег, мое сердце маялось. Я не ожидала, что он соберется на улицу после того, что случилось днем. Я кричала ему, что он совсем меня не щадит. А он лишь улыбался да повторял, что все будет хорошо. Что там Анечка, а она тоже волнуется. Отпустила я его с тяжелым сердцем.

Она посмотрела на сына, убедившись, что он жив и просто спит.

– Когда я поняла, что вы попали под дождь… Небеса ударились о землю. Я почувствовала, как смерть гуляет около нашего дома. И прокляла тебя.

Я подняла голову и, не дыша, посмотрела в опечаленные глаза напротив. Меня настигли страх и обида. Но я усердно глушила их, потому что сама не раз проклинала свое ребячество и эгоизм. Мне не в чем было упрекнуть женщину – в случившемся действительно была моя вина. Но все-таки где-то глубоко внутри я не хотела слышать такие слова.

– Я считала, что ты принесла в нашу семью горе. Но сидя эти дни здесь и молясь о сыне, я поняла, что проклинать мне надо было только саму себя. Я, мать, не смогла уберечь своего ребенка. Поэтому прошу, прости меня!

Она горячо поцеловала мои руки.

–Прости старую дуру! Я видела, тебе тоже принесло это большие страдания.

Я попросила ее отпустить мои руки, а затем встала и прижала ее голову к своей груди, успокаивающе гладя по волосам.

–Вам не за что извиняться. В этом никто не виноват, так что, пожалуйста, прекратите так убиваться.

Тело содрогалось в моих объятиях в приступе рыданий.

Ее слова помогли мне понять, что ничьей вины в этом действительно нет – никто не виноват, что болезнь прицепилась именно к Виктору, никто не виноват, что помощь людям он ставит превыше своей жизни. Никто не виноват, что в ту ночь грянул ливень. Это не исправит того, что уже произошло. Нужно просто жить дальше.

– Матушка, пожалуйста, улыбнитесь, – произнесла я. – Виктор проснулся.

Глава

V

Жизнь, наконец, стала постепенно возвращаться в прежнее русло. Казалось, прошла целая вечность.

Я уже чаще стала появляться дома, по крайней мере, обязательно там ночевала. А то родные места себе не находили за прошедшие пять дней. Оказалось, что и они, и Люба приходили неоднократно, но внезапная беда затуманила мне разум. На тот момент я не хотела никого ни видеть, ни, тем более, слышать. Теперь же я могла нормально поговорить с родителями и встретиться с Любой.

Когда она увидела меня на пороге своего дома, то не смогла сдержать слез и заключила меня в объятия. Я до конца осознала, как окружающим людям тоже было нелегко. Подруга очень переживала за меня, каждый день узнавала у Гриши о моем состоянии и состоянии Виктора. Она очень хотела меня поддержать, но я не позволяла никому достучаться до себя. Теперь же, когда разум прояснился, а тяжелый камень на сердце исчез, я могла воспринять то, что пытались до меня донести.

Люба очень обрадовалась, узнав о выздоровлении Виктора. Конечно, я не рассказала ей всего, не желая предавать любимого, оставив его самостоятельным и сильным мужчиной в глазах других.

Подруга пообещала зайти на днях проведать его, как только вернутся ее родные, которые, оказалось, сейчас находились в городе, и хоть ненадолго снимут с ее плеч заботу о младшем братишке.

Буляков по-прежнему следил за состоянием больного и навещал его каждый день. Виктор жаловался на легкую боль в животе, но врач успокоил его и всех нас – вероятно, это побочное действие препаратов, что вполне нормально после такого количества, которое он ему давал. В остальном Виктору стало лучше – он уже достаточно хорошо спал, часто улыбался, а цвет лица приобрел хоть немного здорового оттенка. Однако, принять хоть малую толику еды особого желания он еще не изъявлял. Врач убедил, что все вернется на круги своя в течение нескольких дней, когда организм оправится от потрясения.

Моя душа, наконец, постепенно успокаивалась, особенно в те моменты, когда мы с Виктором так безмятежно беседовали наедине, не расцепляя рук. Он попросил меня не рассказывать о моих переживаниях, так как все прекрасно отпечаталось на моем лице, и просил прощения за это. Я искренне недоумевала, а он в ответ только смеялся.

– Скоро ты совсем поправишься, и мы с тобой где-нибудь прогуляемся. Только вдвоем.

