Лес пропавших дев

Хотелось думать, что отец принял тогда верное решение. Он всегда принимал верное решение.

– Твой отец навестил нас год назад, когда приехал на Чеджу.

Голос шаманки вернул меня к действительности. Она села на коврик, скрестив ноги.

– Ты знаешь, зачем он приезжал?

Я не сразу ответила на ее вопрос: сначала села на ковер и разгладила складки на ханбоке.

– Чтобы расследовать дело о пропаже тринадцати девушек. Капитан Ки рассказал мне об этом.

– А капитан Ки рассказал тебе о человеке в белой маске?

Я нахмурилась.

– Что за белая маска?

– Свидетель утверждал, что видел, как человек в белой маске похитил одну из девушек.

Я распрямилась, словно меня кольнуло воспоминание. Человек в белой маске…

– «Лесное дело», – прошептала я.

Шаманка кивнула.

– Твой отец считал, что есть связь между похищенными девушками и тем «лесным делом», в котором были замешаны вы с сестрой.

Я попыталась вспомнить, что тогда произошло, но, как обычно, у меня ничего не получилось. Ни деревьев, ни людей, ни голосов. Пустое место. Как будто кто-то взял острые ножницы и вырезал из моей памяти это важное воспоминание, словно страницу из книги.

«Агасси ^[10], вы ведь были в тот день с сестрой в лесу, вы видели погибшую девушку?»

Я вспомнила, как служанка однажды спрашивала меня об этом. Помню, как я испугалась ее вопроса, растерялась, не знала, что ответить, подумала, что она меня с кем-то перепутала. Только потом мама объяснила мне, что я действительно была в том лесу. Что мы с сестрой были там вместе, и там же нашли мертвую девушку. Все выветрилось из моей памяти, но сестра клялась, что видела, как по лесу бежит человек в белой маске со сверкающим мечом.

Я снова нахмурилась, попыталась осознать то, что только что узнала.

– Значит, отец поехал на Чеджу… чтобы расследовать дело тринадцати девушек… потому что считал, что оно как-то связано со старым «лесным делом»?

Вот почему его так волновало чужое расследование. А я все не могла понять, зачем он уехал.

– Очень похоже на него, – прошептала я. – Он ведь так и не смог понять, что случилось тогда в лесу. Его не отпускало нераскрытое преступление.

– Нет, он не поэтому вернулся. Он приехал на Чеджу из-за твоей сестры.

– Что? – не сумела я скрыть удивления.

– Он боялся, что Мэволь в опасности. В конце концов, она была единственным свидетелем того старого преступления. Девушки начали пропадать, твой отец испугался, что и с ней что-нибудь случится. Он хотел раскрыть это дело и пообещал ей, что в этот раз она вернется домой вместе с ним.

Почему отец не рассказал мне об этом? Он никогда не говорил, что Мэволь вернется. Про сестру мы говорили только, когда он спрашивал, не забыла ли я ей написать.

Я вдруг почувствовала жжение где-то в груди, будто проглотила кипящий чай. Боль все усиливалась, пока не превратилась в слова: так нечестно! Я все делала правильно, я была послушной, и вот он оставил меня ради другой своей дочери, которая доставляла одни неприятности.

– Понятно, – ответила я безжизненно.

– Каждый год, когда твой отец приезжал на остров Чеджу, он обещал в следующий раз вернуться сюда с семьей, – поджала губы шаманка Ногён. – А потом он возвращался на материк и забывал обо всем. Хотя в последний раз, мне показалось, он готов был сдержать обещание. Жаль.

Я резко обернулась к ней.

– Чего вам жаль?

– Жаль, что он погиб.

– Он не погиб!

Глаза старухи округлились от удивления. Возможно, она не ожидала, что я отвечу ей с такой яростью.

– Но полиция закрыла дело.

– Ну и что, – ответила я на этот раз спокойным голосом. – Пока нет доказательств, он жив, аджиман.

– Мэволь не такая, как ты.

Шаманка спрятала руки в длинные рукава и внимательно изучала мое лицо, каждую черточку.

