Глава XL
Ник уходит
Торговое общество Компания Гудзонова залива основало укрепления и фактории во всех частях Северной Америки для охраны своей торговли; но только два укрепления, форт Гэри и форт Стоун, заслуживают особого внимания. Укрепление Гэри расположено на берегу реки Асинибоан в трехстах шагах от слияния ее с Красной рекой, это – обширное квадратное здание, обнесенное стенами и хорошо укрепленное. В стенах его расположены магазины, конторы, конюшни и все другие нужные помещения. Мирно течет река Асинибоан у подножия его стен. Окрестности довольно унылы. Поселения на Красной реке простираются на пятьдесят миль вдоль реки. Леса стоят по берегам, в них преобладают дубы, тополя, ивы. Куда ни обернешься, везде леса, равнина и болота, что представляет прескучную картину.
Так по крайней мере думал Кенет, остановившись в тот же вечер у ворот укрепления. Медленно заходило солнце за далекие леса запада, заливая золотом волны Асинибоана, по которым изредка скользили челны из древесной коры, управляемые канадцами, шотландцами или индейцами. С невыразимой грустью любуясь пейзажем, Айверсон не заметил, как из форта вышел Ник Уинфлз с собакой. Охотник был в полном вооружении и с сумкой за плечами. Он кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание молодого друга, но безуспешно, тогда он окликнул его.
– А вы не на шутку захандрили, – сказал Ник, – думаю, что все влюбленные любят похандрить. Впрочем, я ударялся в хандру, когда, бывало, красотка приглянется мне, ей-же-ей!
Кенет с улыбкой повернулся к охотнику:
– Если это так, то вы, любезный Ник, уже как раз на той дороге, чтоб стать самым отчаянным ипохондриком из всех смертных. Дочь Облака в черной одежде произвела на вас такое сильное впечатление, какое не сбросить с себя, как дорожный плащ. Примите меры предосторожности против черных глаз и миловидного личика.
– Не в первый раз я их вижу! Ведь мы люди бывалые. Вот если бы я был новичком – беда! Опасность велика, но теперь не тревожьтесь по случаю такого затруднения, – возразил Ник, поправляя ремни походного ранца.
– Да и старость подходит, в ваши годы, по правде сказать, наверное, не до любви.
– В мои годы? Разве вы находите, что я старею? Посмотрите-ка на меня получше, я не умею стареть и буду молод до самой смерти, придет ли она немного раньше или немного позже. Поймите же, молодой человек, возраст не от лет зависит. Телом можно одряхлеть, как Мафусаил[21], но духом быть бодрым и молодым. Я молод и даже очень молод. Годы приходят и уходят, а я только подсмеиваюсь над старым ворчуном. Время не мое затруднение – о нет, ей-богу, нет!
Ник прищелкнул языком и спокойно смотрел на заходящее солнце.
– Правда, вы молоды, молоды душой и телом, в том нет сомнения, – подтвердил Кенет рассеянно и, только тут заметив вооружение охотника, спросил: – Но что все это значит? Куда вы так снарядились, при походном ранце и с карабином в руке, целый арсенал оружия за поясом?
– Это значит, что я собрался в поход.
– Куда это? – удивился Кенет.
– На поиски Розанчика. Куда же еще?
– Но не с вами ли мы условились только завтра отправиться в путь? А я надеялся, что вы пойдете со мной.
– Что прикажете делать? Я и сам знаю, что странностей во мне хоть отбавляй. Никогда не умел я быть таким, как все; вбил я себе в голову мысль, что мне надо одному приложить руку к делу, ну и приложу один – ей-ей! Право так, покорный ваш слуга! И вот я пойду в одну сторону и постараюсь как могу, а вы вместе с Саулом, коли охота есть, идите по другой дороге. Ведь с этим стариком каши не сваришь, он способен весь мир обойти без карты и компаса, под влиянием инстинкта, который природа вложила в него.
– По какой же дороге вы отправляетесь?
– Сам еще не знаю, пока поселки в глазах маячат. Чтобы собраться с мыслями, мне необходимо вдохновение необъятных и безлюдных прерий. Где многолюдье и порядок, там я перестаю быть Ником Уинфлзом. Как попадутся мне на глаза следы бизона, тропа индейца, селение бобров – ну, тут я как дома. А ночью я люблю засыпать под концерты волка, филина и дикой кошки.
