Нет несправедливости в неравных правах, несправедливость в притязании на равные права…
Я думаю, что и здесь – в этой стране капитала, вы часто видите подобные мутации: как из человека, который был счастлив своим скромным трудом и малым бытием, имел друзей, дарил любовь, улыбки, вдруг вырастает монстр, первобытное чудовище, ещё один представитель людского отребья. Ему природа подарила одно, но, заражённый бактерией зависти, он тянет свои щупальцы к чужим дарам. Теперь он рвётся к капиталу, чтобы купить всё – и любовь, и талант, и почитание; чтобы купить и свободу.
Но свободу от чего? – От молодости, от искренности и чистоты – от сути собственной души – от всего, что природа дарит просто так – от собственного совершенства?
Да, они – те самые пауки морали – затягивают в паутину чандалы, высасывают нектар души и превращают в маленькое чудовище. То самое, что прыгает, как блоха, и размножается по миру. Мир болеет ими, и нет пока вакцины. Они заражают всё своей бактерией отребья – бактерией зависти и мести – и добираются уже до мозга.
Но знаете, дорогой Марк, не достать им души!
Людские души на разной высоте, их не сравнять. Нет равенства!
Вы спросите: а кто имеет право решать, кому быть где, кто сортирует, назначает?
– Не мы, но время: время шлифует челюсти шакалов и собирает смертоносный яд для змей; время оттачивает красоту лани и собирает силу льву, совершенствует полёт орла и разум человека.
Оно и отливает человеческую душу.
Но есть и те, кто собирает только яд змеи; есть те, кто взращивает только челюсти шакалов. Есть – буйволы, есть – лани, есть – овцы, которых время готовит в пищу волку. Есть свиньи – их большинство.
Душа, которая веками шлифует свой инстинкт, дух, интеллект, живёт, как в джунглях, среди этого отребья. Но она и учится летать.
И вознесётся она на высоту, где чистые родники, и где отребье не сидит уже у источника.
Скоро!.. Скоро, господин Невский, всё изменится:
– Настало время, чтобы человек поставил себе цель свою. Настало время, чтобы человек посадил росток высшей надежды своей.
Его почва ещё достаточно богата для этого. Но эта почва будет когда-нибудь бедной и бесплодной, и ни одно высокое дерево не будет больше расти на ней. – Настанет время «последнего человека»…
«Что такое любовь? Что такое творение? Устремление? Что такое звезда?» – Так вопрошает последний человек и моргает. Земля стала маленькой, и по ней прыгает «последний человек», делающий всё маленьким. Его род неистребим, как земляная блоха; последний человек живёт дольше всех.
«Счастье найдено нами», – говорят последние люди и моргают.
Ницше тяжело дышал. Он сделал паузу.
Видно, был сильно взволнован. Чувствовалось, что его время истекает, и ему хотелось успеть всё сказать.
Марк весь был в напряжении и ждал развязки. Он молчал, не проронив ни звука, пока длилась долгая пауза.
Ночь спустилась на побережье океана – самая чёрная ночь, какую видел Марк до сих пор. Не было ни звёзд, ни лунных бликов. И лишь на горизонте, на краешке океана, где солнце совсем недавно плавало в своих разноцветных лучах, оставалось ещё что-то светлое – как надежда, уходящая последней.
А запах влажного, холодного ветра уже напоминал о возможной грозе.
– Да, господин Невский, – вдруг опять произнес Ницше. – Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, – канат над пропастью.
Опасно прохождение, опасно быть в пути, опасен взор, обращенный назад, опасны страх и остановка.
В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель.
Я люблю тех, кто не умеет жить иначе, как чтобы погибнуть, ибо идут они по мосту.
Я люблю великих ненавистников, ибо они великие почитатели и стрелы тоски по другому берегу.
Я люблю тех, кто не ищет за звёздами основания, чтобы погибнуть и сделаться жертвою, а приносит себя в жертву земле, чтобы земля некогда стала землёю сверхчеловека.
