Глава XXXVI
Исследование подземелья
Ночь была темна и благоприятствовала намерениям Ке-нета, который, решившись действовать благоразумно, перестал на время размышлять о предмете своего жгучего интереса. С наивозможным терпением и показным равнодушием он выжидал благоприятного часа для выполнения своего плана. Для молодой индианки Гэмет сделал шалаш, остальные спутники улеглись под открытым небом. Лишь только все предались сну, Кенет потихоньку встал и, вооружившись карабином, пистолетами и охотничьим ножом, незаметно прокрался между спящими мужчинами. Добравшись до сосновой рощи, он срезал несколько смолистых сосновых веток, обрезал их в виде факелов и заткнул себе за пояс.
Темень была такая, что трудно было отыскивать дорогу. Кенет останавливался чуть не на каждом шагу, желая убедиться, не гонится ли кто за ним и не сбился ли он с пути. Тут что-то холодное коснулось его руки. Он вздрогнул, думая, не на змею ли наткнулся, но, приглядевшись, увидел большие глаза Напасти.
– Видно, нельзя обмануть твою бдительность, – прошептал Кенет, – а все же придется тебя прогнать.
Несмотря на ночную тьму, глаза собаки блестели и упорно смотрели на него.
– Во всем мире имеется одна Напасть и один Ник Уинфлз, – продолжал Кенет разговаривать сам с собой, – не могу себе представить, что делал бы хозяин без своей собаки или собака без хозяина. Но мне ты не нужна! Марш к хозяину! Пошла прочь!
Но Напасть точно родилась глухонемой, так мало она обратила внимания на это приказание.
– Да что же ты не слушаешься? Прочь! – продолжал Кенет с такой жестокостью, какой, в сущности, никогда не желал выказывать своему благодетелю и другу.
Но друг не двинулся с места, и глаза его неподвижно уставились на неблагодарного товарища, как бы говоря: «Мое намерение твердо, бесполезно отговаривать».
Кенет хорошо понял, в чем дело, и проворчал с досадой:
– С тобой говорить все равно, что с камнем.
Но тут же, устыдившись своей неблагодарности и вспомнив необычайную сообразительность, испытанную верность и бесстрашие Напасти, он закончил свою мысль с большей благосклонностью:
– Ну, если тебе непременно так хочется прогуляться со мной, то не мне жаловаться на судьбу. Ступай, разделишь со мной опасности.
Напасть не пошла за ним, а побежала впереди, указывая ему кратчайшую и удобную дорогу, так что, следуя за Напастью, Кенет, не потеряв много времени, достиг желанного места. А ночной мрак был непроницаем. Черное, безмолвное озеро тянулось вдоль скалистых берегов до самого входа в пещеру.
Сильно билось сердце Кенета по мере приближения к нему. С волнением вспоминал он первое посещение подземелья. Остановившись у подножия утеса-великана с морщинистой вершиной, неприступной крепостью, воздвигнутой рукой природы, молодой человек перебирал в памяти все впечатления, испытанные им в минуту, когда он карабкался по этому утесу, спасая свою жизнь. Невольная дрожь ужаса пробежала по его телу.
Но эти несвоевременные воспоминания быстро умчались, уступая место мыслям о Сильвине. Ведь только ради нее Кенет оказался перед входом в подземелье. Прежде всего он удостоверился, что тут не было байдары и ничего похожего на челнок, что обрадовало его как доказательство, что в пещеру не прибыло подкрепления. Он стал пробираться по галереям, ведущим в подземные залы. На минуту он приостановился в нерешительности, но, не слыша звуков, указывающих на присутствие кого-нибудь, снова двинулся вперед; Напасть ни на шаг не отставала от него, как бы понимая необходимость соблюдения осторожности. Много раз Кенет останавливался, чутко прислушиваясь, но напряженная тишина ничем не нарушалась. Страх и надежда попеременно охватывали его душу по мере приближения к знакомой зале, где он некогда провел такую ужасную ночь. Тяжелое, прерывистое дыхание вырывалось из его груди. Наконец ему показалось, что он уже достиг самого опасного места.
