После того, как в газетах опубликовали историю парня из Петербурга, по всему миру стали появляться люди с «горящими» глазами. Кто-то из них пытался покончить с собой, увидев однажды утром в зеркале лишь отблески молний, кто-то пытался лечиться у местных шаманов, а кто-то просто молился, чтобы всё это поскорее закончилось. На логичный и закономерный вопрос почему же они не обратились за помощью все практически единогласно отвечали, потупив сверкающие глаза в пол: боялись. Конечно. Они боялись, что их закроют в стеклянном ящике, подобно лабораторным крысам, и будут проводить над ними эксперименты. Боялись, что их способности напугают обычных людей, и те начнут на них охотиться, начнут выгонять из домов, преследовать и убивать. Боялись быть не такими как все.
В тот год эта «болезнь» казалась многим неизлечимой. Многие думали, что это светящееся клеймо постепенно истребит большую часть человечества, если не взбунтуется против своих носителей. Но в глубине души они боялись сами: что если через несколько веков на Земле останутся только «они»? Но когда-то, лет 20 назад, неизлечимым был и рак. Сейчас же, благодаря медицинским разработкам и новейшим аппаратам, он приравнивается не более чем к воспалению лёгких с осложнениями. Его не перестали опасаться, но массовая истерия стала поменьше: ведь болезнь научились побеждать. И тогда медикам и химикам предстояло как можно скорее исследовать природу «аномалии» и найти способы «исцеления людей». На это не было лишних пары сотен лет, решение требовалось здесь и сейчас. И как ни странно оно было получено.
За семь месяцев, что по такой проблеме было рекордным сроком, учёные представили новую формулу, выведенную на основе многочисленных исследований. В их многочисленных отчётах говорилось, что инородная энергия находится в неком симбиозе с организмом человека. Она ускоряет процессы внутри человеческого тела, увеличивает производительность и выносливость, а ещё делает его в несколько раз могущественнее. Но взамен она черпает энергию самого организма, расходуя её на свою жизнедеятельность. По сути это своеобразный выгодный обмен. Но как только энергетической подпитки становится слишком мало, сгустки начинают «звереть». И тогда начиналась сезон охоты, проводивший к беспорядкам не только по всему миру, но и внутри самого человека. Появлялась паранойя, переходящая в затяжную депрессию, нервные срывы сменялись нескончаемыми кошмарами, в которых на месте сердца появлялся электрический шар. В поисках собственного спасения уран порабощал сознание человека, не имея возможности понять, что это убивало их обоих.
Но в этой, казалось бы, безнадёжной ситуации была одна маленькая лазейка. Человек мог сконцентрировать энергию в одном месте и какое-то время удерживать её в состоянии максимальной мощности и собранности. Это могло длиться не дольше минуты, после чего неизменно случался небольшой взрыв, а человек падал в обморок.
Но что если в момент пограничного состояния сознания постараться подавить атомную энергию? Что если можно забрать её, а потом вытащить из человеческого тела оставшиеся сгустки? Что если уничтожить те клетки, в которых хранился код, поражённый ураном? Для этого были нужны опыт, скорость и необходимые медицинские препараты. Какая-то передовая технология, новая сыворотка. И врачи её изобрели.
Не могу сказать, что я силён в химии и смогу перечислить вам все компоненты вакцины. Хотя…я даже будь я дипломированным специалистом в этой области, я бы всё равно не смог вам ничего сказать: большинство «ингредиентов» держались в строжайшей секретности. Единственное, что мне известно точно, – испытания прошли более чем успешно.
Ходили слухи, что перед отключкой глаза «особенных» серели, теряя неестественное свечение, а после нескольких дней комы возвращались в обычное состояние. Они больше не чувствовали навязчивого жжения по всему телу и сдавливающих грудь тисков. В голове становилось удивительно тихо, а покалывания возникали лишь из-за длительного пребывания в лежачем положении.
И хотя по всему прокатились волны митингов и протестов с кричащими лозунгами о том, что светящиеся глаза – это не болезнь и не отклонение, а своеобразная особенность, многие избавившиеся от своего «дара» продолжали благодарить медиков за помощь. Ведь большинство протестующих не знали каково это: просыпаться посреди ночи с ощущением, что ты готов слопать холодильник, или чувствовать постоянное присутствие кого-то постороннего внутри себя.