Я люблю того, кто живёт для познания и кто хочет познавать для того, чтобы когда-нибудь жил сверхчеловек. Ибо так хочет он своей гибели.
Я люблю всех тех, кто является тяжелыми каплями, падающими одна за другой из тёмной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники. Смотрите, я провозвестник молнии и тяжёлая капля из тучи; но эта молния называется «сверхчеловек».
Ницше встал.
– Мне пора, мой друг, – сказал он, – приятно было с вами побеседовать.
Марк смотрел на него вопросительно, даже разочарованно. Глазами говоря, мол, и это всё?
Ницше, как будто опять читая его мысли, немного ехидно промолвил:
– Не планируйте ничего, уважаемый Марк, уже всё давно продумано.
Да и наступает ночь.
Он удалялся медленно. Его тёмный плащ и цилиндр резко выделялись на фоне неба, которое стало теперь ярко-синим. Марк впервые вдруг увидел над Нью-Йорком столько звёзд. А черный силуэт профессора, удаляясь, становился всё больше и больше, что полностью противоречило всяким законам о перспективе. Но Марка это уже не удивляло.
Вдруг Ницше обернулся и прокричал, да так громко, что звёзды зашатались: «Слушайте! Всё ещё не исчерпаны и не открыты человек и земля человека. Бодрствуйте и прислушивайтесь, вы, одинокие! Неслышными взмахами крыл веют из будущего ветры; и до тонких ушей доходит благая весть.
Вы, сегодня ещё одинокие, вы, живущие вдали, вы будете некогда народом: от вас, избравших самих себя, должен произойти народ избранный и от него – сверхчеловек.
Поистине, местом выздоровления должна ещё стать земля! И уже веет вокруг неё новым благоуханием, приносящим исцеление, и новой надеждой!».
Его голос ещё долго растворялся эхом в пространстве. Силуэт исчез, а на его месте образовалась туча. Огромная, тяжёлая, закрыв собою полнеба и звёзды, она быстро росла и становилась похожей то на его шляпу, то на бороду, то на мощный лоб.
Сверкнула молния, осветив весь океан и побережье, прокатился гул, и полил проливной дождь.
Шум тёплого дождя, приятный, свежий запах водяной пыли смешались и, лаская нервы Марка, успокоили его своею «земной банальностью».
Марк медленно шёл в направлении своего дома, находившегося недалеко от набережной. Он думал о сверхчеловеке, и проливной дождь ему не мешал. Какой он из себя – этот сверхчеловек?
Уж наверняка не такой, как он, Марк, и наверняка сможет реализовать свои мечты. Он думал о господине Ницше, о том, что всё это было, возможно, и наяву. «Но по какому закону?» – спрашивал он себя. Марк даже улыбнулся, мысленно пошутив: «А кто позволил?»
Но сомнений в реальности происшедшего не было. Да и, похоже, что скоро мир изменится, если происходит нечто подобное.
И произойдет это, вероятно, постепенно и незаметно. – Так же незаметно, как развалилась вроде бы непоколебимая сверхдержава, где некогда он жил. Сначала одно какое-нибудь происшествие – как шок, как, например, явление ему профессора Ницше. А потом придет и объяснение, и привыкание к этому. За ним – другое событие, третье, и постепенно покажется, что вроде бы так и должно было быть. Но прежде никакая фантазия не предсказала бы это чудо, ставшее теперь реальностью. Как, например, его одиночество, или вот – друзья разбросаны по всему свету, а старенькие родители доживают свой век в Израиле, ворча понемногу на эту «обетованную» страну. Ну а некогда боготворившая Марка его жена ищет теперь другого.
Настоящее чудо происходит незаметно, и в один прекрасный день мы лицезреем его!
Да! А этот «последний человек», о котором говорил Ницше?
