Зачем я здесь

Глава 6. Принц?

Утопаю в мягких волнах кремового цвета. Надо бы встать, найти душ, потом еду какую-нибудь. И вообще… обстановку разведать. Но утопаю. В волнах. Цвета чайной розы. И не хочется шевелиться, как будто под жарким солнышком на пляже. Хорошо до полного умопомрачения. Вчера… даже не думала, что такое может быть, мне всегда казалось, врет Наташка, надо ж ей как-то поднять себя в моих глазах. А выходит, что нет. Выходит, так в самом деле бывает: чтоб каждая клеточка пела, чтоб в голове совершеннейшее нежелание думать о чем-нибудь, кроме… Ну да, кроме перебирания этих, как это в романах говорят, драгоценных мгновений.

Никогда не думала, что со мной такое будет. У меня, конечно, не куча парней, как у Наташки. Вообще-то, всего два и было. На первом курсе еще в одной компании познакомились, ему вообще, по-моему, было неинтересно, что я чувствую. Дала – и хорош. Строил из себя крутого такого, у него и тачка супер, а уж сам он – так и вовсе мечта любой девчонки. А мне не то, чтобы он нравился безумно, а просто интересно было, как оно, это поначалу. Все хотела послать его подальше, тем более тачка не его, а отцовская, и вообще дурак оказался при ближайшем рассмотрении. Понту много, а сам – пустое место. Но не успела, сам как-то сказал:

– Ты скучная. Ничего не умеешь. Ни пить, ни трахаться.

 Я только и сказал: – А пошел ты, подумаешь, казанова Моршанского уезда.

– Что? – возмутился он, и все. Конечно, обидно было, что он меня кинул, а не я его. И противно: нафиг было с ним связываться?

Еще Витька. Конечно, не пьет, не курит, работает. Но когда тебя через каждые полметра спрашивают:

– Анечка, а так тебе хорошо? Анечка, а так? – хочется уже не секса, а тапком кинуть. И еще эта его дурацкая манера:

– Мама считает… Мамины пироги с капустой совсем другие…Нет, твои тоже ничего, но недосолены, что ли.

 Вообще-то я даже замуж за него собиралась. Конечно, зарплата у него не ах. И когда раздевался, так тщательно носки развешивал на стуле, что тошно делалось, будто не носки, а фрак какой-нибудь. Так и прособиралась.

Боже мой… после такой ночи… что за мысли лезут в голову. А ночь былаааа.....Или нет? Может, у меня птичий грипп продолжается, и все это бред. А вообще, у них тут таблетки хотя бы где-нибудь достать можно? Да они, наверное, понятия не имеют про них. Нелла должна родить двух детей, а потом этот самый… апоптоз… Нет, я все-таки дура. Ведь мы такие разные, наверное, как это в школе учили, не скрещиваемся.

А платье неллы имеет хитрую застежку потайную спереди. Он потянул за веревочку, «дверь-то и открылась». То есть не дверь, а платье распалось пополам, будто спелый персик. И я внутри – ядрышком. Он так и сказал, только не персик, а шершаш, такой коричневый плод, внутри вкусное белое ядрышко, а мягкую оболочку не едят.

 А потом… потом.... Его пальцы и губы везде, как будто обволакивают, как будто теплая волна морская. Языком сперва аккуратно по одной губе, потом по другой, потом так бережно внутрь, и кончиком к кончику моего языка. И губ не разделить, пока дыхания хватит. Ааааааххх… – не сдержать стона, да и зачем. Ведь здесь никого нет, только он и я. Или меня тоже нет? Только острое, резкое, разбегающееся от одной раскаленной точки многолучевой звездой. И после – покой, небытие, не-движение. Его руки еще скользят, еще дарят последние угасающие вспышки. И мне все равно, что было и что будет. Лишь бы не выныривать из одуряющего тепла ласки, не знать, не…

Ага, раскисла, размякла, как в дешевых романах из киоска. Наташка мне как-то дала почитать. Словно карамель без чая есть. Принц, понимаешь, прекрасный. Дааа… он мог бы и совсем не прекрасным быть, а седым или лысым, при таких-то умениях. Но он красив, серые глаза, крепкая задница, мужественный оскал лица… Боже… что это у меня с головой… Надо ж такое придумать. Про оскал лица, а не про задницу. Между прочим, мне нравится, когда фигура у парня красивая, а не пивное пузо, отвисший зад и кривые ноги.

