Заметки о любви

Мэй охватывает какое-то незнакомое чувство, напоминающее сомнение.

– Наверное, ты права, – говорит Гаррет, но смотрит на нее с таким видом, как будто хочет, чтобы она возразила ему. – На следующей неделе я отправляюсь в Париж, ты будешь в Калифорнии, так что да, вряд ли бы мы смогли…

Он ищет подходящие слова, но никак не может их подобрать, тогда как Мэй прокручивает в голове целый список вариантов: «сохранить наши отношения надолго», «найти подход друг к другу», «испытать друг к другу серьезные чувства», «влюбиться».

Она на секунду закрывает глаза, пытаясь пробудить в себе нечто большее, чем чувствует сейчас – легкую печаль от того, что им придется расстаться. Но как бы Мэй ни старалась, ничего не получается.

– Это было классное лето, – взяв Гаррета за руку, говорит девушка.

Он кивает.

– Что ж, пришло время двигаться дальше.

Несколько секунд они смотрят друг на друга, и в глазах Гаррета появляется огонек.

– Но у нас еще есть несколько часов, – с ухмылкой говорит он и подается вперед. Мэй скорее на автомате целует его в ответ, потому что мысленно она уже далеко и думает о том, что ждет ее дальше.

Хьюго

Хьюго понимает, что не может выбрать эту девушку. Не может, и все. Он только что расстался с Маргарет, и вскоре ему придется делить пространство с той, на ком он остановит свой выбор. Нет смысла усложнять и так уже непростую ситуацию. Он это понимает. Честно.

Но все же пересматривает ее видео уже в третий раз.

– Ну вот, – говорит голос за камерой, которая отодвигается назад, демонстрируя длинный ряд похожих на коробки витрин и тихую улицу. – Здесь я прожила всю свою жизнь.

Именно то, с каким чувством она произносит последнее предложение, заставило его замереть, когда он смотрел ролик в первый раз.

Она отвечает на его вопросы, гуляя по городку, но это видео не назовешь обычным. Оно похоже на маленький фильм, в котором кадры быстро сменяют друг друга. В самом конце девушка разворачивает камеру, и перед объективом предстает круглое светлокожее лицо с россыпью веснушек на носу. Ее каштановые волосы убраны в высокий хвост, а за очками сияют голубые глаза.

– Меня зовут Мэй Кэмпбелл, – с легкой улыбкой говорит она. – И как вы уже можете догадаться, мне отчаянно нужны приключения.

В дверь тихо стучат, и Хьюго торопливо закрывает окошко с видео. Спустя секунду в комнату входит его папа, держа в руках кучу чистого белья.

– Слышал, у вас тут авария с носками, – говорит он, кидая кучу на кровать Альфи.

– По-моему, выход найден. – Хьюго разворачивается на своем стуле. – Он носит одну и ту же пару с четверга.

– Позаимствовал бы свежие у тебя, нет?

– Видимо, мои не такие счастливые.

– А, ясно, – говорит папа и садится на кровать Альфи рядом с бельем. Вдоль его подбородка темнеет щетина, и он проводит по ней рукой, серьезно глядя на Хьюго. – Знаешь, я хотел поговорить с тобой. Мне не давало покоя то, что ты тогда сказал за ужином. По правде говоря, я был единственным ребенком и всегда мечтал…

– О большой семье, – заканчивает за него Хьюго.

Папа смеется.

– Похоже, я уже рассказывал вам эту историю.

– Пару раз, – отвечает Хьюго, но без раздражения. Папин папа умер, когда тот был совсем маленький, и его маме приходилось работать на трех работах, чтобы прокормить семью. Вечерами, когда компанию ему составлял лишь телевизор, он играл сам с собой, воображая, что у него полно братьев и сестер.

– У нас почему-то было восемь тарелок, – снимая очки и потирая глаза, говорит папа. – Наверное, нужно было покупать сразу комплект. Я расставлял их на нашем крошечном столе и притворялся, что скоро мы все вместе сядем ужинать. Жалкое было зрелище, что уж говорить. Но именно поэтому мне так нравится накрывать на стол сейчас.

