Достало! или Крепкое женское плечо

Глава 2. Бремя материнской ответственности

Когда я увидела положительный результат в тесте на беременность, мир для меня перевернулся. Не только потому, что материнство давало возможность прочувствовать всю силу любви, но и из-за того вороха забот, в который я окунулась с головой, как только узнала, что жду ребенка. Я вскрикнула, заплакала от радости и с изумлением уставилась на две полоски. Затем в течение часа я записалась на прием к врачу, заказала книгу «В ожидании ребенка», скачала календарь беременности, чтобы быть в курсе всего того, что мне необходимо знать на каждый конкретный день, и начала копаться в интернете в поисках советов о том, как обставить и украсить детскую комнату. Итак, время пошло.

Когда мой малыш должен был вот-вот родиться, я изучила все, что только можно. Я хотела знать все о том, что нам предстоит, ведь на карту было поставлено многое: отныне от любого принятого мной решения зависела жизнь другого человека. Я испытывала неведомое до этого волнение от того, что я должна «все сделать правильно». И это напряжение было особенно сильным при мысли о том, что, несмотря на то что мы оба зачали этого ребенка, знать, что именно нужно делать, должна была только я – это была моя сфера ответственности.

И я особенно остро ощутила груз этого, когда мы с Робом пробирались сквозь торговые ряды магазина Target^[3], изучая, что нам нужно приобрести для малыша заранее, до его появления на свет. Я смотрела на длинный список вещей, которые могли бы понадобиться. Кроме того, в голове я держала множество советов от друзей и родственников по поводу того, что нужно купить для ребенка, а что нет. Иногда эти советы противоречили друг другу. Мы остановились в отделе детского питания. Я задалась вопросом: нужен ли мне стерилизатор бутылочек или мы будем кипятить бутылочки сами? На всякий случай я включила стерилизатор в список. Затем мы подошли к специальной решетке для просушивания бутылочек. Она выглядела как кусок резины, по виду и структуре напоминающей пророщенную пшеницу. Почему-то этот предмет окончательно выбил меня из колеи. Я не знала, что делать. Мой мозг был уже не в состоянии думать. Я попросила Роба решить, нужна ли нам эта штуковина, но он наотрез отказался: «Я понятия не имею. Ты же разбираешься в таких вещах. И ты лучше меня знаешь, что нам нужно». Я тоже понятия не имела. Но я точно знала: все мое понимание того, что нужно, а что нет, основывается прежде всего на моем пристальном изучении вопроса, а не на каком-то волшебном чутье супермамы, которое снизошло на меня сразу после зачатия. У матерей нет врожденной способности знать все наперед – мы не знаем, что именно необходимо купить до рождения ребенка, как определить, чем именно он болен и какие вопросы задать врачу. Но мы учимся. Мы тратим уйму времени, не ленимся искать необходимую информацию, вкладываем много труда во все то, что совершенно не обязательно кажется нам таким уж захватывающим и интересным. Потому что кто, если не мы?

Беременность давалась мне тяжело не только физически, но и морально. Роб всегда был рядом и готов был помочь, если я просила его об этом, но то, что касалось потребностей еще не рожденного ребенка, было моей заботой. Именно я таскала в голове целую энциклопедию новой информации в надежде, что мой беременный мозг не позволит мне забыть ничего важного. Роб мог бы прочитать книги об уходе за новорожденными. Он мог бы поискать какие-нибудь статьи о том, что нужно подготовить для ребенка, или о том, как приготовить и заморозить детское пюре, или как самому сделать специальные прокладки для послеродового периода. Но ему никогда не приходило это в голову. Он не считал нужным для себя все это изучать. Я изучала все за нас двоих. И, несмотря на то что я нервничала и была измождена, я не обижалась на Роба. Такое распределение обязанностей настолько прочно встроилось в наше сознание, что никто из нас и не предполагал, что может быть как-то иначе. Я никогда и не просила его читать книги о детях – отчасти потому, что знала, что сама донесу до него всю необходимую информацию, а отчасти потому, что была уверена, что он этого не сделает.

