Однажды он написал очень простые, но преисполненные глубокого смысла строки. В них он описал, как стоят над водою солнце, кошка, чинара, он сам и их судьба. Поэт назвал этот, философский по своей сути, опус очень просто: «Сказка сказок». Это стихотворение было насквозь пронизано скрытой магией. А ещё удивительной по силе своего воздействия на человека верой. Есть в нём какая-то скрытая внутренняя тайна, и именно она поражает читателя. Всё это выстреливает без всякой надежды на осечку. И у разных людей, читающих эти строки, этот выстрел попа дает либо в голову, либо в сердце.
Когда читаешь это стихотворение, трудно поверить в то, что в таких простых поэтических строках можно так глубоко отразить всю философию бытия. Сквозь это стихотворение проходит нерв самого времени. Он воплощён здесь в каждой строке. И прежде всего в словах о том, что сначала уйдёт кошка, потом он, затем чинара и вода. В конце концов, уйдёт и солнце. И этой общности судьбы никому из них не избежать.
Вода всегда была символом жизни. У всех народов и во все времена. Но ему она в тот день несла смерть. Не такую, когда ты, состарившись, закрываешь глаза и спокойно уходишь в мир иной. Это была смерть, которая грозила наступить в тот момент, когда ты полон сил, тебе безумно хочется жить, а ты отправляешься гнить на морское дно. Всем своим существом понимаешь, что ты не можешь уйти, не исполнив на этой бренной земле своё предназначение. Но это твои планы. Твои друзья, враги и даже собственная судьба могут о них ничего и не знать.
С той минуты, как он ступил на этот корабль, начался абсолютно новый этап в его жизни. В ней будет немало счастливых мгновений. Но, видимо, и горечи в ней будет с избытком. Разочарований и трагедий тоже будет более чем достаточно. Но она будет. И он, с его неистовой жаждой жизни, будет жить. Писать стихи. Создавать легенды и пьесы. Напишет массу вещей, жанр которых вообще трудно будет определить.
И каждый наступивший новый день будет ему напоминать о том, что он был осуждён военно-морским судом на двадцать восемь лет и четыре месяца. И, проведя много лет в тюрьмах различных городов, он, в конце концов, чудом оказался на свободе. Не сбежал и не уклонился от наказания. Его просто выпустили. Помогла объявленная амнистия. Но внезапно открывшаяся дверь на свободу грозила вот-вот захлопнуться.
Ведь дальнейшие планы власть имущих были ему предельно ясны. Все они так или иначе предполагали, что скоро он покинет этот бренный мир. Если человека в возрасте сорока девяти лет врачебная комиссия объявляет годным к военной службе и его отправляет специальным приказом служить в какое-то забытое богом и людьми местечко, то это значит только одно. Видимо, именно этот убогий городишко и будет указан в его биографии, как последняя точка его пребывания на этой земле.
Его противники учли все факторы. Кроме одного. Он не захотел быть агнцем, послушно идущим на заклание. Именно поэтому он и оказался посреди этого бушующего моря. И то пьянящее чувство свободы, которое он ощутил после своего чудесного спасения, станет, наверное, самым волнительным из всех тех чувств, что ему довелось испытать в этой жизни.
***
Он был осуждён по законам той республики, появления которой в своей стране он так жаждал. Был приговорён, но не считал себя виновным. Более того, он всё время недоумевал. Ведь наличие в комнатах учащихся военного лицея его книг, официально продававшихся в то время в любом книжном магазине, не могло и не должно было стать веским основанием для того, чтобы считать его предателем родины. А ещё и человеком, готовящим военный переворот. Но те, кто его осудил, были уверены в том, что его стихи способны пробудить в будущих военных нечто такое, что помешает им стать послушными исполнителями приказов своего руководства.
