Старик – бухарец
Около пяти часов вечера 8 сентября пароход причалил к берегу в пяти верстах от Казани. Город выглядел изумительно, когда мы ехали по проложенной по лугу между ним и рекой неровной дороге. Даже в сравнении с Нижним он был довольно красив, а его своеобразное расположение и вроде бы старинная татарская башня[137] придавали ему особое очарование. Крепко вцепившись в мчавшиеся дрожки, чтобы не вывалиться, я провожал взглядом Волгу и одновременно украдкой присматривал за телегой, в которой узкоглазый татарин вез наш багаж. Мы остановились в гостинице Рязанова[138] с ее двустворчатыми дверями, псевдо-дамасскими занавесками, диванами во французском стиле и карточным столом. Но для нормального проживания нужно не только это, а беспомощный слуга лишь непрерывно кланялся и пялился на нас. С величайшим трудом, после долгих уговоров, угроз, упреков и призывов нам удалось получить у него тазик и два полотенца. В дальнейшем мы научились обходиться без вещей, которые на Западе служат для поддержания комфорта, здоровья и опрятности, но тогда, в Казани, решили провести experimentum crucis[139], чтобы узнать, какой сервис может предоставить путешественнику русская гостиница.
Сначала мы отправились в дом мануфактурщика, который готовился выехать «за город», в Марасу. Он был очень любезен и велел двум своим слугам сопровождать нас, когда мы пойдем покупать «тарантас», т. е. дорожный экипаж. Потом мы пошли по длинным прямым улицам[140], протянувшимся через весь город, и, удивившись после оживленных Москвы и Нижнего его тишине и отсутствию прохожих, уселись на кремлевском валу. Облака уже заволакивали небо, но луна, почти полная, продолжала сопротивляться темноте, а рассыпанные внизу огни города делали Казань более живой, чем днем. Сидя в потемках, да еще и на валу Казанского кремля, следовало бы молчать, но то ли ночь, то ли вид старинной татарской башни и общее впечатление от города развязали мне язык, и я как-то сам собой стал рассказывать своим спутникам о древней истории, болгарах, финских, славянских и индогерманских миграциях, причем мое красноречие явно превосходило мои познания в этих вопросах.
Казань. – Тарантас. – Сибирский тракт. – Русские ямщики. – Дороги. – Грозящие опасности. – Сибирская каторга. – Пермь.
Как известно, Казань раньше была столицей татарского ханства, обычно называемого Казанским царством. Основал ее примерно в середине XIII в. почти в двенадцати верстах от нынешнего города Батый или один из его сыновей. Старый город был сожжен в 1391 г. великим князем Василием Дмитриевичем[141], а сорок лет спустя здесь поселился хан Золотой Орды, изгнанный из своих владений[142]. С тех пор на этих землях не было покоя, и после полуторавековых войн, предательств и кровопролитий Казань была взята Иваном Васильевичем[143] и окончательно вошла в состав России, а татары стали жить в отдельном квартале в нижней части города близ небольшого оз. Кабан. В ходе гражданской войны в 1774 г. Казань была сожжена, но затем восстановлена Екатериной II.
Говорят, что в Казанской губернии насчитывается 230 тыс. татар, а в самой Казани их примерно 13 тыс., или треть всех горожан. Приблизительно две-три тысячи татар – крещеные. Татарское население преимущественно занято выделыванием кож и мыловарением. Хорошее магометанское образование татары стремятся получать в Каргале – селе, находящемся в двенадцати верстах к северу от Оренбурга[144], или в Бухаре.
Казань, между прочим, славится производством экипажей[145]. Спрос на них довольно высок, так как отсюда идет самый лучший почтовый путь на восток. Прокладка железной дороги между Петербургом и Москвой, нового шоссе до Нижнего и организация пароходного сообщения по Волге связали столицу страны с восточными губерниями и Сибирью через Казань, упразднив прежний маршрут через Кострому и Вятку.
