О прекрасном в музыке

Хотя мы должны признать без исключения за всеми искусствами способность действовать на чувства, но не можем отрицать, что в способе, таким действует музыка, есть что-то особенное, ей только свойственное. Музыка влияет на состояние духа быстрее и интенсивнее, чем другие искусства. Несколько аккордов могут погрузить нас в настроение, которое поэма нам даст только посредством длинного описания картины, когда мы всмотримся и вдумаемся в нее; хотя и живопись, и поэзия имеют то преимущество перед музыкой, что им доступен целый круг представлений, от которых зависят наши чувства радости и печали. Действие звуков не только быстрее и непосредственнее, но интенсивнее. Другие искусства нас убеждают, музыка овладевает нами. Это своеобразное влияние мы испытываем сильнее всего, находясь в состоянии сильного возбуждения или уныния.

При таком душевном состоянии, где ни картины, ни стихи, ни статуи уже не могут привлечь нашего внимания, музыка не теряет своей власти над нами, часто даже действует сильнее обыкновенного. Когда слушаешь музыку в минуту тоски, она точно разъедает наши душевные раны. Но одно искусство не может тогда так глубоко и болезненно врезываться нам в душу. И форма, и характер слышанного теряют свое значение, будь это бешеный вальс или задумчивое адажио, мы не в силах отделаться от него, мы чувствуем не красоту произведения, а только силу звуков, прямо и неотразимо действующих на наши нервы.

Когда Гёте, в глубокой старости, еще раз поддался увлечению любви, в нем вдруг проснулась, неизвестная ему доселе, восприимчивости к музыке. Он пишет к Цельтеру, рисуя ему волшебные дни в Мариенбаде (1823): «Как сильно на меня стала действовать музыка! Пение дивной Мидьдер, великолепный голос Шимановской, даже публичные концерты здешнего егерского полка меня так и охватывают, так ласкают, смягчая внутреннее напряжение…. Я вполне убежден, что на твоих спевках я не в силах был бы выстоять и двух-трех тактов». Ясный ум Гёте не мог не понять, какую сильную роль тут играло ненормальное возбуждение нерв; он заканчивает письмо словами: «Ты, может быть, сумел бы меня вылечить от болезненной раздражительности, которой я, главным образом, приписываю все подобные явления».

Эти наблюдения нам ясно доказывают, что в действие музыки на чувства входят и посторонние, не эстетические, элементы. Чисто художественное наслаждение предполагает вполне здоровый организм, а не ищет подспорья в ненормальном состоянии нервной системы.

Так или иначе, более интенсивное действие музыки, сравнительно с другими искусствами, придает ей особое могущество. Но если мы поближе рассмотрим это могущество, мы убедимся, что тут различие по преимуществу качественное, основанное на некоторых физиологических особенностях. Чувственный элемент, нераздельный во всяком художественном наслаждении с элементом духовным, в музыке играет большую роль, чем в других искусствах. Музыка, по своему неосязаемому материалу самой духовное, по своему способу действия самое чувственное из всех искусств, являет нам таинственное объединение двух противоположностей и этим близко уподобляется нервам, этим таинственным проводникам, связующим душевную жизнь с телесной.

Интенсивное действие музыки на нервную систему признано психологией, равно как и физиологией. К сожалению, ни та, ни другая наука вам не дает удовлетворительного его объяснения. Психология не в состоянии проследить, почему известные аккорды, тэмбры, мелодии производят на человеческий организм то или другое впечатление, так как вопрос сводится прежде всего на специфическое раздражение нервов. Но и физиология, не смотря на все своя громадные успехи, до сих пор даже и не приблизилась к разрешению этой загадки.

Не всем меломанам, может быть, известно, что существует целая литература о физиологическом действии музыки и о применении её к врачебным целям. Мы тут встречаем не мало курьезов, но весьма редко – серьезные наблюдения или научные объяснения. Большая часть этих медиков-музыкантов стараются придать исключительное и самобытное значение одному из многосложных свойств музыки. Притом же, действие музыки на физический организм вовсе не так сильно и постоянно или так независимо от разных психологических и эстетических условий, чтобы служить настоящим лечебным средством, которым бы врач мог располагать по своему благоусмотрению. Всякое исцеление, совершенное посредством музыки, является исключительным случаем, в котором успех невозможно приписать музыке, так как он непременно зависит от множества чисто индивидуальных особенностей, телесных и душевных. Достойно замечания, что единственное применение музыки, ныне встречающееся в медициской практике, а именно, при лечении умалишенных, основывается на духовном её воздействии. Известно, что новейшая психиатрия, во многих случаях, с успехом прибегает к музыке. Но успех этот не основывается ни на физическом потрясении нервов, ни на возбуждении аффектов. а на успокоительном действии, которое гармонические переливы звуков, то развлекающие, то приковывающие внимание, могут иметь на сумрачное или раздраженное настроение больных. Конечно, на больных влияет прежде всего чувственный элемент музыки, но уже одно возбуждение внимания есть шаг к художественному восприятию.