– Эту часть ты мне раньше не рассказывал, – говорит Хьюго, и папа улыбается ему. Сложно поверить, но этот мужчина каждому из своих шести детей улыбается по-особенному.

И эта улыбка – для Хьюго.

– То, что для каждой тарелки у нас есть хозяин, до сих пор кажется мне даром Господним, – говорит папа и кладет свою тяжелую ладонь поверх руки Хьюго. – Знаешь, мне будет не хватать твоей тарелки за нашим столом, пока ты будешь в отъезде.

Хьюго кивает, его переполнили эмоции.

– Теперь я чувствую себя виноватым, потому что в следующем месяце мы все уедем, – говорит он глухим от переизбытка чувств голосом. – Минус шесть тарелок зараз.

– Это другое. Вы будете совсем недалеко. Так что я буду доставать их на выходных. – Должно быть, что-то изменилось в лице Хьюго, потому что папа, вставая с кровати, похлопывает его по плечу. – Наши мечты меняются вместе с нами, Хьюго. И это нормально. Именно поэтому наша жизнь такая интересная.

В комнату вваливается Альфи, бросает на пол форму для регби и с видом умирающего человека падает на свою кровать.

Папа качает головой, но с веселым видом показывает на разбросанную кучу белья.

– Чистые носки, специально для тебя.

– Ура! – Альфи садится и стягивает с себя грязные, промокшие от пота. – С этими уже пора расставаться.

– Пожалуй, не буду тебе мешать, – отвечает папа, подмигивает Хьюго и закрывает за собой дверь.

Братья остаются одни, и Альфи машет рукой в сторону ноутбука Хьюго.

– Ну, что новенького в мире психопаток и халявщиц?

– Они не…

– Откуда тебе знать, что какая-нибудь из этих девиц не задумала украсть твою личность?

– Я и правда не знаю, – пожимает плечами Хьюго.

Альфи хмурится.

– Что ты будешь делать, если мама и папа обо всем узнают?

– Они уже разрешили мне ехать.

– Да, но не в компании совершенно незнакомого человека. Вряд ли они этому обрадуются.

Хьюго игнорирует брата и открывает почтовый ящик, который они вчера создали. Он внимательно перечитывает каждое из уже пришедших писем, которых оказалось куда больше, чем он мог ожидать, тем более если учесть, что прошло всего двадцать четыре часа. Когда парень доходит до последнего – от Мэй Кэмпбелл из города Хадсон, штат Нью-Йорк, – то на секунду замирает, стараясь не показывать своей радости при мысли о ее видео, что ему совсем не удается. Но его спасает новое входящее сообщение. Услышав сигнал, Альфи перепрыгивает со своей кровати на кровать Хьюго, все еще не сменив мокрую от пота одежду.

– Что там у нас?

Хьюго открывает письмо, отправленное Маргарет П. Кэмпбелл из города Нейплс, штат Флорида, которой уже стукнуло восемьдесят четыре года. На прикрепленной к письму фотографии она запечатлена в тележке «американских горок», и ветер образует вокруг ее головы ореол совершенно белых волос. Ее широкая улыбка обнажает золотые коронки.

– Вот кто нам нужен! – полушутя заявляет Хьюго.

– Только тебе, – говорит Альфи, – может прийти в голову пригласить с собой на каникулы восьмидесятичетырехлетнюю старушку.

– Это не каникулы, – отвечает Хьюго. – Это сделка. Они получают билет, а я – путешествие на поезде. И совсем не похоже, чтобы ей хотелось украсть мой бумажник. Или мою душу.

Альфи морщит нос.

– Как думаешь, что она возьмет с собой перекусить? Чернослив?

– Хватит уже дискриминировать пожилых людей, – говорит Хьюго и толкает брата до тех пор, пока тот с криком не падает с кровати на пол. Альфи так и лежит распластавшись и смотрит в потолок, а Хьюго читает письмо от Маргарет П. Кэмпбелл.

