Когда-то Великий мудрец открыл секрет огня. И решил поделиться им с людьми. Он отправился в путешествие. Одни отнеслись к его открытию с любовью и вниманием. Другие сочли его слова очень опасными и прогнали его. Наконец-то он попал к таким людям, которые увидели в его искусстве разжигания огня чистейшей воды зло. Они назвали его исчадием ада. И пришли в такую ярость, что убили его. Вот так и не стало мудреца.
Когда прошло очень много лет, стало ясно, что знание о том, как добыть огонь, сохранилось у жрецов. Они обрели власть и богатство. Огонь дарил им тепло и свет. Их мало заботило то, что остальные люди замерзают от холода. Они считали, что огонь должен принадлежать лишь избранным.
В других землях люди бережно сохранили орудия добывания огня. Но все они забыли о том, как же можно с их помощью разжечь огонь. Для них именно эти орудия превратились в объект поклонения. У них сохранилась лишь вера в то, что эти орудия могут даровать им какое-то чудо. Но знания о том, в чем же оно заключается, были им недоступны. А ещё был регион, в котором Великого мудреца просто почитали. Они поклонялись ему. Но абсолютно не владели искусством добывания огня. Были и такие земли, где в легендах и преданиях описывалось, как добыть огонь и использовать его. Но эти легенды воспринимались как сказки. А кто же, кроме детей, верит в сказки?
Но было ещё немало мест, в которых огонь сумел стать частью обыденной жизни. Люди из этих регионов жили в тепле, готовили пищу на огне, изготавливали орудия труда в кузнечных мастерских. Огонь в корне изменил их образ жизни. Вот такова была история огня спустя много веков после того, как мудрец даровал огонь людям.
Прошло немало времени, прежде чем на земле появился новый мудрец, у которого было очень много учеников. Этот человек в деталях и подробностях знал всё, что связано с огнём. И он с огромным почтением относился к памяти о Великом мудреце. Как-то раз он отправился вместе с учениками в путешествие. Сперва они посетили места, где тайну огня охраняли жрецы. Они пригласили путешественников на особую церемонию. Она называлась «Чудо сотворения огня». Когда церемония закончилась, один из учеников мудреца обратился к жрецам:
– Вы считаете, что сотворение огня – это божественный дар, ниспосланный вам небесами? Я могу сейчас взять в руки эти орудия и разжечь огонь. Признаете ли вы тогда, что это всего лишь способ добывания огня, а не проявление божественной сути?
Не успел этот ученик даже договорить свои слова, как жрецы схватили его и увели. Так он к ним и не вернулся. Потом они попали в такое место, где поклонялись орудиям добывания огня. Их здесь тоже хорошо встретили, оказали должное гостеприимство, проявили уважение и радушие. А потом один из учеников мудреца вновь держал речь.
– Я бы вас понял, если бы вы поклонялись самому огню. Ведь действительно в мире существует немало людей, для которых огонь является священным. Но вы поклоняетесь не огню, а всего лишь предметам, с помощью которых можно добыть огонь.
Его выслушали. В ответ на его пламенную речь они сказали всего лишь несколько слов:
– Мы не хотим тебя слушать. Ты – пришелец, не знакомый с нашей историей и нашими обычаями. Тебе нас не понять. Уходи.
А потом они достигли новых земель. Здесь они увидели идола, изображающего Великого мудреца. Опять же нашёлся ученик, который пытался объяснить людям, что этот идол изображает человека, который когда-то подарил людям огонь.
– Человек может использовать или не использовать в своей жизни знания о том, как сделать огонь частью своей жизни, но зачем же поклоняться тому, кто даровал им это чудо?
В ответ он дождался лишь обвинений в том, что всё, что он говорит, – это ересь. Словом, и этот ученик мудреца потерпел поражение.
***
Эта притча была ему очень дорога. Прежде всего потому, что она была посвящена самой дорогой для него стихии –огню. Некоторые люди называли его человеком-костром. Тепла от него было больше, чем от костра. Костры ведь догорают, а этот горел всё время. Горел, но не выгорал. Всё то время, что был жив, он так и оставался источником тепла и света. Умел ос вещать тьму. Какой бы беспросветной она не казалась.
