Жена вздыхала и поворачивалась на другой бок, смотреть в стену. На самом деле, у нее на голову были надеты неудобные бигуди, поэтому подушка ей давила, но Плягунову казалось, что жена всем видом показывает: доиграется Плягунов, ох, доиграется.

И однажды утром это случилось. Встал Плягунов, глядит на себя в зеркало – а у него рожа небритая. Ладно бы просто небритая – желтоватая какая-то рожа, в целом неприятная.

– Жена, а чего-й то я пожелтел? – удивился Плягунов. Жена заглянула в комнату и сразу прямо поняла:

– Все! Доигрался!

– Так быстро? – удивился Плягунов.

– К врачу иди, – и жена скрылась в кухне.

Пошел Плягунов к доктору. Записался на прием, взял карточку и стал в очереди сидеть. А там и другие доигравшиеся граждане были. У одного голова плохо держалась, он ее все клонил и клонил. Другой белены объелся и теперь страдал желудком. А у третьего из левой ягодицы шило торчало, он даже сидеть не мог и нервно ходил по коридору. Непонятно, почему он не хотел вытащить шило сам, а пошел за этим к врачу, но это его законное право – пользоваться медицинской помощью, и осуждать мы, конечно, не станем. Хотя он занимает драгоценное докторское время с такой пустячной проблемой, когда другие граждане голову еле держат или, как Плягунов, вовсе доигрались.

Когда подошла очередь Плягунова, он зашел в кабинет, отдал карточку медсестре и сел на стул.

– На что жалуетесь? – спросил доктор, не поднимая головы.

– Да что-то я совсем доигрался, – пожаловался Плягунов. Тогда врач взглянул на него и воскликнул:

– Голубчик, а что же это у вас вся рожа желтая такая?

– То-то и оно, – мрачно сообщил Плягунов.

Тогда стал доктор его смотреть. Пощупал пульс и покачал головой. Заглянул в горло, попросил покашлять, почесал бороду, посмотрел линию жизни на ладони и открыл карточку.

– Ой, так вот в чем дело! – вдруг закричал доктор. – Вы, оказывается, наполовину кактус!

– Что? – опешил Плягунов.

– Вот ваш ДНК-тест, – показал доктор, – вот человеческие гены, а вот – гены кактуса, видите, зеленые совсем. После 30 они особо сильно ощущаются. И рожа у вас желтеть начала по этой причине, а не потому, что у вас гепатит или какая другая гангрена. Вы просто гнить начали. Вам плохо зимовку организовали – слишком много жидкости и тепла.

– А что же делать? – растерялся Плягунов. В его планы не входило гнить.

– Нужно вернуться к истокам и создать подходящие условия жизни, – объяснил доктор. – Организуйте себе горшок с землей и сидите в нем, закопав ноги. Попросите на работе, чтобы вам дали холодный кабинет. И бросайте пить, а то уже печень не выдерживает.

– Совсем? – ужаснулся Плягунов. – Даже по пятницам пива нельзя?

– Совсем, – кивнул доктор. – Иначе сгниете до весны.

– Никакой мужской солидарности, – возмутился Плягунов. – Я не для того налоги плачу, чтобы доктор запрещал мне пить!

– А я и не мужчина, – сообщил доктор. – Я женщина.

– А почему у вас борода? – удивился Плягунов.

– Потому что я свободная женщина, хочу – хожу с бородой, хочу – побреюсь, – посмотрела на него врач. – А с такой нервной работой пришлось еще и яйца отрастить. Хотите посмотреть?

– Нет, спасибо, – поспешно отказался Плягунов. – А вы мне напишите какую-то справку на работу?

И доктор написала: «Диагноз: гниение, вызванное кактусной генетикой. Рекомендации: держать конечности в почве не менее 20 часов в сутки; пребывать в помещении с температурой не выше 12 градусов по Цельсию; не употреблять алкоголь, особенно в компаниях, где могут доливать; вода, чай, морсы – минимально».

Плягунов показал записи врача на работе, и тогда его начальник озадаченно почесал лысину:

– Придется тебя, Плягунов, перевести в другой отдел. К бухгалтерам. Там одни овощи у нас.

Посидел Плягунов у бухгалтеров неделю и совсем заскучал: он не умел делать бухгалтерские штуки, боялся степлеров, ничего не понимал в цифрах, потому что плохо выучил их в школе и до сих пор в них путался. А еще ему не нравился певец Олег Злыннык, которого постоянно слушали бухгалтера, падая в обморок от восторга.

