8
Завод постепенно меняется, начался выпуск конструкций "Беларусь", но очень медленно идет рост. Два станка, даже работая в две смены – это очень мало! Нужно еще три станка, но фонды на них обещают выделить только в следующем году. Но со старыми конструкциями нужно кончать. Нужно что-то придумать, найти что-то новое! Голова пухнет от мыслей, не спится по ночам: где же выход?
Нина Ивановна Цепелева стала доверенным лицом директора. Она заходит к Евгению, делится новостями. Вместе они отработали новую методику отбора проб на углерод. Труба предварительно проверяется на местную твердость, и это позволило резко снизить трещины. На этот раз Цепелева принесла новую информацию:
– Евгений Васильевич, мне звонят из Выксы. Они там пустили новый стан, катают хорошие электросварные трубы, со всеми гарантиями, есть в свободной реализации. Спрашивают, не возьмем ли мы. Я и подумала, может быть Вы что-нибудь придумаете…
– А какой сортамент они выпускают?
– 325, 373, 219 миллиметров, со стенкой от шести до восьми.
– Марка стали?
– Низколегированная, 17ГС со всеми гарантиями.
У Евгения задрожали руки.
– Нина Ивановна, Вы всерьёз? И могут быстро поставить?
– Сами предлагают. У нас в стране как всегда. Стан пустили досрочно, а промышленность еще не готова к новому виду продукции, Госплан не успел выдать наряды, вот они и обзванивают всех, кого знают.
Евгений схватился за логарифмическую линейку. Неужели получится?
Начиналось строительство автомобильного завода в Елабуге, в Татарстане. Там собирались выпускать народный автомобиль. Простой, недорогой, для каждой семьи. Голубая мечта советского человека!
Пройдет немного лет, и команда жуликов во главе с Борисом Березовским, спекулируя на этой светлой мечте и святой вере советского народа в непогрешимость власти, провернут гигантскую аферу, обобрав полстраны и уведя народные деньги в оффшор. А недостроенный Елабужский завод будет стоять, как памятник неосуществленной мечте и советскому растяпству, ржаветь и разрушаться.
Но это случится потом, а пока страна живет мечтами и надеждами на перестройку и светлое будущее. Вот-вот всё изменится к лучшему. Строительство нового завода – народная ударная стройка, заказам Елабуги открыта зеленая улица. Но отстает проектирование. Проблема в том, что фермы для главного корпуса должны быть очень мощными. Там пролет 24 метра, и на фермы вешаются конвейеры для сборки. У проектировщиков не получаются хорошие решения, и Евгений это знает.
И вот, с этими новыми трубами всё может получиться!
Море работы, и в субботу Евгений рассчитывает, звонит знакомым пректировщикам, уточняет нагрузки, чертит фермы, прорисовывает узлы. Получается, получается красивая ферма, способная нести эти сумасшедшие нагрузки! Нужно срочно лететь в Москву, в центральный проектный институт. Там проектируют конструкции для Елабужского завода.
В институте он попросился на прием к заместителю главного инженера Гордону. Михаил Николаевич Гордон происходил из старой Мельниковской иститутской гвардии, той что закладывала основы современной школы пректирования, создавала стратегию изготовления и монтажа металлических конструкций. Он был последним могиканином из этой команды и легендой института.
– Приехал человек с завода? Директор? Так что же Вы держите его в приемной. Пусть заходит немедленно. Совещание? Отложите совещание.
Евгений выложил свои чертежи и расчеты. Гордон сразу всё понял и тут же вызвал начальника отдела.
– Смотри-ка, Рожков, мы мучаемся, не можем ничего хрошего придумать, а Новоуральский завод приносит готовое красивое решение. Правда, красиво? Я вижу, это трубы с нового стана Выксунского завода?
– Да, и они согласны поставлять их со всеми гарантиями по химсоставу и прчности. Трубы из низколегированной стали 17ГС.
– А как трубы будете резать?
– У нас же на заводе японские автоматы, пайкомы, у нас есть программы для фасонной резки.
– Ах, да, я помню эту печальную историю с конструкциями ЦНИИСК. Так Вы хотите заменить те конструкции этими? Чертежи и расчеты сами делали? И узлы проработали. Похвально. И качество сможете обеспечить? Ну, что же, всё это очень интересно и, главное, красиво. Рожков, у тебя подробный сортамент Выксы есть? Если нет, то срочно запроси. Три дня тебе на проверку хватит? Тогда я попрошу держать меня лично в курсе дела. Очень, очень интересно получается!