Я очень ждала наступления этого момента, когда Виктор, наконец, сможет встать на ноги, взять меня за руку и повести за собой. Это бы означало очередную победу над болезнью.

Матушка Виктора потихоньку приходила в себя и вернула улыбку своему лицу. Гриша в шутку корил своего брата, что заставил волноваться прекрасных дам. Жизнь вернулась в этот дом, и в него снова появилось желание приходить.

Так, дни напролет, я наведывалась к любимому, и мы могли насладиться обществом друг друга. Тревоги постепенно уходили из моего сердца, я словно вдохнула свежего воздуха.

– Знаешь, чего бы я хотел? – Однажды спросил Виктор.

– Чего? – Улыбнулась я.

– Вернуться к тому сломанному дереву. Нам вдвоем. Я бы хотел загадать еще одно желание.

Мне было приятно слышать эти слова, ведь он до сих пор помнил, как важно это было для меня в прошлый раз.

– Хорошо. Но прежде удостоверимся, что небо чистое.

Виктор удивленно посмотрел на меня, а затем громко рассмеялся. А я так давно не слышала его смех, что просто-напросто расплакалась.

Тогда теплая ладонь коснулась моей щеки, и я подняла взгляд, полный счастья.

– Не плачь больше из-за меня, – попросил он немного тоскливым голосом.

– Как же мне не плакать, когда тебе плохо? – Я попыталась улыбнуться и вытереть слезы. – Я ведь люблю тебя.

– Тогда хотя бы не при мне, – Виктор скрестил наши руки. – Но я всегда буду знать, когда ты плачешь.

– Ты как обычно говоришь такие странные вещи.

Виктор хотел сказать что-то в ответ, но неожиданно остановился. А затем отвернулся к стене и зашелся в сильном кашле. Не останавливающемся, будто он хотел что-то выплюнуть. Это не было похоже на то, будто человек нечаянно подавился, что-то шло словно изнутри.

Я приподнялась со стула и коснулась ладонью его спины, показывая, что я здесь, он может положиться на меня.

Схватив с рядом стоящего табурета платок, которым совсем недавно вытирали слезы, я поднесла его ко рту Виктора, чтобы он мог все выплюнуть туда, а не пачкать руку. Затем быстро побежала на кухню, не став пока беспокоить его мать и брата, решающих что-то на улице, и налила в стакан чистой воды. Немедля вернулась в комнату. Кашель не прошел полностью, но стал не таким сильным.

Я снова села на стул, обеспокоенно глядя на Виктора, который так и не повернулся ко мне, легонько похлопала его по спине, надеясь, что это поможет. Через некоторое время горло успокоилось, и Виктор, наконец, мог прочистить его водой.

– Я иногда кашляю по ночам, – сказал он, когда все закончилось. – Это пройдет.

Тревога, зародившаяся внутри меня, стихла, и я успокоилась. Наверняка это остатки простуды.

– Я чувствую, что мне уже лучше, – улыбнулся Виктор. – Совсем скоро смогу выйти на улицу.

Его глаза немного слипались, и я поняла, что он утомился, ведь я без устали болтаю с ним с самого утра.

– Тебе нужно поспать, – тихо сказала я. – Засыпай, я буду рядом.

Он дотронулся до моих волос, пропустив их через пальцы, а затем коснулся моей руки.

– Я люблю тебя.

Он не раз говорил мне это, но в данный момент слова прозвучали так неожиданно, что я растерялась. Кроме того, меня настигло легкое беспокойство – что-то такое я уловила в этих словах, чего быть не должно.

Я отогнала мрачные мысли, понимая, что начинаю просто-напросто надумывать лишнего. Наклонилась и поцеловала его в прохладный лоб.

– Я тоже тебя люблю. Бесконечно люблю.

Виктор, постепенно засыпая, усмехнулся:

– Это как?

–Это значит, что даже когда смерть разлучит нас, я не перестану тебя любить.

Он уснул, оставив на лице улыбку, которая грела меня не хуже солнца. Поправив одеяло и смахнув с его лица отросшие волосы, я вызволила из его крепкой хватки платок. Его нужно хорошенько промыть.

Встав со стула, я еще раз посмотрела на любимого, забывшегося безмятежным сном, и направилась на улицу.