По-моему, он уже здесь. До глубины, до боли знакомые черты. «Впрочем, они уже давно все прыгают, как блохи, вокруг меня, – подумал Марк. – Расхватывают с ловкостью свои кусочки счастья, кто – побольше, кто – поменьше. Визжат от радости и бахвалятся:
“У меня есть это! A у меня – то!” А что есть у меня? Обещание господина Ницше, что я скоро “рожусь”. Слово-то какое – в будущем времени даже не выговоришь. Действительно, что-то мы напутали и со “временем”. Так пусть всё катится к ..! – нецензурно выругался господин Марк Невский, измученный впечатлениями этого судного дня, – или туда, куда и должно идти; планировать не буду, как советовал профессор. Поплыву по течению!..»
Думая обо всём этом, Марк уже шёл быстро, чтобы не промокнуть от непрекращающегося дождя.
Вдруг недалеко от его дома, где светила пара тусклых фонарей в стиле девятнадцатого века, где в окнах многоэтажек люди уже гасили свет и, как птенцы в тёплых скворечниках, прижимаясь друг к другу (кто, конечно, ещё не рассорился), отходили в мирные сны, Марка остановил хорошо подвыпивший господин лет шестидесяти.
(Естественно, русский иммигрант, которых можно встретить на Брайтоне через каждые три метра.)
– Извините, уважаемый, разрешите спросить, я вижу, вы тоже из интеллигентных?
Марк понял, что этот пьяница отождествляет себя с ним. (Eго бы это, конечно, не задело, если бы он не вспомнил, что его прежние знакомые или друзья, вышедшие на уровни миллионных капиталов, с ним таких тождественных уравнений уже не составляют.) Впрочем, это было так же понятно, как и неприятно.
А господин алкоголик, еле-еле стоящий на ногах, весь мокрый от дождя, продолжал:
– Вы простите меня за бесцеремонное вторжение в мир ваших глубоких мыслей. (На слове «бесцеремонное» язык его уже заплетался так, что Марк аж сам зашатался.) Я из той же величайшей страны «всех надежд человечества», как и вы. Я не прошу денег. Мне просто не с кем поговорить.
Марк приблизился к дереву, где под широкой кроной дождь не капал на его слегка полысевший затылок. А тот продолжал:
– Я бывший почти учёный, почти с перспективой и почти с любовью и друзьями. Я жил в стране, где не мог созидать, а значит, деградировал. Потом – эмиграция. Моя жизнь стала борьбой за существование. Ну что ж, я победил!.. Я существую!.. – Он поднял палец вверх, еле устояв на ногах. – Вот и вся моя Curriculum Vitae, так сказать, короткая автобиография, уважаемый. Но «Послушайте! Ведь если звёзды зажигают, – значит – это кому-нибудь нужно?.. Значит – кто-то хочет, чтобы они были», – процитировал он с пьяным вдохновением. Ну а я? Кому-нибудь нужен я?
– А ты?.. Ты не светишь, как звёзды, – грубо прервал его Марк, – ты только пахнешь спиртным. Сказав это, он повернулся и пошёл в направлении своего дома.
Однако неожиданно мелькнувшая в ноябрьском сумраке чья-то судьба грустно прижалась к его сердцу, и Марк всё-таки обернулся. Он сожалел о своём бессердечии – об этой «жестокой честности»; да и о том, что оказался всё-таки плохим учеником профессора Фридриха Вильгельма Ницше.
Дверь в подъезде его дома хлопнула, и он скрылся за ней. Наступила ночная тишина.
А мягкий, ласковый шорох дождя продолжал убаюкивать страсти по Ницше, всё ещё летающие в ночном воздухе прямо над крышами домов Города Большого Райского Яблока.
____________________
В этой повести использованы фрагменты из следующих сочинений Фридриха Ницше: «ТАК ГОВОРИЛ ЗАРАТУСТРА», «АНТИХРИСТ», «КАЗУС ВАГНЕР», «ЕССЕ НОМО», «ВЕСЕЛАЯ НАУКА».
Эдуард Немировский. Нью-Йорк, Октябрь 2007 г.
© Edward Nemirovsky