У Рожкова всё получилось, и уже через неделю в Объединении был сигнальный экземпляр чертежей для рассмотрения и одобрения, с практически не измененными техническими решениями, а через месяц комплект чертежей и наряд на изготовление лежал на столе у Евгения.
Как это у тебя получилось? – не мог он поверить в случившееся. Совершенно немыслимое, невероятное сочетание случайностей и благоприятствований, сошедшееся в одну точку и стремительно приведшее к результату.
Это был тот самый счастливый случай, который приходит тогда, когда он очень нужен. Когда его ищешь неустанно, а он маячит, ускользая, точно забытое имя. Среди ночи вдруг просыпаешься с ощущением – случилось! Но нет, это только приснилось, и вновь бредешь по темной дороге, вглядываясь в даль. Но достаточно случайно брошенного слова, намека, и тебя пронзает понимание: это то самое, что ты так долго искал.
Цепелева, оказывается, умела бегать! – так утверждали очевидцы, наблюдавшие то, как она спешила к директору.
– Нина Ивановна, голубушка, Вы мой добрый гений! У нас с Вами все получилось! Вот спецификация на трубы. Пять типоразмеров всего на весь заказ. Не шестнадцать, а пять, и все трубы – с одного завода, Выксунского!
Заказ был большой, загрузка заводу на полгода, а там, потом – наверняка продолжение. Только нужно хорошо подготовиться к новому производству, не оплошать! Плановый отдел вместе с Архитюком корпели, рассчитывая затраты и цену на новые, необычные конструкции, директор сам сгонял в Елабугу и согласовал цену в дирекции строительства, а Злоказов-младший опять дневал и ночевал на заводе, делая оснастку по чертежам и эскизам Евгения. Всё разворачивалось с необычайной быстротой. Выксунский завод досрочно по наряду министерства отгрузил первую партию труб, и они загромоздили ранее пустовавший склад металла. На заводе состоялось расширенное техническое совещание с участием бригадиров и ведущих рабочих. Выступал директор.
– Для нашего завода этот заказ – большая честь и большая ответственность. У нас нет права на ошибку. Конструкции по этому заказу – эксперимент, проба, и если мы сделаем их образцово, то за ними – большое будущее, наше с вами будущее. Я прошу отдел технического контроля и всех вас: заказу Елабуги – особое внимание и особое отношение!
Евгений ходил по цехам и любовался фермами. Они были действительно красивы – стройные и мощные толстушки. Трубы Выксунского завода были исключительно правильными, узлы сопряжений подходили точно, и делегация из Москвы во главе с Рожковым, приехавшая на приемку первых ферм, дала им высокую оценку. Новый тип конструкций родился! Немного напягало то, что на приемку никто не приехал из Объединения, кроме Китриша. Там же у них есть технический отдел, проектно-технологический институт. Мы тут делаем техническую революцию, а их нет. Чем же они там занимаются? А впрочем, может быть, это и к лучшему: никто не мешается под ногами.
В цехах завода новые фермы шли на-ура. Немногословный и нелюдимый Устименко, лучший на заводе бригадир сборщиков, крепко пожал директору руку.
– Вы нас извините, Евгений Васильевич. Когда Вы приехали, мы в Вас не верили. А теперь работать стало легче, не так убиваемся, и заработки побольше стали. Только Вы, пожалуйста, не срезайте расценки на новые конструкции, а то эти из отдела труда и зарплаты уже приходили, нюхали, хронометраж собираются снимать. Дайте поработать в удовольствие хоть пару месяцев.
– Ладно, Николай, работайте, даю слово, что три месяца не разрешу трудовикам трогать расценки. А там посмотрим.
По итогам трех месяцев Новоуральский завод опередил вечно лидировавший Белорусский завод, завоевал первое место, переходящее знамя и специальную денежную премию. Самаркин лично поздравил Евгения и долго жал ему руку. Как-никак, его воспитанник! Знай наших, белорусов!
Это была победа, его личная победа. Наконец, он вырвался из капкана, в который угодил. Он отвел этот завод от края пропасти, дал ему новую продукцию и новое дыхание. Он сумел изменить завод и изменился сам. И уже недалеко осуществление мечты, приснившейся ему в том далеком поезде: завод, где всё правильно и красиво, и во главе завода он сам – умный и непогрешимый.
Первое место отмечали большим коллективом, с женами и мужьями, в заказанном кафе. По специальному разрешению и разнарядке горкома для такого случая были разрешены спиртные напитки – по двести пятьдесят граммов вина на человека. Водка, конечно, тоже была, Сережа Слепенко постарался, но… шшш… только под столом, чтобы не засветиться. Люся притворно хмурилась: её Женя был нарасхват у заводских женщин, танцевал со всеми. За столами было весело и празднично, говорили друг другу приятные слова, пели песни. Евгений запевал "Уральскую рябинушку":
Вечер тихой песнею над рекой встает,
Дальними зарницами светится завод,
Где-то поезд катится точками огня,
Где-то под рябинушкой парни ждут меня.