Будущие отцы не так часто берут на себя такую же ответственность в области эмоциональной самоотдачи, и мы считаем это нормальным. Мы сами допускаем установление подобной границы еще даже до рождения ребенка: один – помогает, другой – несет ответственность за все. Мы отвечаем за приобретение новых знаний, мы беспокоимся обо всем и несем ответственность за растущего крошечного человека – эту обязанность перепоручить невозможно. Считается, что мы должны получать от этого удовольствие. Мы сталкиваемся с устоявшимся в обществе мифом о том, что тот эмоциональный труд, которому мы отдаем себя во время беременности, совершенно естествен и поэтому не может считаться истинным трудом. Составить список необходимых вещей, изучить кучу новой информации, обставить и декорировать детскую комнату – все это считается очень приятным занятием. Разумеется, кое-что из этого действительно было таковым, но большая часть необходимых приготовлений довольно проста. Нужно столько всего продумать, успеть, предусмотреть до того, как настанет время отправляться в родильное отделение. И хотя я слышала от многих, что настоящие трудности начинаются только после родов, оглядываясь на свою беременность, я понимала, что мои заботы начались еще до них.

И все же я надеялась, что мы сможем прийти к идеальному пониманию распределения наших обязанностей после рождения ребенка. Я была уверена: когда наш сын появится на свет, мы с мужем поровну разделим родительские хлопоты, но жизнь довольно быстро и бесцеремонно внесла свои коррективы.

Рождение сына было для меня мучительным процессом, который продлился двадцать два часа и включал в себя множество непредвиденных манипуляций. Чудесные безмедикаментозные роды, к которым я готовилась в течение нескольких месяцев, обернулись полным кошмаром. Когда меня перевели в послеоперационную палату, я была совершенно обессилена, меня трясло, я истекала кровью. Где-то в глубине души я думала, не умру ли я. Боль все еще была очень сильной. Мой рассудок как будто был где-то далеко. Пока я лежала в больнице, я не могла самостоятельно проковылять какие-нибудь десять шагов до ванной комнаты. Я постоянно смотрела на часы в ожидании, когда можно будет в очередной раз принять Percoset^[4], хотя он и не особо помогал. Лишь несколько недель спустя я смогла самостоятельно мыться в душе, обходясь без помощи мужа, которому до этого приходилось держать меня и мыть меня со спины. Я не могла себе представить, что мне предстоит поехать домой и заботиться о маленьком существе. Все это – сам процесс родов и последующие за этим заботы о ребенке – казалось мне невероятно мучительным.

И все это, безусловно, осложнялось еще и тем, что у моего мужа не было никакого отпуска по уходу за ребенком. В магазине, где он работал, ему дали меньше недели отпуска. К тому же ему нужно было посещать занятия. Более того, ему пришлось дважды оставить меня одну в послеоперационной палате, чтобы сходить на выпускные экзамены. Эта ситуация повторится, когда родится наша дочь. Наши дети безупречно выбрали момент для появления на свет. Поскольку я работала в магазине вплоть до той самой ночи, когда поехала рожать, я просто не вернулась на работу. Мы никак не могли совместить наши рабочие графики таким образом, чтобы кто-то из нас оставался с ребенком в течение дня. И даже если бы нам это удалось, мы все равно не смогли бы заработать достаточно, чтобы оплачивать услуги няни, даже с самой плохой репутацией. Мне нужно было наконец придумать, как использовать свой диплом по английскому языку, а пока я экономила каждый цент, чтобы поддерживать жизнь в маленьком существе.

И хотя перспектива оказаться единственным человеком, заботящимся о нашем ребенке, казалась ужасающей, она не была неожиданной. Мы заранее знали, что не сможем оплачивать чьи-либо услуги по уходу за ребенком и что нам придется обходиться без моего заработка, который составлял чуть меньше, чем оплата услуг няни. Я была готова к этому. Но теперь мы были уже не только супругами, но и родителями. И к чему я вовсе не была готова, так это к внезапным переменам в распределении ролей между нами. Еще до выписки из роддома мы примерно представляли, что ждет нас впереди. Это было похоже на тревожное предчувствие, на взгляд украдкой в ближайшее будущее, в котором наличие ребенка еще более усилит дисбаланс в распределении обязанностей между нами.

