В памяти Кона почему-то возник образ леди Анны Пекуорт. Возможно, святой ее не назовешь, но она была нежна, добра, высоконравственна и занималась благотворительностью, в частности вопросами школьного образования и помощи престарелым. Похоже, именно на этой девушке он женится. За последние два месяца он уделял ей достаточно внимания, чтобы дать повод надеяться…

Вовремя прервав течение его мыслей, в столовую вошли на сей раз сразу две служанки с тяжелыми подносами. Среди них не было той девицы, которая видела его голым. Одна, бедняжка, действительно походила на скелетик, а другую, чуть постарше, он уже видел ночью.

– Что-нибудь еще, милорд? – спросила та, что постарше.

Кон окинул взглядом изобилие пищи на столе.

– Нет, благодарю. Думаю, нам хватит и этого.

Служанки ушли, Кон и Рейс обменялись улыбками.

– Таким количеством еды можно накормить целый полк, – заметил секретарь, накладывая в тарелку добрую порцию ветчины и несколько яиц.

Кон тоже подцепил вилкой кусок говядины.

– Наверное, они стараются произвести на нас хорошее впечатление.

– Если так, то им это удается, – сказал Рейс, щедро намазывая маслом кусок хлеба. – Итак, за кого бы вышла замуж мудрая женщина?

– За доброго порядочного мужчину. Почему мы все время возвращаемся к вопросу о женщинах?

– Полагаю, это имеет отношение к твоему ангелочку – Сьюзен.

Кон вскинул на него глаза:

– С чего ты взял?

– Можешь, конечно, приказать мне заткнуться, но только не притворяйся, что между вами ничего нет.

– Вот уж кого ангелочком не назовешь! Прошлой ночью она была на мысу и наблюдала за разгрузкой контрабандистского судна.

– Какая прелесть! – усмехнулся Рейс, подбирая с тарелки яичный желток кусочком хлеба. – А что касается внешности, то разве ты не заметил, как она похожа на одного из ангелов эпохи Ренессанса? Она совершенно бесплотна, как и положено ангелу, и не просто красива, а как будто соткана из воздуха и света.

– Уверяю, ты ошибаешься. Сьюзен Карслейк – стопроцентная женщина из плоти и крови.

Кон тут же пожалел о сказанном и подумал, не прикончить ли Рейса немедленно.

Тот словно почувствовал его настрой и сменил тему:

– Итак, какие планы на сегодня?

– Я хочу осмотреть весь дом, а ты займись бумагами старого графа. Чем раньше я удостоверюсь, что здесь все в порядке, тем скорее уеду отсюда, но было бы неплохо обнаружить, скажем, утечку средств или что-нибудь в этом роде.

– А как насчет контрабандистов?

– Мне было бы любопытно узнать, как к ним относится граф, а в остальном мы обычно смотрим на все это сквозь пальцы, – Кон заметил, что Рейса это несколько удивило. – Знаешь, контрабанда здесь такая же неотъемлемая часть жизни, как море. Если я начну с ней бороться, люди будут голодать. Да к тому же, если ссылать каждого контрабандиста в Австралию, на побережье никого не останется. Когда случится, скажем, убийство, грабеж или что-нибудь в этом роде, мне придется принять меры, но в остальном это так же бесполезно, как пытаться избавиться от муравьев.

– Понятно, – сказал Рейс, но вид у него был удивленный.

Дербишир, откуда он был родом, расположенный далеко от моря, ни о какой контрабанде, конечно, понятия не имел, а Кон вырос в Суссексе. Не на побережье, конечно, но и не особенно от него далеко, чтобы не понимать проблему, связанную с контрабандой.

– Начни с кабинета, который расположен рядом с библиотекой. Скоро должен прийти управляющий, он и посвятит тебя во все детали. Мне нужен полный отчет обо всем, что здесь делалось, за год. Особенно тщательно проверь счета.

Рейс издал стон:

– Ты лишаешь меня моих маленьких радостей. Знаешь, как я люблю прикинуться страдальцем! Если бы я подозревал, что так обожаю копаться в гроссбухах, нашел бы себе какую-нибудь чистую, спокойную работу в Лондоне, вместо того чтобы по колено в грязи тянуть солдатскую лямку.