Вдруг Напасть, как бы в испуге, отпрянула назад и только с явным отвращением последовала за Кенетом, который, припав к земле и приложив ухо к скале, прислушивался; не было слышно ни малейшего звука. Такая тишина даже испугала его. А что, если Марк Морау со своими сообщниками покинул пещеру и захватил с собой Сильвину? Кровь застучала в висках, и вне себя он вынул из кармана огниво, высек искру и зажег один из импровизированных факелов. Ярким пламенем осветились белые стены, и Кенет одним взглядом окинул все уголки подземелья: пусто, никаких следов человеческого присутствия. Не видя около себя собаки, Айверсон озирался, отыскивая ее, но в тот же миг раздался тихий, многозначительный свист. Кенет вздрогнул от неожиданности и, быстро выхватив пистолет, прицелился, решив не сдаваться живым. Можно представить его удивление, когда он увидел Ника Уинфлза, выходившего из галереи в сопровождении Напасти.
– Звери и звероловы! – воскликнул Ник. – Птички улетели, что сильно затрудняет дело, ей-ей! Право так, и я покорный ваш слуга!
– Так вы за мной следили, – сказал Кенет сердито, хотя, в сущности, ему было очень приятно это новое доказательство приязни.
– Собака за вами следила, молодой человек, это верно, а мы с Широкополым пришли сюда сами по себе, – отвечал Ник равнодушно.
– И Гэмет здесь? – удивился Кенет.
– Он идет за мной. Но где же эти твари? Я надеялся было встретиться с затруднительными обстоятельствами, по меньшей мере с дюжиной из них, а их как не бывало! Чудеса!
– Я сам ничего не понимаю, – сказал Кенет печально.
– Истинно так, язычники покинули пещеру, – произнес Авраам, чья длинная тень возникла на своде.
– Это верно, и их бегство меня просто оскорбляет, – согласился Ник.
– Поистине, они ускользнули от нас, – продолжал квакер тоном, который странно противоречил его вечному равнодушию.
– Во всяком случае, нет худа без добра, – заметил Уинфлз, – если вспомнить, что их было по крайней мере человек двадцать пять, а нас всего трое, да и то считая Широкополого миротворца.
– Обыщем пещеры, может быть, что-нибудь и найдем, – предложил Кенет.
– Дайте-ка мне факел, – сказал Ник, – я пойду вперед, потому что довольно хорошо изучил эти переходы.
Таким образом, Ник провел их прямо в кухню, где оказалась Агарь, которая, сидя на полу, задремала, забыв все прошлые невзгоды и печали.
– Вот дщерь мрака, – сказал Гэмет, – надо вытрясти из нее сведения.
Ник опустил факел так низко, что поджег волосы Агари, и в то же время сильно толкнул ее ногой.
– Кто там? Кто там? – забормотала, протирая глаза, негритянка.
– Ну, не кривляйся, – говорил Ник, встряхивая ее, – сейчас же опомнись и говори, где капитан и его люди?
Взглянув на Ника, негритянка испустила пронзительный вопль, но потом, приглядевшись к его спутникам, успокоилась.
– О масса! Я так перепугана! Я совсем не знаю, что вам говорить, – начала она на своем ломаном наречии.
– Так мы тебя научим, – пригрозил Ник, – если ты не станешь толком отвечать на вопросы, я не отвечаю за твою шкуру.
Зверолов обнажил нож и принялся точить его о выступ скалы.
– Милостивый масса, я все скажу, что знаю! – воскликнула Агарь в ужасе. – Спрашивайте, а я буду отвечать, скоро-скоро отвечать!
– Смотри же, говори только правду, а не то плохо будет. Ей-богу, так! Где капитан?
– Ушел, право, ушел, меня оставил дом караулить.