– Да, я вполне понимаю вас, – сказал Кенет, на лице которого отражалось восторженное удивление красноречием, свойственным одному Нику.
– Вот вы все понимаете. У людей, начитавшихся книг, тоже есть много странностей. И вы также престранный молодой человек! Вы хотите прочитать в душе Ника, точно в большой книге. В вас сразу чувствуешь что-то очень хорошее… Напасть так же думает, не правда ли, верный друг?… Заметили ли вы, как она при этом подмигнула мне, да еще и головой кивнула. Это значит на ее языке «да». О! Мы с ней понимаем друг друга как нельзя лучше.
– Кто же сомневается в этом? Но разве вы отправляетесь пешком?
– Да, пускай Огневик отдохнет маленько. Впрочем, пешим легче отыскивать следы тварей, чем с коня. Я же намерен преследовать хищника до тех пор, пока не попаду в последнее затруднение, из которого не в силах буду уже выпутаться. Прощайте, милый человек! В путь-дорогу. Напасть!
Ник вскинул ружье на плечо и скорыми шагами удалился в сопровождении собаки. Но Кенет видел, как на дороге он остановился и о чем-то толковал с госпожой Стаут, которая, умышленно или случайно, встретила его на некотором расстоянии от укрепления.
– Ну вот! – прошептал Кенет. – Он, наверное, подстрекает на новую выходку эту несносную женщину. А вот как раз выступает счастливый обладатель этой уникальной собственности.
Голиаф подходил к нему.
– Господин Стаут! – закричал Кенет еще издалека. – Уж не любовное ли свидание там назначено? Посмотрите-ка! Но хочу надеяться, что грех ревности вам не присущ.
– Я-то? Нет, я в жизни не умел ревновать. И странная вещь! За всю жизнь никто не попытался даже похитить ее сердце у меня, хотя нельзя сказать, чтобы это была обыкновенная женщина. Ах, если бы кто-нибудь сделал попытку и имел бы успех! Персилья Джейн самое необыкновенное существо на свете, а между тем я тогда только и счастлив, когда она подальше от меня. Вижу, что ей в голову опять что-то взбрело, но что именно, пока не могу себе представить… А я к вам с покорнейшей просьбой. Вы и Саул Ван-дер завтра уходите из форта, не будет ли вашей милости угодно и меня захватить с собой? Конечно, я не блестящий ходок, но постараюсь всеми силами быть полезным и как можно меньше тревожить вас.
– Боюсь, что это невозможно. Подумайте только об опасностях и, главное, о Персилье Джейн.
Голиаф с ужасом оглянулся на то место, где стояла его супруга, но она уже исчезла, что, видимо, его успокоило.
– Мне было бы в тысячу раз приятнее общаться с ядовитыми змеями, чем оставаться здесь, – заговорил он тихо. – Персилья способна растерзать меня на клочки. Если вы отвергнете мою просьбу, то мне остается только надеть петлю себе на шею. Подумайте о моей злосчастной судьбе: меня ограбили; краснокожие твари выпили мою превосходную водку с самой малой примесью воды. Была у меня лошадь с полной упряжью; где она теперь? Наверное, эти гнусные твари ее сожрали. А может быть, она еще жива и мне суждено отыскать ее, если пойду с вами. Ее так легко узнать по приметам: на одном боку у нее нарисован красной краской винный бочонок, а на другом – пьяный индеец.
– И рад бы помочь вам улизнуть от супружеского счастья, но прежде мне надо переговорить с Саулом Вандером и Гэметом.
– Я виделся уже с господином квакером, но так и не добился толку от него. Он сказал, что ни в ком не нуждается и сам пойдет, один.
– Как! И он один?
– Он так сказал и еще изрек множество нелепостей о миролюбии и кровопролитии. Как видите, вам на него нельзя рассчитывать. Возьмите же меня собой и дайте оружие. Драться я буду не хуже других. Когда Персилья Джейн будет далеко позади, а ядовитые краснокожие змеи впереди, я ни на шаг не отступлю и скорее брошусь на индейские ножи, чем наткнусь на лезвие языка моей Персильи Джейн.
– Хорошо, я поговорю с Саулом Вандером.