– А можно меня перевести в какой-то другой отдел? – спросил Плягунов у начальника. – Туда, где больше букв, а не цифр?

Начальник снова почесал лысину и сказал:

– Нельзя тебя, Плягунов, переводить туда, где буквы. У нас там жарко для тебя слишком, сгниешь быстро. Хочешь, я переведу тебя на работу фикусом? Кактусы у нас уже есть, поэтому кактусом не могу. Будешь кактусом, но по бумагам – фикусом. Сойдет?

И Плягунов кивнул, потому что ему очень не хотелось потерять работу. Конечно, он был очень смущен, потому что не знал, что именно надо делать фикусам и кактусам, но ему пообещали, что начальник отдела его проинструктирует. Назавтра Плягунов пришел в новой розовой рубашке и галстуке – он хотел произвести хорошее впечатление.

– Здоров, – начальник отдела комнатных растений хлопнул его по плечу, а другие коллеги, не вытаскивая ног из горшков с землей, просто помахали Плягунову руками. – Зови меня просто – Борисыч.

Плягунова отвели на его рабочее место – им оказался горшок с землей на подоконнике между вторым и третьим этажом. Земля была сухая и холодная, но это было даже приятно кактусьей сущности Плягунова. Он быстро освоил свои новые должностные обязанности и стал с удовольствием их выполнять. Омрачало его новую работу только то, что коллеги из прошлого отдела приходили покурить и поболтать, а после засовывали бычки в землю, в которой сидел Плягунов.

– Мужики, не оставляйте тут окурки! – просил Плягунов, но мужики не слушались. Чинарики застревали между пальцев ног, и, когда Плягунов приходил домой, жена все время просила разуваться перед входом в дом и вытряхивать окурки. Она притащила домой пару мешков грунтовой смеси для кактусов и суккулентов, организовав зимний сад на балконе. Там Плягунов проводил все время, когда был дома. В последние дни его стало немного расстраивать то, что у жены вдруг появился мужчина. Это был сосед Васятка; своей жены он так и не завел, поэтому решил, видимо, воспользоваться Плягуновской.

– А что же я буду делать, когда ты совсем сгниешь? – возмутилась жена, когда Плягунов попросил, чтобы она выдворила Васятку. – Я же не смогу совсем без мужа! Мне, думаешь, приятно привыкать к чужому мужчине? Но что делать, раз уж мой законный супруг доигрался!

Но справедливости ради стоит сказать, что Васятка был хорошим мужиком. Когда жена засыпала, он часто пробирался на балкон к Плягунову и пил с ним горькую водку, чтобы отвлечь его от мыслей о быстром гниении.

– Ты, брат, не бойся, – говорил Васятка, хлопая Плягунова по плечу. И Плягунов тут же переставал бояться, но минут на пять всего. Как только его окутывал страх, он просил Васятку, и тот снова хлопал его по плечу.

– К лету переведем тебя на пятый этаж, – пообещал начальник как-то с утра, навещая Плягунова на новом рабочем месте. – Там жарко и цветы поливают только вечером. Тебе понравится. Только текучка кадров сильная.

Плягунов кивнул и выкинул из горшка бычок. Уборщица Маня как раз проносила мимо горшки с увядшими сотрудниками с пятого этажа – наверно, оформлять увольнение.

Как я урок прогулял

Если бы не Гошка, я бы успел на первый урок. Но вечером мама просила, чтобы я отвел его в садик, а она напишет моей учительнице записку, что я не прогулял, а очень даже по семейным обстоятельствам пропустил математику.

По дороге в садик Гошка швырнул мне в спину десять тысяч снежков, пообщался с сотней встречных собак и пятью кошками, наябедничал на меня трем дядькам и трем бабушкам, выкопал семь окурков, но съел только три – остальные были неспелыми. Как мать вообще справляется с Гошкой? Он так меня разозлил с утра пораньше, что я чуть не пришиб его дважды в пути! Я с трудом передал это воющее чудовище воспитательнице и кинулся на остановку автобуса.

Обычно я иду в школу пешком, но Гошкин садик дальше от школы, чем наш дом. Придется подъехать! Я запрыгнул на ступеньку автобуса, увидел в салоне свободное сидение и тут же на него сел.