По России обычно ездят на так называемом «тарантасе» – четырехколесной повозке с напоминающим каюту баркаса корпусом, только без дверей, однако в моем случае он скорее походил на широкую, усеченную с носа и кормы лодку с низкими бортами. У него имеется кожаная откидная занавеска, а впереди находятся каретный ящик, на котором могут разместится один пассажир и ямщик. Если вы раньше никогда не имели дела с тарантасом, то удивитесь, узнав, что сидеть в нем нужно на собственном багаже, но благодаря этому он всегда будет у вас на виду, а не где-то сзади. У этого транспортного средства отсутствуют рессоры: его кузов покоится на соединяющих переднюю и заднюю оси длинных деревянных жердях. Их пружинистые колебания, которые русские называют весьма крепким словом, настолько непохожи на работу стальных рессор, что мы сначала даже не заметили их сходства[146]. Можно было выбрать либо прочный, либо легкий тарантас, однако, проехав на хрупком экипаже от Варшавы до Петербурга, я предпочел первый вариант и после обычных в таких случаях торга и итогового рукопожатия купил сию геркулесову повозку за 170 руб.[147] Конечно, облегченная конструкция тоже неплоха, она вполне пригодна для этих северных мест и еще удобнее на юге, но нам предстоял долгий путь, и часто ремонтировать экипаж было бы накладно. Кроме того, надежный вариант его лучше подходит для уральских дорог.
Пока Л. складывал провизию и делал остальные приготовления к нашему отъезду, я отправился навестить капитана Лана, чья милая женушка совсем не ожидала столь скорого возвращения мужа – леди хотела устроить ему маленький сюрприз, поменяв обои и побелку в доме, но не успела завершить это до приезда супруга. Несмотря на дождь, капитан уговорил меня проехаться с ним по татарскому кварталу города[148], чтобы посмотреть на мечети, лавки, где торгуют кониной, и особняк богатого татарина. Интерьер последнего состоял из причудливого смешения восточной и французской обстановки: в гостиных стояли столы и стулья, в спальнях – богато расцвеченные диваны и горы подушек, а печи имели форму храмов Мекки. Хозяин дома попросил, чтобы я написал ему свое имя и адрес, но сам не смог прочесть ни одной английской буквы и так и не понял, откуда я приехал.
В Казани также жили преподаватель английского языка и политэконом-фритредер[149].
Вернувшись в гостиницу, я узнал, что у нас все готово к отъезду. Мы запаслись большим количеством провизии: хлебом, сыром (чеширский в Казани тоже продается), холодными цыплятами, шоколадным печеньем, чаем, сахаром, вином, коньяком и т. д., ибо в дороге можно будет раздобыть лишь немного скверного ржаного хлеба.
Около шести часов вечера 9 сентября мы покинули Казань. Шел холодный дождь, какой обычно бывает в Англии в ноябре, наш экипаж ехал по довольно сносному по русским меркам Большому Сибирскому тракту. Представьте себе прорубленную в лесу великолепную широкую просеку примерно в 70–80 ярдов шириной. В середине ее находится собственно дорога, так называемый Большой тракт, – полоса земли шириной примерно 30 ярдов, существующая в том виде, как заблагорассудится ей и погоде – твердой или мягкой, ухабистой или ровной. Кое-где в ней виднеется узкая, изъезженная колея, петляющая мимо кочек, впадин, камней и трясин и обозначающая путь для водителя. По обе стороны дороги имеется открытое пространство, предназначенное для того, чтобы путешественник заранее успел увидеть своего врага, будь то человек или зверь. Везде, где есть открытая местность, и даже лесные просеки, по обеим сторонам тракта посажена двойная линия берез. Довольно высокие, они даже на ухабистой дороге радуют глаз и резко контрастируют с сибирской сосной (Pinus Picea) и елью (Abies). За этими деревьями едва различимы очертания куполов и шпилей русских церквей. Мосты состоят из уложенных поперек балок бревен, которые едва обтесаны и не выровнены, поэтому проезжающий по ним экипаж сильно трясет. До Малмыжа[150], расположенного в 138 верстах к северо-востоку от Казани, тянутся возделанные поля, а потом дорога идет через обширные вятские леса – самые красивые и замечательные на всем этом пути.