Не желая затягивать разговор, Кенет простился с Голиафом и пошел вдоль берега прогуляться, но вдруг его опять окликнул виноторговец.
– Господин Айверсон, вы ничего не имеете против моего намерения захватить с собой лошадь с некоторым количеством вина в бочонках? Мне сдается, что по дороге можно хороший торг сделать, а всему свету известно, что вино – лучший миссионер для укрощения нравов и просвещения краснокожих змей.
Кенет отвернулся и, не удостоив ответа разумную меру просвещения, продолжал свою прогулку.
Глава XLI
Ник и напасть
Ворон Красной реки питал закоренелую ненависть к поселениям белых. Пустыня – вот его отчизна; Северо-Запад – его дом; небо – потолок, земля – пол. Он не имел понятия о тоске по родине. Все необходимое для жизни он находил в своем необъятном жилище: его кухня – лес; его припасы: в воде – рыба, в воздухе – птица, на земле – мясо; трава и ветви деревьев – его постель, ночная темнота – занавес. У Ворона громадная собственность, за которую он не платит ни налогов, ни пошлин, да и семейные узы его были необъятны, ибо он представлял собой «линию соединения двух человеческих племен». Краснокожие и бледнолицые были его братьями, хотя он ни с кем не поддерживал тесных отношений. Все его радости и печали, страхи и надежды жили в нем самом. Особенную нежность питал он к лошадям, и в этом отношении его понятия о правах собственности были весьма растяжимы. Он считал, что природа создала лошадей для него, как и деревья, и что он имеет одинаковое право как рубить деревья, так и уводить лошадей. С такими повадками, конечно, Тому не сиделось на месте. Проводив Саула Вандера до форта, он тотчас отправился домой, взмахнув при этом крыльями, каркнув и свистнув самым оглушительным образом.
Не прошло трех дней после вышеописанных происшествий, как на дороге показался Ворон, тащивший на веревке жирную и тяжеловесную лошадь. С удивлением и видимым удовольствием рассматривал он свою добычу. Странными рисунками разукрашена была лошадь: с одного бока было искусное изображение бочонка, с другого – индейца, которого художник попытался изобразить не то спящим, не то пьяным, вероятно, все-таки пьяным.
Подробно осмотрев это необычайное явление, Том Слокомб каркнул с таким диким азартом, что лошадь в испуге поднялась на дыбы.
– Гремучие змеи! Да ведь ты – редкая красотка, не правда ли? Твой хозяин был большой чудак, не правда ли? Ведь ты незнакома еще с Вороном, не так ли? Да не бойся же, красотка! Нет повода, чтобы так переполошиться! Кажется, ты принадлежишь виноторговцу. Да не шали же! Стой смирно! Кар-как-кар!
Еще не прекратились отголоски карканья, как издали послышались крики:
– Эй! Кто там?
– Что вам надо? Что вы за человек? – закричал Том. Присмотревшись лучше, он узнал Ника Уинфлза, предваряемого Напастью, которая обнюхивала следы.
– Вот и я. Надеюсь, что вы видите, кто я, если только не страдаете куриной слепотой, – отвечал Ник, – а на вопрос, чего мне надо, не могу сказать, чтобы мне понадобилась птица вашего полета. Что вы тут делаете?
– Ник Бродяга, очень рад видеть вас. Вы…
– Стой, Ворон! Бродяги никогда не было в моем прозвище. Уинфлзы всегда были благородного и замечательного рода, и я никому не позволю лишать меня чести принадлежать к этому роду.
– Скалистые горы! Какая разница? Из десяти раз разве один случится мне ошибиться в имени. Впрочем, что тебе в имени моем? Дай мне чего-нибудь поесть да уголок земли, чтобы протянуться, и еще лоскутик неба, чтобы прикрыться, – и чего еще мне надо? Я счастливейший из смертных!
– Это замечание так и пахнет охотником. Кусочек земли вместо матраца, лоскуток голубого неба вместо одеяла – славные вещи! Сколько ночей, недель, месяцев и лет я довольствовался этим! Я родился для этой жизни, ей-богу, так!
– Вот и выходит, что вы из рода бродяг. Вы только на то и способны, чтобы бродяжничать, не в укор будь сказано, потому что вольный охотник Северо-Запада есть настоящий человек, каким он и должен быть.
– Очень хорошо, но все же это вовсе не дает вам права искажать мое имя.