Со временем операции по удалению энергетических сгустков стало проще и дешевле. Где-то их проводили вообще бесплатно, лишь бы избавить людей от неудобств. «Особенных» переставали сторониться на улицах, а жизнь постепенно возвращалась в спокойное русло. Только вот…
Безболезненно извлекать энергию из людей, конечно, же научились, но вот сохранить её никому пока не удалось. После того, как атомные сгустки покидали человеческое тело, они жили в герметичных контейнерах от силы полтора часа. А потом могло случиться две вещи: либо энергия поглощала сама себя, либо взрывалась, разрушая лабораторию. И вместе с потухшими глазами затухали и потенциальные источники нескончаемой энергии. Третий перелом наших жизней сильно задерживался.
А потому весь мой кабинет был завален скомканными чертежами и разорванными документами. Иногда я даже играл ими в баскетбол: смотрел смогу ли я попасть в корзину импровизированным мячом так же точно и круто, как это делал Кобе Брайант.
Да, откровенно говоря, я очень хотел стать тем самым третьим элементом, ведущим Землю к процветанию. Не думайте, что всё дело только в попытке ухватиться за свой лучик славы. Конечно, свой домик где-то за городом был бы намного лучше, чем съёмная квартира в Колпино, а часть денег можно было бы использовать на помощь людям или на новые исследования. И тогда у меня был бы доступ ко всем центрам нашего производства и, возможно, я бы даже курировал какой-нибудь проект. Хотя меня больше привлекает работа с молодыми инженерами.
Но больше мне хочется подчинить эту неизведанную, немного враждебную силу человечеству. Сделать так, чтобы огромные потоки энергии были направлены не на разрушение человека изнутри, а на восстановление величия нашей планеты. Представьте, как много можно было сделать с помощью этого урана. Небольшие энергетические сгустки при определённых условиях могли бы питать собой целые мегаполисы, а может быть и страны. Токсичные выбросы этого элемента были в десятки тысяч раз меньше, чем того же выхлопного газа. И постепенный переход на «космическую» энергию позволил бы нам наконец очистить и стабилизировать не только нашу атмосферу, но и всю экосистему в целом. Раскрытие тайны урановых сгустков могло привести наш мир к процветанию, к лучшему будущему и, возможно, к демократичности и смирению. И тогда инопланетное сообщество приняло бы наше раскаяние и уничтожило бы искусственную прозрачную клетку, вернув нам отобранную по нашей же вине свободу.
А ещё я бы получил своё имя. И обезличивающий холодный номер на запястье сменили бы аккуратные буквы. Интересно, как бы они были написаны? Таким же почерком, которым пишу я, или, может быть, чуть более размашистым и ярким? И хотя я слышал истории, что после получения имени, жизнь людей оставалась такой же, мне казалось, что за моими цифрами скрывалась какая-то история. Что я не рождался с этим номером на руке и что когда-то было что-то ещё. Что-то далёкое, но несомненно прекрасное.
Это иллюзорное «что-то» отзывалось в моей голове блёклым, размытым силуэтом. Он то отдалялся от меня, то возникал совсем близко, одаривая меня едва заметной улыбкой. Эта неопределённость и загадочность напоминала мне Мону Лизу. Хотя эта фигура казалось мне куда более прозаичной и недосягаемо красивой, нежели всемирно признанное произведение Да Винчи. Иногда этот изящный профиль махал мне, иногда просто стоял, приложив ладони к груди. Казалось, он что-то икал, ждал от меня каких-то действий. Но стоило мне начать бежать, сделать шаг навстречу или хотя бы протянуть руку, как он тут же, словно пугаясь, превращался в лёгкую сладкую дымку странных воспоминаний, окутывающую моё сознание. Воспоминаний, которые были мною утрачены.
Было ли это обычное нескончаемое наваждение или что-то по-настоящему символичное и знаковое, я не знал. Единственное, что я понимал – этот отблеск сумасшествия в моей голове придавал мне силы идти дальше. И даже если в конце концов силуэт окажется лишь плодом моей загнанной в ловушку рутины фантазии, я совершенно точно не буду слишком расстроен. Ведь если он исчезнет, это будет значить лишь одно: своей цели я всё-таки достиг.
Глава III
Думаю, настало время чуть больше рассказать о себе. Ну…по крайней мере, поделюсь с вами тем, что помню сам.