– Хороший караул, нечего сказать! Развалилась, что твоя свинья в навозе, да еще и пьяная. Мы и сами знаем, что он ушел, но куда? Вот вопрос.
– Он никогда не толкует Агари, куда уходит. Ваша собака столько же тут знает, сколько и Агарь. Право так.
Негритянка скоро оправилась, и, по мере того как страхи проходили, возвращалась ее привычная смелость.
– Когда он ушел? – допрашивал Ник.
– Вчера совсем ушел, и все ушло с ним: люди, оружие и все богатство. Мне приказал здесь ожидать его и все держать в порядке. Не хотелось мне оставаться одинокой, но силой приказано. Право так, масса, хи-хи-хи!
– Где Розанчик?
– Не могу сказать и не понимаю, о ком вы спрашиваете, – отвечала Агарь, тряхнув курчавой головой.
– Я хочу знать, куда Марк Морау девал молодую девушку. Сейчас же говори, не то язык отрежу! – сделав свирепое лицо, пригрозил Ник.
– Зачем же толком не говорить, что хотите знать о девушке? Ну и ее увели с собой, право так. Уж ее-то не оставили бы здесь! Нет, масса Марк крепко любит ее, очень крепко!
– Не можете ли сказать, куда ее увели? – спросил Кенет, у которого сил не хватило молчать. – Я награжу вас щедро, ничего не пожалею, только расскажите все, что знаете о Марке и его намерениях. Говорите откровенно и ничего не бойтесь.
– Я знаю только то, что меня оставили здесь, а ее увели, вот и все тут. Вам никогда уже не отыскать ее, никогда! Далеко, далеко они увели ее!
– Мы зря время теряем, расспрашивая эту идиотку, – с досадой сказал Кенет, – от нее не добьешься толку. Лучше поспешим по следам этих злодеев.
– Подождите-ка одну минуту, – вмешался Авраам, – по моему мнению, прежде всего следует осмотреть подземелье.
– И по моему тоже, – согласился Ник, утвердительно кивая головой.
Сказано – сделано. Осмотрев большую часть подземных переходов в сопровождении Агари, они прошли в галерею, загроможденную огромными обломками обвалившейся скалы.
– Это что значит? – воскликнул Айверсон. – Это отверстие в каменной массе проделано совсем недавно. По какому случаю, с какой целью?
– Вот это, добренький масса, я могу вам объяснить, – сказала негритянка. – Молодая мисс-госпожа попробовала было бежать с молодой индианкой, да не сумела. Вот они и забились в этот уголок; индианка возьми и выстрели в массу, да чуть не убила до смерти Криса; от выстрела обвалилась скала и завалила их. Вот и сидели они там, словно бобры в западне. Пришел маса Морау, прокопал щель и вытащил их, да обеих и утащил с собой.
– А Волчонок малый не промах, – заметил Ник, – он делал для нее все, что мог. Это верно, и будь ты бел или красен, а другого ничего не поделаешь, кроме того, что можешь. В нем еще копошится змеиный дух, но это, видно, недостаток природный.
Кенет содрогнулся, рассматривая узкую щель, в которой Сильвина и Волк были погребены заживо.
– Как это она могла выбраться отсюда? – воскликнул он.
– По-моему, было бы лучше во сто раз, если бы она погибла под сводами этого ужасного подземелья, чем попасть в лапы такому мерзавцу, как Марк, и теперь уж он не выпустит ее из своих когтей, в этом и сомневаться нельзя.
– Верно! Верно! – воскликнул Кенет с отчаянием и, забравшись в щель, сел на то место, где сидела Сильвина, и сказал: – Боже мой! Что она должна была испытать в этом мраке, заживо погребенная! Сколько она выстрадала!