Организация пассажирских перевозок на Большом Сибирском тракте за исключением шоссейных дорог – самая лучшая в России: лошадей и возничих здесь много, и они бойкие. Ямщик старается как можно быстрее доставить своего клиента до следующей почтовой станции, и делает это от души, поскольку состоит на государственной службе и поэтому уверен в завтрашнем дне. Он сутками находится в пути, в хорошую погоду или в ненастье. Чтобы не заснуть, возничие поют по ночам, они разговаривали со своими лошадьми, называя каждую по имени, когда в бурю мы мчались через лес или степь, кутаясь в свои меха, и молча сидели на корточках в укромном уголке тарантаса, едва сдерживаясь, чтобы не выругаться. Не раз, когда ветер и снег покрывали лошадей и кучера чем-то вроде ледяного панциря, ямщики, прибыв в конечный пункт, смеялись над этим от души, словно дети. Этих людей часто унижают путешественники, которым претят их глупость, упрямство, мошенничество и безрассудство, но, признаюсь, что из почти трех сотен, а то и более ямщиков, с которыми мне пришлось иметь дело в России, было не более полдюжины тех, которыми я был недоволен. Путешественнику не стоит требовать от них ни ума, а тем более утонченных манер – качеств, которые можно приобрести только в цивилизованных и образованных странах, но они прекрасно знают свое дело, охотно берут «на чай» и «на водку», однако на службе всегда бывают трезвыми. За все время мне повстречались лишь два пьяных в стельку ямщика, но даже с ними я добрался до ближайшего пункта без происшествий. Когда им одалживаешь в ненастье перчатки или какую- нибудь накидку, их лица словно озаряются снизошедшим благословением, но они никогда не присваивают эти вещи себе, хотя в России воруют на каждом шагу.
К сожалению, в пути ямщики совершенно не заботятся ни о ваших костях, ни повозке. Тронувшись с места, они сразу же переходят на кентер[151], который может быстро превратиться в галоп. Колеса начинают жужжать и, если дорога ровная, то езда будет легкой, однако, за исключением степей, трасса чаще всего состоит из ухабов и грязи. Вскоре на пути появляются маленькие речушки с хлипкими мостиками. Передние колеса стучат по бревнам, ваши ноги совершают маленькое «voyage autour de la voiture»[152], мелкая кладь с провизией скачет, и когда на мостик въезжают задние колеса, начинают стучать уже ваши зубы, конечности становятся неуправляемыми, сердцебиение учащается, а голова бьется о потолок повозки.
Перед выездом из Казани нам сообщили о нескольких недавних нападений на чиновников с целью грабежа и поведали о множестве иных подобных историй. Надо сказать, что пока мы ехали на восток, нас только этим и пугали, и лишь на обратном пути, в Рязани, эти рассказы прекратились. Одни советовали нам прервать путешествие, другие – передвигаться исключительно днем, третьи – держать при себе оружие, четвертые просто излагали подробности того, как едва сумел спастись кучер, кого-то зарезали и т. д., словно это могло нам помочь! Однако за все время нашего путешествия мы ни разу не попали в такие истории, поэтому желающие повторить наш опыт могут не опасаться, но все же должны держать ухо востро! При нас всегда были револьверы, и мы всячески давали знать, что они не только заряжены, но и находятся в опытных руках. Для тренировки и ради забавы мы палили во встречавшихся на пути, особенно вблизи селений, многочисленных ворон и сорок, но обычно наши пули летели мимо. Однако всякий раз, когда нам выпадала удача, ямщик благодарил своего святого или Пророка – в зависимости от того, был он христианином или магометанином, – что англичанин не попал в него. Молва о нашей удали неслась впереди нас, обрастая всяческими фантазиями, но была ли от этого нам польза? Безусловно, все штатские пассажиры в России имеют при себе оружие, но эти тяжелые дробовики, ржавые сабли и старинные пистолеты вряд ли спасут в трудную минуту.