– Твой билетик? – обратился ко мне контролер.

– Ученический, – ответил я громко, и на меня со всех сторон сердито шикнули пенсионеры.

Все знают: как только пробьет девять утра и начинается рабочий день у взрослых и детей, в автобусах ездят только пенсионеры. А мне не повезло – я еду с опозданием.

– Ученический не подходит, – покачал головой кондуктор. – Пенсионерский час. Плати за билет!

Я полез в карман за мелочью и достал деньги. Контролер придирчиво осмотрел мою купюру.

– А ты куда едешь? – поинтересовался он. – Сколько остановок?

– В школу, – ответил я. – Три остановки.

– Тогда мало, – контролер отстранил мою руку с деньгами.

– Как это – мало? – удивился я. – Вон у вас написано: 5 за проезд!

– Это если до конца ехать, – объяснил контролер. – А ближе – дороже.

– Почему? – удивился я.

– Потому что ты потратишь меньше времени, чтобы достичь своей цели. А это многого стоит, – объяснил контролер, и пенсионеры одобрительно закивали.

– А если я проеду по кругу, до конца, а потом выйду напротив остановки со школой? – решил уточнить я. – Мне жаль больше платить! Так будет пять за проезд?

– Экономить – хорошо, – заулыбались и закивали пенсионеры. – Экономия – полезно!

– Можно и так, – с кислой миной пробормотал контролер. Я уже хотел снова протянуть ему деньги, как вдруг контролер подозрительно взглянул на меня и резко спросил: – Сколько вам лет, молодой человек?

– Мне? Десять, – испугался я.

– Как несовершеннолетний, вы не можете совершать платежных операций лично, только через законного представителя, – издевательским тоном сообщил контролер.

Я мало что понял, но у меня аж губа затряслась от обиды!

– Это где такое написано? – воскликнул я, и пенсионеры снова зашикали.

– В Положении для автобусов, троллейбусов, трамваев и некоторых вагончиков метро, пункт 6, – торжествовал контролер. – Вы можете ездить только по ученическому. Но не можете его использовать в Пенсионерский час!

– Как же мне быть? – я был расстроен и даже одним глазом чуть всплакнул.

– Не знаю, выкручивайтесь, – пожал плечами контролер.

Тогда я закрыл глаза, напрягся как следует и повзрослел на десять лет.

Что, враг мой контролер, не ожидал?

– Покажите студенческий проездной, – с каменной рожей потребовал тот.

– У меня нету студенческого, я еще не учусь в университете, – очень странным голосом сообщил я. – Только школьный ученический.

– Хихихи, – мышиным голоском засмеялась тощая пенсионерка на переднем сидении, – таааакой лоб здоровый вырос, а школу еще не кончил! ДвоеШШШник!

– У мамки с папкой, небось, на шее сидит да ножками сучит, балованная молодежь пошла! – поддержал ее какой-то пенсионер шелестящим голосом.

– Ничего я не балованный, – я чуть не топнул ногой, но вовремя вспомнил, что во время взрослых ссор это не аргумент. А еще вспомнил, что делает в таких случаях дядя Толик со двора и громко гаркнул: – А ну, завалитесь!

– Ааах! – половина пенсионеров упала в обморок, остальные замерли с ужасом в глазах.

– Платить за проезд будем, молодой человек? – напомнил о себе контролер.

– Вот, – я протянул деньги. Контролер взглянул на помятую бумажку и фыркнул:

– Мало!

– Как это мало? – чуть не взорвался я. – У вас написано: пять! Я еду до конца, а потом еще чуть-чуть! Все законно!

– А налог на возраст? – невозмутимо спросил контролер.

– Какой налог? На что? – изумился я.

– С 18 до 35 лет полезно гулять, – контролер зевнул. – Поэтому проезд в автобусе для граждан этого возраста стоит дороже, чтобы люди чаще разминались, дольше жили и благополучно пользовались автобусом, когда станут пенсионерами.

– Я понял! – фыркнул я, зажмурился, поднатужился и повзрослел еще на 20 лет. – Нате! – швырнул смятую денежную бумажку в лицо контролеру. – Теперь довольны?

Тот, с невозмутимым лицом расправив банкноту, кивнул:

– Вполне, – и повернул ко мне хитрый нос. – А вы что это, работу сегодня прогулять решили? А кто вместо вас экономику страны поднимать будет?