За домом были слышны голоса его родных. Жара немного спала, что не могло не радовать. Лето приближалось к концу, скоро наступит унылая осень. Раньше я очень грустила в это время года, но сейчас научилась ценить каждый момент жизни. Виктор научил меня.

Подойдя к огромной бочке, откуда матушка зачерпывала лейкой воду, дабы полить огород, я начала искать мыло, точно зная, что оно должно быть здесь. Увидев его под рукавицей на рядом прибитой дощечке, я было протянула к нему руку, как резко с криком ее отдернула.

На моей ладони, на моих пальцах была кровь, которой я боялась с самого детства. Но взяв себя в руки, пристыдилась такому своему поведению – вероятность пораниться в течение дня была огромной, и я просто-напросто не обратила внимание на боль, так как дела у меня были поважнее этого. Господи, а я так раскричалась. Надеюсь, родные Виктора не услышали.

Я ополоснула руку и начала ее разглядывать в попытке найти ссадину. Но она оказалась слишком маленькой и незаметной для человеческого глаза. Решив заняться этим дома, я все-таки взяла мыло и посмотрела на платок, который чудом не выронила.

И внутри у меня все похолодело – на белом платке была кровь. Алая, совсем свежая. Ее вид вновь выбил меня из колеи.

«Успокойся, – подумала я. – Ты просто запачкала платок».

Но тревожная мысль уже забралась в мою голову и не собиралась отпускать. Я снова посмотрела на раненую руку и ничего не нашла. Тогда я решила сжать ее в кулак, ведь так как кровь свежая, значит ранка опять откроется.

После первой попытки я ничего не обнаружила. И после второй, и после третьей. Ссадин на моей руке не было. Это не моя кровь.

Я взглянула на платок. На ткани могла быть только кровь Виктора. Когда он отвернулся, не хотел, чтобы я ее увидела?

С этим нужно было что-то делать, к кому-то идти. Виктор спит, будить его не хочется, а вопрос срочный. Не знаю, стоит ли спрашивать об этом у матери, вдруг он и от нее скрывает, и она снова начнет переживать. Я бы могла пойти к Грише или Булякову. Первый сейчас с сердобольной мамой, значит оставался только второй вариант.

Я заглянула за дом, скрыв все свои тревоги, приобрела обычный вид, сказала Лидии Михайловне, что загляну чуть позже и помчалась в дому врача. Благо, он живет недалеко – как и хотела мама Виктора.

Спотыкаясь в неудобных сандалиях, я совсем не боялась упасть. Мне было все равно, если я сотру ноги в кровь или разобью колени, потому что сейчас мне был нужен лишь ответ на свой вопрос. Сильнее сжав злосчастный платок в руке, я бежала, что есть сил.

Знакомые, что встречались на моем пути, радостно здоровались и пытались заговорить, но я просто не обращала на них внимания. Потом подумаю, как это невежливо.

Добравшись до нужных ворот, я стала громко в них стучать, сбивая костяшки. Во дворе залаяла собака, и я была очень благодарна ей за помощь обратить внимание хозяина.

На крыльце послышались шаги, приближающиеся к воротам. Но я все равно продолжала стучать, потому что успокоилась бы только тогда, когда мне отворили бы дверь. Собака лаяла, срывая голос, и мне казалось, что за моей спиной надвигается буря – я чувствовала мурашки, что бежали по спине от ужаса.

Наконец, высокие ворота скрипнули, и я увидела немного уставшее лицо Игоря Александровича. Он даже не успел задать вопрос, как я протянула ему платок и произнесла:

– Виктор кашляет кровью.

Мужчина взял в руки протянутую вещь и внимательно, сдвинув брови, осмотрел ее.

– Что это значит? – Нетерпеливо спросила я. Время, что прошло с тех пор, когда Буляков взял в руки платок, показалось мне вечностью.

Врач вздохнул и прикрыл глаза, устало потерев переносицу, как делал всегда, когда нервничал. Его седые волосы, казалось, за столько короткое время побелели еще больше, а на руках и вокруг глаз морщины стали заметнее.

– Когда это началось? – Спросил он, теребя в руках платок и не поднимая на меня глаз.

– Я не знаю, но кажется, несколько ночей назад.

Виктор скрыл это от всех – меня, врача, своей семьи.

– Значит, болезнь все же берет свое, – закончил мужчина.

Это прозвучало словно приговор. Все, что я с таким трудом восстановила после недавнего потрясения, вновь было разрушено. Смерть не оставила нас, она притаилась.