Когда меня с ребенком перевели в послеродовую палату, впервые за два дня мне наконец удалось немного поспать. Если честно, я была даже рада, что была так измождена – хотя бы потому, что такая сильная усталость заставляла меня больше думать о сне, чем о боли. Но как только я положила ребенка в кроватку и начала дремать, раздался стук в дверь. Это была медсестра, которая принесла мне кучу бумаг и объяснила, что теперь я должна отмечать в этих бумагах абсолютно все – каждое испражнение, каждое кормление и его продолжительность должны быть задокументированы. Когда ребенка последний раз кормили? Охотно ли он брал грудь? Было ли у меня молозиво или молоко? Был ли уже у ребенка первый стул? Был ли он нормальным? Откуда я должна была все это знать? На стене напротив меня висела белая доска, на которой было указано, в какое время я могу принять следующую таблетку ибупрофена и Percoset. Каждый раз, когда мне нужно было воспользоваться ванной комнатой, я нажимала на кнопку вызова, чтобы кто-нибудь пришел и помог мне. Моя голова была затуманена, в ней царил полный кавардак, я все еще отходила от лекарств, и мне было так больно, что я боялась сидеть – не то что смотреть на эту гору бумаг. Я только что родила ребенка. Почему я должна заниматься какой-то бумажной работой? Рядом со мной сидит мой муж, физически здоровый и не травмированный психологически. Ему было бы гораздо проще делать пометки о кормлениях и смене подгузников, изучить всю эту информацию и заполнить необходимые документы. Учитывая, в каком состоянии я находилась, это решение казалось единственно разумным. Но на протяжении всего нашего пребывания в роддоме медсестры разговаривали исключительно со мной. Именно на меня одну была возложена обязанность запомнить весь этот поток информации. Я отчаянно нуждалась в том, чтобы Роб взял на себя функции моего представителя, пока я приходила в себя и мое сознание прояснялось, но для докторов и медсестер, заходивших в нашу палату, он был как будто невидимкой.

Казалось, что они считали меня единственным человеком, к которому можно обращаться напрямую. Однако за те три дня, что мы провели в роддоме, ни одна из медсестер не спросила, как меня зовут. Они называли меня просто «мамочка». В глубине души у меня было огромное желание сказать им, что вообще-то у меня есть имя и что я не хочу, чтобы моя индивидуальность была вытеснена моим новым статусом, но это вывело бы их из себя. Поэтому я решила по возможности не обращать на это внимания. Они продолжали называть меня «мамочкой». Каждый разговор с ними был наполнен одним и тем же посылом – теперь ты мама и это твоя работа.

Я запомнила не так много из того, что происходило в те первые бессонные дни и ночи после рождения сына. Но я четко помню, как муж то и дело задавал мне один и тот же вопрос: «Я могу что-то сделать?». Смысл этого вопроса заключался в том, что он предлагал мне свою помощь.

Он не знал, что нужно делать, потому что не был подготовлен так, как я, – он не был полностью погружен в изучение больничных рекомендаций, не проштудировал книги и блоги об уходе за младенцами. Вместо этого он рассчитывал на меня – на то, что я дам ему необходимые указания. В конце концов, это была моя забота. Хотя в тот момент я могла думать только об одном: я тоже не знаю, что нужно делать! Чтение книг о маленьких детях – это одно, а принести в дом настоящее живое существо и вскармливать его – это совершенно другой опыт. Я переступила порог нашего дома, неся младенца на руках, и тут же поняла, что не знаю, как быть дальше. Медперсонал роддома совершил страшную ошибку, отпустив нас домой. Я была совершенно не подготовлена для моей новой роли, но тем не менее мы теперь имели то, что имели. Роб постоянно спрашивал меня, что нужно делать, просил дать ему какие-либо указания, потому что я должна была знать, что делать. Несмотря на то что я не знала, что ему ответить, было совершенно очевидно, что я должна как можно скорее разобраться в этом. Мне нужно было проделать эту работу за каждого из нас, и таким образом раскол в наших бытовых отношениях только усилился. Я стала тем человеком, который знает, что нужно делать. Роб стал тем, кому я даю наставления. Нельзя сказать, что он не выполнял свою часть родительских обязанностей. Выполнял. Он менял подгузник, когда я просила его об этом. Он постигал азы ухода за ребенком, когда я показывала ему, что и как нужно делать. При этом он брал на себя гораздо больше, чем мужья моих подруг, которых постоянно нужно было заставлять принимать участие в уходе за ребенком, и они еще требовали похвалы, какие они молодцы. Через некоторое время я уже могла выйти из дома и не вздрагивать от того, что муж звонит или пишет мне в панике, задавая самые элементарные вопросы, ответы на которые должен знать каждый родитель. Сейчас я, даже не раздумывая, спокойно ухожу на занятия йогой или на ужин с друзьями. Я могу положиться на него в том, что он запросто примет на себя роль «главного» родителя и не будет при этом ждать похвалы за свой героический труд. Я знаю множество женщин, которым такая роскошь недоступна.