Несмотря на тряску, которая сначала казалась невыносимой, езда по этим лесам представляла собой невероятное зрелище – темные вершины сосен четко выделялись на фоне неба и сутками неслись за нами бесконечным кортежем. Было холодно и мрачно, ведь эта дорога шла в Сибирь. Солнце не показывалось уже пару дней, но по ночам луна иногда пробивалась из облаков, демонстрируя величие тьмы. Временами наш прерывистый сон – а мы спали по очереди, и первое время больше дремали, – прерывали багровые отблески и яркие вспышки над деревьями, словно наш тарантас мчался по центрам английской металлургии или вблизи озера и жерла Аверны[153]: это полыхали лесные пожары. Вскоре наступило серое промозглое утро и показалась длинная вереница оборванцев, бредущих вдоль двойного ряда берез туда же, куда ехали мы. Понимая, кто это, мы все же с трудом верили, что являемся свидетелями этого печального, странного и, казалось бы, исчезнувшего явления. Подъехав к почтовой станции, мы обнаружили рядом с ней обнесенное частоколом здание, в котором эта толпа недолго отдыхала и принимала подаяние от сочувствующих. Согласно официальным данным, ежегодно десять тысяч человек следуют по этому пути, и четверть их находит на нем свое последнее упокоение, так и не дойдя до цели.
Нерчинские рудники Восточной Сибири находятся в 4472 верстах от Москвы, и туда до сих пор ссылают особо опасных преступников[154]. И хотя каторжный режим сейчас значительно смягчился, все же восемь часов добычи серебра под землей – это тяжелая кара. Однако не всех ссылают так далеко, заставляя испытывать ужасные страдания: все зависит от тяжести приговора. Человека могут сослать в Западную Сибирь или даже в два раза дальше ее – в Восточную, его путь может отклоняться на север и юг примерно на 20°, доходя до 44° северной широты. Южные районы Тобольской и Томской губерний мало подходят для землепашества, но часть вновь образованной Семипалатинской области[155], расположенной южнее и восточнее оз. Балхаш, уже называют Сибирской Италией[156]. Осужденные идут в Сибирь исключительно пешком и зачастую в непогоду. Казенные пересылочные пункты, где они питаются и спят, располагаются в пятнадцати-двадцати верстах друг от друга, и кормят в них только щами, поэтому соседние крестьяне приносят осужденным еду.
Нам хотелось узнать не только об этих местах, но и о тех, что находятся дальше. Однажды мы повстречали купца, который тоже направлялся в Екатеринбург, в другой раз – человека, ехавшего в Тобольск и оттуда в Кяхту, куда, по его словам, он, если найдет лошадей, попадет через двадцать дней. Еще в одном населенном пункте мы разговорились с только что прибывшим с Амура чиновником. Он опоздал в Москву на коронацию, очень об этом переживал и расспрашивал нас обо всех подробностях торжества. Бедняга! За пять месяцев пути он весь замаялся, к тому же в Тобольске подхватил лихорадку. По его рассказам, крайне утомительной была поездка по Маньчжурии: ехать пришлось на северных оленях, но так как в тех местах нет почтовых станций, то можно было преодолевать лишь тридцать-сорок верст в день и через два-три дня давать животным суточный отдых. Дневная жара и ночной холод часто были неимоверными.