«Когда я была еще девочкой, мы с папой ездили на поезде из Флориды в Южную Каролину, и с тех самых пор я хотела увидеть страну из окна купе. Но потом я пошла в школу, устроилась на работу, у меня появились семья, дети, а потом умер мой муж, да и у меня самой здоровье стало пошаливать, и я решила, что уже стала слишком старой для такого путешествия. Но вдруг моя правнучка прислала мне ваше письмо, и пусть даже она просто хотела пошутить надо мной, я никак не могу перестать думать об этом. Ведь почему бы и нет, правда? И, что важнее, почему бы не сейчас?»

«Действительно», – думает про себя Хьюго.

С пола доносится голос Альфи, который лежит на спине и таращится в щель на потолке, которая была похожа, как они решили еще много лет назад, на кита.

– Слушай, а ты тогда серьезно говорил? – спрашивает он. – Ну, про то, что в следующем году тебе хотелось бы больше пространства?

Хьюго долго молчит, но наконец отвечает:

– Да.

– Никогда бы не подумал, – говорит Альфи, приподнимаясь на локтях.

– А ты сам никогда так себя не чувствовал? – спрашивает Хьюго, развернувшись на стуле, чтобы посмотреть на брата.

Альфи задумывается.

– Наверное, мне бы хотелось иметь свою комнату, но в целом мне нравится, когда вы все рядом. Ну, почти всегда.

– Мне тоже, – говорит Хьюго. – Но дело не в этом. Просто… у нас ведь никогда не было выбора, согласен? Большинство наших сверстников уезжает из дома, из семьи, чтобы начать новую жизнь. Но мы всегда знали, что все вместе будем учиться в Университете Суррея. И у нас никогда не было других вариантов.

– Верно, потому что это бесплатно.

– Не совсем. Ты же знаешь, что мы должны будем выполнить ряд условий.

– Если проблема в том, – говорит Альфи, и его глаза весело поблескивают, – что ты боишься, что во время фотосессии будешь выглядеть рядом со мной как кусок дерьма, то можешь встать рядом с Оскаром.

Хьюго закатывает глаза.

– Ты хоть раз читал учебный план, который они нам прислали? За одну только первую неделю мы должны будем дать семь интервью! Ты бы с этого хотел начать обучение в университете?

– Ты имеешь в виду прямую трансляцию того, как мы будем въезжать в общежитие? – с широкой улыбкой говорит Альфи. – А мне, знаешь ли, эта идея нравится. Отличный шанс показать всем, как много я могу выжать.

– И все же я бы предпочел избежать этого спектакля.

– Вряд ли у тебя получится, – став серьезным, отзывается Альфи. – Это часть сделки. И ты прекрасно это знаешь.

– Но мы как цирковые зверушки!

– Цирковые зверушки, которые получат высшее образование бесплатно.

– Знаю, – вздыхает Хьюго. – И понимаю, как нам повезло. Но все равно, разве ты никогда не думал, что бы сделал, если все сложилось бы по-другому?

– Конечно, думал. Стал бы флайхавом^[6] в сборной Англии.

– Серьезно.

– Серьезно? Не знаю. А ты?

Этот вопрос задевает какие-то струны в душе Хьюго.

– Я тоже не знаю, – признается он. – Именно потому мне так нужно отправиться в эту поездку.

– Чтобы разобраться, что дальше?

– Нет, наоборот, – отвечает Хьюго. – Я ведь уже знаю, что дальше.

– И ты хочешь узнать, каково это – быть самому по себе, – говорит Альфи и ухмыляется. – Что ж, могу сказать одно: я точно не буду скучать по твоему храпу.

Хьюго бросает в брата ручку, но тот уворачивается. Какое-то время они оба молчат, а потом Хьюго вращается на стуле. Сделав оборот, он смотрит на брата.

– Как думаешь, они ненавидят меня?

– Если только совсем чуть-чуть, – говорит Альфи, сковыривая с коленки пятно грязи. – Как и я, кстати.

Расстроившись, Хьюго трет глаза.

– Прости. Правда. Но ты же понимаешь, что дело совсем не…

– Знаю. И они тоже. Все будет хорошо. Скоро мы отойдем.

– Даже Джордж?

– Ну, может быть, все кроме Джорджа.

– Офигеть! – простонав, восклицает Хьюго.