Остальные подхватывали:
Ой, рябина кудрявая, белые цветы.
Ой, рябина, рябинушка, что взгрустнула ты?
Еще пели Свердловский вальс.
Если вы не бывали в Свердловске,
Приглашаем вас в гости ждем.
Мы по городу нашему вместе,
Красотою любуясь, пройдем.
Суровый и озабоченный директор оказался простым, симпатичным человеком, своим, уральским.
Урал не был чужим для Евгения. Его голодное послевоенное детство прошло в Верхотурье – небольшом тихом городке, затерянном среди северных уральских лесов. Рубленые избы здесь сбегают к быстрой Туре, а улицы поросли травой-муравой-спорышем. А учился он в Свердловске, в Уральском политехническом институте. Правда, заочно, но экзаменационные сессии, проводившиеся там, остались светлыми пятнами в его памяти.
9
Жену – Люсю соблазнили поездкой за клюквой. Она работала инженером- химиком на заводе "Сельмаш". Только не думайте, что этот завод делал сеялки или веялки. Завод делал средства для военной связи и еще много чего секретного. А почему "Сельмаш"? Да чтобы дурить этих простаков – американских шпионов. Пусть они думают, что мы делаем плуги и бороны, а мы, им назло – ракеты и бронетранспортеры. На выходные дни собиралась команда любителей, и Люсю уговорили подруги по работе. В огромный Женин рюкзак упакованы теплые вещи, еда и ведро. Сверху приторочены болотные сапоги.
Уральские леса богаты ягодой – брусникой, смородиной, дикой малиной, но царь-ягода на Урале – клюква. Клюква моченая, клюква протертая, клюква с квашенной капустой выручают при простуде и гриппе, да и закуска это мировая!
Ночной поезд идет на север, в район Верхотурья. В полутьме общего вагона неторопливого поезда слышится тихий уральский говорок, это в соседнем купе рассказывается какая-то бесконечная история, и под этот говорок сладко дремлется. Поезд останавливается на всех полустанках, стоит по несколько минут, и снова – перестук колес, поскрипывание стареньких вагонов и тихий уральский говорок.
Утром в деревне взяли местного провожатого и – в путь. Твердая дорога скоро кончилась, впереди начиналось болото.
– До нашего, до клюквенного – километра полтора будет, – сказал провожатый мужичок, – значит, так: туда две дороги, одна напрямки, через болото – похуже, а другая – получше, но круголя, и там вдвое поболе будет. Так что, вам решать, вам выбирать.
Выбор был очевиден – что уж там кружить? Надели сапоги болотные, вооружились шестами – прощупывать болото, пошли гуськом, ступая след в след. Эти бесконечные полтора километра Люся запомнит на всю жизнь. Ходьба по болоту – это для местных привычна и проста, а для городских – эквилибристика. Ступать нужно с кочки на кочку, промажешь, не попадешь на кочку – и нога с чавкающим звуком погружается по колено в болотную жижу. Зыбкие кочки упруго подаются, тонут под сапогом, и нужно уловить опору, чтобы скакануть на следующую предательскую кочку. Через десять минут такой ходьбы ноги наливаются тяжестью, и – пропади пропадом эта клюква! Только бы постоять немного, вцепившись в чахлую березку. Но выносливый провожатый шагает споро, без устали, и отстать никак нельзя в этом ровном сером пространстве без границ и ориентиров.
Дошли до крохотного сухого островка. Можно упасть на землю и лежать, лежать, смотря в в серое, скучное небо. Окрик провожатого:
– Хватит валяться, пошли!
И снова тяжелый труд и борьба с собой. Прыжок, остановка. Поймать момент равновесия, не промахнуться, попасть на следующую кочку. Прыжок, снова остановка, снова прыжок. Только не свернуть в сторону с тропы! Тяжелые мысли медленно ворочаются в голове: собрать силы, дойти вон до той березки! Дошла, добрела. Теперь – до следующей березки, до нее метров двадцать. И когда же это кончится? Вот тропа стала потверже, можно идти шагом, вытаскивая сапоги из жижи. Чвак, чвак, чвак. Снова пошли кочки и снова – прыжок, остановка, из последних сил прыжок – непослушная нога проваливается по самое не могу. Впереди крик: "всё, пришли!" Наконец-то, перед ними то, клюквенное болото.