Третье утро после нашего отъезда из Казани, 12 сентября, выдалось восхитительным и безоблачным, но холодным. Сочные осенние краски делали лес пестрым, а атмосфера напоминала погожую рань конца октября. С возвышенности перед почтовой станцией Култаево[157] нам открылась изумительной красоты и обильно покрытая нивами долина Камы. Вдали маячила Пермь. Несмотря на солнечную погоду, пейзаж имел откровенно северный вид: это проявлялось в поселениях, окруженных крепким деревянным частоколом и снабженных воротами для защиты людей и скота от волков и медведей, крепких избах из грубо обработанных бревен, маленьких окнах и дверях. То же самое мы увидели и в Перми, куда прибыли в половине двенадцатого утра, миновав ворота, столбы которых были увенчаны башенками, обшитыми ослепительно сверкающим на солнце железом, словно лавка жестянщика[158]. Как и во всех русских городах, пермские улицы широкие и перпендикулярные. Некоторое число роскошных зданий, и вот уже показалась окраина, отделенная от леса пустым пространством, особенно в северной, прибрежной части города. В Перми имеется несколько довольно своеобычных зданий, фасады которых обращены к Каме – это, в частности, почтовая контора и весьма респектабельный отель[159]. Небольшая тропинка вела вниз по неровному, поросшему травой берегу, на вершине которого виднелось скопище деревенских телег с сибирскими товарами, а у подножья – несколько небольших суденышек, снующих между причалом и стоящим на якоре пароходом. Если по суше до Перми можно добраться за три дня, то водным путем – за две-три недели, и то, если еще повезет. За рекой до самой тундры и Северного Ледовитого океана простирается дремучий лес.
Я прибыл в Пермь в совершенно разбитом состоянии: трое суток, проведенных в тарантасе, самая ужасная из всех известных мне дорог, мчавшиеся почти без отдыха резвые почтовые лошади, холод и сырость не прошли даром. К счастью, отель находился при почтовой станции. Это было очень уютное и хорошо обставленное, обращенное фасадом к реке здание с укромным двориком-садом, который в лучах солнца казался довольно теплым и создавал ощущение, что мы находимся гораздо южнее этих мест. Особняк принадлежал англичанину, ранее унаследовавшему гостиницу Говардов в Москве[160]. Несколько лет назад он построил в Перми этот отель, но потом тут сменился губернатор, а враги. Короче говоря, в результате интриг бизнесмену пришлось бросить свое дело и готовиться к отъезду. Едва узнав, что у него поселился англичанин, этот бедняга сразу же прибежал ко мне – я был для него первым лучом света за все время, проведенное в здешнем темном царстве.
Чтобы отбыть в Оренбургскую губернию, нужно было поменять паспорта. На это требовались сутки, и я, восстанавливая силы, кипел от возмущения этой бюрократической волокитой. В самом теплом и тихом номере проживали два молодых чиновника. Незадолго до нашего приезда у дороги за городом поселились шестеро медведей, поэтому этим людям пришлось несколько дней провести в отеле. Когда звери ушли, они продолжили свой путь, и я смог переселиться в их номер.
Переоформив свои документы, мы во второй половине следующего дня выехали из Перми[161], и вскоре на смену городским огням пришло сияние звезд, а суете почтовой станции – шум гулявшего по лесу ветра.
Первая встреча с Уралом. – Горный перевал. – Екатеринбург. – Горные заводы. – Производство оружия. – Монетный Двор. – Азиатская сторона Урала. – Златоуст. – Заводы. – Сатка.
– Вишь, барин – Уральские горы!
– Пошел к черту, отстань!
– Sehen Sie nicht die Ural Gebirge am Horizont?
– Ich sehe die Sonne, wie in das Heimathsland, von die Nebeln hinaufgehen. Lassen Sie mich noch traumen.
– Mais, Monsieur, apres avoir parcouru toute la Russie pour voir les Urals, ne vaut-il pas la peine de les regarder?
– Mais, done est-ce qu’ils s’en iront?
– Well, Sir, shall I just give them a salute with my three remaining barrels?[162]
То ли этот призыв, произнесенный по-английски, то ли перспектива выстрела из револьвера вблизи его уха произвели такой эффект, сказать, пожалуй, трудно, но несомненно, что в этот момент спящий проснулся и медленно приходя в себя, увидел далеко на востоке голубые очертания Урала.