– Эй! – Альфи поднимается с пола и подходит к своему ящику с носками. Открыв его, он вытаскивает маленький сверток из листа газеты. – Наверное, мне следовало подождать с этим, но… Фиг с ним!

Хьюго берет сверток и осторожно разворачивает его. Внутри оказывается обложка для паспорта из коричневой кожи. Он удивленно смотрит на Альфи, и в его груди снова разливается тепло.

– Мама хотела купить тебе ярко-оранжевую, чтобы ты точно его не потерял, но папа заметил, что такой цвет может привлечь ненужное внимание, и Поппи выбрала какой-то красный ужас – ты бы от стыда сгорел носить с собой такое, – а потом Джордж предложил взять камуфляжную расцветку. Камуфляжную! Как будто ты отправляешься на войну! А Оскар вообще хотел купить тебе вместо обложки фляжку, и я согласен: сама идея-то ничего, но не по делу. Тут я нашел эту, и Айла посоветовала добавить твои инициалы, – Хьюго открывает обложку и видит, как на мягкой коже выбиты небольшие буквы «ХТУ» –…все согласились. Тебе нравится?

Хьюго проводит пальцами по гладкой поверхности.

– Очень нравится, – отвечает парень, и в его голосе столько эмоций, что они оба знают: на самом деле он хотел сказать: «Я вас всех люблю».

Мэй

Ровно через неделю после того, как Мэй получила письмо от Хьюго У., в котором он рассказал ей, как ему понравилось ее видео, и объяснил, почему не может для своего путешествия выбрать ее, ей приходит новое письмо, в теме которого стоит: «Забавная история».

«Дорогая Мэй,

Мне немного неловко снова писать тебе, но так получилось, что на следующей неделе моей спутнице предстоит операция по удалению косточки на ноге, а значит, мне снова нужна Маргарет Кэмпбелл, которая все еще готова к приключениям (и у которой нет проблем с косточками на ногах). Понимаю, какая это наглость с моей стороны – писать тебе сейчас, когда до начала поездки остается всего неделя, и тем более если учесть, что тогда я не выбрал тебя. Но мне очень понравилось твое видео, так что я надеюсь, ты подумаешь над моим предложением.

Пока,

Хьюго»

«Ну вот, пожалуйста!» – думает Мэй, едва не пища от радости. И конечно, тут же в ее голове выстраивается целый список причин, почему эта поездка – не самая удачная идея: это будет опрометчиво, нерационально и наверняка небезопасно; ей не хочется быть чьим-то запасным вариантом; ее отцы ни за что на свете не разрешат ей отправиться через всю страну в компании незнакомого человека; и самое главное – самое-самое, – кто вообще способен выкинуть такое?

Но потом она вспоминает, как па сказал, что ей нужно пожить и набраться опыта, вспоминает, что говорил Гаррет о создании великих произведений искусства, о том, что в этом городке она чувствует себя словно в джинсах на размер меньше. И Мэй решает, что как раз она и способна.

Откинувшись на спинку стула, девушка замечает на подъездной дорожке маленькую синюю машину. Смутившись, Мэй сбегает вниз по лестнице, вылетает за дверь и несется к заведенному автомобилю, за рулем которого сидит Приянка. Длинные темные волосы завязаны в низкий хвост, на ней толстовка с логотипом Корнелльского университета, которую подарили ей ее родители, когда узнали, что она поступила туда. Когда в окне показывается лицо Мэй, подруга удивленно смотрит на нее.

– Я думала, мы встречаемся в городе, – говорит Мэй, и Приянка переставляет руки на руле.

– Так и есть.

Мэй хмурится.

– Тогда зачем ты приехала за мной?

– Я не за тобой приехала, – робко отвечает Приянка. – Мне просто хотелось сделать это в последний раз.

– Что сделать?

– Не знаю точно. Проехать от моего дома до твоего. Подождать на вашей подъездной дорожке, потому что ты все время опаздываешь. Сколько раз так было?

– Я не все время опаздываю, – с притворным возмущением возражает Мэй. – Но частенько, это да.

– И вот сегодня последний раз.

– Но не самый последний. Мы будем приезжать сюда на День благодарения.