– Она не пытается ни в чем разобраться – просто верит тому, что ей говорят. И она права. Лучше жить тем, что есть, а не охотиться за тенями. Возвращайся домой, Хвани-я. Через несколько дней жители деревни соберутся здесь на общественный кут ^[11], мы с Мэволь будем очень заняты, поэтому лучше уходи. В последнем письме твоя тетя написала, что ты помолвлена. Выходи замуж, живи дальше. Зачем тебе наша глушь? Так хотел твой отец…

Она внезапно замолчала и скривилась.

Я оглянулась и увидела, что из-за раздвинутой решетчатой двери за мной наблюдает сестра. Я не видела ее с тех пор, как мне было тринадцать, а ей десять. В косой тени, которую она отбрасывала на пол, я разглядела, что ее волосы заплетены в неряшливую косу. Темные брови нависали над ее раскосыми глазами. Она, как и шаманка, подвела их углем, и они резко выделялись на ее бледной, будто светящейся коже.

Она ушла, даже не поздоровавшись.

Словно лед сковал мое сердце, и когда я заговорила, голос мой прозвучал очень холодно.

– Я проплыла по морю тысячу ли, – сказала я. – Хоть какой-то ответ я заслуживаю получить.

Снаружи завывал ветер, но в жалкой крошечной комнатке, в которую меня поселили на несколько дней, царила тишина. От ночного горшка, стоявшего в углу, воняло мочой.

Я зажгла сальную свечу, огонек затрепетал в темноте, и комната наполнилась тенями. В тысячный раз я открыла обгоревший дневник отца.

Большая часть страниц сгорела, сохранилось лишь несколько в самом начале, на которых можно было что-то прочесть. Я пролистала отчет отца о тринадцати пропавших девочках, мысленно додумывая те части и страницы, которые поглотил огонь. На последней странице в ряд были записаны имена, четырнадцать женских имен. Рядом с последним именем стояла точка. Жирная точка, будто отец снова и снова постукивал по этому месту кончиком каллиграфической кисти. О чем же он думал, перечитывая и перечитывая это имя?

Ынсук.

Кто такая Ынсук? Может быть, она из тех пропавших тринадцати? Но почему в списке четырнадцать имен? Шаманка сказала, что отец приехал на Чеджу, потому что решил, что давнее дело и новые преступления как-то связаны. Может быть, это правда. Что если воскресло прошлое – то прошлое, которое я никак не могла вспомнить?

Я вытащила из мешка свой дневник и открыла его на чистой странице. Потом закатала рукав, взяла бамбуковую кисть для каллиграфии, окунула ее в чернила и вывела маленькими буквами:

«Лесное дело пятилетней давности».

Резкая боль в левом глазу. Словно пелена заволокла мой взор, чернила растеклись по странице черными ветвями, передо мной были уже не буквы, а ветвистый лес. Я прижала пальцы к векам, снова открыла глаза, и лес исчез. Остался лишь аккуратный ряд знаков на чистом листе бумаги ханджи.

Я выдохнула и попыталась вспомнить все, что со мной случилось пять лет назад. Отец нашел меня в лесу на горе Халла недалеко от места предполагаемого самоубийства. Я снова окунула кисть в чернила и решила записать все что знаю:

«Мы пошли в лес вместе с папой и Мэволь. Сестренка убежала, мы пытались найти ее, и в итоге я заблудилась. Мы обе заблудились.

Несколько часов спустя папа вместе со слугами нашел нас лежащими без сознания в нескольких шагах от тела молодой женщины.

Ее звали Сохён.

А теперь пропал папа, и женщина по имени Поксун прислала мне его дневник».

Я постучала по губам концом бамбуковой кисточки. Одно ясно: эту Поксун нужно найти. А потом уже можно подумать, что делать дальше…

Кисть замерла в моей руке. Где мне ее искать?

Я вскочила на ноги и выбежала из комнаты, но не наружу, во двор, а в другую сторону, в жилую часть дома, откуда можно было попасть в любую из комнат. Я остановилась напротив комнаты сестры. Дверь была открыта, свечи зажжены, но внутри никого не было.

Я обошла весь дом в поисках Мэволь – все было тихо, лишь ветер завывал за стенами да слышался звучный храп шаманки Ногён. И тут я услышала странный шум за дверью.

Я вышла во двор, гудевший под порывами морозного ветра, пахнущий дымчатым запахом вековых сосен. Странный звук привел меня на кухню. Мэволь сидела на корточках на земляном полу и помешивала деревянной ложкой в глиняном горшке.