– Но разве я создан как другие? Я – черта разъединения и линия соединения, я великий феномен природы, ее бич, последнее зло! Я иду на восток, иду на запад, пройдусь по северу, погуляю на юге, и мне дела нет ни до кого! Я единственный и недосягаемый, полярный медведь, морская лошадь, король диких кошек, Ворон Красной реки! Кар-кар!
– Не заприметили ли вы здесь следов краснокожих? – спросил Ник, растягиваясь на земле.
– О! Я каждый день убиваю их сколько мне заблагорассудится, – отвечал Том беззаботно.
– Замолчи, Ворон, и веди себя как подобает человеку. Не за пустяками забрел я сюда. Я ищу ту молодую девушку. Мы с Напастью затеяли трудное дело и во что бы то ни стало хотим завершить прежде, чем окончим свои счеты с жизнью.
– Ведь я знаю, что вы настоящий скороход Севера. И для одного человека у вас хватает ума – и это известно! Но у вашей дикой кошки глаза нынче не так ясны, как всегда.
– Да, – кивнул Ник печально, – она потеряла аппетит и с каждым днем, видимо, все больше изнемогает. Однако она и теперь исполняет свой долг как нельзя лучше. Вчера утром она напала на след и ни на миг не теряет его. Я уверен, что это настоящий след. Знаете, как я принялся за дело? Сперва показал ей платье той девушки, чтоб она поняла, что мне требуется. Напасть обнюхала платье и сказала по-своему: «Понимаю». Потом мы отправились с ней в путь. Теперь она нашла след, и я уверен, что он настоящий. Но меня глубоко сокрушает, что она с такой верностью и самоотверженностью идет и трудится, в то время как я вижу, как она больна.
– У собак, как и у людей, бывают свои болезни, – изрек Том глубокомысленно, – но странно, отчего они так любят своих хозяев.
– Вопросом этим и я не раз задавался. Человек бывает неблагодарной скотиной, когда игнорирует дружбу собаки. Да будут прокляты все цивилизованные и нецивилизованные варвары, которые бьют собак! Где мы найдем друга более преданного, честного, всегда готового прийти нам на помощь в бедах и затруднениях? Укажите мне человека лучше этого животного.
В это время Напасть медленно поднялась и пристально посмотрела вперед, вытянув голову над травой. Она нюхала воздух, насторожив уши. Потом стала беззвучно пробираться в том же направлении, куда было направлено ее внимание.
– Бьюсь об заклад, что за мной следят, – сказал Ник, – но это не удивляет меня. У этих мошенников есть свои соглядатаи – индейцы и ренегаты из белых!
– Пускай-ка сунутся! Не дам маху; буду каркать, хлопать крыльями и, пока опасность грозит вам, не покину вас ни на минуту… А что теперь делает собака?
– Прислушивается. У нее тонкий слух, и она вполне уверена в своих способностях. Ночь близка, и, на мой взгляд, еще до завтрашнего утра быть у нас маленькому затруднению. Благодарю вас за дружеское предложение и уверен, что вы исполните свой долг как честный человек.
– Еще бы! За прелестную фиалочку, за полевой цветочек я и жизни не пожалею и не покину вас до последней минуты.
– Мне кажется, что мы на правильной дороге, и если лазутчики Марка Морау рядом, то мы постараемся их надуть. Но прежде чем приступить к делу, я должен предупредить вас, Ворон, что, идя по одной дороге со мной, вы получите больше ударов, чем долларов, – ей-же-ей! Право так, покорный ваш слуга!
– Ник Уинфлз, много недостатков у Ворона, но подлецом он никогда не был.
В эту минуту Напасть подошла к ним. Ник предложил ей поесть, но она отказалась от пищи.
– Бедный друг! И есть не может, куда же ей идти? – бормотал Ник. – А между тем необходимо укрыться, чтобы держаться наготове от угрожающего нападения.
– А не лучше ли будет мне пойти посмотреть, что там делается? – спросил Слокомб.
– Опасно вам довериться, потому что вы незадачливый разведчик. Привычка не вовремя каркать и взмахивать локтями всегда вызывает затруднения. Но что вы намерены делать с лошадью? Она оставляет такие заметные следы, что неприятель без труда отыщет нас…
– Я разрежу свое одеяло и обвяжу ей копыта.
