– Смело, —хмыкнул Гладков. Вдруг он сжал моё плечо и дёрнул на себя так, что его дыхание обжигало моё ухо. – Ты не сможешь: кишка тонка.
Гаденько улыбнувшись, Артемий отпустил меня, как будто бы оставив на коже горящий, зудящий след. Напомнив, где находиться место таких, как я: убогих и безымянных. Напоследок потешив своё эго и унизив меня. Чтобы не смел лишний раз возникать.
Он ушёл, оставив меня на перепутье. Перед тремя дорогами, как в какой-нибудь детской сказке про богатырей. Я мог просто смириться и уйти навсегда, прослыв пропавшим без вести. Мог согласиться на условия Гладкова и забрать свой процент из многомилионной контрабандистской сети. Хотя не факт, что всё не закончится первой историей. А ещё я мог пойти против. Мог ворваться следующим утром на презентацию, выхватить из его маленьких ручек своё изобретение и доказать в суде своё авторство. Если он, конечно, не решил запатентовать его раньше. В любом случае, какой бы выбор я не сделал, он неизменно уткнётся в могильную плиту. И мысль о борьбе и противостоянии, которая так рьяно зажглась в моей голове, начала потихоньку угасать. Потому что я не был уверен, что есть смысл отстаивать своё право на изобретение, если на стороне оппонента абсолютно все и ещё немного сверху. Что ж, видимо, это был последний аккорд. Гордый, но очень тихий.
Неожиданно в моей голове возник блёклый силуэт, что так часто приходил ко мне во снах и мыслях. Только в этот раз его лицо было затянуто чёрным дымом. Руки безвольно болтались по швам, а по едва различимым щекам текли ярко-красные ручейки слёз. И в этом странном, пугающем образе я увидел слишком многое. Я увидел истерзанных неизбежной войной детей, напуганных и бездомных. Увидел истощённых нищетой матерей, которых выгнали на улицу из-за долгов за электричество. Я увидел нашу планету, лишённую всех ресурсов, и всё человечество, корящее себя за неосторожность и глупость. За чрезмерное безразличное смирение.
А потому на следующий день я стоял среди взволнованной толпы, натянув на голову капюшон. Я не собирался устраивать бунт или срывать такой «великий» праздник по случаю «нового» открытия Гладкова. Я лишь хотел стоять в первых рядах и смотреть ему в глаза в тот момент, когда он вновь получит огромный чек. Чек, который потом превратиться в грязные деньги и уйдёт в офшоры. Чек за устройство, в котором была частица моей души.
Всё было так же, как и в первый раз. Толпы журналистов и прохожих, вспышки, гомон и восторженные вскрики. Ведь они ждали появления своего героя, который делает всё, чтобы обеспечить их стране процветание. А потом через пару месяцев устроить такое же процветание соседям с американского континента. До чего же компанейский господин.
Наконец на почётной трибуне показался виновник торжества. Одетый в бордовый костюм он гордо вышагивал по ступенькам, бросая на всех оценивающий взгляд из-под опущенных век и прижимая к груди моё маленькое произведение искусства. Он продолжал держать его в руках и во время официальной части, и во время собственной речи. Казалось, что он боялся, что оно испариться, будет так же вероломно украдено у него, как было украдено им самим. Боялся, что я не сдержусь и нападу на него, желая вернуть принадлежащее мне. Но в глубине души он надеялся, что это случится. Тогда он сможет отправить меня за решётку куда-нибудь в Сибирь и тем самым навсегда уничтожит единственного свидетеля, знающего об его обмане.
А я продолжал стоять и смотреть. Продолжал ждать того момента, когда он заметит меня в толпе. И он заметил. Заметил в тот момент, когда ему вновь протягивали ключи от очередного загородного дома. Посмотрел, раздражённо сморщил нос и чуть ли не выдернул ключи из рук удивлённого президента. Я лишь улыбнулся на его суетливость, понимая, что сейчас, даже без признанного авторства, я был куда выше ведущего инженера мира. Я был намного сильнее. Намного свободнее.