Урал впервые возникает на почтовой станции Ачитская[163], примерно на полпути между Пермью и Екатеринбургом, а с почтовой станции Бисерская[164], можно сказать, начинаются его окраинные хребты. Леса в этих местах не такие густые, как на Вятке, и при приближении к горам на смену соснам обычно приходят березы. Между Бисерской и Клёновской[165] имеются живописные долины, напоминающие шотландские. В дни, когда мы их пересекали, они были восхитительно красивы в силу своей осенней расцветки. Поверхность земли здесь волнообразная до самого начала перевала – по этой причине мы периодически упускали из виду главный хребет и не верили, что доберемся до него. Вокруг селений лес обычно частично вырубают под пастбища и луга, сохраняя его отдельные участки – почти как в английском парке. Дорога была отвратительна. У подножия главного хребта она пересекает Чусовую – небольшую, но имеющую важное значение реку. Два ее ответвления текут по обеим отрогам Урала, на которых расположены медные Гумёшевские рудники[166], —примерно в сорока милях южнее Билимбаевского завода[167], где указанную реку пересекает Сибирский тракт. Обогнув западный склон Урала в северном направлении почти на полтора градуса широты, Чусовая поворачивает на запад и впадает в Каму в двенадцати-пятнадцати милях выше Перми. Эта река судоходна – по крайней мере, весной, – почти от самого своего истока, и поэтому активно используется для перевозки больших объемов продукции этого чрезвычайно богатого района. В селении Билимбаевского завода находятся огромные чугунолитейные предприятия семьи Строгановых. Еще через десяток верст дорога пересекает небольшой приток Чусовой – последнюю реку европейской части страны[168]. Пройдя чуть южнее горы Березовой[169] (в тех местах, по-видимому, имеются две горы с таким названием, вторая расположена к западу от почтовой станции Киргишанская[170]) и по склону горы Волчиха[171], которая поднимается на высоту 1100–1200 футов над перевалом, дорога спускается вниз. На расстоянии примерно тридцати одной версты от Билимбаевского завода и в двадцати трех верстах от Екатеринбурга, немного западнее д. Решеты[172], она пересекает Малую Решетку, приток Исети – первой реки в азиатской части России. Исеть впадает в Тобол у Ялуторовска[173] на пути в Омск, Иртыш – у Тобольска и Обь на полпути между этим городом и Берёзовым[174], откуда воды, собираемые с Урала, Киргизской степи[175], Алатау и Алтайских гор, попадают в Северный Ледовитый океан. Немного южнее этой дороги реки Чусовая и Исеть сближаются до четырех верст друг от друга, что породило мысль соединить их каналом, т. е. объединить водные коммуникации Каспийского моря и Северного Ледовитого океана, однако этот проект не был осуществлен[176].
Путешественник всегда рад хорошей погоде, но есть места, которые выглядят прилично и в плохую – так, по крайней мере, я утешал себя, когда ясный день нашего отъезда из Перми сменился на не суливший ничего хорошего пасмурный. Облака, которые утром нависали на востоке у кромки горизонта и сливались с первыми очертаниями Урала, теперь покрыли все небо и стремительно неслись мимо, подгоняемые ветром, короткие порывы которого обрушивались на нас в горных низинах. Уже смеркалось, когда мы въехали в густой лес, и ямщик, зорко смотревший по сторонам, вскоре указал нам на двух волков, которые крались по полю недалеко от дороги. Они будут представлять угрозу только через несколько месяцев, а сейчас, не испытывая голода, вели себя мирно, лишь усиливая впечатления от пейзажа. Волки и медведи опасны скорее ранней весной, чем зимой, поскольку их потенциальная добыча выходит на луга при первых ростках травы и сразу попадает в лапы этих хищников.