– Как теперь вижу ее: бледная, перепуганная, вне себя, но, – продолжал Ник, понижая голос, – во всяком случае, наш Розанчик не трусиха, и я уверен, что как только миновала первая минута переполоха, она не стала хныкать и не хотела никого разжалобить. Нет, она славная и храбрая девушка, хотя кроткая и скромная. Это я вам говорю.
– Ладно, ладно! – прервал его Авраам. – После доскажешь, друг-зверолов. Пора за дело приниматься.
– Широкополый прав. Что понапрасну плесневеть в подземелье! Уйдем скорее из этого проклятого места. Я задыхаюсь; здешний воздух не по нутру мне, – сказал Ник.
Кенет сидел, закрыв лицо руками.
– Не унывайте, молодой человек, – ободрил его Ник, – унынием никто еще не поправлял своих дел. Полно вздыхать о проклятых затруднениях, вставайте и одолейте их.
– Вы забываете, что мы даже не знаем, где ее искать, – возразил Кенет с горькой безнадежностью.
– Как не знаем? Ведь они в этом мире, – прервал Ник с гордой самоуверенностью.
– Против этого возразить нечего, – подтвердил Авраам.
– А если они в этом мире, стало быть, мы можем отыскать их, потому что никто не может помешать нам обыскать весь мир из края в край. Дело иное, если они вне мира сего. Отсюда нет возможности гоняться за людьми, ушедшими туда, хотя теперь припоминаю, что когда мой дедушка, знаменитый путешественник, был в Центральной Африке…
– Но мир велик, – прервал его квакер.
– Велик? – переспросил Ник с пренебрежением. – Ну, для меня-то все равно, велик он или мал. Я отыщу эту гадину Марка, хоть бы три раза пришлось для этого объехать вокруг света, на Огневике, разумеется. Ей-же-ей! Право слово так, покорный ваш слуга!
– Благодарю, – сказал Кенет, вставая и пожимая ему руку, – вы подаете мне пример, и я последую ему. Прочь отчаяние и бессилие! Да, Ник, мы обшарим все уголки мира, если понадобится, но отыщем и казним этого гнусного выродка.
– Но что делать с этой дочерью ночи? – спросил Авраам.
– А что хотите, – отвечал Ник, – я совсем не охотник до таких мрачных картин.
– Законы человеколюбия не позволяют нам покидать ее в вертепе лютых зверей.
– Так тащите ее с собой, – отвечал Ник, – хоть она так много смеется, что совсем уже не забавна. Впрочем, у нас под рукой средство устроить ее: мы подарим ее Голиафу Стауту, а он продаст ее кому-нибудь.
– Я не хочу, чтобы меня продавали, не хочу! – закричала Агарь в ужасе. – Мне и здесь хорошо. Масса Марк вернется, и мне надо все хозяйство держать в порядке к его возвращению.
Видя невозможность повлиять на решимость негритянки, они вынуждены были оставить ее на произвол судьбы в мрачном подземелье, сами же поспешили к Голиафу и Дочери Облака в черной одежде.
Глава XXXVII
Волк и Сильвина
Волк целил прямо в голову Криса Кэрьера, но в темноте немного промахнулся: пуля царапнула щеку и слегка задела ухо. На минуту оглушенный, Крис вскоре и сам смог понять, что рана не опасна, потому что пуля не задела кости.
– Что случилось? – спросил Марк, очнувшись после сильного потрясения, полученного из-за обвала свода и отголосков выстрела, грохотавших в отдаленных пещерах.
Крис отвечал стонами и бессвязными проклятиями. Свеча выпала из его рук, но, к счастью, не погасла, а все еще горела на полу. Марк поднял ее и стал осматривать своего спутника.
– Дорого мне стоят ваши дурачества, – ворчал, кривясь от боли, Крис.
– Успокойся, я осмотрю твою рану. Тебе же не впервой приходится нюхать порох.
– Да, легко говорить успокойся, когда в вас ничего не попало. А кабы вам пуля угодила в лоб, небось другую бы песенку запели. Эта индианка с глазами ехидны влепила в меня смертельный выстрел. Как вы думаете, там, – он выразительно указал пальцем вверх, – зачтется, что я помогал здесь вам во всех ваших адских затеях?