Судя по всему, Гладков сам это понимал. Конечно, он ведь неглупый человек. А потому всем видом пытался показать мне, что именно я потерял, выбрав нищую независимость и бессмысленные принципы. Он очень много улыбался, растягивая губы в ослепительной улыбке. Улыбался и махал в камеру маленькой ладонью, как будто бы подавая сигнал тем, кто ждал его за океаном. Под конец церемонии он вскинул руки с машиной вверх, тряся ими над головой и окончательно утверждая свой триумф.
Вдруг неестественно красное свечение взорвалось где-то в области его запястья, заставляя Гладкова болезненно вскрикнуть и выронить запечатанный сгусток энергии. Он схватился за горящую огнём руку, сморщил лицо в невыносимой агонии и неестественно выпучил свои безразличные серые глаза. По его лбу стекали капельки пота, пока невидимая, но очень жестокая рука острым лезвием выводила на месте его имени слово «Лжец». Видимо, у судьбы были свои планы на этого господина. Те планы, которые не удалось осуществить в первый раз, лет десять назад. Хотя месть – это то блюдо, которое всегда подаётся холодным.
В суматошной панике и давке никто не обращал внимание на внезапно поднявшуюся в помещении температуру. Все взгляды были прикованы к корчащейся от боли фигуре Артемия и лишь мой шарил среди частокола ног в поисках небольшой коробки. Наконец наткнувшись на неё, я было улыбнулся, но в ту же секунду радость сползла с моего лица. На корпусе красовалась огромная трещина, из которой потихоньку расползались ярко-жёлтые энергетические лучи. Контроль над сгустком был потерян. Стабилизирующий механизм уничтожен, а значит через несколько минут может случится неизбежное.
Значит, что все, кто находился сейчас в этом здании, были в зоне поражения. Значит совсем скоро мощная волна уничтожит один из крупнейших научных центров мира, погребя под обломками сотни людей, что так жаждали мира. И это значит, что я провалил свою изначальную миссию.
Тряхнув головой дабы избавиться от лирического наваждения, я, расталкивая всех на своём пути, начал протискиваться в сторону сцены. Я несколько раз пихнул кого-то под рёбра, отдавил несколько десятков ног и даже умудрился заехать локтем в какой-то чрезвычайно прелестный носик. Добравшись до края трибуны, я вскочил на неё, подлетая к раскалённому аппарату, из которого всё сильнее и сильнее выстреливали бледно-жёлтые молнии. Выдернув какую-то непонятную скатерть, я бережно поднял с пола своё изобретение в попытке понять, есть ли хотя бы минимальные шансы на спасение. Полоснувшая мне по носу волна уничтожила остатки сомнений: разрушений не избежать.
Я нервно крутил головой из стороны в сторону, судорожно дыша и решая, что делать дальше. Взгляд сам собой наткнулся на изобретение в моих руках, которое натужно пыхтело и нагревалось, бросая последние потуги на борьбу с внеземной энергией. Слегка глупо улыбнувшись, я осторожно прижал раскалённый металл к своей груди. Я чувствовал, как он прожигает мою одежду и касаясь холодной кожи, чувствовал, как по моим щекам катятся слёзы.
Из-за человеческой алчности совсем недавно погибла моя мечта. Сейчас же из-за моей мечты могут погибнуть люди. И если этому всё же суждено случиться, я останусь здесь, с той вещью, которую я сотворил. Видимо, настало время забрать ту частичку души, что я ей подарил. И пусть кто-то назовёт её машиной для уничтожения человечества, я всегда буду знать, что её единственной целью была помощь нашей планете.
В воздухе прогремел взрыв.