Я оперлась плечом о деревянный столб, задыхаясь, сдерживая слезы.

– Игорь Александрович, пожалуйста, пойдемте со мной. Нужно что-то с этим делать, ведь семья не знает.

Врач немного помолчал, а затем ответил:

– Может, им этого и не стоит знать.

Я понимала, о чем он говорит. Виктор на самом деле не стал чувствовать себя лучше. Придя в себя и увидев, в каком состоянии находились любимые им люди, он решил не заставлять нас переживать лишний раз.

Это недолгое счастье оказалось обманом.

Все это время ему пришлось притворяться, пришлось загнать страх перед смертью глубоко внутрь, чтобы мы ни о чем не догадались. Вечно он думает о других, а не о себе.

– «Сонные губки», что я ему даю, позволили ему не только хорошо спать. Они стали для него обезболивающим. Если бы он их не вдыхал, то, наверняка, не смог бы скрыть ухудшение.

Я не нашлась, что ответить. Перед собой был виден лишь тупик, а позади… Позади – похороны.

Почему-то не было никаких истерик. Я ощущала себя опустошенным сосудом, который еще и разбили.

– Виктор для себя все решил, – сказал Буляков.

Я это прекрасно знала, но не хотела произносить вслух. Поэтому подняла голову и спросила пустым голосом:

– Сколько ему осталось?

Игорь Александрович задумался:

– Это очень сложный вопрос. Может быть, месяц, может, неделя, а может, и один день.

– Вы можете еще дать этих губок? Не хочу, чтобы в последние моменты своей жизни он корчился в муках.

Мужчина кивнул и попросил подождать.

Я осталась одна. Не знаю, хорошо это или плохо, что я таким случайным образом вскрыла ложь Виктора. Может, в незнании я была бы счастлива хотя бы эти дни.

Получается, что в то время, пока я спокойно спала дома, он мог умереть. И каждое утро я могла прийти не просто в гости, а на похороны.

Колени задрожали, и я упала на них, спрятав лицо в ладонях и горько заплакав. Все страшное, от чего я с таким трудом избавилась, вернулось ко мне вдвое больше. Меня подняли в небеса и резко кинули наземь. Я боюсь представить то, что мне необходимо еще вытерпеть.

На плечо легла большая, теплая ладонь. Как бы мне хотелось, чтобы она принадлежала Виктору. Но отныне его руки холодны, а ходить ему удается с трудом.

Игорь Александрович осторожно поднял меня на ноги и обнял, успокаивая. На самом деле, я даже не слушала, о чем он говорил, потому что его слова уже не могли мне помочь.

Он предложил зайти в дом, чтобы выпить успокоительного, но я со слезами на глазах и волнующимся голосом ответила, что не могу, что Виктору в любой момент может стать плохо.

– Я зайду завтра, – попрощался мужчина.

Ворота передо мной закрылись, и я невидящим взглядом уставилась на них. Затем опустила взгляд вниз и рассмотрела губки – обычные, только сухие, они издавали очень странный запах.

Силы куда-то вдруг пропали, поэтому двигаться я себя заставляла с трудом. Обратная дорога к дому Виктора оказалась в сто крат длиннее и тяжелее. Я снова не видела вокруг себя ничего, но уже не потому, что неслась со всех ног, а потому, что пустота, что образовалась внутри, поглотила меня целиком. Я уже не понимала, что мне нужно делать. Не понимала, для чего мне нужно жить.

      Вернувшись в дом, в котором снова ощущалась тоска и печаль, я сразу направилась в комнату.

Напротив кровати сидела Лидия Михайловна, наблюдая за сном сына. На ее лице царила гармония, разве что можно было заметить оставшиеся следы беспокойства.

Я спрятала платок в карман платья, а губки положила на табурет, где стояла вода, и лежали пучки разнообразных трав.

–Игорь Александрович передал, – как можно беззаботнее сказала я, не поднимая взгляда на женщину.

– Ты к нему, что ли, ходила? – Удивленно спросила матушка.

– По дороге встретила, он и попросил доставить, – я вымучила из себя улыбку, на долю секунды посмотрев на женщину, и тут же отведя взгляд.

– Ты не заболела ль случаем? – Обеспокоенно уточнила Лидия Михайловна, разглядывая меня.