– Отстань, провокатор, – и я повернулся к контролеру спиной. К счастью, автобус уже свернул на кольце, и через три остановки была моя школа.

– Нет, ну это же надо такое, а! – я выходил из автобуса, но в груди у меня будто котел бурлил. – Я сюда вошел десятилетним мальчишкой, а сейчас мне сорокет! И куда ушла моя жизнь, а? Вот сложно было у ребенка взять деньги и закрыть глаза на условности?

– Глупо обвинять общественный транспорт в бездарно потраченной жизни, – пожал плечами контролер.

Дверь закрылась и автобус уехал.

Мне пришлось еще полчаса снеговика лепить, чтобы вернуться в свои десять лет. Словом, на второй урок я тоже не попал. Ну и гадкие бывают контролеры – не передать!

Возврат по гарантии

Подошла моя очередь, и я привстала на цыпочки, заглядывая в окошко.

– Здравствуйте! Я бы хотела сдать по гарантии последние 20 лет жизни.

Тетенька по ту сторону строго на меня взглянула, и я уже готовилась услышать возмущение: «а вы ничего не перепутали? Тут вентиляторы и микроволновки принимают!», но она всего лишь попросила товарный чек. Я просунула под стеклянную перегородку свидетельство о рождении.

– Ага, 38. То есть, вы хотите вернуться в 18?

Я кивнула.

– Удобный возраст, – согласилась она, – и уже алкоголь продадут. Курите?

– Нет, бросила, – быстро ответила я. Говорят, заявления курильщиков со стажем больше 10 лет часто не удовлетворяют – слишком сложно восстановить тело из-за износа.

– Заполним анкету, – кивнула тетенька.

– А какие сроки возврата? – поинтересовалась я.

– В течение 14 рабочих дней наши специалисты разбираются в вашей ситуации. Если не найдут обстоятельств, которые вы от нас скрыли, вам вернут годы жизни. Вы просто проснетесь однажды утром на 20 лет моложе.

– То есть, через две недели я проснусь моложе на 20 лет? – перепросила я.

– Не через две недели, а минимум через четырнадцать рабочих дней, – отрезала тетенька. – Я буду задавать вопросы анкеты, а вы – правдиво на них отвечать. Соврете – вам же хуже, снимем жизнь с гарантии. Причины возврата?

– Недостаточный уровень счастья, – ответила я. – Подойдет?

– Да, вторая по популярности причина возвратов, – тетенька что-то черкнула в анкете. – Как вы оцениваете романтическую составляющую своей жизни по шкале от 1 до 10, где 1 – это отсутствие романтики, а 10 – регулярный ужин при свечах и букет цветов с доставкой прямо на работу?

– Я фрилансер, я не работаю в офисе, – почему-то ответила я. Дама взглянула на меня с удивлением.

– Да хоть вегетарианец. Оцените романтическую составляющую по шкале от 1 до 10.

Я подумала.

– Наверно, 5. Давайте запишем 5, – тетенька кивнула. – Скажите, – я заговорила тише, – чисто технический вопрос. А если, скажем, у меня есть небольшой должок. Ну, не знаю, например, книгу в библиотеку не вернула или 50 баксов другу. Или 20 тысяч банку. Долг исчезнет?

Тетка взглянула на меня с кислой миной, кивнула и продолжила:

– Состояние здоровья?

– Мммм, семь. Думаю, семь, – сказала я и зачем-то призналась: – Слушайте, я не могу сейчас справедливо оценить, у меня ядреный ПМС.

– Я запишу семь с ПМС-погрешностью, – с пониманием кивнула тетенька. – Как вы оцениваете свой уровень адекватности в восприятии действительности по шкале…

– Десять, – моментально выпалила я.

– …от одного до двух, – ехидно улыбнулась тетенька.

– Ой. Тогда два. Скажите, а многие вот так как я… про десять… не дожидаясь вариантов ответа? – я была сконфужена.

– Все до одного, – фыркнула дама. – Профессиональная реализация от 1 до 10?

– Семь, – с гордостью ответила я.

– Можно было и лучше, – заметила тетка чуть слышно. – Я должна сообщить, что вместе с возвратом лет вы потеряете все текущие социальные и физические настройки. Я их буду зачитывать, а вы кивайте в знак того, что теперь вы в курсе, что мы откатим их до уровня ваших восемнадцати лет. Итак, здоровье.