Я поняла это, когда решила навестить свою подругу, недавно ставшую мамой. Ее муж в тот момент отлучился по делам в город. Я пришла одна, чтобы присутствием своих троих детей не усложнять и без того стрессовую для нее ситуацию. Она была удивлена, когда, открыв дверь, увидела, что у меня в руках лазанья, а не один из моих малышей.

«А где дети?», – спросила она, глядя по сторонам, чтобы убедиться, не прячутся ли они где-нибудь.

«Они дома с Робом».

«Как это мило с его стороны».

Так отреагировали бы многие из моих подруг. Она произнесла это без малейшего намека на сарказм. Многие знакомые мне женщины считают, что муж делает мне огромное одолжение, позволив выйти из дома, и этот долг, по-видимому, нужно возвращать. Согласно их опыту отцы могут позволить себе эту хитрость. Забота о детях просто-напросто никогда не входила в их обязанности. Для них это одолжение, которое можно использовать в своих личных интересах. Своеобразное проявление преданности. В тот вечер моя подруга попросила меня поблагодарить Роба от ее имени, и мне захотелось поставить ей мозги на место.

«Его не нужно благодарить за то, что он присматривает за собственными детьми», – сказала я.

«Все равно скажи ему спасибо».

Не могу представить себе, чтобы ее муж или мой столкнулись когда-либо с обратной ситуацией. Никому бы и в голову не пришло спросить отца, находящегося где-то вне дома, где сейчас его дети. Друзья никогда не удивлялись тому, как это мило со стороны моего мужа позволить мне сидеть дома с тремя детьми, пока он проводит где-то время в свое удовольствие. Для женщины роль «главного» родителя – данность. Для мужчины – дополнительная нагрузка.

Об этом свидетельствует и тот факт, что общество, предъявляя высокие требования к матерям-одиночкам, относится с сочувствием и симпатией к одиноким отцам. В своем эссе «Как тяжело быть бедной матерью» писательница Стефани Лэнд описывала, как трудно ей было нести свое тяжкое бремя, и не только потому, что ей приходилось рассчитывать исключительно на себя, но и потому, что она была сильно ограничена в средствах. «Никто не предлагал мне свою помощь… Все мои родственники, которые и сами нуждались в деньгах, проводили очень мало времени с моей дочерью. Они никогда не спрашивали меня, можно ли взять ее к себе переночевать или отвезти куда-нибудь поужинать. Ее отец выплачивал мне мизерные алименты. Если я просила его помочь, например, взять ребенка к себе еще на один день, чтобы я могла поработать, то он вполне мог отказаться в самый последний момент, оставляя меня один на один с дилеммой – либо срочно найти, куда пристроить дочь на время, либо рискнуть возможной потерей работы». Однажды она посмотрела популярный мультфильм Эммы Лит «Попросила бы – я бы помог», герои которого, похожие на гетеросексуальную пару, принадлежащую к среднему классу, сталкиваются с неравномерным распределением обязанностей. Их главная проблема заключалась в том, что до простых повседневных домашних дел просто не доходили руки. Ситуация, в которой оказалась Стефани, была другой. Любое решение, которое ей приходилось принимать, учитывая при этом каждую мелочь, было подчинено главному – сможет ли она заработать достаточно, чтобы прокормить свою маленькую семью. Те усилия, которые Стефани вкладывала в выполнение своих обязанностей, не только давались ей гораздо тяжелее – они и оценивались обществом более строго. Каждый раз, когда она пишет о том, как это тяжело – испытывать материальные проблемы, будучи матерью-одиночкой, она подтверждает этот постулат. Делая все и сразу и не достигая при этом желаемых результатов, она сталкивалась с осуждением, которое высказывали в ее адрес в интернете посторонние люди, обвиняя ее в слабости.