– Помоги, Господь, Лондону, – сказал Кон, наблюдая, как Рейс поглощает вторую порцию еды, и удивляясь, куда у него все это помещается. – Как долго может продлиться твоя странная любовь к канцелярской работе?

– Пока ты мне не наскучишь.

– А этого еще не произошло? Я же страшный зануда.

Рейс рассмеялся, прикрыв рот салфеткой:

– Не говори так! Ты меня убьешь!

Кон откинулся на спинку стула, усмехнувшись:

– Ну как же! Я притащил тебя в эту глухомань, поселил в похожем на тюрьму доме…

– Где имеется даже камера пыток, – добавил Рейс. – И целая куча неразобранных бумаг.

Кон какое-то время внимательно рассматривал изящно изогнутую ручку кофейной чашки, потом сказал:

– А ты сам-то случайно не играешь роль ангела? Ангела-хранителя?

Рейс с самым наивным видом взглянул на него:

– Который охраняет тебя – от чего?

Кон хотел было ответить, но потом покачал головой:

– Очень умно, но я не собираюсь перечислять возможные ответы.

Рейс бросил салфетку на стол, а вместе с ней, кажется, и свое игривое настроение.

– Ты был офицером, которым я восхищался, и остался человеком, которым я восхищаюсь до сих пор. Но на Пиренейском полуострове это был и другой офицер, и другой человек. Если в моих силах помочь тебе обрести себя в мирной жизни, я готов.

Кон не знал, что ему на это ответить.

– А я-то думал, что тебе просто нужна работа.

– И это тоже не повредит.

– Ну вот, ты опять начинаешь… – Кон хотел было обратить все в шутку, но передумал и решил ответить честно. – Не уверен, что капитан Сомерфорд на Пиренейском полуострове был лучше, чем граф Уайверн сейчас, но каким бы он ни был, его больше не существует. И если поскоблить его сухую оболочку, можно обнаружить всего лишь пыль.

– Или бабочку.

– Бабочку? – рассмеялся Кон.

– Вот видишь, я заставил тебя смеяться, – улыбнулся Рейс.

– Смеяться можно по-разному. Война иногда делает человека черствым и бессердечным, но, оказывается, можно жить и без сердца.

– Лорд Дариус мертв, Кон.

Черт побери, когда он успел распустить нюни и дать Рейсу почуять что-то неладное относительно Дара?

– Это ли не проблема? Да, он мертв. Я горюю, а горе плохо сочетается со смехом.

– Иногда бывает и по-другому. Хотя горе ли это на самом деле? А может, это чувство вины?

– Мне не в чем себя винить. Дар сыграл свою роль в битве при Ватерлоо и подобно многим другим погиб.

– Вот именно.

– Ради бога, Рейс, скажи, к чему ты клонишь? Почему ты сыплешь соль на незажившую рану?

– Не знаю. Наверное, на меня так действует этот дом. Мне почему-то здесь тревожно.

– Вот и я чувствую себя так же. Именно поэтому хочу поскорее покончить с делами, оставить имение в надежных руках и вернуться в здоровую атмосферу Суссекса. Могу ли я надеяться, что ты все-таки займешься своей работой?

Рейс хоть и скривился, но все же встал из-за стола, выпалив:

– Да, мой господин! Уже бегу, ваша светлость!

Подавив желание схватить Рейса за горло, Кон проводил его в кабинет, где хранились амбарные книги и другие хозяйственные документы. Ему было не до веселья. Упоминание о Дариусе Дебенхейме вернуло чувство вины.

Дар был его старым другом, одним из «балбесов» и сугубо гражданским человеком. Коннот должен был найти способ помешать ему записаться добровольцем в армию, а когда тот благодаря родственным связям все-таки получил место курьера, уделить ему и его подготовке больше внимания. По крайней мере не спускать с него глаз, хотя одному дьяволу известно, каким образом это можно было осуществить, если Коннот безвылазно находился в расположении полка, а Дариус мотался во всех возможных направлениях.

Но последний долг он обязан был непременно исполнить – найти тело друга и достойно похоронить.

При трезвом размышлении Кон понял бы, что ему не в чем себя винить, но в том-то и дело, что за последнее время он разучился мыслить адекватно. Дариус стал для него неким символом всех смертей и страданий, которые были связаны с Ватерлоо и до сих пор отбрасывали темную тень на все остальное.

