Квинтэссенция

Часть 2

Квинтескоп

Глава 8

Альма гуляла по Фор-Пойнтсу. Она бродила по округе совсем одна. Холод был жуткий, а в кармане у нее лежали звезды.

И Альма чувствовала себя иначе.

Ее мысли, такие спутанные и сбивчивые в последние три месяца, казалось, начали течь ровнее. Плечи, которые будто прилипли к ушам, наконец опустились до уровня подбородка. Она не могла объяснить, что на самом деле изменилось. Но Альма чувствовала, что свет внутри нее растет, становится ярче.

Ее настолько отвлекли эти внутренние изменения, что она едва замечала происходящее вокруг. Она ничего не видела, пока перед ее носом не вырос «Пятый угол».

«Пятый угол» был первым, что увидела Альма, когда три месяца назад их семья переехала в Фор-Пойнтс. Железный шпиль возвышался в закатном небе, словно бобовый стебель, словно темная волшебная башня.

– Это просто ужасная безответственность, – сказал тогда отец Альмы. – Особенно с этим знаком. Такое чувство, что хватит лишь одного порыва ветра – и эта штука свалится.

– Не вздумай туда лазить, оки-доки, Альма-Лама-Динь-Дон! – предупредила мама, используя ее полное прозвище, чтобы подчеркнуть всю важность этих слов.

Альма кивнула, несмотря на то, что тогда, в декабре, именно это ей и хотелось сделать. «Пятый угол» просто молил о том, чтобы кто-нибудь туда залез. Она представляла, что стоит наверху и смотрит на раскинувшийся под ней Фор-Пойнтс, словно королева, окидывающая взглядом свое королевство, словно звезда, освещающая чуждый ей новый мир.

В последнее же время Альме казалось, будто все, что она любила, было лишь картинкой, которую кто-то закрасил несколькими слоями черной краски. Она уже с трудом могла вспомнить, что же было под ней.

Несмотря на это, каждый раз, когда мама везла ее в офис, Альма ловила себя на том, что пялится на «Пятый угол». Ей было интересно, что же находится внутри, что прячется за этими неряшливыми, грязными витринами. Она ловила себя на том, что ей хочется постучать в каждую дверь: в первую, вторую, третью, четвертую. А что, если кто-то откроет?

Но сегодня это было не нужно.

Потому что одна из дверей была открыта.

Ее приоткрыли лишь слегка. Так, что Альма смогла увидеть узкую черную полоску между дверной рамой и самой дверью.

При других обстоятельствах Альма, возможно, ушла бы, побоявшись пойти в новое незнакомое место. Например, если бы ветер не был таким пронизывающим и бодрящим и она не нашла флаер.

Но сегодня было все иначе. Сегодня наступил тот самый день.

И Альма распахнула дверь.

Глава 9

И тут же Альма разочаровалась – ужасно, кошмарно, душераздирающе.

«Пятый угол» всегда казался таким загадочным, ведь в нем было четыре входа и он скрывался от любопытных глаз за толстыми грязными стеклами витрин. Все это время она представляла себе, что внутри будет что-то поистине грандиозное: библиотека с книгами, корешки которых светились; оранжерея с экзотическими растениями; аптека с банками, склянками и кадками, наполненными неизвестным содержимым.

– Но это же просто мусор, – сказала Альма, обращаясь к покрытым пылью грудам, которые освещал слабый голубой огонек. – Просто куча барахла.

Нагромождения потрепанного, разлагающегося хлама, который не удалось пристроить на барахолке.

Альма испытала за последние три месяца столько разочарований, что это оказалось последней каплей. Ей стало так тяжело и так невыносимо. Повернувшись чтобы уйти, Альма почувствовала, как к глазам подкатывают слезы.

Но затем она остановилась.

Прямо перед ней на полке что-то лежало. Через пелену слез, застилающих глаза, она заметила, что эта вещь блестит, отражая свет.

Альма отодвинула треснувшего садового гнома, кусок расплавленного воска, бывшего когда-то свечой, и бирюзовый кувшин без ручки. За ними оказалась коробка.

Это был деревянный футляр, потертый и весь в царапинах. Он закрывался на медную защелку – она-то и блестела, – которая была наполовину покрыта зеленым налетом.

– Интересно, что это? – произнесла Альма, смахивая слезы с глаз.

Она опустилась на колени и вытащила футляр. С него соскользнула ржавая музыкальная подвеска

2

  Конструкция из подвешенных трубочек или других предметов (музыка ветра), которые, сталкиваясь друг с другом на ветру, издают мелодичный звук.

, которая, падая, отозвалась минорным аккордом.