Нет, все это вздор. Разлеглась тут. Надо хоть душ поискать. А вдруг он вернется? Что это за? Вилла? Похоже. Зелень за окном. И тишина. Ужас, какая тишина.

 Когда вчера после бесплодного ожидания под мерзким мелким дождичком я уже решила плюнуть на эту тупую шутку с флешкой и валить к себе, зубрить, за воротами бесшумно возник синий болид, крыша откинулась, и рыцарь-с драконьих-боев явился как гром с ясного неба. Хотя нет, небо ясным так и не стало. Но он вошел в ворота, только лишь чуток поморщившись, и дернул меня за руку, увлекая за собой. Я едва не заорала от удара током, хоть он и был послабее, чем тогда, когда штурм ворот я попыталась произвести в одиночку. Не успела я произнести «что-где-когда», как уже сидела на заднем сидении, крыша опустилась, и болид понесся туда-не знаю-куда так мягко, что можно было думать – мы стоим на месте.

 И да. Он на руках внес меня на крыльцо этой самой виллы. Черный камень, между прочим. Так романтично, хотя и жутковато. И положил вот на эту постель, и снял треклятое платье и биоэнергетическое белье. И говорил что-то ласковое, но я плохо поняла. Все-таки, язык нелл и таргов чем-то отличается. И как они разговаривают? Или им не нужно. О чем говорить с неллой тому, у кого в руках власть, деньги и ее, неллина жизнь. Но я не нелла, блин! И я это докажу!

О господи. Дура, как есть дура! Да он вчера про это и говорил. Что влюбился в меня, потому что я такая необычная, что таких больше нет, что он не верит, что я биоробот. И что будет-всегда-меня-от всех-защищать-и мы-никогда-не расстанемся. Кошмар! А теперь мне нечего даже одеть. Платье исчезло. Пожрать ничего не видно в комнате. Ночью мы пили какой-то необыкновенно вкусный напиток. Тонизирующий, наверное. Или виагра подмешана. Иначе… иначе чего меня так развезло, а?

 А вот возьму и буду ходить голой. Все равно тут никого. Надо в душ. Кожа от пота соленая, внутри саднит. Это сколько же раз? Не помню… Ничего не помню. Точно, идиотка. Такая ночь, такой мужчина, и ничего не помню. Ну почти.

Господи, душ оказался за круглой дверью. Полегчало, особенно от прохладного. И полотенца не понадобилось, сенсорная сушка тут у них. Еще бы пожрать. Но ничего, напоминающего холодильник, в комнате нет. И заперто! Попала птичка из клетки в клетку. Интересно, зачем он все-таки меня украл? Я, конечно, ни хрена не понимаю в жизни таргов, да и вижу всего третьего представителя на близком расстоянии, но чтоб такой надменный драконопобедитель и влюбился в меня? Прям с первого взгляда? Да я ни разу не похожа на их баб, и пахну не так, и фигура не такая, а про глаза-лукошки и вообще молчу. Это примерно, если бы Витька (черт, опять вспомнила) влюбился бы в женщину-папуаску. Видела их по телику. Страшные, как кикиморы. А для их мужиков – лучше нет, а белая, там еще в передаче рассказывали про журналистку одну, вождю не понравилась, и он ее не захотел, а ей нужно было для репортажа.

Глава 7. Шелковая коробочка

Жрать хочу! Воду приходится пить в душевой, хитрый девайс, крана как таково нет, а просто сенсорная хренька, и струя бьет вверх. Кое-как собираю ладонями.

 Перещупала все стены, они чем-то таким приятным шелковистым покрыты, надеясь найти хоть что-нибудь, хоть какую-нибудь дырку, кроме двери в душ. Нихрена. Наверное, код знать надо. Жемчужинка в шелковой коробочке, ага. Где-то читала, в каком-то дурацком романе по дороге на работу. И даже воображала перед сном, как некий, ну не знаю, олигарх какой-нибудь, но только молодой и красивый, а не эти морды, которые по телевизору, в такой уютной комнатке с непременными шторами персикового цвета меня ласкает. Вот! Сбылась мечта идиотки! Шелковая тюрьма. И неизвестно, совсем неизвестно, опять неизвестно, зачем я здесь. Пыталась плакать – не плачется, пробовала думать про дом – не думается, кажется, и дома у меня никогда не было, а я прямо вот так и родилась тут в инкубаторе каком-нибудь. Не заметила, как уснула, а когда проснулась, за окном уже сделалось сумрачно. Встала, походила по комнатке. Черт возьми, до чего раздражает отсутствие углов! Черт возьми, да сколько ж мне тут еще мариноваться! Без еды!

