До обеда просидела она взаперти, а после мать как ни в чём не бывало ключ в замке провернула и её рукоделием заняться позвала. Не шла работа у Белавы, игла пуще прежнего кололась, а в голове лишь грустные мысли рождались. Полетело на пол новое полотно.
– Как могла ты, матушка, Тихомира на верную смерть послать?
– Почему же на смерть? Сильный воин твой брат да дружинники лучшие с ним поехали.
– Силён он перед врагами из рода человеческого, ты же отправила его в место заколдованное к чудищу лютому. Мог он в любую сторону поехать: хоть к Восточному морю, хоть к Западному, и нашёл бы там обязательно достойный дар!
Чеслава выдохнула, вышивку отложила, а после объяснила:
– Коли потрудится Тихомир, цветок девице добудет, да женится, лишь сильнее процветать мы будем. Тогда и к тебе богатые молодцы станут свататься. Кто ж тебя такую замуж-то возьмёт, а? Посмотри на своё убранство и на Веселинино – лишь обруч тонкий у тебя супротив её брони самоцветной. Косу твою двумя пальцами обхватишь, а щёки бледны словно сметаной намазаны.
Брови Белавы в хмурой гримасе сдвинулись, мать же продолжала злословить:
– Чего таить, признаюсь: думала я хоть какого жениха к тебе приворожить, да не заглядывают в наш терем добры молодцы. Ты слишком юна и не понимаешь: коль вернется Тихомир с цветком – так приданное твоё только богаче станет, и женихи скорее посватаются. А коли не вернётся – всё это княжество твоим наследством станет, сама женихов выбирать будешь, а после – править.
– Но матушка! Я хочу помочь Тихомиру. Я могу догнать его, и…
– Не вздумай! – Рявкнула Чеслава. – Сам он должен цветок добыть. Иначе какой он жених? А чтобы ты меня не ослушалась, буду я за тобой приглядывать.
Закручинилась молодая княжна, опостылел ей отчий терем. Всюду мать как тень за ней следовала, а на ночь в горнице высокой запирала.
День Тихомира нет, два дня, а на третий ворвалась Чеслава в комнату и стала Белаву бранить:
– Ты по что домового обделяешь, дары ему не приносишь?! Посмотри, что натворил! – Она бросила дочери свой лучший сарафан, искромсанный и с перепутанными нитями бисера. – Будешь до тех пор в здесь сидеть, пока всё не починишь!
Едва она дверью хлопнула да замок снаружи повесила, появился в углу домовой в рубашке новёхонькой.
– Ты прости, что гнев княжны на тебя наслал: не знал я, как её отвадить.
Разглядывая испорченную ткань, Белава спросила:
– Ты скажи лучше, почему шумишь, людей пугаешь и хозяйству мешаешь? Не по нраву тебе мои подарки?
– Нет, ну что ты! – Воскликнул домовой. – Грешно мне жаловаться на твоё гостеприимство! Редкий домовой сытостью и обновками похвастаться может, стали нас люди забывать. Боялся я за княжича, да понять не мог, отчего: ни жив он, ни мёртв в моих видениях. А теперь наверняка знаю: не воротится он, беда его ждёт.
Не сдержала слезинок Белава, одну за другой с щёк смахивала. Домовой запрыгнул на кровать и похлопал её по плечу.
– Полно, молодая княжна, – сказал он, – ежели помочь брату собираешься, надобно тебе самой на Чёрную гору ехать. Вот, держи подарок от банника с русалками. – Он протянул ей маленький стеклянный пузырёк с водой, серой и зелёной мутью завихрённой. – Когда отвернётся Чеслава, вылей это зелье ей в кубок – тут же уснёт и лишь с первыми петухами проснётся. После возьми три тряпичные ладанки и, уходя, насыпь в первую щепоть из-под печки, чтобы тепло и добро отчего терема не забыть. Во вторую – щепоть из-под приворотной вереи, чтобы вход во двор не запамятовать. А в третью – щепоть с росстаней дорог, чтобы на грядущих путях и перепутьях не заплутать и дорогу в родные земли отыскать.
Белава кивнула. Знала бы – сама бы брату про ладанки сказала. Домовой стал перебирать руками сарафан и продолжил свой наказ:
– Коня я для тебя оседлаю и расскажу ему, как до Чёрной горы ехать. Скачи без оглядки, к утру доберёшься, а там и Тихомира найдёшь.
– Что же мне с чудищем делать? – С волнением произнесла Белава. – Нет во мне силушки богатырской, да и вместо брата вряд ли оно меня оставит.
– Не знакомо мне то чудище, но говорят, в нём и человеческое есть. Ты и с нечистиками всегда была дружна, и с людьми. Попробуй хоть поговорить с ним.
Моргнула Белава, и тут же исчез домовой. Посмотрела на сарафан – а он как новый, без единой дырки, даже бисер ярче переливаться начал.
Сделала молодая княжна как ей и наказывали: за ужином налила сонной воды в кубок матери и, едва та уснула, набрала по горсте земли в каждую ладанку и в конюшню прибежала. Не обманул домовой – лучшего скакуна запряг. Не успела Белава на него запрыгнуть, как понёсся он стрелою через пашни и мосты, сквозь леса и степи, трижды чуть не сорвалась княжна, в луку вцепилась как соколица в добычу. У самой Чёрной горы замер конь как изваяние.
Белава пешком дальше двинулась, долго вперёд шла и у двух бурных потоков остановилась.
– Не иначе Тихомир постарался, реку разделил. – Восхитилась она.
Вдруг сквозь брызги услышала княжна громкое «Ку-ка-ре-ку!» и отчаянное хлопанье крыльями, тут же кинулась в воду и вслепую петуха схватила. Встрепенулся, отряхнулся пернатый на берегу. Заговорил он человечьим голосом:
– Спасибо тебе, что жизнь мою птичью спасла. Я – Петушок – Красный гребешок, возьми меня с собой, я тебе пригожусь.
Отнесла его Белава к коню да в сумку при седле посадила, а сама на гору взбираться стала. Видит – расчищена тропа, повыдёргивал Тихомир всю разрыв-траву, выкорчевал все корни ядовитые. Лишь иссохшая земля под ногами да пики и латы что подорожники у обочины разбросаны.
– Несдобровала дружина брата, худо им пришлось. – Загрустила Белава.
Ещё долго она поднималась, у горы ни края, ни пика не видела, со скользких камней чуть было не срывалась, отдыхала лишь, когда они пологими тропами сменялись. Всё темней и темней становился день, всё сильней деревья кривились да шире зелёные и рыжие лишаи по камням расползались. Чем дальше – тем громче вороны каркали. Лишь к вечеру добралась Белава до вершины. Утонуло солнце в бескрайней чаще лесной, одной ощупью идти получалось.
Нога княжны упёрлась во нечто мягкое, и прокричал жуткий бас с земли:
– Ау-у-у, по что не любить и ногами бить? Ау-у-у, и без того ранен я!
Воззрились на неё два жгучих рыжих глаза, отпрянула Белава. Вышла из-за облаков луна, стали один за другим дивные цветы вокруг распускаться, и предстало перед очами чудище с волчьей пастью, шипастое и когтистое. Чем ярче его дикий взор и цветы всё вокруг освещали, тем стра