– Посторонитесь, посторонитесь, ребята! Пропустите. Эй ты, слышишь! Смотри, переедут тебя. А ты убери свою сумку с дороги… Пропустите… Посторонитесь слегка. – Но вот он, друг добрых людей, вот само провидение! Это маркитант. Он привез с собою жизнь. Спящие просыпаются, потягиваются, протирают глаза, приподнимаются на локтях. Вот они уже на ногах, бегут и толпятся вокруг телеги, напирая и наваливаясь на нее, как морские волны на судно среди бури. Над всею этою толпою протягивается бесчисленное множество рук, подаются и получаются деньги, слышатся сердитые жалобы на то, что люди ждут уже целый час и ничего еще не получили, раздаются то настойчивые требования, то просьбы… Бедный человек пыхтит, потеет, просит, чтобы не наваливались на него и дали ему вздохнуть.
Снова играют трубы. Это к сбору. Протяжный ропот удивления и недовольства служит ему ответом. Не дадут даже куска проглотить. Лучше было не останавливаться в таком случае. – Хотят убить нас. Это собачья жизнь. – Толпа медленно расходится; во рвах, кто с трудом усаживается на земле, кто потихоньку встает на ноги, кто лежит и наслаждается последнею минутою; понемногу все поднимаются на дорогу, сумки взвалены на плечи, порядок восстановлен. Опять играют трубы; первый отряд трогается в путь… второй, третий… весь полк движется. – Эй вы, на место! Чтобы не было прежнего беспорядка!
С полчаса дела идут немного лучше, несмотря на то, что члены болезненно чувствуют краткий отдых, и не все люди успели утолить жажду.
– Но поглядите-ка, как маршируют задние ряды! – Сомкнетесь вы или нет? – В течение получаса, как было сказано, дела идут немного лучше; ряды сомкнулись; кто отстал, тот догнал свой отряд; офицеры вернулись на свои места. Но до чего солнце печет головы! Это африканская жара! Невозможно выдержать. Ноги не в силах больше подниматься и волочатся по земле; руки висят, как плети, пояса сваливаются, ремни сумки режут плечи, шинель давит живот.
– Видно, не добраться нам никогда до места. И куда только нас ведут?
– Ручей, ручей! – Известие встречается радостными криками. Ряды расстроились, все бегут; люди набрасываются на воду по пять, по шесть, по десять человек, бранятся, толкаются, спорят, кричат, дерутся. – На места, на места, эй вы! – гремит рассердившийся офицер. Толпа рассеивается по всем направлениям; многие с отяжелевшим от воды животом тщетно стараются добраться до своего места; другие добегают, запыхавшись, и вынуждены вскоре остановиться, третьи стоят у ручья еще одну минуту, хотя бы для того, чтобы оросить последний взгляд на благословенную воду… Силы уходят, пустота в рядах делается чаще, рвы наполняются выбившимися из сил людьми; они шатаются, падают… Внезапно за поворотом дороги показывается вдали колокольня, деревня. – Остановка, остановка! – Этот крик разливается мгновенно по всему полку; действие его изумительно: силы возвращаются, ряды снова смыкаются, отряды приходят в порядок, отставшие догоняют полк; все изменилось. Музыка играет, полк входит в деревню. На порогах лавок, на углах улиц, у окон, на балконах появляется масса любопытных; там и сям показываются у дверей хорошенькие лица с выражением сострадания и любопытства. – Бедняжки, как они, видно, устали! – Ох, действие этих глаз! Кто шел, согнувшись, тот в последний раз выпрямляется с большим усилием; кто хромал, тот идет теперь более твердою походкою; кто чуть не падал, выбившись из сил, тот забирает себя в руки и марширует… – Эй, вы, куда вы пошли? – За глотком воды, лейтенант. – Нечего, нечего, на место! – Ох, какие жестокие! – шепчут кругом сострадательные мамаши: – как обходятся с бедными ребятами! Не дают и воды выпить!