Около полуночи мы добрались до Билимбаевского завода, но в пять часов утра вновь двинулись в путь. Вокруг все было довольно банально, но мы были в приподнятом настроении, ведь впервые в жизни пересекали последнюю речушку Европы, а, спускаясь по восточному склону Урала, тоже в первый раз испили азиатской воды.
Русские города крайне однообразны. Высокие церкви на фоне обычных домов, их количество, купола, причудливые, хотя и одинаковой формы шпили издалека выглядят восхитительно, но стоит заехать в город, попадаешь на широкие унылые улицы и большие безлюдные площади, в облака пыли, увязаешь в лежащей повсюду грязи и в итоге разочаровываешься. Однако Екатеринбург стоит на горах, занимает большую площадь и перемежается деревьями, а небольшое озеро вклинивается почти в самый его центр. Множество заводов, извергающих из своих печей черный дым, а также паровые и водяные источники энергии придают этому месту, находящемуся на краю света, но ставшему доступным благодаря ужасной дороге, необычный вид.
Вид Екатеринбурга
Нас поселили у итальянца по имени Фрати, который жил здесь уже почти четверть века и содержал уютную гостиницу. Этот прекрасный, добродушный человек особенно благоволил к тем, кто владел его родным языком, поэтому угостил нас редким в России продуктом – хорошим кофе[177].
Я заранее запасся несколькими рекомендательными письмами к местным чиновникам, что облегчило мне пребывание в этом городе, а помог мне в этом один англичанин – знаменитый путешественник по Сибири, который мог сутками рассказывать о своем посещении Екатеринбурга[178].
В городе имеется несколько казенных фабрик. Первая, на которой мы побывали, осуществляла резку и шлифовку камней и мрамора[179]. Впрочем, функционировала она так себе: механизмы находились в ремонте, а персонал был небольшим. Нам показали почти законченный прекрасный яшмовый канделябр, правда, вполне заурядный. Штат фабричной администрации был полностью укомплектован, как будто предприятие работало в полную силу. Жалованье рабочих здесь крайне низкое и выдается частично деньгами (2–4 руб. ассигнациями, т. е. чуть больше 2–4 шиллингов в месяц), а частью хлебом, однако они подрабатывают камнерезным делом у себя дома и нередко изготавливают на продажу редкостной красоты изделия из камня, а также бусы, ожерелья, браслеты, украшения камина, стола и т. д. Мы купили у них малахитовые и иные каменные безделушки по вполне приемлемой цене.
Среди минералов, образцы которых встречались нам в Екатеринбурге, были прозрачно- голубоватые и совершенно прозрачные, словно возникшие из чистейшей воды, топазы, а также коричневые, или дымчатые кварцы, желтые бериллы, пурпурные аметисты, горный хрусталь, «сибирские алмазы»[180], разновидности яшмы, порфир и малахит. Сюда привозят для обработки камни с Алтая и даже из Нерчинска, а иногда здесь можно купить лазуриты из далеких Бадахшана и с юга Бухарского ханства.
Кроме гранильной фабрики мы побывали на производстве оружия и станков, а также на Монетном дворе[181], где во множестве чеканят медные деньги, но они низкого качества. Ворота Монетного двора охраняют солдаты. Это вооруженные до зубов, но вполне обычные люди следят, чтобы не пропала ни одна копейка, однако мелкие кражи рабочими все же случаются. На предприятии имеется музей монетного дела, экспонаты которого свидетельствуют о постепенной девальвации монеты, особенно за последние шесть лет.
К Монетному двору примыкает Механическая фабрика[182], которой управляет англичанин[183]. Все ее токарные, фрезерные и прочие станки – английского производства, за исключением одной-двух деталей, которые были недавно изготовлены здесь по английским же чертежам. На верхнем этаже этого небольшого здания находится фабрика по производству ручного огнестрельного оружия. До начала последней войны[184] ее управителем тоже был англичанин[185], но сейчас его сменил немец. На фабрике используется бельгийское оборудование.