Я кивнула.

– Пышность груди, ланит пыланье, дрожь бедра и в жилах кровь бурная бежит?

– Кто вам анкету составлял? – отшатнулась я.

– А мне это людям вслух читать, представляете? – взглянула на меня тетенька. – Так что, пышность и дрожь?

Я кивнула.

– Текущая работа, образование, рабочая квалификация?

– Нет, стоп, как же так! Рабочая квалификация мне еще понадобятся. Чем же я на жизнь зарабатывать стану? Да и образование лишним не будет. Можно их как-то оставить? – возмутилась я.

– Девушка, – тетка посмотрела на меня, приспустив очки. – Или полный возврат, или компенсация в виде незабываемого романа, хорошего летнего отпуска, щедрого заказчика и других приятных мелочей. Может, лет через пять у нас будет и частичный возврат, но пока – только так. Или все, или ничего. Решайте!

– А быстрее нельзя? – спросили из очереди за спиной.

– Давайте полный возврат, – пролопотала я. – Начну с чистого листа и…

– Текущая работа, образование, рабочая квалификация?

Я кивнула.

– Дом, машина, другое движимое и недвижимое имущество, полученные и заработанные в возрасте старшем, чем новые настройки?

– Совсем нельзя?

Тетка покачала головой. Я кивнула с тяжелым сердцем.

– Скажите, а многие вот так переспрашивают? Можно ли, чтобы дом, машина, все добро нажитое осталось? – поинтересовалась я.

– Все до единого, – тетка вернулась к анкете. – Финансовый доход?

Кивнула.

– Нематериальные ценности?

Кивнула, конечно. Потом поставила на листике подпись и получила бумажку с номером заявки.

– Если через 21 день вы не проснетесь восемнадцатилетней, приходите в наш сервис центр, и уточните, на каком этапе рассмотрения ваша заявка, – объяснила тетка.

И только отходя от прилавка, я сообразила.

– Скажите, а привязанности и чувства – они в нематериальных ценностях были? – тетка кивнула.

Эх, а я так влюбилась в 20 лет! На всю жизнь! А через две недели могу и не вспомнить об этом! Вот ведь обидно!

А о будущем ты подумал?

– Ты бы сделал хоть что-то полезное, – раздражённо посоветовала мама, снимая плащ. Я жевал бутерброд с колбасой и запивал сладким чаем, попутно пролистывая ленту в Инсте. Честно говоря, я не уверен, что вообще можно делать что-то более полезное.

– Я и делаю. Я ем, – объяснил я. – Есть полезно, сама говорила.

– А для меня ты хоть что-то сделал? – трагическим голосом поинтересовалась мама.

– Ну, я три бутера сделал. Два для себя, один, возможно, для тебя. Это как разговор пойдет, – сообщил я.

– Ты совершенно не думаешь о будущем, – сварливо заметила мама, расстегивая сапог. – Другие в твоём возрасте спортом занимаются. Учатся! Два века тому люди в твоём возрасте уже семью заводили, детей рожали! А ты в телефон пялишься.

– Давай предположим, что я прихожу к тебе и говорю, что завтра рожу ребенка, – предложил я. – Ты меня убьёшь. Что будет очень глупо, потому что лучше дать мне родить: уверен, что рожавший мужчина получает какую-то крупную премию.

– Ага, получает. Премию Дарвина, – мать была не в настроении. Хотя когда мамы вообще бывают в настроении? – Я тебя спрашиваю: ты о своём будущем думал?

– А что о нём думать? – удивился я.

– Ну, чем ты заниматься будешь? Чем деньги зарабатывать? Где жить? Вот я тебя спрашиваю…

– А, ты об этом будущем, – махнул я рукой.

– А о каком другом? – удивилась мама.

– Ну, я думал, ты о глобальном будущем спрашиваешь…

– А это что, не тот масштаб для тебя уже, а, мыслитель? – взорвалась мать.