Мне стало очень некомфортно. Лгать я совсем не умела, поэтому сейчас, скрепя сердце, я должна была уйти, а ночью молиться, чтобы Виктор прожил еще один день.

– Устала просто. Пойду я домой. Головная боль совсем одолела. Завтра обязательно приду. До свиданья!

Я направилась к выходу, но на пороге комнаты, не поворачиваясь, произнесла:

– Пожалуйста, не забывайте про губки, что Игорь Александрович передал.

Глава

VI

Снова настали беспокойные ночи. Я молилась перед тем, как заснуть. Молилась сразу после того, как вставала. И молча молилась пока была с Виктором.

Я до сих так и не сказала ему, что знаю его тайну, но сегодня намеревалась это сделать. Его притворство только делало мне больней, потому что он казался таким одиноким на пороге смерти.

Я все ему расскажу, и дальше мы будем бороться вместе.

Когда я появилась на пороге его дома, он сидел в кровати, опиравшись о стену, и пил молоко. Точнее, пытался пить – я видела, с каким трудом и отвращением он его глотал. Зная о недуге, я могла отметить, что за время его «выздоровления» он похудел еще больше, но, вероятно, мать и брат просто не замечали этого, веря в то, что он идет на поправку. Так же, как и я не заметила его состояния перед тем, как он впал в беспамятство.

Завидев меня, его мать поспешила оставить нас наедине, удалившись на улицу. Виктор широко улыбнулся мне и взглядом пригласил сесть рядом с ним. Я повиновалась и, сев на кровать, уткнулась лицом в его плечо. Он использовал это, как шанс избавиться от стакана молока, якобы так мешавшего ему обнять меня.

– Давай сходим в субботу за ржаное поле? – Предложил он, крепко обняв меня.

Мне стало интересно, как он собирался туда добраться, если просто сесть для него было тяжкой пыткой.

– Мне тебя дотащить? – Я пыталась разбавить свое напряжение глупой шуткой.

– Кто кого еще тащить будет. Эй, не списывай меня со счетов! Вот когда я смогу ходить…

– Я все знаю, – перебила я его.

Виктор напрягся, но не подал виду и притворился, что не понимает, о чем я говорю.

– Знаю о твоем кашле, – я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза, чтобы он не смог уйти от ответа. – О том, что ты совсем не ешь, а только делаешь вид. О том, что тебе на самом деле больно, но ты скрываешь это. О том, что ты больше не сможешь ходить. Можешь не притворяться передо мной.

Мне тяжело дались эти слова, но я должна была это сказать.

Виктор отстранился и отвел взгляд, уставившись в окно.

–Платок, – догадался он и замолчал.

Было вполне понятно, почему он расстроен. Ведь я снова начала переживать и потеряла сон. А он этого не хотел – желал уйти в одиночку, как обычно.

– Я не говорила твоей матери или брату, – подумав, что Виктор начнет переживать и из-за этого, я сразу прояснила данный момент.

– Я знаю, что ты бы не сказала, – все так же глядя в окно, ответил он.

– С чего бы?

Я даже немного оскорбилась такому его заявлению, будто бы я всегда лгала его матери.

Тогда он повернулся ко мне и грустно улыбнулся:

– Ты бы никогда так не поступила со мной.

И был абсолютно прав. Именно по этой причине я не стала рассказывать обо всем его родным, заставляя их волноваться, когда он усердно пытался оградить их от этого.

– Я так не хотел, чтобы ты об этом узнала.

– Значит, Богу было угодно, чтобы так случилось.

Я взяла его лицо в ладони, а он в ответ накрыл мои руки своими, которые теперь не могли меня согреть, а дарили лишь могильный холод.

– Ну почему ты всегда стремишься взвалить на себя непосильную ношу и нести ее в одиночестве? Ведь у тебя есть я.

– Прости, – он поднес мои пальцы к губам и принялся целовать их, будто извинялся. – Прости меня. Я всего лишь хотел уберечь тебя от лишних страданий.

– Страдая при этом сам.

Я укоризненно посмотрела на него, из-за чего он опустил взгляд.

– Больше не скрывай от меня ничего, – попросила я.

Виктор слабо кивнул, снова посмотрев на меня, и его карие глаза были наполнены печалью, что все так обернулось.

– Хорошо. Больше не буду. Никогда.

Я улыбнулась в ответ – хоть ничего хорошего нас впереди и не ждало, но я ясно ощутила, что теперь мы по-настоящему вместе. И это придавало сил.