– Мэволь-а, – тихо шепнула я: мне не хотелось напугать ее.

Она продолжала помешивать, из горшка струился специфический лекарственный запах. Как-то Мэволь написала, что у шаманки Ногён больные ноги и что она частенько варит для нее корень чосыльссари – растения, которое оставалось зеленым всю зиму и, как говорили, обладало волшебными свойствами.

– Мэволь-а! – снова окликнула я сестру.

Она вскочила, сжимая ложку так, словно это был нож. Потом вздохнула с облегчением:

– А, это ты. – Она снова повернулась ко мне спиной и продолжила помешивать. – Чего тебе?

Я попыталась что-то сказать, но замолчала. Как заговорить с сестрой, с которой не виделась столько лет? Я немного помялась, но потом вздохнула и решила сразу перейти к делу.

– Я ищу женщину по имени Поксун. Как думаешь, кто-нибудь в этой деревне ее знает?

Мэволь накрыла горшок крышкой, а ложку отбросила в сторону. Она прошла мимо меня, не проронив ни слова.

Кровь бросилась мне в лицо.

– Мэволь-а! – Я выскочила за ней из кухни. – Я столько сюда плыла. Мне нужна твоя помощь. Наш отец пропал…

– Твой отец, не мой.

Я осеклась от неожиданности.

– Папа ради тебя вернулся на Чеджу.

Мэволь остановилась так резко, что я чуть не врезалась в нее. Она уставилась на меня своими раскосыми несимметричными глазами, один больше другого, и в них полыхала черная ненависть.

– Он вернулся из-за «лесного дела», хотел исправить свою ошибку.

– Какую ошибку? – переспросила я с раздражением. – Ты о чем?

– Он ошибся в тот день, и из-за этого все в нашей жизни пошло наперекосяк.

– Ошибку в тот день, Мэволь-а, допустила ты. Это ведь ты раскапризничалась и убежала.

– Так вот что он тебе рассказал, – парировала она, – что я заблудилась, потому что сама убежала?

Тон, с которым она это сказала, немного напугал меня. Сама я о том дне ничего не помнила и потому верила всему, что мне рассказали о нем другие, но при этом я никак не могла избавиться от страха, что мне врут. Однако папа не стал бы мне врать. В этом я не сомневалась.

– А почему я должна поверить тебе, а не папе? – спросила я. Живот скрутило от тревоги, и я продолжила, не дав сестре произнести ни слова: – Почему я вообще должна тебе верить? Ты постоянно лгала мне! Крала мои вещи, убегала из дома. Меня часто ругали, что я недоглядела за тобой!

– А как ты думаешь, кто превратил меня в лгунью? Отец дал тебе все. А как же я? Меня он постоянно воспитывал. Я ничего не могла получить просто так. Я все время делала что-то не то, как бы ни старалась вести себя хорошо. Мне тоже хотелось того, что доставалось тебе, вот я и брала у тебя вещи… на время.

– «На время»! – Меня так развеселило это ее выражение, что я не удержалась и прыснула. Потом уставилась в ночное небо, испещренное красными и темно-синими полосами, и задумалась, с чего это я решила, что мы с сестрой сможем понять друг друга. Я надеялась, что мы вместе будем искать отца, что его исчезновение как-то объединит нас.

– Пять лет, – вдруг сказала Мэволь, – мы не виделись пять лет. И тут ты являешься и даже не удосуживаешься спросить: «Как поживаешь?»

Чувство вины кольнуло где-то внутри, но я поскорей его отогнала. Папа неизвестно где, а она мне тут претензии какие-то предъявляет.

– Довольно, – огрызнулась я, – сама его найду, без тебя.

– Делай что хочешь.

Мэволь прямо покраснела от ярости, она собиралась сказать что-то еще, но вдруг замерла, уставившись мне за спину. Я оглянулась посмотреть, что она там увидела. За каменной стеной, окружавшей хижину, на фоне холма мерцало множество огней, будто звезды вдруг осветили ночь. Это были огни факелов. Огни становились все ближе и ближе, и постепенно в их оранжевом свечении я разглядела лица, истощенные и испещренные морщинами горя. Они шли против ветра, куда-то на север, в сторону черных хребтов горы Халла.