Он распахнул дверь. Для замка кабинет выглядел относительно неплохо: стены занимали аккуратные полки и стеллажи, посредине стоял массивный дубовый стол. Резьба, украшавшая стол, не была рассчитана на пристальное изучение, но Рейс, разумеется, первым делом присел на корточки, чтобы ее разглядеть, и через мгновение тишину разорвал его хохот. Потолок в комнате представлял собой изображение преисподней и мучающихся грешников.

– Тот, кто заказывал отделку этой комнаты, – сказал Рейс, поглядывая на потолок, – явно не любил канцелярскую работу. Кстати, я вспомнил, что ты еще не показал мне камеру пыток.

– Пожалуй, я доставлю тебе это удовольствие в качестве вознаграждения за хорошо выполненную работу.

– Ладно. С чего начинать?

Кон окинул взглядом кабинет, который казался ему сейчас подобием камеры пыток.

– Просмотри все бумаги, попытайся осмыслить все, что здесь происходило; может, обнаружишь сомнительные делишки или отклонения от нормы.

Кон считал, что справиться с такой задачей – это все равно что выполнить приказ форсировать реку, проползти по болоту и взять высоту, на которой окопалась вражеская артиллерия, но Рейс улыбнулся и сказал:

– Как скажете, ваша светлость!

Когда Кон уходил, Рейс уже сбросил сюртук и зарылся в ящике письменного стола.

Коннот покачал головой и вернулся в столовую.

Итак, Ватерлоо надолго погрузило его в мрачное состояние духа. Неудивительно для человека, пережившего эту кровавую бойню, гибель многих друзей и товарищей по оружию! Кроме того, еще предстоит разговор со Сьюзен.

Кон позвонил в колокольчик и, когда появилась похожая на скелет служанка, которую звали Ада Сплинт, приказал ей позвать миссис Карслейк. В ожидании Сьюзен он налил себе превосходного качества чаю, приобретенного наверняка контрабандой, и мысленно выработал линию поведения.

Во-первых, он будет обращаться с ней как с экономкой. Она сама выбрала для себя эту роль. Она, несомненно, планировала уйти до того, как он явится, но теперь, коль уж он прибыл неожиданно, ей придется потерпеть. Во-вторых, он должен выяснить, каковы ее планы.

К сожалению, она явно не имеет намерения соблазнить его. Для этого ни к чему рядиться экономкой и одеваться как монашка, хотя, по правде говоря, он подозревал, что она способна соблазнить его даже в лохмотьях…

Э-э, нет! Он запретил своим мыслям принимать это направление.

В-третьих, он не должен никогда и ни при каких обстоятельствах называть ее по имени.

Сделав глоток остывшего чая, он вдруг задумался, почему она решила взять на себя обязанности экономки. Это, несомненно, как-то связано с контрабандой. Разумеется, шайка контрабандистов пользовалась лошадьми из конюшен имения и подвалами замка для хранения товаров. Не в этом ли все дело? Может, она просто охраняет территорию, на которой действуют контрабандисты?

В этот момент в дверях появилась Сьюзен в своем сером с белым фартуком одеянии. Лицо ее было непроницаемым.

Она что-то скрывает.

Вздернув подбородок, Сьюзен сделала книксен, но в глазах ее не было и тени подобострастия.

Глава 7

В задумчивости глядя на Сьюзен, Коннот понимал, как прав Рейс: она и правда походила на ангела с изящно изогнутыми губками, нежным овалом лица и лучистыми глазами под безупречными дугами бровей. Рейс, если бы увидел ее тогда, одиннадцать лет назад, когда золотисто-каштановые волосы красивыми волнами свободно рассыпались по плечам и спине, наверное, и вовсе принял бы ее за небесное создание.

– Вы меня звали, милорд?

Сомерфорд приказал себе не расслабляться, сохранять деловой вид и жестом указал на стул справа:

– Садитесь, миссис Карслейк. Нам нужно о многом поговорить.

Сьюзен осторожно опустилась на краешек стула.

– А теперь расскажите-ка мне, миссис Карслейк, как здесь велось хозяйство после смерти последнего графа.

Он заметил, что она с облегчением вздохнула: видимо, ожидала других вопросов. Каких?

– Как вам хорошо известно, что шестой граф скончался скоропостижно, милорд.

– Проводилось ли расследование после его смерти?

Сьюзен спросила, искренне удивившись:

– Вы думаете, в этом была необходимость? Он постоянно экспериментировал с какими-то веществами.