Мой порядковый номер – МП-428. Мне 26 лет и сейчас я вхожу в состав инженерной группы одного из ведущих предприятий мира. Не помню, когда и как я устраивался сюда, но могу с уверенностью сказать, что ни разу не пожалел. В мои обязанности входит моделирование деталей и корректировка чертежей, проверка расчётов и оценка возможности создания чего-то нового. Таких сотрудников, как я около полусотни, но почему-то очень часто свои идеи и наброски приносят именно мне. Наверное, потому что я работаю быстро и качественно и, к большому разочарованию многих, беспощадно «уничтожаю» их проекты за малейший просчёт. В инженерии не существует неточностей, всё должно быть чётко и в каком-то смысле идеально.
Порой я сам предлагаю небольшие нововведения и корректирую уже существующие модели. Возможно, вы не знаете, но моё имя тоже стоит в графе создателей антигравитационных машин: я проектировал навигационную систему, собирал её на основе уже имеющихся аналогов. Но каких-то грандиозных, самостоятельных открытий в моей биографии пока не было.
Последние несколько месяцев я занимался изучением атомной энергии, выделяемой человеческим телом. Мне удалось выяснить, что сами по себе энергетические сгустки очень слабы и нестабильны. В естественной среде их силы хватило бы разве что на две-три лампы накаливания. Им нужна постоянная подпитка и своеобразная «мотивация», чтобы выделять огромную мощность и продолжать функционировать. Забирая природную силу организма, они разрастались и «благодарили» своего носителя за поддержание их жизней, но с каждым новым поглощением требовалось всё больше и больше чужой энергии. В какой-то момент выделяемой человеком энергии становилось недостаточно и включался так называемый локатор, который выискивал поблизости другие источники, способные продлить жизненный цикл сгустков.
Эта форма урана не была токсичной для тела и не убивала его изнутри физическими воздействиями. Но она каким-то образом влияла на сознание, в какой-то момент добавляя к базовым потребностям сна и приёма пищи ещё и восстановление энергетического баланса. Это было выгодно для обоих участников: слаборадиоактивные атомы получали новую дозу необходимой пищи, а человек восстанавливал украденную из организма энергию. А если необходимая «подзарядка» не происходила вовремя все процессы внутри человека затормаживались и в какой-то момент прекращались: появлялись сонливость, апатия, безразличие к еде, невыносимая тяжесть в конечностях. И начиналась ломка, сравнимая с ломкой наркомана или алкоголика. Ведь «сожитель» требовал свою долю комфорта взамен на минутную неограниченную силу.
Ещё я несколько раз присутствовал на операциях по извлечению энергетических сгустков. Порой приходилось подделывать документы и подписи, чтобы попасть в заветную операционную, потому что для некоторых больниц у меня был недостаточный уровень доступа. Но это того стоило. Во время работы врачей я смог сделать несколько ключевых выводов.
Во-первых, как только человек сосредотачивал всю энергию в одном месте, на его теле появлялся небольшой, но упругий нарост. Так сразу становилось понятно, откуда придётся удалять уран. При этом сгустки образовывали вокруг себя прочную кристаллическую оболочку, которая некоторое время удерживала их в подвешенном, но жизнеспособном состоянии. Но как я понял, на создание и сохранение этого шара уходили последние запасы энергии. Через некоторое время защита от внешнего воздействия, коим были действия врачей, ослабевала. А потом она либо позволяла атомной энергии самоуничтожиться, чтобы обезопасить себя в последний раз, либо отдавала материализовавшееся «тело» в жертву самому себе. Атомы поглощали друг друга и сгусток просто расщеплялся.
Со временем я выяснил, что герметичные контейнеры не позволяли урану получать хоть какие-то микроскопические организмы, продлевающие его жизнь. Абсолютная «стерильность» внутри прозрачных ящиков отбирала у него всякую возможность восстановить энергию. По сути герметика в прямом смысле перекрывала ему кислород, не позволяя стабилизироваться. Но, когда я попытался переместить кристаллический шар с энергией в обычный металлический ящик, через несколько часов сгусток уничтожил защитную оболочку, разросся до огромных размеров и разрушил несколько лабораторий, напоследок вырубив обесточив целое здание научного центра. С тех пор меня не допускали до испытательных полигонов, а если моё присутствие было крайне необходимо, делали это с очень кислыми минами. А идею поместить атомную энергию в стеклянные колбы как-то сразу отпала.