– Наверное, ее нашли, – прошептала Мэволь, – тринадцатую девушку.

Глава третья

Мэволь убежала обратно в дом. Я осталась одна во дворе, свет факелов становился все ярче, люди с изможденными лицами собирались у хижины шаманки.

– Что привело целую деревню к воротам шаманки Ногён? – спросила я тихим голосом.

Никто, похоже, меня не узнал. Все мое детство мои родители прятали нас с сестрой от посторонних глаз: то переодевали в чужую одежду, то возили в закрытом паланкине. Так поступали многие родители в Чосоне, отчасти для того, чтобы сохранить невинность и чистоту своих дочерей, отчасти из страха, что их дети могут оказаться в правительственном списке, и тогда их отберут и увезут куда-то. Так что меня совсем не удивили взгляды крестьян. Перед ними стоял совершенно незнакомый человек. Дело, из-за которого они пришли, было довольно срочным, и потому никто не стал тратить время и выяснять, кто я.

Высокая девушка с мертвенно-бледным лицом подняла факел высоко-высоко, и свет от огня отразился в ее темных, будто бездна, и полных отчаяния глазах. На мгновение мне показалось, что я гляжусь в свое отражение. Именно такой я была, когда узнала об исчезновении отца.

– Здесь не все жители деревни, только семья и родственники. Дома ли шаманка Ногён? – Девушка опустила глаза и говорила тихим, еле слышным голосом. Казалось, еще немного, и она упадет в обморок. – Мы хотели позвать ее с нами на гору Халла.

– Зачем? – спросила я.

– Моя… – Она моргнула, как будто все никак не могла поверить в то, что говорила. – Там моя сестра… Ее нашли… Она погибла.

Холодок пробежал у меня по спине. Мертвая девушка где-то там, на горе Халла – в бескрайней дикой местности, где так легко потеряться навсегда. Именно туда отправился отец, но так и не вернулся назад.

Я взглянула в сторону горы, и сердце заколотилось у меня в груди. Там в тумане пряталась тайна, нечто, что могло бы объяснить связь между похищением девушек и загадочной смертью. Если я смогу понять, что случилось с последней жертвой, может, мне откроется и все остальное.

– Сейчас позову шаманку, – сказала я.

Я повернулась к хижине и столкнулась лицом к лицу с сестрой. Лохмотья она сменила на белый конопляный ханбок, а в руках сжимала шаманскую погремушку для обращения к миру духов. Костяшки ее пальцев побелели от напряжения.

Мэволь прошла мимо, словно меня и не было, прямо к столпившимся перед воротами людям. Все они были на голову или две выше ее.

– Шаманка Ногён рано легла сегодня, – объяснила Мэволь. – Пусть отдохнет. Я пойду вместо нее.

– Пойдемте скорее, – крикнул кто-то из толпы, – пока гроза не началась!

Мэволь пошла за ними. Меня никто не пригласил, но я и не ждала приглашения: я направилась следом.

Мы шли сквозь тьму и свистящий ветер по бесплодной земле, покрытой камнями и редкой травой. Примерно через час или больше мы дошли до места, где тропа ускользала куда-то вглубь, на гору.

Крестьянин, который шел впереди с факелом в руке, протянул руку.

– Сюда!

Мы с Мэволь переглянулись. В тот миг, как мы ступили под сень деревьев, лес словно очнулся, будто огонь факелов разбудил его. Он скрипел и шумел, деревья раскачивались в разные стороны. Множество вопросов теснилось у меня в голове.

– Кто нашел ее? – спросила я у сестры погибшей девушки. Ее звали Ко Исыл – я слышала, как кто-то окликнул ее так, – и на вид ей было лет двадцать, а может быть, и больше. – И когда?

Исыл заговорила куда-то вниз, словно обращалась к подолу моего ханбока. Я еле расслышала ее, так тихо и нервно она говорила.

– Крестьянин по имени Чхул пошел на гору нарубить дров и нашел ее, господин.

– А когда? – снова спросила я и подошла чуть ближе, чтобы расслышать, что она пробормочет в ответ.