Но что же вносят все эти медицинские теории в научное исследование музыки? – Подтверждение давно подмеченного факта, а именно – физического возбуждения, сопровождающего аффекты и чувства, вызываемые музыкой. Если дознано и доказано, что музыка необходимо действует и на физический организм, то ясно, что ее следует рассматривать и с этой, её существенной стороны. И потому, человек, преданный этому искусству, не может себе составить о нем научного понятия, не ознакомясь с новейшими выводами физиологии относительно связи музыки с ощущениями и чувствами.

Если мы обратимся к вопросу, каким способом мелодия действует на наше внутреннее настроение, то мы увидим, что путь её, от колеблющихся струн инструмента до нашего слухового нерва, достаточно известен, после знаменитого труда Гельмгодьца о звуковых ощущениях. Акустика точно определяет внешния условия, при которых мы можем слышать звук вообще, или тот или другой данный звук; анатомия, при помощи микроскопа, нам открывает устройство слухового органа до мельчайших подробностей; физиология, наконец, хотя и не может производить прямых экспериментов над этим тонким и нежным, да притом глубоко запрятанным снарядом, однако достаточно разъяснила нам его деятельность, при помощи остроумной гипотезы Гельмгольца, – так, что весь физиологический процесс звуковых ощущений для нас стал вполне ясным и понятным. Еще далее, в области, где естественные науки уже близко соприкасаются с эстетикой, исследования Гельмгольца бросили яркий свет на законы созвучия и на сродство тонов. Но этим и ограничиваются наши познания. Главное для нас осталось необъяснимым, а именно, тот нервный процесс, посредством которого звуковое ощущение переходит в чувство или душевное настроение. Физиология знает, что то, что мы ощущаем, как звук, есть молекулярное движение нервного вещества в слуховом нерве, как и в центральных органах. Оно знает, что нити слухового нерва соприкасаются с прочими нервами и передают им свои раздражения; что слуховой аппарат, например, находится в связи с большим и малым мозгом, с гордом, с легкими, с сердцем. Но ей неизвестен способ, которым музыка действует на нервы, тем более законы, по которым различные тэмбры, аккорды, ритмы действуют на различные нервы. Распределяется ли музыкальное ощущение на все нервы, связанные с слуховым, или на некоторые только? С равною ли интенсивностью? Какие музыкальные элементы преимущественно действуют на мозговые нервы, какие на сердце, на легкие, и т. д.?

Несомненно, что в людях молодых, с темпераментом еще не искаженным условною культурой, плясовая музыка производит легкия судорги по всему телу, особливо в ногах. Было бы непростительною односторонностью видеть тут одно действие психологической ассоциации идей. Действительный психологический элемент – воспоминание уже испытанного удовольствия при танцах – не может служить достаточным объяснением. Данная музыка не потому поднимает нас на ноги, что она плясовая, а, наоборот, она плясовая потому, что нас поднимает на ноги.

Кто бывал в опере, тот, конечно, заметил, как при оживленных, легко понятных мелодиях, дамы невольно покачивают годовою направо и налево; – никогда этого не бывает при самом мелодичном и потрясающем адажио. Можно ли из этого заключить, что известные ритмические соотношения действуют на двигательные нервы, а другие только на нервы чувствительные? Когда же происходит первое, когда второе? Подвергает ли музыка особым изменениям солнечное сплетение, которое некогда считалось главным центром ощущений? Или она преимущественно действует на симпатические нервы (в которых, как справедливо заметил Пуркиньэ, самое лучшее – их название)?

Мы знаем, почему иной звук нам кажется резким и неприятным, а другой чистым и приятным – акустика нам это объяснила, точно также как причину созвучия или диссонанса известных тонов; но эти объяснения более или менее сложных слуховых ощущений не могут удовлетворять эстетика; он требует объяснения внутреннего чувства и спрашивает: почему ряд гармонических звуков производить впечатление грусти, а другой ряд, не менее гармоничный, впечатление радости? Отчего] происходят разнообразные, часто неотразимо охватывающие настроения, которые различные, одинаково благозвучные аккорды или инструменты непосредственно наводят на слушателя?