Так как в Нижнем я расстался с последним путешественником-англичанином, у меня возникло желание прогуляться с соотечественником по этим предприятиям, поболтать с ним на родном языке, сравнить его жизнь в Сибири[186] с тем, чего он может добиться на родине, а главное – полистать иллюстрированные номера «Дейли ньюз»[187], которые хранились у него дома. Мне показалось, что управитель Механической фабрикой был недоволен своим теперешним положением и с пессимизмом смотрел в будущее, хотя предприятие предоставило ему отапливаемый дом и ежегодное жалованье в 350 фунтов стерлингов, которое недавно увеличили[188], – видимо, власти высоко его ценили[189].
Кроме казенных, в Екатеринбурге есть частные заводы. Одна из механических фабрик принадлежит англичанину мистеру Тету[190], который, к сожалению, отсутствовал в Екатеринбурге во время моего пребывания в нем, поэтому нас приняла его гостеприимная жена-немка. Большой токарный станок, недавно изготовленный на этом предприятии, в настоящее время задействован на верфи в Астрахани.
Находясь в Екатеринбурге, я имел удовольствие познакомиться с генеральным инспектором уральских заводов генералом Одинцовым[191], полковниками Строльманом[192] и Вейценбрейером[193], с доктором Тиме[194], а также с директорами нескольких промышленных казенных предприятий города.
Общаясь с ними, я пожалел о краткости своего пребывания в Екатеринбурге, – настолько меня здесь хорошо принимали, так что будущие путешественники, имейте это в виду, если окажетесь в этих краях! Доктор Тиме, несмотря на все его заверения в обратном, понимает английский язык.
Продукция екатеринбургских заводов находит потребителей далеко отсюда. Как уже говорилось, по воде она доставляется с западных отрогов Урала на Волгу, а оттуда – по всей Европейской России. Из Екатеринбурга и Златоуста оружие поставляется народностям и пограничным войскам Сибири. На этих же заводах производятся паровые машины и даже железные пароходы, которые потом ходят по рекам, внутренним морям и озерам Азиатской России. Месторождения руды и каменного угля (правда, он низкого качества, но в изобилии имеется уголь древесный) находятся рядом, поэтому чтобы горнопромышленные и промышленные районы Урала стали полезными не только для России, но и для мировой торговли, нужны лишь капитал и источники энергии. Основные месторождения железа находятся в Нижне-Исетском заводе[195], что примерно в десяти верстах южнее Екатеринбурга, и в Каменском заводе[196], а это в девяноста верстах восточнее его у р. Исеть. Медь для чеканки добывают в горах вблизи Богословского завода[197], а также в окрестностях Перми: первое из этих месторождений, безусловно, наиболее богатое и, говорят, дает в три раза больше руды, чем второе.
В настоящее время золото добывается примерно в двадцати местах на землях, которые простираются примерно от 52° до 60° северной широты в основном на восточной стороне Урала: где-то с большой прибылью, а где-то с малой. За открытие его перспективных месторождений предусмотрено вознаграждение. Когда залежи истощаются, промывочные механизмы – а промывание породы является основным способом золотодобычи – демонтируют и перевозят на новое место.
Об изобилии в этих местах всевозможных минералов можно судить по их перечню в приложении к книге сэра Р. Мурчисона «Геологическое описание Европейской России и хребта Уральского»[198].
Мы выехали из Екатеринбурга 17 сентября около пяти часов вечера и отправились по проселочной дороге («Grand Chemin Praticable» – «большая проезжая дорога» русских почтовых карт) в Златоуст. Обслуживаются эти маршруты гораздо хуже, чем казенные почтовые трассы: на их станциях бывает непросто добыть лошадей, у пассажиров нет подорожной, чтобы в случае чего ее можно было предъявить, нет там и книг жалоб, а потому некуда заносить свои претензии. Но так как эти дороги обычно проходят по красивейшим и интереснейшим местам, то ими иногда стоит пользоваться. К тому же, не познав их, нельзя понять Россию.