Это был редчайший случай в истории, когда поэзия была признана виновной в том, что она пробуждает сознание молодёжи и заставляет её думать о том, что справедливо в этом мире, а что нет. Призывает мечтать о чём-то хорошем и очень трудно достижимом. Учит любить и ненавидеть. Осудившие его, видимо, были уверены в том, что думать военным, наверное, надо бы запретить специальным указом. Ведь для них истиной в последней инстанции должен быть приказ начальства. Думать о чём-то? О постижении каких-то, никому не ведомых высоких истин? Или предаваться мечтам? Такую роскошь им даровать не могли. Думали за них. И если у них возникал даже проблеск мысли о том, что они могут не быть послушными исполнителями чужих распоряжений, то это означало лишь одно: они станут очень плохими солдатами.
Все боялись, что этот поэт, уже осуществивший революцию в поэзии, пойдёт ещё дальше. А дальше, по их мнению, он уже будет пытаться реализовать революцию в умах. Отсюда же до настоящей революции был всего один шаг. О его влюблённости в идеалы французской революции кричала каждая строчка в его стихах. Во всём, что выходило из-под его пера, была такая страстная убеждённость, что никто не сомневался в том, что он готов сгореть во имя того, чтобы осветить тьму для всех остальных.
А молодёжь, которая всегда была столь чувствительна к красоте, к искренности чувств и великой силе поэзии, так легко подпадала под очарование высоких идей. Её легко было убедить в том, что можно умереть во имя прекрасного. И это будет легендарная смерть, о которой будут слагать стихи и петь песни. Они были готовы к такой смерти. Это и страшило тех, кто его осудил. Конечно же, они лучше всех понимали, что лично он сам не предпринимал никаких усилий и ни к чему не призывал этих юношей. Это всё за него сделали его стихи. Он всего лишь был обязан нести ответственность за то, что именно он и написал эти строки.
Интеллектуалы всего мира тщетно будут пытаться доказать турецким властям, что этот тюремный приговор является всего-навсего судебной ошибкой. Создадут в Париже специальный комитет по его защите и предпримут немало усилий для того, чтобы освободить его. В письмах, что они писали, постоянно звучала лишь одна простая истина: этот поэт ни в чём не вино ват. У него на родине так не считали. Были уверены, что и он, и его поэзия, и всё его творчество способны нарушить много законов. Вернее, уже нарушили и будут нарушать в будущем. Писаных и не писаных.
Его осудили по законам страны, в которой он жил. Мало кто тогда предполагал, что силы воздействия его стихов будут бояться настолько, что издадут специальный закон, носящий его имя. По этому закону и его личность, и его стихи подпадали под строжайший запрет. Это будет его собственный вклад в турецкое законодательство. Уникальный вклад.
Он плыл на этом корабле навстречу неизвестности. Он – внук стамбульского паши, обречённый с самого рождения на то, чтобы прожить яркую, безбедную, счастливую жизнь депутата, министра или губернатора, плыл в никуда. В безвестность. Он сам лишил себя родины, вообразив себя тем самым гражданином страны поэзии, для которого нет жизни без осознания того всепоглощающего чуда, когда ты – повелитель Страны Слов.
Конечно же, его могли лишить гражданства, но ведь он всю жизнь считал себя жителем и правителем той виртуальной страны, в которой по одному его приказу слова могли выстраиваться как в рамках любовной лирики, так и созидать легенды нового дня, пронизанные философскими раздумьями и размышлениями. И в этой стране права гражданства определялись по совершенно другим законам. Не идущими ни в какое сравнение с турецкими или какими-то другими законодательными актами, принятыми скучными парламентами разных стран.
Всё же он так и остался душой в атмосфере той революционной культуры авангарда, которая мечтала взорвать все музеи, отправить на свалку великие имена и создать нечто столь прекрасное, за что не будет жалко отдать свою никчёмную жизнь. Эта так называемая горячая культура, превратившись со временем в свою полную противоположность, осталась жить в романтике его стихов.