– Вот именно. Какой-нибудь доброжелатель мог добавить туда ядовитую травку.

– Но кому это нужно? Гости у него бывали редко, да и тех он никогда не приглашал в свой рабочий кабинет, как он его называл. К тому же от его смерти никто не выигрывал, кроме вас, милорд.

– Не выигрывал, говорите? А этот дом, земля вокруг, пусть даже населенная контрабандистами?

– И титул.

– У меня был титул, хотя в наши дни уже не придают такого уж значения высоким титулам.

Это был удар ниже пояса, и он сразу же пожалел об этом, и не потому, что явно задел ее (она вздрогнула), а потому, что выдал себя с головой, показал, что не забыл, что ему небезразлично.

Она быстро взяла себя в руки и с издевкой спросила:

– Как же, как же! Вы ведь были виконтом Эмли, не так ли, милорд?

– Да. И, уверяю вас, был вполне доволен своим титулом. Что касается других подозреваемых, то многие скрывают свои желания и обиды.

Она удивленно чуть приподняла брови, но, возможно, потому, что была просто озадачена, а не виновата.

– Когда он готовил свои снадобья и потом пил, при этом всегда присутствовал его камердинер, который служил у него на протяжении тридцати лет. Возможно, один из ингредиентов оказался не таким, как следует, но у поставщиков не было причины желать ему смерти: они потеряли бы постоянного и щедрого клиента.

Кажется, она не пыталась ничего скрывать. Он и сам не понимал, почему так упорствует. Мало ему проблем, так еще решил на пустом месте попытаться сотворить дело об убийстве.

– Ладно. Что происходило после его смерти, миссис Карслейк? Вы ведь были его помощницей?

Она сидела в несвойственной ей неподвижной позе, сложив на коленях руки, и в своем серо-белом одеянии казалась почти бесцветной. Кону пришлось сосредоточиться, чтобы увидеть, что губы у нее розовые, глаза зеленовато-карие, а несколько прядей, выбившихся из-под чепца, великолепного золотисто-каштанового цвета. Насколько он помнил, она всегда была полна энергии, и вчера, несмотря на ночную тьму и темную одежду, именно такой ему и показалась.

Не-е-ет, Сьюзен что-то затевает. Мысли у него путались, но он постарался привести их в порядок. Ее работа здесь – вот что они обсуждают.

– А после смерти графа вы стали экономкой?

– Да, милорд.

– Почему?

Она не вздрогнула, не уклонилась от ответа:

– Граф оставил миссис Лейн по завещанию ежегодную ренту, и она решила удалиться на покой. Ей уже было за семьдесят, милорд, и у нее болели суставы, но она не хотела уходить, пока не найдет человека, который занимался бы вместо нее хозяйством имения. Вот я и согласилась занять это место на временной основе. Теперь вы, наверное, найдете экономку, которая будет вас устраивать.

– Ваши дядя и тетя не возражали, когда вы согласились занять этот пост?

Она чуть заметно приподняла брови:

– Я уже не девочка, милорд, а поскольку не замужем, мне нужно работать, самой зарабатывать деньги. Дядя с тетей очень щедры, но не могу же я всю жизнь жить за их счет.

– Как же, как же, помню, вы всегда были чрезвычайно честолюбивы.

Еще один удар ниже пояса. Увидев, как она побледнела, он чуть было не принялся извиняться, но в то же время какая-то темная часть его натуры жаждала увидеть, как она дрогнет и начнет оправдываться.

– Разве отец вас не обеспечил?

– Конечно, кое-какую недвижимость он для меня приобрел, милорд, и она приносит небольшой доход.

– И тем не менее вы, леди, работаете экономкой здесь.

– Так сложилась жизнь, милорд.

– Вам следовало бы выйти замуж.

– Возможно, но я не получила ни одного предложения, которое могло бы мне подойти, милорд.

– Надеялись получить предложение от графа Уайверна, не так ли?

Она взглянула на него скорее с досадой, чем с возмущением, словно этот вопрос не заслуживал внимания.

Понятно. Сосредоточившись на собственных чувствах, он упустил из виду другие обстоятельства. Ведь если бы здесь, на ее месте, появился кто-то посторонний, это оказалось бы крайне неудобно для контрабандистов. Разумнее всего иметь на таком посту кого-нибудь из местных или даже родственников, симпатизирующих контрабандистам.