И тут раздалось: щелк-щелк. Вспыхнул свет, как будто прямо из стены ко мне шагнул похититель. Улыбочка – кинозвездная, комбинезон – белый с блестками. Блин!

Я, как была голая, ринулась к нему и заорала:

– Где ты был! Зачем меня запер?!

  А он лениво протянул руку и что-то такое сделал, даже не поняла, что, но рухнула со всего маху на постель. Аж задохнулась от злости. Вскочила, вцепилась в ткань у него на груди одной рукой, а другой – ногтями, в щеку!

         Дралась я последний раз давным-давно, в школе. Но тут меня просто проперло. Царапалась, кусалась, пыталась порвать одежду – а она, зараза, только тянется. Он меня отдирал от себя, как репейник, но не бил, только усмехался обидно. И вдруг все закончилось. Я оказалась распластанной на постели, а руки и ноги как будто зафиксированы чем-то невидимым.

– Что, так меня будешь или костюм снимешь? – прошипела я.

– Нет, пойду отдыхать, – возразил он, как ни в чем не бывало.

– Прямо таки и пойдешь? И оставишь меня без еды?

– И оставлю. Ты за прошлую ночь выпила полбутылки стимулятора. После этого нельзя два дня ни пить, ни есть, иначе будет плохо.

– А я пила воду, в душе, – возразила я, пытаясь за сердитым тоном скрыть много чего. И возбуждение, взявшееся неизвестно откуда, и страх – не очень понятно, перед чем.

– Да? Вот, значит, отчего… Хорошо, сейчас…

  Он подошел к стене, провел рукой, щелк-щелк – откинулась полочка, что-то с нее взял, покрутил в руке, и… аккуратно положил мне это что-то, теплое и гладкое, меж сжатых бедер:

– До завтра, нелл-неш!

 Не успела даже выругаться, как он шагнул прямо в стену и исчез.

Руки – за головой. Пальцы двигаются, а больше ничего сделать не могу. Ноги – посвободнее, но встать нет сил. А эта фиговина, размером не такая и большая, вроде, задвигалась, скользнула – и внутрь. Бляха! Она двигается! То быстрее, то медленнее, пробирает до нутра. Мышцы вокруг сжимаются сами, бедра дрожат, горяччччо… Не могу больше! Дергаю руками, сведенными над головой, и вдруг – руки свободы. Хреновина – внутри, рука – снаружи, в унисон… никаких принцев не надо. Аааа…

 Лежу… последний раз провожу пальцами по влажным складкам. Кайф… Даже и есть уже не хочется. А штучка замерла чуть-чуть и снова завозилась. Черт, второй раз уже труднее. Но все равно хорошо. Руки свободны, обе. Можно другой сосок крутануть. Главное, не останавливаться, а то волна схлынет – и начинай сначала…

Третий раз. Четвертый – уже так, хиленько. Примерно как на пляже, когда моторка пройдет, первые волны повыше, в них даже покачаться можно, а последние – чуть-чуть пощекочут.   И тут до меня доходит, что в комнате полутемно, а чертов принц, или не принц, а мафиози местного разлива, свалил, не оставив мне никаких инструкций насчет того, что с этим секс-яйцом делать. Блин…Совсем перестало быть приятно. Что делать, а? Попыталась пальцами достать – фиг вам, уходит вглубь, ткнуть пальцем могу, а уцепить и вытащить – нет. Поднялась, на корточки присела, мышцы напрягла – не получается. Прыгала, бегала по комнате, под холодный душ лезла – никакого эффекта. Это что ж, оно так и будет внутри меня тереться? До ссадин, а там микробы, а там нагноение?