Коробка была около шестидесяти сантиметров в длину и тридцати в ширину, примерно как футляр для трубы. Альма открыла защелку.

Это оказалась не труба.

Предмет внутри коробки был разделен на три конусообразных цилиндра: большой, средний и маленький. Они были сделаны из дерева и обшиты медью. Как и футляр, цилиндры были потертыми и поцарапанными. Они лежали на подкладке из красного бархата.

– Телескоп, – сказала Альма.

По крайней мере, так она думала.

Альма взяла в руки самый маленький конус. На одном его конце была стеклянная линза, в которую она посмотрела, хоть и знала, что без остальных составляющих прибор не будет работать.

Но он сработал. Заглянув в линзу, Альма увидела, как весь магазин наполнился золотистым сиянием, и свет внутри нее тоже стал ярче.

Она сидела там, на полу, рассматривая через телескоп облупившийся голубой глаз куклы и почерневшую от коррозии железную ступеньку. Ей казалось, что все это не может быть просто совпадением. Разве могло быть простым совпадением, что в один и тот же день Альма нашла флаер с приглашением в астрономический кружок и телескоп?

А этот магазин выглядел заброшенным. Сюда, наверное, уже давным-давно никто не заглядывал.

Альма почувствовала, что телескоп, как и флаер, положили туда специально для нее.

– Я забираю тебя с собой, – сказала Альма окуляру, нежно положив его обратно в футляр, – домой.

Она захлопнула футляр и закрыла его на защелку.

Затем магазин озарила вспышка голубого света.

А наверху скрипнул потолок, как будто прямо над ее головой кто-то ходил. Магазин не был заброшен.

Альма вскочила на ноги, оставив футляр лежать на полу. Она метнулась в сторону выхода, готовая бежать, когда этажом выше раздался голос, высокий и настойчивый, как будто все часы в магазине забили разом:

– Стой!

Глава 10

Альма застыла на пороге магазина, все еще держась за ручку двери у нее за спиной. Последние три месяца она избегала непредсказуемых мест – переполненных школьных коридоров и всего нового, – потому что была уверена: если застать ее врасплох в непредсказуемом месте, с ней может снова случиться

это

. Вспышка света, звук шагов и голос – все это испугало Альму.

И все же она не почувствовала никакого страха.

Вместо этого произошло нечто иное: свет внутри нее – тот, благодаря которому она была Альмой, – засветился вместе с голубым свечением. Точно так же было с флаером и телескопом.

Это чувство заставило Альму задержаться.

Впрочем, руку с дверной ручки она все же не убрала.

Наверху кто-то оживился. Альма слышала скрип открывающихся шкафчиков и стук задвигающихся ящиков. Раздавался звук отвинчивающихся от банок крышек, шорох шагов, снующих туда-сюда, и бормотание обладателя высокого голоса. Затем голубой свет погас.

Кто-то спускался по лестнице.

Этот кто-то – тот, кому принадлежал голос, – был настолько мал, что сперва Альме подумалось, не ребенок ли это. Затем фигура миновала виток спиральной лестницы, и Альма увидела длиннющую белую бороду, закрывавшую почти все лицо и свисавшую практически до живота. Похоже, заключила Альма, это все-таки не ребенок.

На крошечном человечке были потрепанные коричневые кожаные перчатки и кремовый, напоминающий спецовку, халат, доходивший до верхней части его заскорузлых коричневых кожаных ботинок. На голове странный человечек носил нечто вроде латунной каски, а глаза закрывали не по размеру большие бронзовые ювелирные очки с лупами, развернутыми до упора. Единственным, что удавалось разглядеть на его лице, были нос и виски. И то и другое измазалось в голубой краске. Впрочем, бороду, каску, спецовку и перчатки – практически всего человечка – тоже покрывали пятна краски.

– Ты здесь! – закричал крошечный бородатый покрытый краской человечек. – О, я так рад! Извини, я не хотел напугать тебя.

Альма стояла, прижавшись спиной к двери.

– Дверь была открыта, – неуверенно проговорила она. – Поэтому я зашла.

– Да, да, я знаю, знаю! – ответил крошечный человечек. Его голос звучал ритмично, почти напевно, и звонко, как музыка ветра. – Я же ее и открыл, душечка моя! Тебе понравился магазин? Он мой, знаешь ли. Я Лавочник.

Лавочник к тому времени спустился до конца лестницы и теперь в ожидании смотрел на Альму через всю комнату. По крайней мере, ей так казалось. Как все обстояло на самом деле, представить было трудно, ведь она не видела его глаз.

– Он… необычный, – сказала Альма. – Это… вы чините эти вещи?