Но почему именно Сьюзен? Трудно поверить, чтобы на побережье не нашлось других женщин, способных управлять хозяйством, пусть даже в таком большом доме. Возможно, причина в том, что новым капитаном Дрейком стал кто-то из ее близких? Прошлой ночью Сьюзен находилась там, где, даже будучи дочерью старого предводителя шайки, находиться не должна была.

А что, если она любовница нового капитана Дрейка? Тогда другое дело. Неудивительно, если она пошла по стопам своей матери: связалась с главарем контрабандистов и ради него взяла на себя роль экономки.

Это было самое разумное объяснение из всех, что приходили ему в голову, и Кон, еще не зная, так ли это, уже хотел убить этого человека или по меньшей мере схватить и отправить вслед за Мельхиседеком Клистом на каторгу. Уж он постарается!

По некотором размышлении Коннот решил, что, пожалуй, не стоит устраивать разборки из-за женщины. Выждав мгновение, чтобы взять себя в руки, он спросил:

– Вы готовы остаться здесь до тех пор, пока я не приму окончательное решение относительно имения, миссис Карслейк?

Он думал, что получит отказ, но она сказала:

– Разумеется, если это не займет много времени. Я уже подумываю подыскать себе замену.

– Отлично! Но искать опытную экономку нет необходимости: я не имею намерения здесь жить. У меня дом в другом месте, и моей семье там гораздо удобнее.

– Семье? – воскликнула Сьюзен, мучительно краснея и пряча испуганные глаза.

Кон торжествовал: наконец-то удалось задеть ее за живое! Господь милосердный, неужели она все-таки и впрямь надеется обворожить его? Ну пусть попытается!

Ему очень хотелось сказать, что у него есть жена и дети, чтобы увидеть, как кровоточат ее раны, но он опасался, что ложь будет быстро разоблачена.

– Да, матери и двум сестрам вряд ли захочется переселяться сюда, – и тут он вспомнил, что есть еще одно оружие, которым можно воспользоваться: – К тому же моей невесте, леди Анне, здесь точно не понравится.

«Вот так, Сьюзен! У тебя есть соперница, серьезная соперница. Как тебе это нравится?»

С леди Анной он встречался всего несколько раз в Лондоне, потом провел четыре дня в доме ее отца. Ничего еще не было решено, но он подумывал уже сделать ей предложение. Так что сказанное им не было наглой ложью, а леди Анна – слишком хорошее оружие, чтобы не вытащить его из ножен.

Однако Сьюзен уже взяла себя в руки, и только ее округлившиеся глаза доставляли ему некоторое удовольствие.

– Плохо, когда дом стоит пустой, милорд.

– Едва ли найдутся желающие его арендовать.

– Вкусы у людей разные, – заметила с усмешкой Сьюзен. – Кое-кому из гостей графа Уайверна замок очень нравился.

«Ишь ты, она еще и улыбается!» – с уважением подумал Коннот и предложил:

– В таком случае дайте мистеру де Веру список их имен. Можно предоставить им право первого выбора. Я знаю, что когда пустует замок, то страдает хозяйство всей округи. Вы, наверное, подумали о контрабандистах. Да, в настоящее время этот район процветает благодаря им, но война закончилась, армия и флот в состоянии выделить суда и людей для патрулирования побережья, так что для этих шаек настают тяжелые времена. Наверное, это и помогло поймать вашего отца, Мела Клиста.

– Да, но если бы граф хотя бы пальцем пошевелил, чтобы помочь ему, его не сослали бы на каторгу.

– Слава богу, сумасшедший граф хоть раз сделал что-то разумное! Закон есть закон, и его нужно уважать.

Вот! – весьма прозрачный намек, и ей следовало бы догадаться и сделать выводы.

– Если в парламенте есть здравомыслящие люди, – продолжил Коннот, – то пошлины снизят, и контрабанда перестанет быть настолько прибыльным делом, чтобы оправдывать связанный с ней риск. Изменения произойдут, конечно, не сегодня и не завтра, но непременно произойдут. Местным жителям следовало бы вспомнить, что когда-то они занимались земледелием и рыболовством, а не контрабандой.

– Мы этого не забывали ни на мгновение, – возразила она тихо.

– Мы?

– Да, люди, проживающие на побережье.