Глава VI
Шум. Шёпот. Неприятный писк. Где-то вдалеке шаркающей походкой туда-сюда сновали непонятные существа. Они переговаривались, многозначительно мычали и делали писк то громче, то тише, заставляя неосознанно морщиться. Всё тело ломило от долгого неподвижного состояния, а в горле пересохло так что, когда я попытался что-то сказать, наружу вырвался лишь тихий неприятный хрип. Непонятный белый свет бил по закрытым глазам и отзывался неприятной стучащей болью в висках. Как же хотелось, чтобы стало тихо…
Кое-как разлепив тяжёлые веки, я сощурился, отворачиваясь в сторону, чтобы не сжечь сетчатку глаз, и болезненно сморщился от резкой смены положения. Где-то в затылке стучала пульсирующая боль.
– Наконец-то вы пришли в себя, – произнесла возникшая из ниоткуда маленькая медсестра. – Как вы себя чувствуете, МП-428?
–Что произошло? – просипел я, закашлявшись и с благодарностью приняв стакан с водой из маленьких рук.
–На презентации нового изобретения для хранения атомной энергии устройство взбунтовалось против Артемия Денисовича, а потом чуть ли не разрушило всё здание. А когда вы подбежали к нему и прижали к себе, случился взрыв. Все думали, что вы пожертвовали собой ради остальных. Только потом оказалось, что вас практически не задело. Вы всего лишь потеряли сознание. Никто пока не разобрался с тем, что это было, почему и как машина создала фиктивный взрыв, но теперь ни у кого не осталось сомнений, что создатель именно вы.
–А что Гладков? – слегка помедлив, поинтересовался я. – Что с ним случилось?
–После этого скандала началась внутренняя проверка, – ответила девушка. – Ничего толком неизвестно, но ходят слухи, что его уже уличили в промышленном шпионаже. Уже готовятся документы по исключению его из мирового сообщества инженеров и парочка судебных исков. Иностранные спонсоры свою причастность отрицают.
Я неопределённо кивнул и, повернув голову, уставился в окно, за котором колыхались такие редкие сейчас деревья. Смотрел на сотни листочков и думал обо всём на свете. О том, что Гладков опозорен на всю жизнь. Что за свою алчность и тщеславие он изгнан отовсюду, а на его имени теперь навсегда запечатлено кровавое клеймо. Что ж, если он украл и первое изобретение, то сейчас он получил по заслугам. Думал о несуществующем взрыве, который случился из-за нестабильности металлической оболочки. Я точно видел разлом на корпусе устройства и видел, как оттуда струятся лучи урана. Тогда оставался вопрос, почему меня не убило взрывной волной? Обычно радиус разрушения охватывал целый полигон, если не несколько, но в этот раз он, по слухам, даже не уничтожил сцену. Так что же тогда произошло? Почему на мне нет ожогов и шрамов? Лишь поперёк носа чувствовалась маленькая выемка, которой раньше не было. Что ж…это то, над чем мне предстояло поразмышлять.
Только вот у «благодарной» публики, жаждущей знать имя своего нового героя, было немного другое мнение на этот счёт. Стоило мне выйти из палаты, на её пороге показался директор предприятия, схвативший меня за руку и потащивший сквозь толпу неожиданно набежавших журналистов. Они задавали вопросы, кричали что-то мне в спину и щёлками затворами фотоаппаратов, а я лишь продолжал растерянно улыбаться и оглядываться по сторонам.
Михаил Сергеевич извинялся, смущённо улыбался, неосознанно поправляя галстук, и тряс мою руку. Он обещал разобраться с Гладковым, обещал предоставить долгосрочный отпуск и новый, более современный кабинет. Спрашивал о моём самочувствии и снова извинялся, говоря о том, что в ближайшие несколько дней было бы неплохо провести повторную презентацию, чтобы восстановить имидж компании. На мой осторожный вопрос о инопланетных элементах моего изобретения он лишь махнул рукой и бросил короткое «разберёмся».