– Знаю, – отвечает Приянка. – И всё же.

– Ладно, раз ты все равно здесь, то поехали вместе. – Мэй, ухмыляясь, залезает в машину. – К счастью для тебя, это значит, что тебе придется привезти меня обратно и ты можешь повременить со слезными прощаниями с моей подъездной дорожкой.

Приянка закатывает глаза.

– Как ты можешь всегда быть такой бесстрастной?

– Мне будет грустно прощаться с тобой, – заверяет ее Мэй. – Но я точно не умру, если в течение нескольких месяцев не буду наблюдать свою гаражную дверь.

Приехав в пиццерию, девушки усаживаются за свой обычный столик. Стоит им сделать заказ, как жужжит телефон Приянки, и ее лицо озаряется радостью еще до того, как она видит имя звонящего.

– Алекс? – спрашивает Мэй, глотая через соломинку свой напиток.

Приянка, продолжая улыбаться, кивает. На прошлой неделе ее бойфренд отправился в турпоход для первокурсников и не всегда был на связи.

– Еще пара дней, и он наконец выйдет из леса.

– Поверить не могу, что вы, ребята, продолжаете пытаться делать это.

– Что именно?

– Оставаться вместе.

Приянка поднимает на подругу озадаченный взгляд.

– А почему бы нам не быть вместе?

– Потому что следующие четыре года вы проведете в разных штатах.

– Да, но я люблю его, – отвечает Приянка, как будто все так просто. – А он любит меня.

Мэй громко пьет газировку, пока Приянка заканчивает свой разговор с Алексом. И только тогда, когда официант приносит им их пиццу – наполовину вегетарианскую, наполовину с пепперони, – она убирает телефон, и они наблюдают, как от сыра поднимается пар.

– Любовь, она как пицца, – помахав рукой над столом, говорит Мэй. – Теплая, тягучая, восхитительная, но быстро заканчивается.

Приянка смеется.

– Мы сейчас говорим о Гаррете?

– Я не была влюблена в Гаррета. Это было просто развлечение.

– А он об этом знал?

Мэй демонстративно откусывает кусок от своего ломтика, все еще очень горячего. Поморщившись, она сразу же залпом выпивает полстакана воды. Приянка качает головой.

– Если бы ты не была такая осторожная…

– Я не осторожная, – говорит Мэй, чуть ли не выплевывая последнее слово.

Приянка с трудом сдерживает смех.

– Я не имела в виду, что ты осторожная по жизни, – уже мягче поясняет она. – Я говорила про твое сердце.

Мэй уже настроилась поспорить с подругой, но заставила себя прикусить язык.

– Ты самый бесстрашный человек из всех, кого я знаю, – настойчиво продолжает Приянка. – Порой даже слишком. Но когда это действительно важно, ты предпочитаешь не рисковать. Как только какой-нибудь парень начинает влюбляться в тебя, ты убегаешь прочь, только пятки сверкают.

– Это неправда.

– Нет, правда, – возражает Приянка и показывает на пиццу: – Ты боишься вот этой теплой и тягучей части. Ты думаешь, что я сошла с ума, раз все равно пытаюсь остаться с Алексом, но как по мне, пусть лучше я попробую и в итоге останусь с тем, кого люблю, чем буду оберегать себя и останусь…

Мэй сердито хмурится.

– Почему мы вообще говорим об этом?

– Потому что, – уже не так жестко отвечает Приянка, – иногда мне кажется, что тебе интереснее снимать кино, чем проживать свою жизнь. Не все должно быть материальным. Ты словно выходишь за дверь с одной камерой в руках, оставив свое сердце дома на полке. Но если ты никогда не будешь рисковать…

Стараясь не показать свою обиду, Мэй торопливо перебивает подругу:

– Я рискую! И знаешь, честно говоря, я как раз собиралась сказать тебе…

– Нет, не рискуешь. Я имела в виду не такой риск.

– Что? Да ведь ты даже не знаешь, о чем я хотела рассказать…

– Мэй, – не без раздражения говорит Приянка, – только ты, выслушав все это, решишь, что тебе стоит подписаться на вероятность быть убитой в поезде каким-то парнем.