«Речь не о них, – подумал Кон. – Сьюзен имела в виду себя и нового капитана Дрейка, будь он проклят».

Осознав, что пусть и мысленно, но назвал ее по имени, хоть и поклялся себе не допускать этого, Коннот, раздосадованный, вскочил на ноги и запальчиво потребовал:

– А теперь покажите мне дом, миссис Карслейк!

Она грациозно поднялась и предложила следовать за ней по коридору, стены которого были задекорированы под необработанный камень, в сторону кухни.

Здесь его не ждали никакие сюрпризы. Будучи мальчишкой, он облазил все углы и закоулки этого дома. Удивление вызвало лишь помещение вроде малой гостиной с выходом в главный холл, которое было отделано в современном стиле и обставлено мебелью на длинных тонких ножках.

– Это я убедила графа в необходимости иметь хотя бы одну комнату, где можно принимать посетителей с более традиционными вкусами, – сказала Сьюзен спокойно и остановилась так близко, что он почувствовал аромат лаванды. Этот запах ей не подходил. От нее должно пахнуть полевыми цветами, морем и песком.

– Разве у него бывали посетители с традиционными вкусами?

– Время от времени, милорд, заезжали.

– Это меня и настораживает. Возможно, именно этим объясняется оборудование камеры пыток. Знавал я таких случайных визитеров, которых хотелось бы подвесить на цепях.

Он вовсе не хотел, чтобы она восприняла сказанное как шутку, но заметил, что она едва сдерживает смех, поэтому предложил:

– А теперь, пожалуй, осмотрим верхние этажи, особенно комнаты графа.

С непроницаемым выражением лица она повернулась и повела его в указанном направлении.

– Там нет ничего шокирующего, милорд, разве что некоторый беспорядок.

Шагая следом за ней, он заметил, как она пожала плечами, и это движение привлекло внимание к стройной фигуре… которую он видел обнаженной…

«Дыши, черт побери, дыши глубже!» – приказал он себе, поднимаясь следом за ней по широкой центральной лестнице. Ее прямая спина плавно переходила в очаровательную попку, которая оказалась как раз на уровне его глаз. Он торопливо преодолел пару ступеней, чтобы идти рядом с ней и не думать черт знает о чем.

Его мучительно тянуло к ней, как тянет путника к костру холодной ночью в горах. Но огонь обжигает, огонь опасен. Даже обложенный камнями, костер может наделать бед. Он сам видел, как, пытаясь согреться у слишком сильно разгоревшегося костра, люди обжигали руки и ноги.

– Граф никогда не выходил за пределы дома, – ворвался в его размышления ее голос.

– Почему?

– Он страдал боязнью открытых пространств.

– А что, здесь есть чего бояться? – удивился Коннот, для которого опасность концентрировалась внутри дома.

Интересно, смог бы он устоять, если бы Сьюзен вдруг подошла к нему, прижалась, поцеловала и начала сбрасывать с себя одежду?

Вот она остановилась, обернулась…

– Насколько мне известно, никакой реальной опасности для него не существовало, он просто боялся находиться вне стен замка. Он был нездоров психически, хоть это и проявлялось преимущественно в мелочах.

Он такой же ненормальный, как граф, если вообразил, что Сьюзен намерена соблазнить его! Он жестом предложил ей продолжать путь, и вскоре они добрались до апартаментов графа. Она опять отперла какую-то дверь, и они вошли в спальню, хотя комнату, которую он увидел, трудно было назвать таковой. Правда, здесь имелась огромных размеров кровать под выцветшим красным балдахином, местами до дыр изъеденным молью. Кроме того, все помещение было заставлено разномастной мебелью, словно граф не собирался выходить отсюда совсем.

Красные шторы на окнах были опущены, но сквозь дыры в ткани пробивался свет. Когда глаза привыкли к полумраку, он увидел большой обеденный стол с одним стулом, кресло, секретер и огромное количество книжных полок, причем не только размещенных на стенах, но и напольных, вращающихся. Все они были заполнены книгами.

Коннот не сразу решился войти в комнату, причем не только из-за тесноты: в застоявшемся воздухе стоял тяжелый запах плесени и еще чего-то неприятного.