Летняя палитра природы богата яркими красками, но приходит осень, жухнет листва и трава, у художника-природы кончается зеленый хром, на смену ему приходит охра и краплак, природа размашисто красит ими клены, рябины и узловатые, низкорослые болотные березки. Остатками изумрудного хрома окрашены лишь круглые шапки клюквенных кочек.
Эстеты от искусства давно разгадали секреты гармонии красок. Есть цвета сочетающиеся и не сочитающиеся. Попробуйте пришить к вашему зеленому платью красные пуговицы. Вас сочтут невеждой, человеком, лишенным художественного вкуса. Но природа не признает авторитетов. Щедрой кистью безумного художника она разбрасывает по изумрудным кочкам крупные капли карминовых ягод, и получаются шедевры, от которых трудно отвести глаз. И ты уже не замечаешь ни нудного дождя, сыплящегося с прохудившегося неба, ни чавканья болотной грязи под сапогами.
Возвращались с полными ведрами, и, конечно, круголя, по твердой дороге.
10
Заводские будничные дни похожи один на другой. Евгений приезжает на завод в половине восьмого – обежать цеха, посмотреть, как начинается смена на производстве и, главное, зарядиться от него импульсом на весь день, почувствовать ритм этой заведенной машины, которую каждый день нужно напитывать рабочими чертежами, металлом, углекислотой для сварки, сварочной проволокой и электродами, инструментом, стропами и многими другими материалами, чтобы она ежедневно выдавала плановые тонны конструкций. Эту машину нужно раскручивать и толкать, толкать каждый день. Нужно организовать труд шестисот работающих здесь людей так, чтобы каждый из них занимался своей, необходимой работой и делал ее наилучшим образом. Во-время привезти их из города и отвезти домой, накормить обедом. Упущение чего-то одного, малого, может привести к остановке производства, невыполнению плана. А это потеря премии. У людей падают заработки, снижаются стимулы, и машина, двигавшаяся твоими усилиями и твоей энергией, начинает разваливаться на глазах. На директоре лежит груз ответственности за всех работающих здесь людей. Он обязан обеспечить безопасность их тяжелого труда, организовать их питание на заводе и бытовые условия, строить жилье и детские сады для них, содержать общежития. Он должен заниматься воспитанием этих взрослых детей, вмешиваться в их семейную жизнь. У директора есть заместители по всем этим делам, но на прием по личным вопросам заводчане все свои беды и горести несут директору. Он – последняя инстанция и верховный судья, в его мудрость и всемогущество они должны верить. А если не верят? Значит, ты напрасно занимаешь место а директорском кресле.
Рабочий день разворачивается, раскручивается, как тугая пружина. В восемь начинает работать заводоуправление, наваливаются нескончаемые проблемы отделов.
В десять – производственное оперативное совещание у директора, ведет его Панкратов, ведет четко, спрашивает правильно.
– Евгений Васильевич, у Вас вопросы есть?
– Нет, все свободны. А ты, Владимир Николаевич, останься. Давай проанализируем твою оперативку. Во-первых, мы с тобой договаривались, что ты будешь укладываться за полчаса, а сегодня опять раздул ее на сорок пять минут.
– Так это Лузанов открыл дискуссию.
– Пусть Лузанов дискутирует на дне качества, а ты разбирай только оперативные вопросы. Во-вторых, за полмесяца – отставание от плана на три дня. Что ты намерен делать? Подготовься и в три – ко мне. Кто нам еще нужен? Главный конструктор? Предупреди, пусть тоже подготовится. И в-третьх, слишком много мы заседаем. Давай оперативку вместо пяти раз в неделю проводить два раза, скажем, в понедельник и среду. Договорились?
В половине первого – перерыв на обед. Директор обедает вместе со всеми, выстаивая очередь с подносом. При столовой есть зал для избранных, но Евгений пользуется им только тогда, когда приезжают гости – из Объединения, из технических инспекций. Он заключил договор с подшефным колхозом, есть такой, еще одна головная боль. По договору колхоз поставляет в заводскую столовую мясо, овощи. За этим следят профком и рабочий контроль. Занимается этим Слепенко. Наверняка, подворовывает, ну да бог с ним. Главное, чтобы доставалось рабочим.
Рабочий день идет к концу. Если нет вызовов в горком или горисполком, то после шести можно собраться с мыслями, просмотреть почту, подписать подготовленные заводскими службами ответы. В половине восьмого пробежаться по цехам и – домой. Очередной рабочий день закончился.