– Ты преувеличиваешь!

– Я прислала тебе тот пост в шутку, а не как призыв к действию. Скажи честно, ты ведь не думала поехать с ним?

– Нет, не думала.

– Серьезно?

– Нет, – с ухмылкой отвечает Мэй. – Да ладно тебе, это же будет потрясающе!

Приянка качает головой.

– Я буквально только что посмотрела передачу, где рассказывали про девушку, которую преследовали в поезде и…

– Ты слишком много смотришь телевизор.

– Ну, а ты смотришь слишком много кино.

Мэй смеется.

– И что случилось в той передаче?

– Произошла какая-то жуткая путаница, – поднимая с тарелки кусок пиццы, рассказывает Приянка. – Парень оказался очень классным, они влюбились друг в друга, а потом жили долго и счастливо.

– Правда?

– Нет! Ее убили! А ты как думала?

После обеда Приянка отвозит Мэй домой и делает привычный круг в конце подъездной дорожки Кэмпбеллов. Несколько минут они просто сидят в машине и пустым взглядом таращатся на гараж.

– Ладно, ты права, – говорит Мэй, упираясь затылком в подголовник. – Мне сейчас и правда стало грустно.

Приянка смеется.

– Вот видишь!

– Но мы же все время будем на связи, да?

– Конечно!

– Обещай, что будешь звонить мне чаще, чем Алексу.

– Только если ты пообещаешь не садиться в тот поезд.

– Давай будем просто импровизировать, – весело отзывается Мэй.

Она расстегивает ремень безопасности, но Приянка кладет ладонь на ее локоть.

– Послушай, – говорит подруга, и ее карие глаза внимательно смотрят в глаза Мэй. – Я не хочу, чтобы ты отправилась в колледж, считая, что любовь похожа на пиццу.

– Может, лучше бы я считала, что она похожа на кальцоне?

Приянка игнорирует ее.

– Любовь – это… Я не знаю. Что-то большое. Как солнце.

– В смысле, ты можешь обжечься?

– Нет, – утомленно отвечает Приянка, но ее глаза уже начинают блестеть, как всякий раз, когда она думает об Алексе. – В смысле, все становится ярче и радостнее. И любовь согревает тебя изнутри.

– Как и пицца, – говорит Мэй, и в этот раз Приянка шлепает ее по руке.

– Ты понимаешь, о чем я. Просто обещай мне, что будешь открыта всему новому.

Сама того не сознавая, Мэй вдруг понимает, что думает о видео, которое отправила Хьюго У. и о том, как легко ей было отвечать на его вопросы. Она делает глубокий вдох и кивает.

– Обещаю.

Похоже, Приянка довольна ее ответом. Она берется за ручку и вылезает из машины. Мэй делает то же самое. Они торопливо обходят машину спереди и обнимаются.

– Я люблю тебя так же сильно, как пиццу, – шепчет Приянка в ухо Мэй, и та смеется.

– Счастливого пути!

Приянка отступает назад и долго смотрит на подругу.

– И тебе.

Вплоть до этого самого момента Мэй чувствовала некоторые сомнения. Но сейчас ее вдруг осеняет: они обе знают, что она будет делать.

Распрощавшись с Приянкой, Мэй обходит дом и застает на крыльце бабулю, которая в последнее время любит тут прикорнуть. Бабушка открывает глаза, когда Мэй вприпрыжку поднимается по старым деревянным ступеням.

– И вот их осталось двое, – драматично вздохнув, говорит бабуля. – Поверить не могу, что Приянка сбегает отсюда раньше нас.

Мэй смеется.

– Осталось совсем чуть-чуть.

– Пять дней. Но кто считает?

Они пытались уговорить бабулю остаться у них насовсем, убедить, что за городом ей будет спокойнее. Но она ясно дала понять, что не нуждается в отдыхе, и сейчас, поправившись, бабуля настаивает на том, чтобы поскорее вернуться в свою квартиру в Нью-Йорке.

– Знаешь, чего мне будет не хватать, когда я уеду отсюда?

– Трепать нервы моим папам?

Бабуля смеется.

– Нет.