 Отчаявшись, бросилась на постель лицом вниз. Чертово возбуждение не проходило. И тут меня осенило: надо думать о чем-нибудь нейтральном! А вот возьму и стану повторять вслух таблицу умножения, да еще на таргашском. Задачка оказалась не такой уж и простой. Трижды три помню отлично, а восемью семь пришлось добывать из сложения, да еще соображать, как называются двузначные числа, ведь в школе нелл мы только до двадцати считали. Я так увлеклась, что чуть было не пропустила момент, когда хреновина остановилась и осторожно выскользнула. Но реакция у меня все же не такая плохая! Цап! Инопланетная хренька у меня в кулаке! Попалась! Теперь бы поспать. Но надо же что-то с ней делать, а вдруг я усну, а она из кулака выскочит. До чего же липкая, дрянь, да еще и подрагивает, как живая. Иду в душ, сжимаю добычу изо всех сил. Щелк! Из кулака торчит пружинка, а на ней белый колпачок. Прям как в анекдоте, где русского инопланетяне заперли в пустой камере с тремя стальными шариками, один проглотил, один потерял, а один сломал. Швырнув поломанный девайс на раковину, возвращаюсь в шелковую коробку и валюсь спать.

Утро. Наверное, часов около шести. За окном звонко щебечет птичка. Мы на втором этаже живем, а под окном громадный куст боярышника, и она каждый год там гнездится. Господи, так я выздоравливаю! Дома! Нечего себе бред был! От счастья вскакиваю и…

Вот именно, оказывается, нечего подобного. Все та же миленькая тюрьма, за окном, правда, в самом деле раздается щебет, противный, между прочим. И не факт, что птичка, может, местный кузнечик или мелкий крыс. Все равно спать невозможно под такую "музыку". В душ пойти?

 Струи обтекали тело, синие треугольники минбезовского чипа исчезли, а на их месте ровный розовый шрам, как браслет. Когда это он эту штуку с меня снял, или вырезал? Это, наверное, хорошо? Или плохо? Искать меня, наверное, все равно будут, но вряд ли быстро найдут. А если найдут? А, чего париться раньше времени. Ни зеркала, ни расчески. Наверное, я похожа на ведьму. Попыталась хоть как-то пригладить волосы, детский стишок лезет в голову: «Пятерня-пятерня, выручаешь ты меня, если надо будет драться, буду драться пятерней, если надо причесаться, причешусь я пятерней.» А вода все течет. В школе нелл уже давно бы красная кнопка вспыхнула: перерасход, и тут же душ бы отключился. А тут – лей, не хочу. А ведь судя по всему, воду тут берегут. Все-таки мой похититель – высокопоставленное лицо или мафиози? Хотя, какая разница. И тут меня накрыло. Уж совсем черт-те что полезло в голову – «каждому по вере его»… я, наверное, все-таки умерла… и это мой персональный ад… без еды, без зеркала, без расчески, без одежды… А сантехника есть потому, что я вообще-то не злая, ну правда, совсем не злая. И бабушке, которая живет у нас на третьем этаже, хлеб приношу, когда она болеет. Приношу? Приносила. А теперь я умерла. Зачем только читала все эти романы, где в другом мире героиня вся из себя такая-растакая. Вернусь – выброшу нафиг!

 .... голова моя того, пропускает аш-два-о.... Пора бы вылезать из этой аш-два о. Хлебнула глотка два холодной из горсти напоследок. Вылезла, высохла, валяюсь на постели, нога на ногу. Нда… читала, у похищенного развивается стокгольмский синдром, постепенно жертва почти влюбляется в похитителя, если он не садист совсем. А у меня наоборот, вот! Началось с почти влюбленности, а теперь медленно, но верно движусь в сторону ненависти. Стоп! Что я этого буду иметь. Ничегошеньки. Надо тормозить и думать, придумать план, как сделать мое существование близким к сносному. Для начала, а там посмотрим.

 А за окном – зелень. Что бы это значило? Ведь осень, листья желтые падали с деревьев в школьном парке. Может, там купол какой-нибудь дополнительный, типа оранжереи. Ничего не разберешь в окно. Верещалка стихла, и то счастье. Ну да, я хотела подумать…

         так… мне надо для начала: поесть, расческу, зеркало, одежду, комп с сетью. Комп – обязательно, иначе рехнусь тут. И, может. там словарь найду пошире, а то половину слов «принца» не понимаю. И он, наверное, половину не понимает моих.