Требования, предъявляемые обществом к матерям-одиночкам, неимоверно высоки, и им совершенно неоткуда ждать помощи, чтобы немного передохнуть от постоянно давящего груза ответственности. В нашей культурной традиции принято воспевать роль матери, подкрепляя подобное отношение девизом, что «это самая важная работа, которая может быть у женщины». И вместе с тем общество предлагает матерям мизерную поддержку или вовсе не оказывает ее (взять хотя бы несуразную стоимость услуг по присмотру за детьми) и порицает нас, если мы не справляемся со своими обязанностями так, как должны, даже учитывая то, что мы несем свою ношу в одиночестве. Еще сильнее это чувствуют на себе чернокожие матери и женщины неевропеоидной расы – они сталкиваются с потоками осуждения и суровой критикой в свой адрес. Они несут ответственность за эмоциональный труд не только внутри собственного дома, но и во всем сообществе, к которому они принадлежат. «Если бы я получала один доллар каждый раз, когда мать-одиночку обвиняют во всех проблемах афроамериканского сообщества, я была бы богата. Если бы я получала два доллара каждый раз, когда кто-то говорит, что жить одинокой матери стало бы намного легче, если бы в ее доме появился мужчина, я была бы еще богаче», – пишет в своей авторской колонке под названием «Не надо спускать всех собак на чернокожих матерей-одиночек» Рашина Фаунтейн на портале Huffington Post. Ее удручает, пишет она, что часто чернокожих матерей-одиночек обвиняют во всех смертных грехах, которые якобы присущи сообществу афроамериканцев в целом. Идея превосходства белой расы лежит в основе объяснения всех проблем афроамериканского сообщества, при этом акцент всегда делается на то, что во всем виноваты чернокожие матери, живущие на социальное пособие. Она отмечает, что в целом матерей-одиночек в афроамериканском и латиноамериканском сообществах стало меньше и все больше одиноких матерей стремятся получить высшее образование. Также она привела известные примеры, как чернокожие матери-одиночки вырастили добропорядочных граждан. Но сколько бы барьеров на своем пути не преодолевали чернокожие одинокие матери, в глазах общества этого всегда будет недостаточно.

Одинокие отцы просто-напросто не сталкиваются с такими требованиями. Бегло поискав в Google сообщества, объединяющие отцов-одиночек, можно найти много душещипательных историй. Один мужчина написал о том, как тяжело ему оплачивать покупку инсулина для своих троих сыновей, и в ответ он получил множество добрых слов от совершенно незнакомых людей. Можно найти массу «трогательных» историй об отцах, которые учатся делать прически своим дочерями или играют с ними в переодевания, потому что рядом нет матери, которая могла бы это делать. Подобные поступки получают всяческую похвалу и одобрение, в то время как матери, делая то же самое, не получают ничего подобного. Требования, предъявляемые обществом к отцам-одиночкам, очень низки, несмотря на то что такие мужчины, возможно, сами хотели бы, чтобы их воспринимали на равных.

Недавно у меня выдался непростой рабочий день, и Роб решил выбраться куда-нибудь с детьми, чтобы я могла сосредоточиться в спокойной обстановке. Он отвез их в Costco^[5] (это самый легкий способ пройтись по магазинам, потому что в их огромные тележки для покупок могут залезть все дети сразу), а потом в кафе поесть мороженого. Это, безусловно, длительная поездка, но я делала так же много раз. Когда я отправляюсь куда-то с тремя детьми, мне частенько кто-нибудь да скажет: «У вас, наверное, нет ни одной свободной минуты». А мой муж, выезжая куда-то с детьми, получает потоки похвалы и восхищения за свой доблестный поступок. Во время той прогулки по торговому центру многие подходили к нему и говорили, какой он прекрасный отец. Все время, пока они поедали мороженое в кафе, пожилой мужчина осыпал его комплиментами по поводу того, какой же он молодец, что решил устроить «день папы», взял детей с собой и дал маме возможность передохнуть. Почти каждый, кого он встретил в тот день, считал, что просто выбраться куда-то одному с тремя детьми – это какое-то удивительное и невиданное событие.

К счастью для меня, сам он так не считает. Честно говоря, вернувшись после той поездки домой, он показался мне уязвленным. Комментарии пожилого мужчины по поводу «дня папы» вывели его из равновесия, потому что в сущности они перечеркивали тот факт, что он делает много. Он не проводит «день папы». Он просто папа.