– Сожженного кофе?

– Нет.

– Тогда чего?

– Тебя.

Мэй улыбается.

В это время на улицу из-за угла въезжает красная машина, точь-в-точь как у Гаррета, и на секунду Мэй думает, что, может быть, это он. Но Гаррет, конечно, давно уже уехал.

Бабуля, словно читая мысли Мэй, говорит:

– Ну, как ты? Справляешься?

Даже забавно, думает Мэй, что об этом ее спрашивает человек, который недавно прошел четырехнедельный курс индукционной химиотерапии, чтобы вылечиться от острого миелоидного лейкоза. Но она этого не говорит.

– Да, все нормально.

– Знаешь, чтобы исцелить разбитое сердце, нужно найти новую любовь.

– Никто не разбивал мне сердце, бабуль. Мне кажется, на нем вообще ни царапины. – Мэй думает о том, что говорила ей Приянка, и представляет свое сердце аккуратно упакованным и спрятанным за крошечными щитами. Она косится на бабушку. – Ты когда-нибудь ездила на поезде? Я имею в виду не отсюда до города, а настоящее путешествие.

Бабуля молчит, устремив взор куда-то вдаль.

– Я была чуть постарше тебя, – с легкой улыбкой отвечает она. – Мне было лет девятнадцать, может быть двадцать. Мы с подругой отправились на поезде в Новый Орлеан, на фестиваль Марди-Гра. У нее там была родня, так что мы решили немного развлечься. В первое же утро я познакомилась с молодым человеком в форме, и он купил мне чашку чая. До конца поездки мы с подругой почти не виделись.

Мэй подается вперед.

– Что произошло?

– В смысле что произошло? Мы болтали. Мы флиртовали. Мы целовались.

– Целовались?

– Ну конечно! – пылко восклицает бабуля. – Мы были влюблены.

– Нельзя влюбиться за такой короткий срок, – говорит Мэй, думая о том, что вся эта история подозрительно напоминает один из тех старых романтических фильмов, которые так любит ее бабушка.

Бабуля решительно возражает ей:

– Можно. И это случилось с нами. Мы провели вместе весь уик-энд – танцевали, ели и слушали джаз. От счастья кружилась голова. Мы не могли оторваться друг от друга, не могли…

Мэй, дабы избежать дальнейших подробностей, торопливо спрашивает:

– И что потом?

– Мы попрощались.

– Но вы же были влюблены друг в друга?

– Он должен был ехать на военную базу в Техас. Я жила в Нью-Йорке. Как говорят, не судьба. – Бабушка пожимает плечами. – В любви нет магии. Она не может перенести тебя за пределы времени и пространства. Не может что-то исправить. Это просто любовь.

– Но…

– Я влюблялась много раз, прежде чем встретила твоего дедушку. Иногда эти чувства длились долго, иногда нет. Весь фокус в том, чтобы не беспокоиться по этому поводу. Если будешь слишком много думать об этом, любовь просто исчезнет, ты ее упустишь.

– Ну, а что случилось с тем молодым человеком? – нетерпеливо спрашивает Мэй.

– Его убили во Вьетнаме. Мы продолжали писать друг другу открытки вплоть до того самого дня, когда он погиб.

Мэй молчит, никак не может решить, что это – воспоминания или воображение. Очень похоже на правду, но так можно сказать про все ее истории, которые она им рассказывала на протяжении этих лет. Бабуля тоже сидит в тишине, наверное, думая про своего солдата или погрузившись в фильмы, которые крутятся в ее голове. Спустя некоторое время она ставит свою кружку на столик между ними и поворачивается к Мэй.

– Что ж, расскажи мне про эту поездку на поезде.

– Про какую поездку?

– Про ту, по поводу которой ты сомневаешься, ехать или нет.

Мэй удивленно смотрит на бабулю. И выкладывает ей всю историю. Она рассказывает про всплеск боли, который ощутила, увидев тот пост, про видео, которое она отправила через океан в приложении к электронному письму; о том, что почувствовала, вновь пересмотрев свой фильм, – словно она топчется на месте, не в силах понять, как еще ей посмотреть на свою жизнь, и как помог ей Гаррет, сказав «безличный»; о сообщении от Хьюго У. и вопросе, который он задал и который не дает ей покоя даже несколько дней спустя. Когда Мэй заканчивает, бабуля лишь кивает головой.