– Ну что ты хнычешь, как баба! Ты поплатился только кончиком уха. Без этого можешь легко обойтись, потому что эти уши слишком длинны для человека твоего ума. И что значит потеря кусочка уха по сравнению с потерей моей горлицы, такой молоденькой и хорошенькой, хоть и трудно приручаемой!
– Провались она сквозь землю, ваша горлица! – заворчал Крис. – Какая нужда в горлице человеку, который отплясывает на последней гулянке? Умри я в этом мире, какая у меня надежда в другом? Вы это сами хорошо знаете. Хоть бы одним глазком увидеть рай из геенны огненной. Господи! Как кровь-то льет!
– Молчи! Просто царапина. Да будь же мужественнее! Я и не думал, что ты такой нюня.
Крис пришел в себя и успокоился, припоминая все, что случилось.
– Будто перевернуло меня вверх тормашками, – бормотал он. – Я не мог и сообразить, что со мной и где я. А всему виной эта проклятая индианка! И откуда она добыла оружие? Вы точно знаете, что пуля не засела у меня в голове?
– Ну, от нее-то тебе не придется умереть и на день ранее назначенного. Посмотри-ка, какое нам выпало счастье. Обвались та скала поближе, мы с тобой превратились бы в две котлеты. Ну а моя птичка-то попалась в клетку.
– Вот пускай и посидит в каменной клетке. Придется ей со своей индианкой с голоду помирать. Нечего сказать, хороших дел вы понаделали, теперь она не для других, но и не про вас, – сказал Крис, поглядывая на начальника со злобной ухмылкой.
Марк проводил Криса на кухню и, передав его на попечение Агари, вернулся к обвалу с двумя людьми, вооруженными топорами и молотками. Они пробили щель, через которую вытащили Сильвину, находящуюся в невыразимом отчаянии. Волк начал было сопротивляться, но просьбы и убеждения Сильвины заставили его уступить необходимости. Марк провел их обоих в пещеру, которую прежде занимала Сильвина. По его приказанию Волку связали руки назад, после чего люди были отправлены по местам.
Марк повернулся к Сильвине и долго молча на нее смотрел.
– Судьба не содействовала вашему побегу, – сказал он наконец, принужденно улыбаясь.
Молодая девушка ничего не ответила.
– Молчите, если вам это нравится, – продолжал он насмешливо. – Известное дело, молчание роскошь, на которую обычно скуп прекрасный пол.
– Продолжайте ваши недостойные преследования, но избавьте меня от необходимости слышать ваш голос, – отвечала тихо Сильвина.
Марк наклонился к индейскому мальчику и сказал с презрением:
– Вот оно что! Волчонок надеялся перехитрить лисицу.
Мальчик бросил на него гордый взгляд, полный презрения.
– Подарки от меня принимаешь, а сам вероломно изменяешь мне; хорошо же, я покажу тебе, как наказывают изменников.
– О! Прошу вас, не мучьте его! – невольно воскликнула Сильвина.
Марк притворился, что не слышит ее, и продолжал:
– Волчонок умрет волчонком, прежде чем ему удастся полакомиться кровью.
– Может быть, – отвечал мальчик равнодушно. – Всем животным суждено умереть. Для медведя, бизона, оленя назначено время; пробьет час смерти и для Волка. Не отросли еще его зубы и когти, но он вырос достаточно, чтобы встретить смерть молча.
– Для звереныша твоей породы ты храбро говоришь, но будет еще лучше, если ты до конца сохранишь свою храбрость. Я раздавлю тебя, маленькая ехидна, а вместе с тобой я хотел бы раздавить и весь твой проклятый род.