Следующий немного бесконечный день я помню с точностью до миллисекунды. Вот я выхожу на пьедестал с отремонтированным за ночь устройством и трясу им в воздухе, посмеиваясь над пригнувшимися людьми. Вот мне пожимают руку и передают дурацкую картонку с несколькими нулями, вот мы поворачиваемся для общей фотографии, вот щёлкает вспышка. Вспышка, со щелчком которой в моей голове неожиданно рассеялась, открыв мне чёткий и изящный профиль молодой, улыбающейся девушки. Брюнетка с большими, словно океан, голубыми глазами мягко склонила голову вбок и, притянув ладони к сердцу, беззвучно прошептала: «Я горжусь тобой, Паша».
В ту же секунду я бросил взгляд на своё предплечье, заметив на нём округлые буквы, которые складывались в имя: Павел Меркулов. Не было больше невзрачного номера и безымянности, не было непонимания и странноватого тумана. Были лишь счастье и эйфория, ликование и совершенно искренняя радость.
А ещё имя. Не только то, что выведено на моей руке, но и ещё одно, женское. Красивое. Мелодичное. Ева. Да, именно Ева. Ева Худякова, прекрасная аспирантка археологического факультета, которая очень любила космос. По вечерам молочные звёзды отражались в её бездонных глазах, превращая её в подобие изящной фигуры с холстов художников. Я не любил рисовать, но, казалось, стоило увидеть её профиль, и карандаш сам неосознанно появлялся в моих руках, осторожными набросками запечатлевая такой уникальный и такой прекрасный момент.
Она любила мятные конфеты и мелодрамы, растянутые толстовки и Карла Юнга. А я любил её.
Неожиданно для себя я вспомнил, как дарил ей её любимые лилии, как возил на катере по Неве и как провожал её в экспедицию. Она ехала изучать историю планеты 428, которая находилась в соседней галактике. На прощание она поцеловала меня в нос, в то самое место, где сейчас красовался едва заметный шрам, и пообещала, что каждый вечер будет думать обо мне. И просила делать точно так же. Поэтому её образ преследовал меня навязчивой идеей, не давая забыть окончательно. А я просил её вернуться поскорее. Тогда я проводил её, а на следующий день над Землёй появился купол.
Я вернулся на работу спустя два месяца. На моём халате теперь болтался бейдж с именем Павел Андреевич Меркулов, а на лице сияла неизменная улыбка. Мне и правда предоставили новый просторный кабинет, в котором начали появляться семейные фотографии.
Оказалось, что память большинства ведущих инженеров была, скажем так, «очищена от информации, не касающейся работы». После появления купола появились и добровольно-принудительные сеансы промывки мозгов, во время которых нам стирали определённые воспоминания, оставляя лишь те, которые не могли повлиять на наше психоэмоциональное состояние. По сути нас превратили в роботов, знающих лишь формулы и цифры, не умеющих по-настоящему радоваться.
Но с приобретением имени память возвращалась. Поэтому в эти выходные я не буду бездумно сидеть перед телевизором, а поеду к родителям. Давненько я не навещал их и свою маленькую сестру, которая, по словам матери, делает успехи в ораторском искусстве. Теперь мне было, куда возвращаться.
«Атомная энерго-штука» или сокращённо АЭШ продолжала питать города по всему миру, поглощая всё больше и больше космического мусора. Но тем не менее выход в космос нам всё ещё был закрыт, а значит инопланетяне считали, что нам всё ещё есть над чем работать.
Потому порой, по вечерам, распуская по домам свою весёлую группу студентов-инженеров, я садился за стол и доставал из шкафа с биометрической аутентификацией новые чертежи. Раскладывал их аккуратно и проектировал по ним дурацкие модельки, которые в будущем, возможно, станут началом нового исследования. Исследования, которое откроет нам путь к заветным звёздам. И пока я знаю, что на далёкой планете 428 меня ждёт прекрасная Ева, я буду продолжать работать. Работать для того, чтобы однажды вновь взять её ладонь в свою и провести вдоль морского берега, вглядываясь в бездонную пучину её волшебных глаз.