Исыл отвернулась и с мольбой взглянула на мою сестру. Ей явно было неловко, она вся раскраснелась от смущения, и тогда я вспомнила, как я одета. Я же нарядилась в молодого дворянина. Эта маскировка защищала меня во время путешествия, но воздвигла стену между мной и Исыл. Я отошла немного в сторону, чтобы девушка успокоилась, и заметила, как постепенно расслабились ее напряженные плечи.

Наконец, Исыл ответила:

– Кажется, он сказал, что это было вечером. На закате он нашел… нашел мою сестру Хёнок.

– В каком состоянии было ее тело?

– Он слишком испугался, чтобы подойти к ней близко и рассмотреть ее, просто побежал сразу к моей матери рассказать обо всем. – В голосе девушки звучали слезы. – Хёнок было всего четырнадцать. Поверить не могу, что она умерла.

И тут все остановились. Я встала на цыпочки и вгляделась в темноту. Что там впереди? Но передо мной были только спины. Потом послышался чей-то шепот, бормотание, и тут кто-то пронзительно крикнул:

– Хёнок-а!

Я ускорилась, Мэволь поспешила за мной. Вскоре мы настигли толпу, люди перед нами теснились и вытягивали шеи, чтобы рассмотреть хоть что-нибудь. Сквозь стену спин я разглядела скалистый крутой обрыв, на самом краю которого лежала женская туфелька.

Страшное предчувствие всколыхнулось в моей груди. Только тот, кто бежит без оглядки, спасая свою жизнь, может потерять туфлю и не вернуться за ней.

Я отодвинула стоявших передо мной людей и смогла наконец все разглядеть. Склон спускался вниз примерно на тридцать шагов, у его подножья виднелись острые камни. И там, среди камней, лицом вверх лежала бледная девушка, ноги которой были вывернуты под странным углом.

Женщина позади меня продолжала кричать:

– Хёнок-а! Хёнок-а! – Горе, звучавшее в этом крике, было таким острым, что мне казалось, будто меня режут ножом. – Вставай! Я здесь! Мама пришла за тобой!

Но Хёнок не двигалась.

Я взяла факел из рук крестьянина и, хватаясь за ветви деревьев и выступающие из земли корни, заскользила вниз по склону. Спустившись вниз, я перелезла через камни и остановилась у тела девушки. Желудок скрутило, и я еле устояла на ногах, когда заглянула ей в лицо. Совсем еще девчонка, младше меня, губы ее были слегка приоткрыты, а глаза широко распахнуты – она будто смотрела сквозь ветви деревьев на брызги звезд, расплескавшихся по небу.

– Хёнок, – шепотом окликнула я ее по имени, которым звала ее мать. – Хёнок-а, ты слышишь меня?

Она не моргала.

Во рту у меня пересохло, язык прилип к нёбу. Я не стояла так близко к покойнику с тех пор, как умерла мама. Маму я обнимала, пока она не стала совсем холодной. Окончательность и бесповоротность смерти… пугала меня.

– Поговорите с ней, – прошептал кто-то. Я не сразу поняла, что крестьяне обращаются к моей сестре. – Госпожа Мэволь, поговорите с ее духом. Она хочет что-нибудь сказать нам? Это был несчастный случай?

Мэволь казалась бледной и испуганной. Раньше ей не доводилось видеть покойников. Мама умерла, рожая братика, который тоже родился мертвым, и Мэволь к ней не пустили.

– Госпожа Мэволь?

Поддавшись требованиям крестьян, Мэволь подняла глаза к небу и потрясла погремушкой. Жуткий, резкий, лязгающий звук раздался в ночи. Она запела что-то тихо-тихо, моля дух Хёнок ответить ей. Затем Мэволь повернулась левее, подставляя ухо кому-то невидимому, словно слушала, что он ей нашептывает.

– Я чувствую ее, – сказала сестра. – Она очень сердита и полна хана ^[12]. Она жаждет справедливости.

«Ну конечно, дух Хёнок сердится, – подумала я. – Кто бы не разозлился, если бы его жизнь оборвалась так рано».

Я старалась не слушать, что говорит Мэволь, и вспомнить то, чему научил меня отец.