Следующим утром зашел Игорь Александрович. Удостоверившись, что мы все-таки оставили все в тайне, он осмотрел Виктора и положил на табурет побольше «сонных губок». Улыбнувшись матери напоследок, заявил, что все идет своим чередом, и покинул комнату. Но я нагнала его у ворот с одной просьбой, касательно желания Виктора, о котором он однажды мне поведал. Оно не выходило из моей головы.

В субботу я прикатила с собой инвалидное кресло. Оно представляло собой обычное мягкое кресло на больших тонких колесах. С подлокотниками и обрамленной деревом верхушкой.

Удивлению Виктора не было предела. Он совсем не ожидал, что я притащу к ним в дом подобную конструкцию, и интересовался, где я вообще ее взяла. Я немного уклонилась от ответа и просто сказала, что помог мне в этом деле наш добрый Буляков. Про обещание прополоть за это все грядки в его огороде (все же достать это было непросто, а лишних денег у меня не наблюдалось) я решила умолчать.

Лидия Михайловна только радовалась, что сын наконец сможет выбраться из дома.

Поэтому, ближе к обеду, мы вдвоем направились к месту, куда так хотел попасть Виктор – к сломанному дереву недалеко от ржаного поля. Только идти пришлось туда намного дольше, так как на этот раз по полю мы пройти не могли – пришлось его огибать.

Жара окончательно спала, но лето еще не спешило уходить. Птицы до сих пор щебетали с утра до ночи, листья не потеряли былой зелени, а молодежь также собиралась на Лавке, только уже без нас. Мы с Виктором жили совсем в другом мирке, построенном только для нас двоих.

Обойдя, наконец, все поле, мы свернули по еле различимой тропинке в лес. Катить кресло по ухабам было непросто, но я не подавала виду, что устала. Я прекрасна знала, сколько сил потребуется, чтобы дойти до нужного места и сколько – чтобы добраться до дома.

Виктор всю дорогу что-то говорил, начиная с одной темы и заканчивая абсолютно другой. Он поведал, как стал любить лучи солнца, что теперь согревали его, а не доставляли дискомфорта. Я отметила, что при этом он все равно бледный, на что получила ответ, что это от малокровия. Решив не продолжать столь неприятную тему, я переключилась на цель нашей поездки.

– Зачем тебе вдруг туда понадобилось? Ты никогда не горел особым желанием находиться там.

– Просто захотелось побыть в этом месте наедине.

Я знала, что он что-то не договаривал, но была уверена, что раскроет все карты по приезду, поэтому не стала докучать.

Поездка в одну сторону заняла у нас около часа, и на этот раз я постоянно следила за небом, чтобы, не дай Бог, нас снова не настиг сильный ливень. Но все было чисто, и я успокоилась.

Достигнув места назначения, мы расположились под сломанным деревом. Виктор сидел на коляске, а я постелила под себя плед. В сумке было немного еды. Я предложила перекусить, на что Виктор ответил отказом, но заставил поесть меня, зная сколько сил я отдала на то, чтобы мы оказались здесь.

– Ты специально надела на себя это платье, что я так люблю?

На мне было то самое голубое платьице из Белгорода. И да, я не просто так остановила свой выбор именно на нем – хотелось сделать небольшой подарок Виктору, чтобы в последующем он вспоминал этот день с улыбкой на лице. Волосы я собрала в хвост белой лентой, и образ получился очень свежим и приятным на глаз.

Я лукаво улыбнулась и игриво опустила глаза, пытаясь найти в сумке то, чем можно бы было быстро перекусить. Ему очень нравилось, когда я была немного кокетлива и легкомысленна, как ребенок.

– Все-таки, это были лишь детские сказки и мечты, – мой голос немного поник, и казалось, что у меня вдруг испортилось настроение.

Виктор удивленно посмотрел на меня:

– Иногда я не могу уловить твои внезапные переходы от одной темы к другой.

Я усмехнулась и подняла голову вверх, посмотрев на дерево.

– Оно не слышит нас и не исполняет желания.

– С чего ты взяла?

– А твое желание исполнилось? – Я пытливо глянула на Виктора.

Смею предположить, что в прошлый раз, в ту роковую ночь, когда начался шторм, он желал избавиться от болезни и просто жить. Но как теперь стало ясно, это трудно осуществить.