– Вообще-то да, – аккуратно заметил я. – Что об этом думать-то? Через год я закончу девятый класс и уйду в колледж. Выучусь на технолога пищевой промышленности. Переведусь в универ. Буду учиться и работать. Десять лет помыкаюсь на низкооплачиваемой работе с ночными сменами, но опыт себе наработаю такой, что ого-го. Дальше перееду на работу в Польшу. Встречу там Машку. Ну, это я её буду называть Машкой, так её зовут Марыся. Будем пару лет встречаться, потом съедемся. Потом я куплю дом в пригороде Кракова и мы с Машкой поженимся. Ты будешь её не любить, пока внучку на руки не возьмёшь, потом смиришься. Затем у тебя случится инсульт, и мы заберём тебя жить к себе. Потом Машка родит двойню мальчишек, и мы ещё заведем собаку лабрадора. А потом врачи найдут у меня опухоль в кишечнике и через годик я умру.

– А я? – подала голос мама.

– А вы с Машкой будете хозяйство вести и детей растить. Будете выращивать фермерские фрукты и продавать. Клубникой все засадите. Все у вас хорошо будет без меня, не боись, мать. Ты у меня будешь крепкая старушенция.

Мама затихла, обдумывая.

– А дети? Ты о детях подумал? – наконец нашла, к чему придраться.

– Мать, ты мне пять минут тому хотела премию Дарвина давать за ребенка! – заржал я. – Чего о них думать? Вырастут. Не все, правда. Один из мальчишек-двойняшек умрет от менингита, когда ему будет 8 лет, но я этого уже не увижу. Зато у второго будет удачи – за себя и за умершего брата. Большой бизнесмен будет. Семью так и не заведёт, но детей по всему миру наплодит. Жалко, неделю до пятидесяти лет не доживёт.

– А что случится? – нетерпеливо ёрзает на табуретке мать.

– Конкуренты закажут. Два огнестрельных в голову, – объясняю. – Сутки пролежит в коме.

– А у дочки-то твоей семья будет? – аккуратно интересуется мама.

– Не, она в этом еще в юности разочаруется, – машу рукой. – До тридцати пяти будет пробовать разные отношения, но все будут приносить разочарование. Потом она увлечется одной артисткой и переедет с ней в Латинскую Америку. Где примкнет к народным волнениям и после всего будет представлять интересы женщин без семьи в местном парламенте. Возглавит феминистическую революцию, так сказать. Её там будут очень уважать, у неё будет куча друзей и врагов, но жить она до конца дней будет одна.

– Что у тебя за будущее такое, – вздыхает мать. – Все умирают, кого ни возьми.

– Ма, – я чуть не поперхнулся чаем, – так смертность же стопроцентная! Я тебе это уже третью жизнь подряд объясняю, а ты всё не веришь!

– И что, ничего уже не изменишь? – помолчав, уточнила мама.

– Ты купила молоко? – спрашиваю. Мама молча вытянула из сумки бутыль. – Тогда ничего не изменить, – пожимаю плечами. – Процесс пошел.

– И что же делать? – глаза совсем грустные.

– Бутербродик можешь взять, – напомнил я. – Вкусный, я хлеб маслом помазал. Чаёк тоже сладкий бери…

– Ты так сидишь спокойно, будто ничего не произойдет, – взорвалась мама, хлопнув рукой по столу. – Бутерброды свои жуешь. Вот скажи: что у тебя в голове вообще? Начитался своих дурацких античных фаталистов! А мог бы, – она поднялась с табуретки, чтобы переставить сапоги в прихожую, – уроки учить, а не дурью маяться! Сидишь тут, целыми вечерами в телефон свой пялишься. Интернет тебе отключу, вот что!

Мамина сумка взорвалась воплем мобильного – звонил мой дядя Серёжа. Мама ответила на звонок, погрозив мне пальцем – мол, я с тобой ещё не закончила.

– Ма, пусть он сегодня на антресоль не лезет, – замахал руками я. – Ножка табуретки треснула. Она развалится, а он упадёт и шею себе свернёт, ещё два месяца на растяжке будет!

– Серёжа, ты бы приехал завтра в гости, племяннику бы своему мозги вправил, что ли, – с раздражением затараторила мать, отворачиваясь от меня. – Да что я, я всего лишь слабая женщина, я ему слово – он мне десять! Здоровый телёнок вымахал, а в голове – ветер ходит! Знаешь, как тяжело самой сына растить? Ему мужской авторитет нужен! Приезжай! О, и прихвати мамин сервиз в лиловые розы, не забудь! Где-где, на антресоли он у тебя, мы ж с тобой вместе туда его ставили! Он в коробке за стопкой словарей…

Я махнул на всю эту предопределённость рукой и взял с тарелки третий бутерброд.