Что бы он сделал, будь он здесь? Другие полицейские обычно строили расследование на догадках, искали доказательства, подтверждающие их предположения, отец же обращал внимание на всякую ерунду, мелкие детали, и именно они помогали ему раскрыть преступление. Медленно поворачиваясь на месте слева направо, он внимательно осматривал место преступления и записывал каждую мелочь в черный блокнот.

Я не взяла с собой ничего, на чем можно было писать, поэтому попыталась запечатлеть все увиденное на чистых листках своей памяти: туфелька над обрывом, дорожка тянущейся вниз примятой травы – вероятно, здесь Хёнок скатилась вниз.

Я повернулась, чтобы спросить Исыл, когда она в последний раз видела сестру живой, но не нашла ее среди спустившихся и обступивших меня крестьян. Пока я вглядывалась в толпу, кое-что странное привлекло мое внимание. Среди деревьев мелькнул огонек, будто светлячок мигнул в ночи, а потом исчез.

– Кто этот юноша? – вдруг спросил мужской голос. Один из крестьян ткнул в меня пальцем, возможно, отец Хёнок или дядя. – Кто его привел?

– Я приехал с материка, – ответила я и взглянула на Мэволь в надежде, что она мне подыграет. – Я хочу отыскать своего дядю, детектива Мина.

Некоторые из крестьян уставились на меня так, будто у меня выросла лишняя пара глаз, но остальные не подали виду, что чем-то удивлены. «Держись прямей, – приказала я себе, почувствовав на лбу капельки пота. – Не опускай глаза».

– Нам не нужна помощь. Чужакам мы не верим!

Крестьяне одобрительно заворчали. Хмуро и враждебно они уставились на меня. Чужак, да еще и дворянин. Моя маскировка в этой деревне полностью провалилась. Мне нужно было вытянуть из них самые сокровенные секреты, но люди не рассказывают секретов тем, кто может им навредить. Мне стоило одеться по-другому, выглядеть слабой и уязвимой.

– По мне так любая помощь хороша, – сказал вдруг кто-то в толпе. – Нужно найти чудовище, которое крадет наших девочек.

Поднялся шум, крестьяне заспорили между собой, а я попыталась снова сосредоточиться и вспомнить, как бы поступил на моем месте отец. Осмотрев место преступления, он обычно переходил к осмотру тела.

Я присела на корточки перед телом Хёнок. Ей было не больше четырнадцати зим. Блузка чогори ^[13] и длинная юбка – вот и вся ее одежда. На белой ткани были очень заметны бесчисленные маленькие прорехи. Скорее всего, девушка бежала через лес, натыкаясь на острые ветви, вся испачкалась и поранилась.

Но тут я заметила еще кое-что. Под тонким слоем листьев, прямо у ее запястья, лежала веревка.

«Смотри внимательно, думай. Главное, верно понять то, что видишь. – Отец будто бы склонился рядом со мной и тоже разглядывал бездыханное тело девушки. – Нельзя допустить ошибку, она может оказаться смертельной».

Я закатала рукава блузки Хёнок. На обоих ее запястьях остались ссадины. Взглянула на ноги девушки: длинная юбка слегка задралась, обнажив лодыжки с такими же отметинами. Но веревка рядом с телом была только одна, и ее длины вряд ли хватило бы, чтобы связать и запястья, и лодыжки одновременно.

Свет от огня упал на лицо Хёнок: ко мне подошел незнакомый молодой человек с факелом в руках. Он был одет как дворянин – в шелковое зеленое пальто, но его подол и воротник выглядели довольно изношенными и рваными, будто он десять лет подряд носил одну и ту же одежду. На вид ему было не больше двадцати пяти.

– Вы что-нибудь нашли? – спросил он.

Он как будто и правда хотел узнать, что я думаю, поэтому я ответила:

– Посмотрите на ее запястья. Кто-то связывал их, и лодыжки тоже. Но веревка только одна, ее перерезали ножом. Где вторая веревка, непонятно…

Незнакомец присел на корточки рядом с телом Хёнок. Он поднес факел слишком близко к моему лицу, и я, отшатнувшись, поднялась на ноги. Зачем он щупает ее, сжимает ей руки и ноги? А теперь в задумчивости теребит короткую черную бородку. О чем он думает?