Когда он впервые познакомился с идеями Великой французской революции, то счёл, что это именно тот огонь, который способен подарить людям абсолютно новое качество жизни. Попав же в Советский Союз, он поразился тому, что людям, даровавшим человечеству великие идеи, стоят памятники, но реальная жизнь страшно далека от той гармонии, о которой мечтали все, у кого родились эти чудо-идеи. Это стало огромным разочарованием для него.
А ещё он понял, что знаменитый манифест, объявивший всем весть о том, что призрак бродит по Европе, не раскрывает секрета счастья для всех и каждого, а всего лишь является руководством к тому, как пролетариату завоевать власть и суметь её удержать.
***
Когда он приехал в Советский Союз в третий раз, то в его честь был дан банкет. Предполагалось, что сразу после него прославленного турецкого поэта-коммуниста примет сам товарищ Сталин. Однако этот поэт вёл себя весьма необычным образом. Он, видимо, уже был предупреждён о предстоящей встрече и готовился к ней:
– Я расскажу товарищу Сталину, как коммунист коммунисту, о том, сколько же его безвкусных портретов всюду выставлено. А ещё его всё время сравнивают с Солнцем. В его адрес произносят такое количество хвалебных слов, что даже я, человек, привыкший к восточному раболепию, не могу воспринимать их всерьёз.
Тамада этого застолья не растерялся, не побледнел и не упал в обморок. Он просто сказал:
– Я думаю, что товарищ Сталин правильно оценит ваши слова. Прежде всего потому, что он сам находится в очень трудном положении. Ведь люди хотят выразить ему свою благодарность, а он всего лишь боится их обидеть. Давайте же поднимем бокалы за здоровье великого вождя.
Однако ситуацию исправить не удалось. После прозвучавших заявлений поэта некоторые люди начали уходить с банкета, не желая быть свидетелями столь опасных признаний. Они поступали очень мудро. Потому что дальше последовали просто невероятные слова.
– Когда я сидел в тюрьме, то я всё время думал о театре. Я видел у вас невиданный расцвет театрального искусства. И я жил надеждой на то, что я вновь это увижу. И вот все эти дни я хожу в театр. И не перестаю поражаться тому, что я вижу. Всё это ужасно и не вдохновляет ни на что. Об этом я тоже хочу сказать товарищу Сталину.
Откуда было этому турку знать, что в театрах идут спектакли только классиков и любимцев самого вождя? В конечном итоге всё так сложилось, что эта встреча поэта и вождя так и не состоялась. Ведь завершился этот банкет просто скандалом, связанным с очередными высказываниями поэта.
– Братья! Когда я сидел в одиночке, я выжил, может быть только потому, что мне снились московские театры… Это была революция улиц, перешедшая в революцию сцены. И что же я увидел теперь в московских театрах? Я увидел мелкобуржуазное, безвкусное искусство, почему-то именующее себя реализмом, да ещё и социалистическим. А кроме того, я увидел столько подхалимства и на сцене, и вокруг неё… Разве подхалимство может быть революционным?
Эти два коммуниста так и не смогли поговорить как коммунист с коммунистом. Поэт хотел на этой встрече высказать всё то, что он думает о советской действительности, а вождь, видимо, счёл, что такая беседа может оказаться абсолютно бесполезной. Но всё же кто-то из высшего руководства встретился с ним. Просто так, чтобы чисто формально выразить своё почтение человеку, отсидевшему немало лет в турецкой тюрьме за свои коммунистические убеждения.
Это было вполне закономерно. Этот поэт никогда не умел дружить с властью. Ни на своей исторической родине, ни в стране, гражданство которой он, в конце концов принял. Просто он всегда, без оглядки на авторитеты, говорил всё, что думал. А какой власти это может понравиться?
Всего через два года после того, как поэт появился в Москве, вождя всех народов не станет. А потом уйдёт из жизни главный советский писатель, не выдержав груза решений Двадцатого съезда по разоблачению культа личности. И тогда поэт напишет строки, которые не все поймут и правильно воспримут:
Однажды утром его, наконец, не стало. Исчезли его сапоги с площадей,
Тень из парков пропала.