Несколько раз я забирал с собой образцы удалённых сгустков и в те часы, которые они продолжали поддерживать жизнедеятельность, изучал их реакцию на различные земные металлы. Некоторые, более лёгкие и пластичные, они поглощали в качестве энергетической добавки, а более тяжёлые становились своеобразными раздражителями. По итогам их взаимодействия сгустки распадались ещё быстрее, но не в результате самопоглощения. Они как будто бы вживлялись в титанические пластины и, не найдя там необходимой энергии, не могли выбраться наружу, навсегда застревая в прочной кристаллической решётке. А вот при контакте с токсичными металлами, уран менял свои свойства. Ртуть, например, делала его вязким и липким. Однажды я случайно уронил на этот желтоватый комок свою ручку и больше не смог вытащить её обратно: она как будто бы срослась с этим веществом. Цинк кристаллизировал энергетический шар, а свинец –окрашивал в бронзовый цвет и придавал отвратительный резкий запах.
В погоне за попыткой создать идеальные условия для хранения урана, я пытался сконструировать новый «идеальный» контейнер. По моим расчётам он не должен был допускать до сгустков слишком большое количество ненужных микроорганизмов, которые бы не позволяли взять энергию под контроль. С другой стороны, он помогал бы стабилизировать его состояние, в нужные часы снабжая необходимым количеством «пищи». Как я понял для восстановления энергетического баланса материи подходило любое вещество, когда-то обладавшее своей энергией. Я планировал использовать в качестве топлива горы мусора, которые десятилетиями гнили на свалках. Это бы помогло немного очистить природные объекты и задействовать то, что когда-то потеряло все надежды на повторное использование. Нужно было видеть удивлённо вскинутые брови куратора нашего бюро, когда я попросил доставить в мой кабинет несколько бочек с отходами. Запах не самый приятный, но ради технологического скачка в науке можно было и потерпеть.
И тем не менее как бы я ни старался, на какие бы жертвы и сумасшествия ни решался и сколько бы ни засиживался над чертежами допоздна, решение продолжало ускользать из моих рук, раз за разом разрушая мой кабинет. Начальство пригрозило уволить меня, если ещё раз попытаюсь устроить испытательный полигон в офисе, но я понимал, что это лишь пустые слова: они не рисковали выгонять сотрудников, опасаясь, что те переметнуться на сторону конкурентов. Им просто надоело еженедельно, а иногда ежедневно, подхватывать со стола грозящуюся разлиться чашку кофе. Взрывы мешали практически всем, но они могли только устало вздыхать и качать головами. Знали же, что я на уговоры не поддамся, и всё это может прекратиться только если я сам разочаруюсь в своей идее. А это происходило нечасто.
Правда, в последние несколько месяцев я чувствовал, что находился слишком близко к провалу. Тестовый образец под номером 131 был отвергнут на этапе составления методик испытания. Выяснилось, что такая модель была не самой надёжной и могла привести к куда более плачевным последствиям вплоть до уничтожения нескольких лабораторий или целого цеха. Вместе с другими проектами и людьми. А потому на бережно заполненных мною документах была поставлена официальная печать с надписью «отказано». И почему-то мне казалось, что последующие попытки что-то спроектировать будут останавливаться ещё до создания первой 3D-модели.
Химический анализ некоторых модификаций урана также не принёс никаких результатов. Мой близкий друг из молекулярной лаборатории несколько недель назад передал мне отчёт, состоящий из пары листов А4. На мой удивлённый взгляд он лишь пожал плечами и сказал, что полноценное исследование сделать не удалось. Некоторые составные элементы просто невозможно назвать, а уж тем более определить: на Земле не было ничего даже отдалённо похожего на те соединения, которые я ему предоставил. И хотя он обещал мне разобраться в этом необычном букете неизвестных элементов, где-то на задворках сознания я понимал: он скорее займётся теми проектами, из которых можно извлечь выгоду в ближайшие пару месяцев.
Никто уже не питал надежд относительно моего успеха. Признаться, я и сам начинал потихоньку терять запал. Но как-то ночью, сидя перед телевизором и бездумно переключая каналы, я наткнулся на парижский показ мод. Не то чтобы я был любителем странноватой одежды для богачей. Просто диктор, освещающий это событие, говорил настолько монотонным голосом, что я невольно поверил в своё скорейшее исцеление от затянувшейся бессонницы.