– Посмотрите, – сказал незнакомец и осветил факелом фиолетовую полосу на руке девушки. – Здесь скопилась кровь. Видите, я нажимаю на это место, но цвет не уходит. Руки и ноги тоже окоченели, значит, она умерла днем.

Я недоуменно уставилась на него. Как он это понял?

В ответ он пристально взглянул на меня. Точеные черты лица, темные брови, глубоко посаженные умные глаза. Легкая улыбка тронула уголки его губ.

– Вы чем-то озадачены, юноша?

– Простите, но кто вы такой? – спросила я.

– Можете обращаться ко мне «ученый Ю».

– Скорее бывший ученый, – пробормотал кто-то в толпе. – А теперь алкоголик, смутьян, играет на деньги или спит весь день.

– Сколько бы я ни пил, знаний моих у меня не отнять, – ухмыльнулся Ю. Он провел пальцем по краю своей высокой и пыльной черной шляпы и сдвинул ее чуть-чуть набок, как делают пьяницы. – Я врач в третьем поколении.

Я собиралась вновь осмотреть тело, но остановилась. Меня оглушила внезапная тишина – Мэволь больше не трещала погремушкой. Я подняла голову и увидела, что сестра, широко распахнув глаза, в ужасе смотрит в сторону темного леса.

Туман вновь опустился перед моим взором. Что это – галлюцинация или воспоминание? Я будто перенеслась на пять лет назад, десятилетняя сестренка в ужасе смотрит в сторону темного леса и все шепчет и шепчет: «Осютта».

Я почувствовала острую боль в затылке. Десятилетняя сестра вновь стояла передо мной и повторяла те же слова. Вот что они значили: «Оно здесь».

– Что? – Я крепче сжала факел. – Что ты видишь?

– Зло.

Тело унесли на деревянных носилках, все разошлись кто куда, поискать свидетелей или подозреваемых. На месте преступления остались только мы с Мэволь, да еще ученый Ю, который с трудом сдерживал волнение. Он, казалось, был искренне рад помочь мне в тайном расследовании, и я была очень благодарна ему за это. Мне не хотелось оставаться в лесу наедине с сестрой. Она так пугала меня: загадочный взгляд, дрожащая погремушка.

– Вот там, – я указала в сторону леса, – там, среди ветвей, чуть раньше я видела, как мелькнул огонек.

Я прекрасно понимала, что одной мне в лес идти нельзя, обратно дорогу к хижине я не найду. Заблужусь снова, как пять лет назад. Я дружелюбно улыбнулась ученому Ю и сказала:

– Хотите, пойдем вместе? Может быть, нам удастся понять, что произошло с жертвой.

– Конечно, я пойду с вами, – махнул он рукой в ответ. – Надо же кому-то за вами присмотреть.

Присмотреть? Похоже, он считает меня желторотым юнцом, ничего не понимающим в жизни. И все же он понятия не имеет, кто я на самом деле, и моя тайна наверняка потяжелей всех его секретов. Я подняла факел и шагнула вперед, но потом вдруг вспомнила о сестре, которая тихо стояла где-то позади.

– Хочешь, возвращайся домой, – предложила ей я.

Не проронив ни слова, Мэволь прошествовала мимо меня в лес – туда, куда собиралась я сама. Я прикусила язык, и вместе с ученым Ю мы пошли вслед за ней, туда, в лесную глушь.

Ветки хрустели под ногами, будто мы шли по чьим-то костям.

Туманный воздух пах мхом и росой.

Где-то рядом послышался стук копыт. Кто это? Лошади? Крестьяне? Мы остановились. Мимо нас в голубовато-сером тумане, окрашенном мерцающим оранжевым светом факелов, промелькнули тени каких-то животных. Стадо косуль, спустившихся с горы. Они растворились в тумане, и ученый Ю решился первым нарушить молчание.

– Значит, вы ищете детектива Мина? – спросил он. – Я был с ним знаком.

Я почувствовала, как бешено колотится мое сердце. Призрачный образ отца замаячил перед глазами, отражение, мерцающее на поверхности чужой памяти. Изо всех сил я постаралась унять волнение и спросила спокойным голосом:

– Вы знаете моего от… детектива Мина?

– Он расспрашивал людей о пропавших девочках, а также о самоубийстве Сохён.