– Твои отцы никогда не разрешат тебе, – говорит она, и плечи Мэй опускаются, потому что девушка тоже прекрасно это понимает. Но, к ее изумлению, бабуля подмигивает ей. – Но это не должно помешать тебе поехать.

Мэй не удается скрыть свою улыбку.

– Правда?

– Конечно! – подавшись вперед, отвечает бабуля. – Ты говорила, что твоя соседка по комнате – из Бруклина, верно?

И вот так, вечером в этот же день, Мэй сидит напротив своих отцов в закусочной – которая по иронии судьбы обустроена в стиле старинного вагона, – и рассказывает им, что она и ее будущая соседка по комнате по имени Пайпер хотят вместе отправиться в Калифорнию на поезде.

– На поезде? – опуская свой сэндвич, спрашивает папа с ужасом в глазах. – Ты ведь в курсе, что на самолете будет куда быстрее?

– Конечно, в курсе, – отвечает Мэй, – но она собиралась ехать со своей мамой, но потом что-то там случилось, и ей нужен попутчик, потому что билеты уже куплены.

– Следующие девять месяцев вы будете вместе жить в комнатке размером с обувную коробку, – говорит па. – Ты правда хочешь, чтобы все это началось на неделю раньше?

– Рано или поздно Пайпер все равно узнает про храп, – говорит папа, и Мэй одаривает его испепеляющим взглядом. – Но что, если она сама не подарок?

– А что, если она окажется классной девчонкой? – Мэй пожимает плечами. – В любом случае это будет опыт. Вы же сами сказали, что мне нужно его набираться.

– Мы имели в виду колледж, – отвечает папа. – Это не то же самое, что мотаться по поездам, словно бездомные бродяги. Вы все время будете там проводить? В смысле спать и все такое? – Он косится на па. – Даже от одной мысли об этом у меня спина начинает болеть.

– Они забронировали поездку с остановками в гостиницах, так что мы сможем посмотреть некоторые города, через которые будем проезжать. – Мэй неловко ерзает на стуле, опустив глаза на свой сырный тост. Она еще никогда так сильно не врала им. Но ей нужно отправиться в это путешествие, а узнав правду, они ни за что ее не отпустят. – Будет весело.

– Ты уверена, что хочешь уехать на неделю раньше? – спрашивает па, и Мэй прямо-таки физически ощущает исходящие от него волны разочарования.

Девушка смотрит за окно. Солнце садится, и все вокруг переливается золотым, словно это уже воспоминание, и даже старые здания с облупившейся краской придают их городку очаровательный и уютный вид, и он уже не кажется душным и маленьким.

– Да, – тихо отвечает Мэй, снова повернувшись к своим отцам. Их плечи соприкасаются, и она знает, что они держатся за руки под столом, и от этого на сердце еще тяжелее. – Но это не значит, что я не буду чертовски по вам скучать. К тому же бабуля тоже скоро возвращается в город, так что нам все равно придется прощаться, и, если честно, мне кажется, что сейчас настал один из тех моментов, когда правильным ответом будет «да».

Ее родители переглядываются.

– Вы все время будете вместе? – спрашивает па. – Днем и ночью? Будете присматривать друг за другом?

Мэй проглатывает ком в горле.

– Да.

– И если она окажется плохим человеком или будет дурно влиять на тебя, – говорит папа, – ты проявишь здравомыслие?

– Да, – пряча улыбку, отвечает Мэй.

– И ты будешь связываться с нами три раза в день? – спрашивает па.

– Четыре, – встревает папа. – Нет, пять!

– Ну конечно.

Па долго смотрит на нее.

– И ты перестанешь терзаться из-за своего фильма?

Девушка медлит с ответом.

– Вот этого не могу обещать.

– Тогда, может быть, подумаешь о том, не снять ли новый?

– Обязательно.

– Тогда, полагаю, – удовлетворенно кивнув, говорит он, – правильным ответом будет «да».