 И тут раздается «щелк-щелк» и прямо из стены является «как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». Нет, но ведь красив до усрачки! Глаза серые сердитые, губы сжаты. Недоволен. Чем это, интересно? А на подходе недовольство стер, улыбочку изобразил:

– Доброе утро, нелл-наш! – и без всякого перехода пальцами прямо в меня. Я аж перекосилась от неожиданности, ногами дернула да как заору на родном русском:

– Мерзавец! Скотина! Маньяк! Пусти!

– Тише… Я игрушку достать.

   Но пальцы убрал.

– В душевой твоя хрень! – первые три слова умудрилась вспомнить на таргашском.

– Что? Ты смогла достать? – бровь приподнял, словно засомневался, но в душевую шагнул и вышел со своей фиговиной. Пружинка болтается. Сдохла игрушка.

– Как тебе удалось? – спрашивает небрежно, но как-то так ко мне подается, что видно: ужас, как ему хочется узнать.

– Не скажу. Сначала – еда! Одежда! Расческа! Зеркало!

  Я сердито завернулась в кремовый шелк, оставив только лицо неприкрытым, посмотреть же надо, что и как будет.

         В его серых глазах плеснулась усмешка, словно солнечный зайчик в воде. А губы даже не дрогнули, ведет себя так, будто учитель с ученицей нерадивой. Подошел к стене, ладонью провел, и отъехала дверца. Все сенсорное, не понять, где кнопки. Пока я пялилась на эти манипуляции, в подобии шкафчика щелкнуло пару раз.

О! Поднос с едой! Второй поднос с чем-то серым и блестящим, и прозрачная сумочка с всякими полезностями!

– Спасибо! – сказала я самым строгим на свой взгляд тоном. Почему-то сделалось неловко вылезать из кремового вороха. Что за чушь, ведь только что валялась перед ним безо всего. Но принц вдруг проявил деликатность, и вышел, уже не через стену, а через вполне себе нормально открывшуюся дверь.

Костюм оказался брючный, серая блестящая ткань, легкая такая, немного штанины длинны, но можно завернуть. Еда – все те же чипсы, как в школе и напиток похожий. Мяса! Хочу мяса настоящего! Но сойдет и это. Главное, хорошо, что не вкусно, много не съем, а то после двух дней голодания не полезно наедаться.

Пока потихоньку жевала, он появился снова и спросил:

– Можно присоединиться?

– Да. И скажи свое имя. Ты мое знаешь, а я твое нет.

– Нгартард.

         Разговаривали мы односложно и неторопливо. И вовсе не потому, что рты забиты едой, а потому, что мне трудно быстро подбирать таргашские слова. Когда нервничаю, мешаю с родными. А он, кажется, понял, что со мной надо разговаривать медленно, чтобы я получше понимала.

– Так расскажешь? Про игрушку?

– Все просто. Вспомнила арифметику, стала таблицу умножения повторять, она успокоилась, и попалась.

– Да? – удивился он, – ни одна нелла так не сможет.

– Но я не нелла. Я биоробот андров.

– Брось, ты не робот. Ты, скорее, похожа на ундулианку, только они меньше ростом и лица другие.

Он умолк, задумчиво глядя на тарелку с цветными штучками, будто их в первый раз видел.

Мне хотелось много чего спросить, и про ундулианок, и про то, есть ли у него нелла, и сколько ему лет. Спрашивать про то, что будет со мной, казалось совсем уж бессмысленным. Захотел бы, сам рассказал. А так, спрошу, а он соврет. Слишком, слишком мало знаю про этот мир. И я попросила:

– Нгарт, пожалуйста, можно, чтобы у меня был комп? С сетью? Иначе я тут заболею от безделья.

– Да, – отозвался он, выныривая из своих мыслей. – Сейчас все будет. Мне надо скоро уходить. До вечера, Ан.

         Надо же, не зовет нелл-наш. Ан! Приятно. Комп явился из очередного скрытого шкафчика. Едва Нгарт ушел, рванулась в сеть, нашла словарь интерактивный рисованный хороший, со звуковым сопровождением! Интересно, почему у них такие словари есть? Для иностранцев?