– Еще прошло слишком мало времени, чтобы судить о том, сбылось оно или нет, – ответил Виктор. – Но я точно знаю, что оно исполнится. Потому что мой посыл очень силен.

Стало понятно, что я ошиблась. Он загадал что-то другое и теперь специально меня подначивал. Видел ведь, как сильно я заинтересовалась этим в прошлый раз, а сейчас вновь завел тему.

– Любимый, поделись же, – я включила все свое обаяние, зная, что он не сможет устоять. – Я сгораю от любопытства.

– Вот лиса, – запротестовал Виктор. Но затем тепло улыбнулся, глядя мне прямо в глаза. – Я попросил, чтобы ты дожила до самой старости.

Я прекратила рыться в сумке, замерев.

Точно. И почему я удивлена? Он, как обычно, думал обо мне. И решил не загадывать того, что не исполнимо, чтобы не рушить мою детскую сказку.

Виктор посмотрел на небо, как обычно любил делать, когда заводил душевные разговоры.

– Никогда не обращал внимания, как мне здесь нравится находиться, – он прикрыл глаза и ощутил дуновение свежего ветерка. – Когда здесь только мы, картина абсолютно меняется. Становится так спокойно, и меня окутывает безмятежность. Кажется, что в этом месте время останавливается в попытке дать мне шанс…

– Если хочешь, можем приходить сюда каждый день, – предложила я, счищая кожуру с небольшого яблочка, горку которых насыпала нам Лидия Михайловна.

– Я, конечно, хочу, – улыбнулся Виктор, внимательно наблюдая за моими действиями, словно они его завораживали. – Но боюсь, что ты можешь слечь от такого физического перенапряжения.

Я действительно очень устала, пока мы добирались до нашего секретного места, и, возможно, Виктор прекрасно это видел, как бы ни пыталась я скрыть учащенное дыхание и ни вытирала платком пот, выступивший на лбу. Даже уверена, что он испытывает сильную вину за это, хотя я всю дорогу убеждала его, что сама решилась на эту поездку.

– Все со мной в порядке. Если будет нужно, то я буду тебя возить по два, по три, а то и по десять раз на дню.

Я думала, что Виктора позабавит такой ответ, и эта бесконечная грусть, наконец, исчезнет из его взгляда. Но он вдруг отвернулся, уставившись куда-то вглубь леса, и прикрыл рот рукой. Мне показалось, что ему стало плохо, и встревоженно поднялась с колен, дотронувшись до его плеча.

– Все хорошо, – быстро ответил Виктор, все также не поворачиваясь. – Просто мошкара в глаз попала.

– Давай помогу.

Я достала из сумки Виктора чистый платочек и осторожно, легким движением коснулась его лица, развернув к себе. Он поднял на меня свои большие карие глаза, и я буквально утонула в них. Они были прекрасны в своей тоске. Но я желала, чтобы они расцветали от счастья.

– Глупая мошкара, – вытирая слезу, пробежавшую под левым раскрасневшимся глазом, словно мамочка своему малышу, повторяла я. – Глупая.

Закончив, я перешла на правый.

– Не видят совсем, куда летят. Вон какая огромная.

Платок был чист, только немного намок. Виктору мешали видеть не надоедливые мошки, а его собственные мысли о смерти. Он считал, что остался с нею один на один, и я никак не могла понять, как же мне его переубедить, как же вернуть ему погасшее желание жить. Он до сих пор держал в себе что-то тяжелое, то, чем так и не смог поделиться со мной. А я могла только догадываться, но этого было слишком мало.

Чтобы ему стало легче, Виктор должен был сам сказать мне об этом.

– Вот так, – закончила я, поцеловав любимого в лоб, – А знаешь, что мы будем делать завтра?

Виктор удивленно покачал головой.

– Завтра ты приедешь ко мне в гости. Матушка напечет своих фирменных пирогов, которые хвалит вся деревня. Не забудь позвать с собой родных. Мы поставим во дворе огромный стол, заставим всевозможными яствами и будем сидеть день напролет, как большая дружная семья. Мы ведь и есть семья.

Я села перед ним на корточки, подперев лицо руками, и облокотившись на его колени. Луч солнца крался через верхушки деревьев и, обнаружив в них прореху, упал на лицо Виктора, который сначала немного поморщился, а потом запрокинул голову, разрешая светилу потрогать его белое лицо.