– Поступайте как хотите, но на вашем месте я пустил бы ее на свободу. Она тут с голоду не умрет.
– Что же! Мысль хорошая, – отвечал Том и, выпустив лошадь из рук, закричал: – Вперед марш!
Напасть тоже кинулась вперед. Сначала она бежала легко, быстро и даже весело, но вскоре ее шаги замедлились, а не прошло и часа, как она с трудом волочила ноги, едва поспевая за хозяином. На лице Ника выражалась душевная скорбь.
– Я слышу шум. Это позади нас, – сказал Слокомб, – погодите-ка, надо посмотреть, что такое.
Не дожидаясь ответа, он повернул назад, но через несколько минут вернулся и с досадой закричал:
– Пускай меня повесят, если эта окаянная лошадь с картинной галереей на боках не следует за нами все время!
– Очень жаль, но что делать! Вероятно, бедное животное не любит одиночества. Все точно сговорилось против нас.
Напасть лежала все время короткого отдыха, но тут приподнялась и завыла продолжительно и глухо, словно вспомнила лучшие времена.
– Лошадь почуяла? – спросил Том.
– Нет, на лошадь она бы так не завыла, потому что лошади вреда не делают. Это что-нибудь поопаснее.
– Она опасно захворала, уж не взбесится ли она? – спросил Том.
– Нет, нет, – возразил Ник, покачав головой. – Напасть не может взбеситься; никогда не захочет она сыграть со мной такой скверной штуки. О, нет, никогда!
– У нее такой унылый и угрюмый взгляд. Это дурная примета. Но ступайте вперед, а я немного отстану. Мне хочется удостовериться, точно ли краснокожие змеи крадутся по нашим следам.
Ник задумчиво кивнул в знак согласия и пошел вперед. Прошло более часа, прежде чем Том нагнал его. Напасть едва держалась на ногах.
– Какие новости? – спросил Ник печально.
– Именно то, что вы предсказывали. Почти десяток индейцев следит за нами. Если не ошибаюсь, это те самые черноногие, от которых мы избавились по милости квакера. У них на теле чуть не на вершок черной краски. Я подобрался к ним так близко, что и самому неловко стало; ведь они ненавидят меня, как яд. Величайший феномен природы был близок к исчезновению. Но не ужасно ли будет, если черта разъединения будет уничтожена? Где найти другую? В каком уголке Севера можно откопать другого такого Ворона, преисполненного могущества? Оно кипит в моих пальцах, оно холодной водой обливает спину и пролетает в моих нервах.
– Стой, Ворон! В твоей голове больше ветра, чем у кого-нибудь другого! – воскликнул Ник с досадой и потом продолжал с глубокой горестью: – Ворон, вы не можете себе представить, как я переживаю за свою собаку. Ведь подобной другой в целом мире не найдешь. Это самая честная душа, исполненная самоотверженности.
– Я вовсе ничего не имею против вашей собаки, хотя она не очень ласково поглядывала на меня, когда в первый раз привела ко мне нежную фиалочку. Напасть из породы дикой кошки, но надо отдать справедливость ее верности. Она не черта разъединения, но поистине самый добрый дворовый пес.
В ту минуту, как бешеная, примчалась лошадь, брошенная Вороном, и он, покачав головой, сказал:
– Дурной знак! Поспешим удрать.
Напасть протащилась еще несколько шагов и упала. Она все еще боролась с бессилием, но поднялась только затем, чтобы опять упасть.
– Надо бросить ее, – сказал Слокомб.
Ник ничего не ответил, он сел рядом с собакой, которая, прилагая бесполезные усилия подняться, жалобно выла.
– Вставайте! Торопитесь! – кричал Ворон. – Индейцы приближаются, я слышу их шаги.
Ник посмотрел на него и сказал:
– Но я не могу ее оставить.
– Видно, вам хочется подарить им ваш скальп?
– Если я покину Напасть, то пускай и Провидение меня покинет! – воскликнул возмущенный Ник. – Неужели вы думаете, что она покинула бы меня, если бы я умирал? Неужели вы думаете, что индейцы со своими томагавками заставили бы ее расстаться со мной?
Голос охотника дрожал, и глаза его увлажнились, непривычные к слезам. Его мощная рука нежно гладила голову бедного друга.