         Комп – великая вещь. Не будь его, пришлось бы зарубки ставить вилкой на стене, чтоб знать, сколько дней прошло. А прошла неделя. Кое-что поняла, а многое – нет. Политика тут примерно как у нас, два, если так можно сказать, клана или партии соперничают. Есть и большой внешний враг, ну да, тот самый, чей я биоробот. Но много и непонятного. Похоже, неллы вообще в стороне от сети, про них тут ничего нет. Ни рекламы для них, ни развлечений, ни форумов. Как будто их и нет вовсе. И еще есть какие-то мусорные поля и Ундулианское озеро, величайший резервуар чистой пресной воды. Про технику местную много. Энергосбережение, домашние роботы, которые вовсе не человекоподобные, а маленькие коробочки с лапками, болиды – для полетов и поездок по дорогам. Все это ужас как занимательно. Но пока никакой ниточки, никакой зацепки, чтобы понять, почему я здесь, и что со мной будет. Нигде про исчезновение андрского лазутчика, то есть меня, нет.

         …Терпение, Аня, только терпение.

         Тюрьма моя комфортабельная, еда – такая же, как в школе, и вечерами приходит Нгарт. Тоже и с компом, и мы сидим по обе стороны громадной кровати и смотрим каждый в свой экран. Так странно. Иногда разговариваем. У него, как и положено, была нелла и двое детей, мальчик и девочка. Оказывается, интересоваться жизнью девочки не принято, даже неприлично, она чужая нелла. А мальчиком он гордится, тот в военной школе. А вчера накатило, и я спросила:

– Нгарт, ты меня больше не любишь?

  Сложно так произносится «любишь», что-то вроде «нлеоларти».

         Он сначала поднял бровь, потом попросил повторить, потом расхохотался так, что кровать затряслась. Я надулась, молчу.

– Ан, ты хоть представляешь себе, что сказала? Нлеоларти! Это же… Это же это же нелла – ребенка! – Он все никак не мог остановиться, будто сто лет не смеялся. А, наверное, так оно и было.

 Отсмеявшись, Нгарт снизошел:

– Чувство неллы к господину называют таирти, а господина к нелле – тринарти. Как бы тебе объяснить… Нелла принадлежит господину, он – заботится и покровительствует.

 Но ведь ты совсем другая. Почему спросила так?

         Конечно, мне бы уняться и не нарываться. Но когда на меня накатывает, уже остановится не могу.

– А то, что было сразу, когда ты меня сюда привез? Это что?

– Это? Развлечение. Забава. Разве было плохо?

– Хорошо, но…

– Что «но»? Тебе мало? Хочешь игрушку новую? Только не ломай больше. Она дороже, чем пять компов. Может сны делать, может – настроение.

– Не надо. Значит, не хочешь…

– А ты что, по многу раз читаешь одну ранму?

 Ранма, это к слову сказать, такая вещь, вроде романа, но там не только текст, но и картинки, и музыка и немножко видео.

– Если нравится, то да.

– Хм… все-таки в тебе много от неллы. Они тоже любят повторение. Хотя, может быть и повторил бы, с тобой… Если бы… Возраст общения у меня далеко позади. Теперь эта забава только под стимулятором… А стимуляторы – не только под запретом, но и … Сейчас не могу себе позволить. Да и зачем? Но тринарти обещал и слово сдержу.

 И все. Нажимает клавиши, как ни в чем не бывало. А мне что-то даже стало стыдно, как будто нечаянно выведала у него что-то неположенное. Хотя, что тут такого? Насколько я поняла, местные нравы такие: в 21 год тарг получает неллу, живет с ней примерно 10 лет или чуть больше, а потом она умирает, а у него изменяется гормональный статус, и он свободным от обязанностей размножения посвящает жизнь работе, путешествиям, спорту, политике.

      Обидно до жути. Конечно, вряд ли он меня украл из школы от любви. Да и знают ли они тут, что такое любовь, в том смысле, как это у нас понимается. Скорее нет. Но все-таки. Какая-то десятая доля процента была. Пусть не любовь, так хотя бы пламенная страсть. Ведь это было просто феерично! Было… и больше не будет. Забава под запрещенным препаратом. Вроде наркомании у нас?