Директорский прием по личным вопросам, еженедельная многочасовая пытка. Звонок в лотдел кадров:
– Федор Петрович, сегодня записались на прием шестнадцать человек, прием начнем в два, предупредите, пожалуйста, профком.
Когда окончится этот прием? В семь? В восемь?
На прием приходят, в основном, женщины. Крановщица Перминова пришла на прием со своим ребенком. "Товарищ директор, мне завтра на работу, а вот его девать некуда, дайте место в яслях. Вот я оставлю его Вам, делайте, что хотите!"
Беременная разметчица из заготовительного цеха: "Живем втроем в комнате в семейном общежитии, через два месяца рожу еще одного. Как нам жить в такой тесноте?"
Жена пришла жаловаться на мужа – стропальщика из цеха отгрузки. Муж пьет, буянит. "Вы уж его на профкоме пропесочьте, в прошлом году помогло. Только в очереди на жилье не передвигайте!"
С каждой жалобой и просьбой нужно разбираться, отвечать, давать поручения.
Но большинство просьб – о жилье. Скоро сдается жилой дом, завод частично финансирует стройку, в доме заводу отойдет двенадцать квартир, а в очереди на жилье – больше ста! Как разделить их? Ведь как ни дели, обделенных окажется больше, чем наделенных.
Наконец, заканчивается медленная пытка, натупает опустошение людским горем и неустроенностью. Как-то обнадежили, успокоили, пообещали. Но всех-то устроить невозмиожно…
Директор советского завода несет на своих плечах тяжкую и ответственную ношу. Судьбы работающих здесь людей прикованы к заводу цепями нужды и безысходности. Средства существования – заработок, квартиру, детский сад, дефицитные продукты и дефицитные товары – все это они получают на заводе. От деятельности и изворотливости директора зависит благосостояние сотен людей.
Пройдет пять лет, рассыплется Советский Союз, вместе с ним умрет советская система, и радикально изменится роль директора. Он станет менеджером, которому плевать на трудящихся в цехах рабочих. Не устраивает заработок – не держу, пошел вон, на твое место найдется другой!
А пока… Директор судья и прокурор в одном лице. Может наказать за опоздание или пьянку на рабочем месте, передвинуть в очереди на квартиру, а может миловать, простить до следующего раза. Здесь, на заводе рождаются новые семьи и рассыпаются прежние. И даже умирают люди.
Однажды утром в заводской лаборатории нашли мертвого Цыкина. Начальник центральной заводской лаборатории висел на своем брючном ремне. В жизни он был аккуратным и жизнерадостным человеком. Стройный и подвижный, он выглядел снобом-интеллигентом среди деловитых заводчан, был всегда с иголочки одет, предупредительно-вежлив. Цыкин следил за событиями в литературе, собирал хорошие книги и знал, где и как их достать. Иногда вечером он заходил к Евгению.
– Разрешите? Не помешаю? – застенчиво спрашивал он.
– Нет, нет, заходите.
И начинался разговор о новинках литературы. Цыкину явно не хватало собеседника, но он стеснялся, что занимает время у делового человека.
– Вы знаете, что выходит серия романов Дрюона о французских королях? Если Вас интересует, я мог бы достать для Вас весь комплект.
– Конечно, интересует, у меня есть только первая книга. Буду очень признателен Вам.
В работе Цыкин был также образцом. Результаты анализов, выдаваемые лабораторией, были точны и аккуратны, как сам Цыкин. Как могло произойти это самоубийство? Почему такие люди уходят из жизни?
К Евгению пришла вдова Цыкина.
– Екатерина Марковна, примите наши соболезнования. Мы не можем поверить в присшедшее. Почему это случилось?
Она протянула лист бумаги. Диагноз. Тромбоз вен нижних конечностей.
– Виктор любил, чтобы в жизни всё было красиво. Носил красивую одежду, коллекционировал красивые вещи, он просто болел аккуратностью и чистотой. А в последнее время стал жаловаться на ноги. Когда ему вынесли этот диагноз, сказали, что это неизлечимо, и со временем – ампутация, жизнь потеряла для него смысл. Я утешала его, как могла, но никак не ожидала такого… Когда он не пришел с работы… – слезы мешали ей говорить.
– Успокойтесь, пожалуйста. Мы, конечно, возьмем на себя всю организацию похорон. Чем еще я могу Вам помочь?
– Мне ничего не нужно, я пришла только потому, что он очень уважал Вас.
Так что же в жизни главное и ценное? Федор Михайлович Достоевский утверждал, что красота спасет мир. Что же делать, если предстоит выбор между красотой и самой жизнью? Вопросы без ответа.