– Мы вместе пили, ели и спали в пустыне и всегда оставались верны друг другу. Все краснокожие мира не в силах разлучить нас, – говорил Ник и с этими словами осторожно подсунул ладонь под голову собаки, чтобы взять ее на руки, как больного ребенка.
– Ну что же вы теперь будете делать? – спросил Слокомб.
– Понесу ее на руках, – отвечал Ник решительно.
– Тогда вы погибли!
– Пускай погибну, но не могу же я оказаться хуже своей собаки.
– Как хотите, но индейцы близко. Хоть я и вулкан, и гром, и землетрясение, однако есть вещи, которые и мне не под силу; все же до самого конца я не перестану каркать и хлопать крыльями.
Ночь становилась темна; черные тучи заволокли небо в той стороне, где первая четверть луны тихо скользила по небесной сфере. От сильного ветра колыхались деревья, трещали ветви, летели листья. Издалека доносился жалобный волчий вой.
Местность, по которой проходили Ник и Том, была разнообразна: небольшие леса сменяли луга и чахлые кустарники. Наконец они попали в болотистое место, которое шло покато до какого-то озера или залива.
Ник под бременем своей ноши спотыкался, ноги его вязли в топкой почве.
– Надо держаться левее, – сказал Слокомб, осматривая окрестности. – Лошадь уже давно взяла наискосок, и, право же, стоит положиться на ее инстинкт. Идите вслед за ней; тут земля потверже. Удивляюсь, что эти канальи пробираются тихо. Я ожидал, что они прокричат свой воинственный клич. Ах, если бы вы бросили собаку!
Голова Напасти покоилась на руке хозяина около его лица. Она открыла глаза и с нежностью посмотрела на Ника, словно спрашивая: «Ведь ты не покинешь меня?»
Ворон ворчал себе под нос:
– Скалистые горы! Что за человек! Несет собаку на руках! Жизнью рискует из-за собаки! В жизни не встречал большего чудака!
Ник молча следовал за Томом. Тяжела была его ноша, но он не жаловался, а, напротив, чувствовал себя счастливым, что мог доказать свою любовь верному спутнику, делившему с ним радости и горе в охотничьих скитаниях.
Так прошли они четыре или пять миль, не потревоженные неприятелем. Надежда озарила душу Ника, он напрягал все силы, и хотя Том шагал быстро, Ник ни на шаг не отставал от него. Но чрезмерное напряжение произвело естественное действие. Усталость овладела Ником. Его дыхание стало прерывистым, в груди что-то хрипело. Мускулы ослабли, походка стала неровной. Однако они все-таки добрались до ближайшего леса, где царствовала непроглядная темень. Ворон остановился и сказал:
– Ну, уж этого я не понимаю, Ник Уинфлз; тут что-то неладно. Индейцы не имеют обычая упускать людей, на след которых они напали. Они готовят нам сюрприз – уж это я вам говорю. Однако есть еще шанс выпутаться из беды без большой потери, если только вы согласитесь расстаться с дикой кошкой. Здесь каждый из нас отвечает сам за себя: вы за себя, я тоже за себя и Напасть за себя… Чу! Что-то хрустнуло.
– Тсс! Я вижу, как тень ползет слева под деревьями. Скорее прижмитесь к земле. Северо-западный бич нагрянет на гонителя белых!
Ник припал к земле, выхватив охотничий нож. Ворон исчез в кустах, и минуту спустя Ник услышал жалобный вопль. Том Слокомб не дал маху. Воодушевленный победой, он забарабанил локтями по бокам, потрясая воздух оглушительным карканьем.
– Провались он сквозь землю, сумасшедший! – пробормотал Ник. – С самыми лучшими намерениями помочь ближнему в беде он только усложняет проклятые затруднения!..
Напасть при этом шуме приподнялась с травы, на которую Ник осторожно уложил ее, повернула голову к неприятелю и со стоном опять упала.
– Бедный друг, – сказал Ник печально, – у тебя не больше сил, чем у младенца. Давно ли краснокожие канальи были для тебя нипочем? Теперь каждый из них без труда справится с тобой. Такова наша жизнь – сегодня на ногах, завтра на боку.
Внезапно раздался оглушительный крик. Бахвальство Тома пробудило ярость скрывавшихся дикарей. Со всех сторон раздавался их вой, и некоторые из них были очень близко.