– Лисий Хвост, напрасно ты желаешь этого. Не так легко вымирают краснокожие. Ты будешь лежать в могиле, а краснокожие еще долго будут ходить по лугам, лесам и горам своей страны. Ты можешь убить врага, попавшего к тебе в плен, но никогда не покорить тебе сердца Восхода Солнца!
Марк с досады закусил губу до крови.
– Злобный щенок! Ты идешь по опасной дорожке; ни шагу дальше, иначе тебе несдобровать. Покаешься, да поздно будет!
На лице индейца отразилось самодовольство. Посмотрев на свою госпожу, он продолжал:
– Она ненавидит тебя; только к тебе она чувствует такое отвращение. Змея не так ей противна, как ты!
Марк выхватил пистолет и судорожно сжал его в руке. Черты его лица исказились, глаза налились кровью, пена показалась у губ. Волк стоял перед ним неподвижно. Марк поднял оружие над его головой с намерением ударить. Но бесстрашие мальчика остановило его, и рука сама опустилась.
– Он из той же дикой породы – не стоит моего удара. Там ждут молодцы, которые и без меня покончат с ним. Волчонок, когда увидишь Криса Карьера, простись с жизнью и пой свою предсмертную песнь.
– Как! – воскликнула Сильвина. – Вы решитесь убить ребенка, чтобы удовлетворить жалкое чувство мести?
– Я убью любого, кто осмелится стать между мной и тобой! – закричал Марк в ярости.
– Зла он вам не сделает, убить его – бесполезное преступление, которое только прибавит лишнюю цифру к числу ваших злодеяний и увеличит мое отвращение к вам, – возразила она, с трудом переводя дыхание.
– Раз пожелав, я не отказываюсь от своего намерения, – сказал Марк со звериной грубостью.
– Пожалейте его молодость!
– Пустые слова!
– Вспомните, как я спасла вам жизнь! Не я ли отвела пистолет, приставленный к вашей груди?
– Какое неудачное воспоминание! Не вмешайтесь вы в это дело, от многих бедствий я был бы избавлен! Короткое страдание разом бы все покончило и избавило меня от мучительной пытки, которая отравляет мне жизнь; обманутые надежды, оскорбление осмеянной любви, муки ревности, бешеная ненависть – о, сколько я уже выстрадал и как сейчас страдаю!
Марк казался вне себя от отчаяния; Сильвина поняла, что встала на ложный путь, и постаралась смягчить свою ошибку.
– Мальчик был всегда мне верен и предан.
– И вот именно за это я убью его. Будь он вашим врагом, не был бы он здесь теперь, не прополз бы сюда змееныш, чтобы впустить в меня свое жало. Хорошо еще, что его хитрость не может сравниться с его дерзостью. Марк замолчал и через минуту воскликнул:
– О! Как я был слеп и как я мог допустить, чтобы меня так заморочили этот самозванец-патер и новообращенный индеец! Проклятый Ник Уинфлз!
В порыве ярости он вышагивал по пещере и вдруг остановился перед Сильвиной. Лицо его искажала злобная гримаса.
– Послушайте, красавица! – воскликнул он. – Ваш друг и защитник Ник Уинфлз нашел свой последний след. Проститесь навсегда с его дурацкими сказками и шутовством!
– Умер? – прошептала Сильвина с ужасом.
– Мои люди спустили его труп в озеро. Он выслеживает теперь рыб. Водяные змеи совьют себе гнезда в его остове.
– Боже мой! Боже мой! – восклицала молодая девушка, изнемогая под бременем печали.
– Великий воин и храбрец, с которым никто сравниться не мог! – сказал Волк, отдавая дань уважения Нику.
– А, эта весточка задела вас за живое, красавица моя! – пробормотал Марк язвительно. – Клянусь честью, меня радует, что со мной шутить нельзя. Наконец-то вы узнаете меня!
– Но я давно и слишком хорошо вас знаю! Мое воображение не может представить себе чудовища более мерзкого, чем вы, – возразила Сильвина с таким выражением, которое не допускало сомнения в ее искренности.