Пропали в супе усы
И глаза в квартирах,
И с наших плеч многотонная
Тяжесть камня, бронзы и гипса упала.
Через несколько лет он напишет пьесу об истоках и причинах возникновения сталинизма. Она будет идти в театре всего один день. Чтобы сдержать всех желающих попасть на этот спектакль будет вызвана конная милиция. Но уже на следующий день пьеса будет изъята из репертуара.
Ещё одну свою пьесу он посвятит этому главному советскому писателю. Она будет носит почти шекспировское название: «Быть или не быть». Все эти годы поэт и писатель дружили. Это была крепкая мужская дружба двух фантастически талантливых людей. Конец ей положил Двадцатый съезд и тот роковой выстрел, что оборвал жизнь главного писателя. Пьесу о нём так и не разрешили поставить на сцене. Поэт включил её в итальянское издание своих работ. И гордился тем, что эта книга очень быстро смог ла стать бестселлером.
Воздух
После того как он выжил, он получил польское гражданство. И ему выдали паспорт с фамилией его польского прадеда. А потом полетел в Москву по приглашению Союза писателей. В аэропорту его встречала целая делегация. Глядя на то, как он сбегает по трапу, встречающие его писатели сразу же осознали одну простую истину:
– Этот человек не приехал сюда пожинать плоды своей славы. Этот человек приехал сюда работать, писать новые стихи, новые пьесы и вступать со всеми ними в ожесточённые дискуссии. Он не похож на соглашателя и конформиста. С ним будет всё очень и очень непросто.
Ведь те, кто его встречали в тот день в московском аэропорту, никогда его прежде не видели. Даже на фотографиях. Здесь не было представителей русского авангарда, с которыми он дружил в двадцатые годы. И вообще, среди тех, кто ждал его у трапа, не было никого из его старых знакомых. Те были либо в лагерях, либо уже давно покинули этот мир в годы репрессий. Но встречающие его точно знали, сколько лет он отсидел в тюрьме. И ожидали увидеть измождённого, сломленного тяготами судьбы, измученного человека. А увидели они рыжего Великана с голубыми глаза ми, который улыбался и говорил каждому из них:
– Здравствуй, брат.
Эта фраза «Здравствуй, брат», произнесённая по-русски с фантастическим турецким акцентом, станет самой узнаваемой его формой обращения ко всем людям. Его визитной карточкой. Он мог остановиться, выйти из машины и обратиться с таким приветствием к милиционеру, спрашивая у него дорогу. Он мог, в разгар своих дискуссии с инакомыслящими, не разделяющими его убеждения, вдруг остановиться улыбнуться и сказать:
– Слушай, брат.
Для него слово «брат» было всего лишь частичкой того слогана, что образовывал ту знаменитую триаду: «свобода, равенство, братство». И не было в нём ни капельки сомнения в том, что все люди – братья. Его братья. Говорящие на разных языках, но братья. Разделяющие его убеждения или же стоящие на диаметрально противоположных позициях, но – братья.
Именно тогда, когда он впервые ступил на московскую землю, родился самый яркий его образ. Это был образ человека, идущего против ветра. Таким он и останется в памяти потомков. Ведь на его могиле, на Новодевичьем кладбище, он изображён именно как человек, идущий против ветра.
Он обожал ветер. Ветер всегда прочищал его лёгкие и позволял сполна ощутить, каким же является воздух той страны, в которой он сейчас находится. Говорят, что воздух не имеет запаха и вкуса. Неправда. Воздух пахнет самой жизнью. Просто потому, что без него нет самой жизни. И он очень хорошо ощущал тоску по воздуху своей родной страны. Мечтал когда-нибудь вздохнуть полной грудью в своём любимом Стамбуле и, наконец-таки, утолить тоску по своему родному городу, которая столь мучила его.
В Москве воздух мог пахнуть снегом и дождём, летней жарой и цветущей сиренью. В Париже – цветущими каштанами и Сеной. В Берлине и в Мадриде, в Риме или в Праге воздух был таким разным. И это было просто прекрасно. Но вот тоску по стамбульскому всё это никак не утоляло.