– Нельзя терять ни минуты! – воскликнул Ворон с жаром. – Вставайте и бежим. Индейцы окружают нас. Я – бич! Я – рок и последняя болезнь краснокожих! Кар!
– Ради бога, замолчите! Ваше проклятое карканье только еще больше запутывает наше затруднение.
– Идите же! Не время нянчиться с собакой.
– Дорогой друг, – прошептал Ник, опять поднимая на руки Напасть, – сердце надрывается, видя тебя в таком состоянии. Но для тебя я сделаю все, что обязан сделать друг.
Уинфлз, подхватив свою ношу, побежал так скоро, как только ноги его несли. До него ясно доносились шаги преследователей. Том Слокомб вынул пистолет и, повернувшись к Нику, сказал энергично:
– Одно средство остается, чтобы спасти вас: надо застрелить дикую кошку! Бросьте ее, или пуля пронзит вашу руку.
Слокомб прицелился в голову Напасти.
– Стой! Не смей коснуться и волоска моего друга, или я убью тебя, как кровожадного дикаря… Честное слово, так и будет.
– Чудовищно забавно! Неслыханная потеха! Да вы совсем с ума сошли и вполне заслуживаете, чтобы вас зарезали и сняли скальп с черепа. Но я не покину вас, пока не отделаю краснокожих по-свойски! – воскликнул Том.
– Не могу идти дальше, здесь я остановлюсь и буду драться. Не умрет Ник Уинфлз без того, чтобы не оставить о себе добрую память, как настоящий вольный охотник Севера!
Заботливо положив свою драгоценную ношу на траву, он зарядил ружье и, став на колени, держался наготове. Еще раз Том Слокомб постарался убедить его бежать.
– Напрасный труд, – сказал Ник хладнокровно, – раз я решил, на том и стоять буду до конца. Дружба истинная не так легко разрывается между живыми разумными существами. Сто раз Напасть бросалась навстречу смерти, чтобы спасти меня, неужели этого мало? У меня нет ни жены, ни детей, и не думаю я, чтобы нашлись люди, которые любили бы меня больше, чем любит меня собака.
Напасть подняла голову, посмотрела на хозяина, и в ее глазах засветилось почти человеческое чувство.
– Нет, никогда не покину я тебя, мой верный товарищ! Много мы распутывали с тобой затруднений, и я хорошо помню, какое чувство шевелилось во мне, когда ты подхватила меня в воде и вытащила на берег. Да, вот это было окаянно-затруднительное положение!
Так утешая собаку, охотник чутко вслушивался во всякий звук. Внезапно он пригнулся, прицелился и выстрелил. Вопль индейца замер на половине, дикарь подпрыгнул и упал, чтобы никогда уже не встать; пуля Ника пронзила ему грудь.
Напасть попробовала грозно залаять, но ее усилие замерло в жалобном стоне, от которого сердце Уинфлза чуть не разорвалось от боли.
– Как-кар! – заголосил Ворон, бросаясь в кусты направо. Он одновременно выстрелил из карабина и пистолета.
Затем раздалось оглушительное карканье, и Том во всю прыть примчался к Нику, ожидавшему появления нового врага.
– Еще есть возможность спастись. Поспешите за мной, или завтра ваш скальп будет украшать вигвам черноногого!
Том еще не окончил, как новый выстрел вызвал лесные отголоски. Ник Уинфлз припал к земле.
– Убит! Гром и молния! – закричал Том.
Жизнь пробудилась в собаке; Напасть поднялась и испустила такой жалобный, раздирающий душу вопль, что даже Том был тронут.
Ник вдруг привстал, схватил оброненное ружье и выстрелил. Черноногий качнулся и свалился безжизненным трупом, его соплеменники остановились.
– Передай моим друзьям, Том, что ты покинул меня в крайнем затруднении, – произнес Ник слабеющим голосом, – скажи Айверсону, что я не покинул в беде друга, все равно, ходит ли он на четырех или на двух ногах. До свидания. Если увидишь Розанчика, передай ей, что я думал о ней до последнего вздоха.
Ружье выпало из рук охотника, а сам Ник упал на собаку, тихо застонавшую.
Когда Том убежал, преследуемый полудюжиной краснокожих, Напасть облизала лицо своего хозяина с заботливостью благородного и любящего друга.