Нужна мне его… тринарти. Как щуке пятая нога. Или собаке? Докатилась, сама полезла с таким вопросом к мужчине. Но ему пофиг, кажется… Ласково улыбнулся и пожелал доброй ночи. Какая тут добрая ночь. Лежу и все думаю: зачем? Ничего не придумала, кроме того, что тут какие-то политические интриги. Хорошего мало. Попадешь меж жерновами. Я трусиха. Другая бы давно объявила голодовку, потребовала объяснений, била бы посуду и где-нибудь в сети на форумах про права человека выступала бы: "Свободу гостье с другой планеты!"

 Сижу в своей гламурной тюрьме, жую чипсы, и вечерами, когда приходит господин начальник, чувствую себя как кошка, которую хозяин допускает потереться о колени. А форума, где бы были неллы и их проблемы, не нашла. И вообще, кажется, их в сети нет, совсем. Только тарги. Или у них сеть – своя?

  Чего боюсь? А не знаю. Какое-то оцепенение напало. Все безразлично. Гиподинамия началась, наверное. Завтра начну зарядку делать.

   С утра начала делать зарядку. Прыгала, приседала, отжималась до изнеможения. Зубрила новые слова. Искала сайты по истории Таргаша и его политическим делам. Нашла кое-то про адров. Официальна версия такая: после мусорной войны, которая была сто восемьдесят циклов тому назад, Небесный отец явил свой лик уцелевшим и позволил выбирать путь. Тарги выбрали путь улучшения свой внутренней природы (надо полагать, это их генетические программы), а адры – путь металла. Что это такое, не сразу поймешь, потому что вокруг этого много пышных слов накручено: и враги рода человеческого, и рабы машин, и нечестивые погубители телесной чистоты. В общем, империя зла. Единственное, что удалось понять: до мусорной войны нецелесообразно тратили природные ресурсы, что-то вроде того, что происходит у нас. Но почему-то это приписывается исключительно рождающим, женщинам, значит. Не знаю – не знаю. Мне все-таки кажется, что танки и ракеты обходятся дороже косметики и тряпок. А у ардов никаких нелл нет. Они с детства сращивают себя с разными чипами и механическими деталями, кажется, с возрастом у них только мозги остаются биологическими, да и то не полностью. И размножаются они как-то необычно. Опять много риторики, всяких слов: ужасно, безнравственно, противоестественно. Вроде бы, у них есть некие биофабрики, где детей выращивают в искусственных устройствах. А еще есть ундулианы, из считают отсталыми, потому что они живут примерно так, как и мы, только у женщин нет никаких прав. И другие страны, про которые в сети встречается только что-нибудь вроде «В городе Аюри в Лагаше рухнул мост и задавил проплывавшего по реке антирана», «В Нери отец убил сына». И не поймешь, как там люди живут.

 А вечером Нгарт отчего-то пришел чуть повеселее, чем всегда. Мы вместе выпили по бокалу сока, и я решила спросить как можно небрежнее:

– А скажи, тарги все такие, как ты?

– Какие это? – непонимающе нахмурился он.

– Ну такие… воруют ундулианок, пьют стимуляторы… по праздникам.

– Аааа… забавное у тебя мнение. Нет, конечно. Таких немного. Во-первых это недешево, а во-вторых… во-вторых, это оттого, что я пока не нашел свое внутреннее предназначение. А это самое главное для тарга. Потому и драконьи бои, и ундулианки.

– А неллы? У них есть предназначение?

– Конечно. Только им проще. У всех нелл оно одинаковое и известно им с рождения – служить господину, родить и вырастить детей.

– А потом сдохнуть! Хороша справедливость!

– Почему сдохнуть? Покинуть мир, выполнив свою задачу. Это же прекрасно, жить, сознавая, что каждая секунда твоей жизни посвящена предназначению! А что, у вас не так?

– Конечно, не так! У нас рождающие могут выбирать, кем быть и рожать ли вообще. И мужа выбирают сами. И живут подольше, чем мужчины.

– И что ваши рождающие навыбирали? Много ли среди них великих ученых? Политиков? Людей искусства?

         Я задумалась. Ничего не шло в голову, кроме Софьи Ковалевской, Марии Кюри и Маргарет Тэтчер.

– А все равно несправедливо! Почему неллы должны умирать так быстро? А если она не может рожать?

– Как это не может? Если так – это тяжелая неизлечимая болезнь. Это невесело, но и у таргов случаются смертельные болезни.