Её могло слегка смягчить лишь обращение к турецким реалиям. Он и обратился к ним. Хотел восстановить тот эпос, который когда-то начал писать в тюрьме. Тогда он сумел написать огромное количество строк. Но так и не смог сохранить написанное. При этом он прекрасно понимал, что эпосы пишут народы. Изо дня в день, из года в год, из века в век, обогащая их новыми эпизодами и деталями.
А ещё эпосы пишут гении. Ну, такие, как Гомер. Пишут, вплетая в них все те сюжеты, которые у всех на слуху. Казалось бы, человек, сидящий в тюрьме, дол жен писать нечто очень, очень короткое, ёмкое по форме и глубокое по содержанию. А он вот, вопреки всем правилам, обратился именно к этому жанру.
Нам никогда не доведётся узнать, каким же он представлял себе этот эпос. Множество страниц его было затеряно во время нахождения поэта в тюрьме, его пересылок из одного места заключения в другое. А ещё потеряно всеми, кто навещал его в этих тюрьмах и забирал уже готовые главы. Он так надеялся, что эти пересланные на волю листочки дождутся его. Может быть, они где-то и дожидались. Но судьба сложилась так, что он таки не вернулся на свою родину.
Теперь он пытался восстановить этот эпос. Рассказать о себе, о своём народе, о своей стране. А ещё он хотел рассказать об этом устами тех, кто едет в этом поезде, пересекающем всю страну. Люди эти разные и всякие. Со своими бедами и горестями. Со своей непростой судьбой. С искренним желанием прожить свою жизнь согласно заветам предков. А ещё и с готовностью постичь суть всех тех перемен, без которых ни у них, ни у их родины не может быть счастливого будущего.
Он хотел полностью сам отразиться в этом эпосе, равно как и отразить в нём свой век. Объяснить, почему у него на родине всех уверяли в том, что он заразился вирусом коммунизма и его нельзя пускать в страну, чтоб от него не заразилось ещё множество граждан и не произошла какая-то пандемия, охватив идеями коммунизма всё население. Он не пытался оправдаться. Отнюдь. Он всего лишь хотел донести до всех истину.
Вот так, объехав почти весь земной шар, он в разных отелях и гостевых домах, на даче в Переделкино и в квартире на Песочной улице, создавал ни на что не похожий эпос двадцатого века. Он говорил, что, если бы это была проза, ему пришлось бы написать очень много томов. Но это была поэзия. Она помогала в символах, метафорах и рифмах отразить всё то, что должен раскрывать эпос.
Сам он утверждал, что поэзия способна в нескольких словах сказать о многом. Он был уверен, что любое поэтическое произведение не есть простая сумма отдельных строк. Вступая в какие-то неведомые нам порой иррациональные связи, поэтические строки при обретают абсолютно новое качество и звучание. В его эпосе жизнь многих людей изложена так кратко как принято, наверное, писать лишь на могильной плите.
Это был гигантский замысел. В нём эпическое гармонично переплеталось с лирическим. При этом всё написанное, конечно же, представляет собой синтез разных жанров. Всего в нём было пять книг, но каждая из них носила самостоятельный характер. А ещё здесь нет единой сюжетной линии, хотя бы в силу того, что основной герой эпоса – это время. А ещё и турецкий народ. И масса кинематографических приёмов, ассоциативных связей, фантастических сюжетов и реальных биографий людей должны помочь читателю понять то, каким же был мир в двадцатом веке.
Повторяя извечные вопросы философской мысли всех народов и времён, поэт пытается разобраться в том, кто мы, откуда мы, куда идём. В жизни у каждого из героев его эпоса, как в капле воды, отразилась история его многострадальной Родины. И всё то, что выпало на её долю в прекрасном и чудовищном двадцатом веке.
В этом эпосе поэт изобразил самого себя в виде арестанта, которого, в очередной раз, перевозят из одной тюрьмы в другую. Он, являясь одним из героев этого эпоса, не совершает никаких подвигов, не разит врага, не пересекает моря и океаны, не покоряет горы. И даже не творит всех тех чудес, что способны прославить великих героев. Он просто как губка впитывает в себя судьбы всех тех, кто едет в этом поезде. Именно так через его стихи проходит двадцатый век. Это было взаимопроникновением. Век прошёл через человека, а человек прошёл сквозь век.