– Простите меня, – шепчу я в конце, – простите…
И вдруг кажется, что больше нет ни пришлого, ни будущего, а есть только настоящее, со всеми радостями и скорбями, с ускользающим счастьем и липкой тоской, – но все-таки настоящее. И я стараюсь думать и гадать как можно меньше, хотя прекрасно понимаю, к чему в итоге приведет мое общение с Ней, прекрасно понимаю, что в итоге я Ее потеряю… Но все равно больше нет ни прошлого, ни будущего, а есть только настоящее, которому я отдаюсь со всем безрассудством и открытостью; настоящее, в котором я готов напиваться любым чувством допьяна, утопать в нем с ног до головы.
Я выдыхаю и смотрю в окно, в котором смутно вырисовывается мой силуэт. Закрываю глаза. Клочьями вспыхивают смутные воспоминания: то ноябрьское объятие, после которого во мне что-то дернулось; первые робкие попытки начать общение в интернете; забавный спор на чашку чая, моя победа и то, как я пытался вернуть деньги за чай обратно Ей; троллейбус, где я осознал, что чувство начинает расти, искриться и переливаться, хотя я боялся поверить в то, что оно настоящее, постоянно сомневался; столовая, то, как Она окликнула меня и попросила дать салфетку, а я посмотрел на Нее и совершенно потерялся, перестал думать и никого и ничего не слышал; снова столовая, где я смотрел Ей в глаза и рассказывал что-то, и чувствовал, как из головы исчезают все мысли и потому приходилось замедлять речь, чтобы подобрать следующее слово; вечерняя замороженная улица, где я, переполненный упоительным чувством полета и первым в жизни счастьем, хотел броситься на тротуар и оросить его слезами радости, покрыть поцелуями; мои огромные сообщения, что я писал в приступе небоскребной нежности, заливаясь слезами от переизбытка чувств; мои постоянные попытки как-то Ее подбодрить, как-то помочь – просто, чтобы Она улыбалась и только улыбалась; почти непереносимое чувство тоски от осознания того, что не увижу Ее целый месяц; наши переписки до трех часов ночи; мои оправдания в слезах, когда думал, что сделал что-то не то, хотя на деле Она просто решила пошутить, поиздеваться, «позаразничать» – мое осознание ситуации и смех; Ее полноценный отказ, мои шествия по ночным улицам, сидение на занесенной снегом лавочке в парке; вернувшееся одиночество; нападки Тени; алкоголь; смирение, принятие, переключение; Она; переписки с объяснением, как я себя чувствую; Она; мое тряпочное предложение дружить; Ее волшебные волосы, Ее не менее волшебные глаза – и те и другие меняются в зависимости от света и – возможно, кто знает? – от настроения; руки, тонкие пальцы, совсем рядом с моими; Ее улыбки и смех, в ответ на мои реплики; то, как в коридоре я сказал Ей: «Стой» и резко заглянул в глаза, чтобы убедиться в их цвете, Ее смех и оттого пожар внутри меня; то, как Она легонько бьет меня по плечу, чтобы я не говорил того, что лучше не слышать остальным, находящимся в нескольких шагах от нас, моя улыбка и смех при этом; остановка поздней переписки, потому что по голосовым сообщениям слышу, как она хочет спать; Ее улыбки и Ее смех…
Вдох. Выдох. Открываю глаза. В груди тепло. И я улыбаюсь, пока перед глазами еще маячат обрывки воспоминаний.
Нет, пожалуй, зима закончилась. Началась весна. Мне становится легче дышать. Все могло быть иначе, будь я чуть более закрытым, не проявляй я чувства так небезопасно и так уничтожающе, что однажды довел Ее до слез своими кончеными огромными сообщениями, но я живу душа нараспашку и, хотя каждый раз из-за этого мучусь, продолжаю гнуть эту линию. И возможно однажды, когда я совсем исчезну из Ее жизни, Она откроет те сообщения, перечитает их и поймет все от слова до слова, поймет каждую букву, пропитанную чувством. Может быть, тогда Она улыбнется, более не испытывая никакого дискомфорта, и скажет: «Черт, как же сильно я ему нравилась, как же сильно я была ему нужна». Улыбнется и, преисполненная нежности и любви, отправится к тому, у кого получилось. И пусть они будут счастливы. Пусть все будут счастливы. И когда-нибудь и я перечитаю все наши разговоры, перечитаю большие сообщения и скажу: «Вот что такое нежность», ведь все, что я знал до Нее оказалось неправдой, Она показала мне другую сторону чувства, светлую, высокую, хотя и безнадежную.
Я слушаю космически-нежную по звучанию Apocalypse, 1глубоко вдыхаю холодный воздух и на выдохе начинаю улыбаться. Смотрю на купола, тонущие во мраке. Отче, думаю я, когда моя жизнь успела превратиться в сентиментализм… Господи, думаю я утирая слезливые глаза, при этом улыбаясь, что же это такое, что же ты со мной наделал. За эти несколько месяцев в моих глазах стояло больше слез, чем за всю жизнь, а счастливые – и вовсе появились впервые. Боже Всевышний, думаю я, ведь я ни о чем не жалею; теперь я даже ни о чем не прошу; я благодарен за все, за этот опыт, открывший во мне множество новых вещей, я благодарен тебе за Нее, благодарен за то, что Она все еще есть в моей жизни, но скажи мне, что же это происходит и к чему это происходит, куда несет меня рок событий… Но я продолжаю улыбаться. Apocalypse играет пятый раз. Я закрываю глаза, и все тонет, делается ненужным. Я чувствую только радость, какое-то странное чувство очищения и легкую, но приятную усталость, будто после большого дела.