Все свободное пространство было завалено самыми разнообразными предметами, от кнута для верховой езды до странных стеклянных флаконов и чучел животных. Кон заметил два человеческих черепа, причем это были далеко не те аккуратные, чистенькие образцы, которые служат пособиями для занятий по анатомии. Были здесь и другие кости, но, как надеялся Кон, они принадлежали животным. Похоже, некоторые кости представляли собой объедки, оставшиеся после трапез графа.

С абажура затянутой паутиной лампы свисала черная кожистая лапа с когтями, судя по всему, принадлежавшая крокодилу, которого, как искренне надеялся Кон, сумасшедший граф не съел за обедом. Верхняя планка, поддерживавшая балдахин, была украшена бахромой из каких-то непонятных сухих съежившихся предметов. Любопытство заставило его пересечь комнату, чтобы разглядеть их повнимательнее.

– Это высушенные фаллосы, – пояснила Сьюзен. – Столько разновидностей, сколько ему удалось раздобыть. Эта коллекция была его особой гордостью.

Кон осторожно подобрался к окну, раздвинул тяжелые шторы – поднялась туча пыли, на него что-то посыпалось, так что он даже закашлялся, – и, повернувшись к ней, вдруг спросил:

– Ты и впрямь смогла бы лечь с ним в эту кровать?

Сьюзен долго молчала, и на какое-то мгновение ему показалось, что она ответит «да», но девушка сказала:

– Нет, мне это и в голову не приходило. Да и не бывала я здесь, пока не стала экономкой.

Ее ответ не вносил ясности, не объяснял, зачем она стала ею.

– В таком случае почему ты провела здесь столько лет?

– Я уже говорила, что вынуждена работать, а здесь другой работы просто нет. Более того, эта работа меня интересовала. Граф хоть и был сумасшедшим, но его безумие порой интриговало. Подумай сам: многие ли женщины в Англии обладают такими глубокими познаниями относительно фаллосов?

Она искоса взглянула на него, и он едва не расхохотался, но сдержался и, жестом указав на дверь, которая вела в рабочий кабинет, спросил:

– А там что?

– Гардеробная. Теоретически.

* * *

Сьюзен осторожно прокладывала путь сквозь хлам, чтобы открыть дверь. Почему-то, думала она, для того чтобы достичь хотя бы какого-то взаимопонимания с этим человеком, ей всегда приходится преодолевать массу препятствий.

Прошлого не вернуть, но зачем им все время конфликтовать, словно заклятым врагам? Почему бы не установить нейтральные отношения?

Переступив порог гардеробной, она отошла в сторону, пропуская его. К счастью, в этой комнате мебель отсутствовала и шторы на окнах были раздвинуты.

Она наблюдала за его реакцией.

Коннот остановился, уставившись на фигуру, свисавшую с потолка, и, сделав шаг вперед, ткнул пальцем в одну из глубоких ран на теле чучела, из которой торчали стружки.

Сьюзен не могла сдержать улыбки. Вопреки логике, она безмерно гордилась, что война научила его хладнокровию. Вопреки логике, у нее защемило сердце, потому что она все еще любила его, и эта любовь, пока еще тлеющий огонек, угрожала разгореться в пламя.

Несмотря на то что ей все больше и больше хотелось остаться в замке, она понимала, что следует бежать отсюда, пока она не сделала что-нибудь такое, о чем будет сожалеть даже сильнее, чем о содеянном в прошлом.

Он обратил внимание на коллекцию шпаг на стене и, осторожно потрогав клинок одной из них, заметил:

– Не декоративная.

– Он говорил, что в молодости был искусным фехтовальщиком, но кроме боязни открытого пространства у него развился страх перед человеком с оружием, поэтому он фехтовал с этим чучелом, – Сьюзен жестом указала на свисавшее с потолка чучело, ноги которого почти касались пола.

– Что за странное времяпрепровождение!.. И эта римская баня… Как это все сочетается одно с другим?

– Он был буквально одержим чистотой тела и мог плескаться в воде часами, потому-то у него и возникла мысль соорудить ванну побольше. Он считал, что чистоплотность является ключом к долголетию, хорошему здоровью и обзаведению потомством.

– Ну и ну! Этого достаточно, чтобы вызвать у холостяка отвращение к купанию.

Их взгляды на мгновение встретились, и она поняла, что он вспомнил о том, как легкомысленно они рисковали одиннадцать лет назад.

Sie haben die kostenlose Leseprobe beendet. Möchten Sie mehr lesen?