– Пытаюсь, – отозвался Лавочник. Он зашагал по комнате, проворно огибая груду ржавых запчастей от велосипеда и кучу трухлявых газет. – Когда был моложе, я много путешествовал и пополнял коллекцию повсюду, где бывал. – Он повертел пальцами, обтянутыми перчаткой. – Дырявая шляпа на обочине здесь, плюшевый мишка без набивки в мусорном баке там, сережка без пары, туфля без подметки – бездомные вещи, понимаешь. Потерянные вещи. Вот я и брал их с собой. А теперь, когда мои путешествия закончились, у меня появилось больше времени, чтобы подлатать их, починить, подкрасить.

– Вы… вы их продаете? – спросила Альма. Она посмотрела вниз, на футляр с телескопом, надеясь на положительный ответ.

– О звезды, конечно, нет! – вскрикнул Лавочник. – Надо бы, надо бы, но я слишком сентиментален. Они отлично вписались в интерьер, знаешь ли. – Теперь он был уже у другого конца полки, где лежал футляр с телескопом. Полка была почти с него ростом, поэтому, чтобы увидеть Альму, ему пришлось встать на цыпочки. – А могу я поинтересоваться, душечка моя, где твой дом?

Не успела Альма расстроиться из-за телескопа, как он удивил ее этим неожиданным вопросом.

– Я… Я живу здесь, – ответила она, – в Фор-Пойнтсе. Но я новенькая. В смысле не отсюда, а из Олд-Хэвена, – она помолчала, а затем продолжила: – Там был мой дом.

Лавочник кивал, и его латунная каска с тихим звяканьем то сползала на ювелирные очки, то поднималась обратно, а борода в это время сочувственно качалась в такт.

– Значит, ты понимаешь, – вздохнул он. Он просунул руку в пространство между полками и указал на футляр с телескопом. – Вижу, тебе понравился мой квинтескоп. Я сам его собрал.

И снова эти слова застали Альму врасплох, на этот раз потому, что

квинтескоп

 очень походило на то слово из флаера –

квинтэссенция

.

– 

Квинтескоп

, – повторила она, – это что-то вроде телескопа?

Лавочник стал возбужденно размахивать своими обтянутыми перчатками пальцами.

– Что-то вроде того, – сказал он. – Они похожи. Немного. Только, душечка моя, телескоп показывает то, что мы могли бы увидеть глазами, если бы наше зрение было лучше, острее. А квинтескоп… что ж, квинтескоп показывает то, чего нельзя увидеть невооруженным глазом: невидимые и истинные вещи, внутренний Свет!

По мере того как Лавочник говорил, его голос становился все выше, все мелодичнее, так что к концу фразы он казался не просто напевным, а складывался в настоящую, звучную мелодию. Он задержался на последней ноте, а затем прервал ее громким, переливистым кашлем.

– Прошу прощения! – сказал Лавочник, возвращаясь к своему нормальному голосу. – Защекотало в горле.

Слушая его, Альма снова почувствовала, что квинтескоп предназначен ей. Что-то такое она и надеялась найти здесь, в этом загадочном месте: нечто особенное, волшебное. Он должен принадлежать ей, просто должен. Собравшись с духом, сделав глубокий вдох и еще сильнее вцепившись в ручку, Альма спросила:

– Может быть, вы когда-нибудь решитесь продать его? Подарить ему… ну… новый дом?

Но Лавочник резко покачал головой, отчего его каска с громким треском ударилась сперва об один край ювелирных очков, а затем о другой.

– Нет, конечно, нет! Я ни за что его не продам, – закричал он, круша надежды Альмы. А потом добавил: – Я иногда одалживаю его некоторым особенным людям. И, думаю, ты можешь стать как раз тем человеком, которого я ждал. Позволь-ка мне взглянуть!

Лавочник, пританцовывая, обогнул полку. Он опустил увеличительные стекла на очках и вытянул шею в сторону Альмы.

Она еще сильнее прижалась к двери. У нее заколотилось сердце. Альма стала поворачивать ручку и уже готова была броситься наутек, как Лавочник слегка подпрыгнул, и из его груди вырвался высокий, звонкий смех.

– Да, разумеется! В основном огонь, как я и предполагал! – пропел он. – Всего лишь искра, это верно. Но она все время растет и становится ярче.

Из всего, что сказал Лавочник, эти слова ошеломили ее сильнее всего, ведь абсолютно так же Альма говорила о той субстанции, благодаря которой она была собой. Но как такое возможно? Альма хотела спросить, что имелось в виду, и понять, кто

он

 вообще такой. Интересно, знал ли Лавочник, что такое квинтэссенция. Но Альма была слишком взволнована и не