Мой муж знает о наших детях почти все до мельчайших деталей – так же как и я. Он, так же как и я, часто берет их с собой за покупками. Он, так же как и я, часто укладывает их спать. Так же часто, как и я, готовит им еду (пожалуй, даже гораздо чаще, чем я). Хотя кое в чем не принимает участия – это тихий час или наши утренние сборы. Может не знать тех или иных отличительных особенностей ребенка. И все это только потому, что я нахожусь с детьми дома целыми днями. Я просто провожу с ними больше времени. Он старается выполнять свои обязанности как отец в столь же полной мере, что и я как мать. Поэтому заниженные общественные требования по отношению к отцам в его случае не работают. Он сам хочет поднять для себя планку выше, поэтому постоянно делает все, что может, и даже более того.

Случаи, подобные тому, что произошел в кафе, напоминают мне о том, почему для мужчин, особенно таких, как мой муж, управлять семейным кораблем под названием «эмоциональная самоотдача», экипажу которого постоянно требуется его внимание, так непросто. Для таких мужчин это не является ни нормой, ни установкой. Те общественные нормы, которые формировались в нем с детства, полярно противоположны моим в том, что касается такого понятия, как эмоциональная самоотдача. От него не ждали проявления заботы. В сущности, к этому относились даже пренебрежительно, негласно расценивая это как немужественные поступки. Мужчины, которых он знал, будучи ребенком, не удосуживались написать письмо своей бабушке, не готовили еду для своей семьи и не брали на себя обязанности как равноправные отцы и мужья. Главная задача мужчины, сформулированная для него обществом, – быть кормильцем своей семьи. Считается, что они должны всегда ставить это превыше всего – превыше семьи, заботы, эмоциональной самоотдачи. У него не было возможности научиться этому, потому что попросту не было примера и нет никакой «службы поддержки», которая помогла бы ему достичь полного равенства в доме, даже если бы он сам хотел этого. Тиффани Дафу пишет в книге «Хватит делать все и сразу»: «Все, что женщина делает на работе, считается столь же значимым, как и все то, что она делает дома. Что касается мужчин, то вносимый ими вклад в домашние хлопоты никогда не ценится так же высоко, как их достижения на работе. Но и тем, и другим необходимо получать некое признание их заслуг на обоих фронтах». Хотя довольно часто никакого признания и вовсе нет. Да, мужчины получают похвалу от женщин за свои старания, но иногда женщины при этом так перегибают палку, что перечеркивают всю суть приложенных мужчиной усилий. То, как мужчин гладят по головке за выполнение родительских обязанностей, сродни тому, как самозабвенно мы хвалим детей за то, что они неаккуратно заправили кровать или надели разные носки. Мы высоко оцениваем усилия, закрывая глаза на огрехи. Хотя зачастую мужчины с течением времени не начинают выполнять свои обязанности лучше в отличие от детей. Вместо этого они, не имея должной поддержки для того, чтобы приобщиться к эмоциональному труду, просто «возвращают» эту сферу жене. В отличие от нас у них есть возможность убедить себя в том, что это не их зона ответственности.

Это прерогатива матери – заботиться о каждой мелочи, и если говорить о воспитании детей, то мелочей со временем становится все больше. У каждой матери есть свой подобный список в голове, и он увеличивается и видоизменяется каждый день. Школьные документы, подписав которые, я даю разрешение ребенку отправиться с классом на экскурсию, заполнены. Чек подписан и отправлен. Эти пункты можно вычеркивать. Дверцы шкафчика моей дочери стали плохо закрываться, и надо сказать мужу, чтобы он их починил. Мысленно уточняю, кто из детей в какое время пойдет в ванную: старший – вечером, остальные двое – утром. Моя дочь решила, что теперь может есть латук. Мой сын решил, что не будет есть виноград. И это всего лишь крупицы в огромном ворохе информации, которую я всегда держу в голове. Список, который муж постоянно держит на контроле, хоть и весьма обширен, но все же не может тягаться по величине с моим. И в этом нет необходимости – если появляется что-то действительно важное, что оба родителя должны знать, то именно мама должна донести до отца необходимую информацию.

Если вы единственный, кто держит на контроле массу дел одновременно, то у вас есть только одна возможность помочь себе справиться со всем этим – делегировать полномочия. Вы не можете просто отбросить от себя мяч. Вам нужно сделать передачу, причем мастерски.