Сохён! Так звали женщину, погибшую в лесу на горе Халла в тот же день, когда отец нашел нас с Мэволь в лесу.

– Что вы о ней знаете? – спросила я.

– То же, что и все, – ответил он. – Она работала в деревне Новон, продавала корзинки и овощи, которые сама же и выращивала. Семьи у нее здесь не было, хотя многие утверждали, что говор у нее был, как у местной, так что, скорее всего, она была уроженкой нашего острова.

– Какой она была? – все допытывалась я.

– Семь лет назад она появилась здесь вся в синяках и в лохмотьях. Сам я ее никогда не встречал, я приехал на Чеджу только полтора года назад. Но крестьяне рассказывали, что до сих пор помнят ее затравленный испуганный взгляд – таких испуганных глаз они никогда раньше не видели. Потом пошел слух, что она была из тех девушек, которых отправляли в другое государство в качестве дани, и что она сбежала из империи Мин.

Королевство, в котором ее отдали бы вельможам Мина, столь похожим на мужчин Чосона… Что ж, эта история меня совсем не удивляла.

– Обычно такие девушки не возвращаются домой, они предпочитают свести счеты с жизнью, – продолжал Ю. – Но Сохён выбрала жизнь. Возможно, она решила, что, если приедет в деревню, где ее никто не знает, ей удастся прожить обычную жизнь.

– Но план ее провалился, – догадалась я.

– Да. С тех пор как все узнали, что она не обычная девушка, отношение к ней изменилось. Хотя она ведь могла остаться нетронутой, девственницей – возможно, ей удалось вовремя сбежать из Минского Китая. Но все равно крестьяне начали избегать ее как чумы. Те два года, что она провела здесь, она прожила в одиночестве, совсем тихо.

Голос ученого дрогнул, он быстро опустил глаза, но я успела заметить, что они наполнились слезами.

– Это все, что вы знаете? – спросила я. – Кто-нибудь мог желать ей зла?

Ю нахмурился, и на какой-то миг из пьяного шута он превратился в серьезного ученого.

– Как я уже сказал, жила она очень тихо, но всякий раз, когда кто-то пытался сблизиться с ней, кричала, что среди нас живет чудовище. Наверное, она чего-то боялась. С каждой луной она худела все больше и больше и перед самой смертью стала худая, как кость.

– Откуда вы все это знаете? Вы же здесь только полтора года?

– Ее хорошо помнят в деревне, – ответил ученый. – А я запомнил все, что мне рассказали. Некоторые верят, что ее дух похищает их дочерей из мести.

Неудивительно, что крестьяне придумали такую легенду. Люди так суеверны.

– А как вы считаете, что случилось с Сохён? – спросила я.

Он окинул меня долгим насмешливым взглядом.

– Мне бы не хотелось фантазировать на эту тему, а вам?

Разговор не клеился, мы молча карабкались вверх, цепляясь за стволы деревьев и выступающие из земли камни, но я не могла перестать думать о Сохён. Я шла автоматически, словно в каком-то трансе, одна нога, вторая нога, одна – вторая, одна – вторая.

Вот, значит, кем она была. Девушкой, предназначенной в дань захватчикам.

С ней случился мой самый страшный кошмар.

Родители постоянно прятали нас с Мэволь от посторонних глаз, даже соседи ничего о нас не знали. Мама и папа пугали нас рассказами о солдатах, которые связывают кричащих и рыдающих девушек и уводят их с собой. Потом их грузят на корабли и увозят куда-то далеко-далеко, в неведомое королевство. Все это делалось по приказу Сюаньдэ – императора династии Мин. Довольно долго я считала эти истории просто страшными сказками, пугалками для маленьких непослушных девчонок. Пока однажды служанка не прибежала к нам с криками.

– Спрячьте дочерей! – приказала она маме. – Да получше, чтобы их никто не нашел.

Мать успела только спросить, что случилось, и тут, в мерцающем свете факелов, мы увидели во дворе перед нашим домом отряд солдат. Командовал ими кровожадный на вид мужчина, эмиссар, прибывший на Чеджу, чтобы отбирать у родителей их юных невинных дочерей. Вероятно, кто-то рассказал ему, что у отца две красивые дочери, и вот он пришел к нам, чтобы выбрать одну из нас и забрать ее с собой, как дань императору.