– Вот и прекрасно! Продолжайте выводить меня из терпения, а я пока кликну своих молодцов, которые побеспокоятся о вашем прекрасном мальчике. Спешите воспользоваться последними минутами его драгоценного общества. Скоро он скроется с ваших глаз, это будет последний раз, когда вы видели его… А ты, звереныш, – продолжал он, обращаясь к Волку, – насмотрись хорошенько на своего идола, пока не появилась хмурая рожа Криса Кэрьера. Поклоняйся, обожай, пока можешь, женщину, за которую умираешь.
Демонстративным хохотом завершив свою речь, Марк удалился.
Сильвина устремила глаза на индейца, который стоял неподвижно, с опущенными глазами; мужество и решимость выражались в его осанке.
– Бедный мальчик! – сказала она, и ее голос дрожал от слез. – Вот до чего довела тебя преданность мне! Этот человек неумолим. О, почему я не могу вырвать тебя из его когтей!
– Восход Солнца, всех нас ожидает одинаковая участь. Волк опережает тебя немногими часами. Не знаю, всех ли нас ожидает на том свете одинаковая участь, думаю, однако, что краснокожий всегда останется краснокожим; смерть не заставит меня побледнеть. Ты останешься белой и чистой, а я таким, каким ты видишь меня.
– При переходе в вечность нет разницы в цвете тела; белый или красный – какая разница?
– Большая, очень большая! – возразил индеец с жаром.
– И в чем она заключается?
– Если разница существует, то мы не встретимся уже там, потому что заоблачная вотчина краснокожего далеко от вечных городов бледнолицых. Мир духов необъятен. Индейцу, наверное, придется пройти огромное пространство.
– Не думай так, мы скоро с тобой увидимся. Неволя и тоска измучили меня. Недолго еще я проживу, а когда явлюсь в тот мир, обитатели его, я думаю, подскажут мне, где ты.
Мальчик изменился в лице, радостная улыбка осветила его, и глаза его, преисполненные задушевным чувством, устремились на Сильвину.
– Как! Ты будешь спрашивать обо мне? Ты пойдешь за мной на далекий Запад?
– Да, я пройду в страну краснокожих за храбрым ребенком, который жизнь свою отдал за меня, – сказала девушка с глубоким волнением.
Невыразимое чувство радости озарило прекрасное лицо мальчика.
– Смерть больше не ужасает Волка. Пускай они приходят и убьют – у меня есть твое обещание. Язык Восхода Солнца не умеет лгать. На нее я надеюсь, как на слова Великого Духа.
– О, мое бедное дитя!
Волк с трудом переводил дыхание, глаза его сверкали необычайным блеском; с обожанием смотрел он на Сильвину. Она чувствовала, что этот странный маленький дикарь любил ее всеми силами души, и боролась со своими чувствами. Никогда еще она не блистала такой красотой.
Вдруг послышались шаги, и вскоре появился Крис Кэрь-ер с перевязанной головой.
– Восход Солнца, я ухожу, прощай! – сказал мальчик.
– Постой! – закричала Сильвина. – Я еще попытаюсь умолять…
– Нет, – прервал ее Волк. – Побереги слова и не бросай их лютому зверю.
– Ступай, ступай! – сказал Крис грубо. – Язык этой девочки не поможет тебе. Ты надул меня, Волк, и мы сведем теперь с тобой счеты. Ступай же: ты поплатишься мне за эту рану; и капитал и проценты – все зачтется сполна! Уж за это я тебе ручаюсь.
– Восход Солнца, взгляни на меня еще раз… последний раз! – попросил Волк, оглянувшись.
Сильвина устремила на него глаза, полные слез.
– Довольно! Я счастлив. Восход Солнца, прости, прости!
Индеец сопровождал последние слова взглядом, полным любви, и безропотно последовал за исполнителем воли Марка Морау.
Сильвина горько рыдала.