Когда вы становитесь матерью, роль управляющего всем домашним хозяйством становится крайне трудной, потому что теперь от вас не просто ждут эмоциональной самоотдачи – она необходима. Жизнь с партнером до появления детей могла быть не такой уж гладкой, но все познается в сравнении. Если в своих отношениях вы будете следовать правилу «каждый сам за себя», то все будет складываться напряженно, но никто из вас не умрет. Но как только у вас появляется ребенок, это правило перестает работать. Детям нужны ваши усилия как физические, так и эмоциональные, и из этих двух опций вы не можете выбрать только одну.

Тот, кто снова и снова успокаивает плачущего ребенка, закономерно становится тем человеком, который и берет на себя основной груз забот о нем. Как правило, это именно тот, кто постоянно находится с ребенком дома, и, учитывая, как плохо обстоят дела с предоставлением отпуска по уходу за ребенком отцам, таким человеком обычно становится именно мать, хочет она этого или нет. Именно вы знаете, что нужно ребенку, и заботитесь о его потребностях. Вы становитесь тем, кто первым реагирует на его запросы. И это выматывает – постоянно заботиться о другом человеке, который не может сам для себя сделать решительно ничего. Женщины просто учатся жить с этим гнетущим чувством. От нас этого ждут. И не имеет большого значения, сидите ли вы целыми днями дома или вынуждены работать в офисе.

Бриджит Шульте, автор книги «Мне некогда! В поисках свободного времени в эпоху всеобщего цейтнота»^[6], пишет: «В наши дни, когда женщины тратят очень много времени на работу, движение “Новая домашняя жизнь”^[7] дает рекомендации, что идеальная мать должна разводить цыплят, иметь свой органический огород, вязать, консервировать овощи и даже обучать детей дома». Мы очень много времени посвящаем своим материнским обязанностям. Мы берем на себя невыполнимую задачу «делать абсолютно все» в ущерб собственному здоровью и душевному равновесию.

Сегодня мужчины проводят со своими детьми гораздо больше времени, чем когда-либо, но то, как они проводят это время, сильно отличается от того, что было раньше. В 2006 году австралийский социолог Линн Крейг изучила личные дневники, в которых велся учет времени. Она хотела узнать, уделяют ли женщины до сих пор больше времени своим материнским обязанностям, будучи тем родителем, который в основном и заботится о детях (да, уделяют). Также она хотела выяснить, есть ли различия в «качестве» отцовской и материнской заботы (да, есть). Выяснилось, что матери все еще играют роль родителя «по умолчанию», то есть того, кто несет основное бремя заботы о детях как эмоционально, так и физически. При этом отцы в большей степени предпочитали брать на себя роль «веселого» родителя. То время, которое они посвящают детям, включает в себя болтовню, игры, разные виды активного отдыха и развлечений – и все это в большей степени, чем какие-либо другие формы родительской заботы. «Даже в относительном выражении время, которое женщины проводят с детьми, требует от них приложения бо́льших усилий, чем время, которое мужчины посвящают своим чадам, – пишет Крейг. – Следовательно, хотя отцы действительно тратят сегодня на детей больше времени, чем раньше, они тем самым все равно не снимают с матерей ту часть обязанностей, которая подразумевает истинную заботу. Если задачи, которые ставят перед собой родители в отношении своих детей, или временны́е рамки, или же уровень ответственности за заботу о детях различаются, то, даже несмотря на то что отцы проводят больше времени с детьми, матери все равно оказываются перед сложной проблемой – находить разумный баланс между своими рабочими и семейными обязанностями».

При этом мужчины не считают разделение общих семейных обязанностей несправедливым. И даже если статистические данные свидетельствуют об обратном, они уверены, что обязанности по дому и уходу за детьми в их семьях распределены поровну или, по крайней мере, почти поровну. Если опираться исключительно на данные Американского исследования учета времени^[8], они не так уж и ошибаются. В гетеросексуальных парах, в которых оба партнера (и мать, и отец) работают, матери тратят в среднем десять часов в неделю на заботу о детях, в то время как отцы – в среднем шесть с половиной часов; женщины тратят около двенадцати часов в неделю на домашние хлопоты, а мужчины – восемь с половиной часов в неделю. В обоих примерах разница между временем, которое тратят мужчины и женщины на работу по дому и уход за детьми, составляет примерно полчаса в день. Однако в приведенных данных не учитывается, кто именно следит за тем, чтобы все было сделано вовремя и должным образом. Помимо того, что женщины тратят на этот вид «контрольной» деятельности еще один час в день, они же, как правило, и берут на себя роль управляющего и взваливают весь груз эмоционального труда.