Он оказался обречённым на то, чтобы создавать поэтическую явь своего народа в стране, где все говорили на чужом языке и не могли понять без переводчика ни одну строчку его стихов. При этом он в течение всей своей жизни создавал тот язык, который мы все сегодня называем современным турецким языком. Он был великим поэтом великой страны. И он сполна осознавал всю ту меру собственной ответственности за судьбу своего родного языка, которую ощущает любой хранитель слова. Прежде всего это было бремя ответственности за всё то, каким этот язык предстаёт перед его носителями сегодня и ка ким он станет завтра.
Дальше же всё в его жизни будет почти так же, как это было в его стихотворении «Сказка сказок». Только наоборот. Сначала на родину вернутся его стихи и песни, написанные на них. Потом вернутся его книги. Книги не только со стихами, но и с его пьесами, прозой, выступлениями, воспоминаниями.
И через много лет после того, как он умрёт, ему наконец-то вернут гражданство. И даже будут спрашивать у его родственников, не желают ли они вернуть прах поэта на родную землю. Они не пожелали. Просто сочли, что не надо тревожить его останки. И пусть они покоятся в той земле, которая дала ему пристанище после того, как его собственная родина отказалась от него.
А потом возникнет очень трогательный ритуал. Заключаться он будет в том, что в воду, которая чуть не поглотила его в те трагические минуты, люди начнут бросать цветы, предназначенные ему. Эти венки и букеты будут прежде всего выражением признательности ему за то, что он просто был. Именно в таких простых жестах обычных людей начало проявляться понимание того, что он всё-таки, несмотря ни на что, сумел стать великим поэтом страны, давшей миру не мало поэтических звёзд.
Если бы он мог узнать об этом обычае, у него он вызвал бы просто улыбку. Ведь ему с детства очень нравилась старая притча: человек стоит под фонарём и что-то ищет.
– Что ты здесь ищешь?
– Деньги.
– А разве ты потерял их здесь?
– Нет, не здесь. Но здесь светло.
Ведь он наверняка бы ещё задумался о том, что от этих мостов его любимого Стамбула, где сбрасывались эти цветы, было очень и очень далеко до того места, где когда-то стояла его лодка. И вряд ли какой-нибудь из этих венков сможет попасть в ту точку, где он, пересев на огромный корабль, навсегда расстался со своей родиной. Ей понадобились годы и годы на то, чтобы понять простую истину о том, что он был просто поэтом. И в силу дарованного ему таланта обязан был искренне и честно писать о том, что он чувствует и во что верит. И нет его вины в том, что властям не нравились его стихи. Так уж устроены настоящие поэты, когда меньше всего они думают о том, чтобы кому-нибудь понравиться.
Потом само время уничтожило все обвинения, что он предатель родины. А ещё оно также даровало людям понимание, что он просто великий поэт. Поэт, всю жизнь безмерно любивший свою страну, свой народ, свой язык. И при этом он был ещё поэтом, обречённым на то, чтобы в течение долгих лет быть отлучённым от родного языка.
Это было самым жестоким наказанием, которое можно было бы придумать для человека слова. Даже когда он сидел в тюрьме, эта связь с родным языком была неразрывна. Она прервалась лишь тогда, когда он вступил на тот корабль, даровавший ему спасение. Он спас свою жизнь. Но лишил себя возможности пребывать в стихии родного языка. Для поэта же это была просто мука. Нестерпимая мука. И на эту муку он обрёк себя сам.
Кто знает, зачем и почему его судьба сложилась именно так. Разве что его дед, который тоже был поэтом, с самого его детства предчувствовал, что его внука ждёт очень непростая судьба. Вот и рассказывал ему разные суфийские притчи, восходящие к мудрости великого Руми, которого он искренне считал своим далёким предком.
***
В одной из старинных легенд, столь любимых его дедом, говорилось, что в стародавние времена был Великий Учитель, который однажды сказал людям:
– Скоро наступит такой день, когда вся вода на земле исчезнет. Но люди не умрут от жажды. На смену ей появится новая, другая вода. И все, кто с вели ким удовольствием и неистовой жаждой будут пить её, сойдут с ума.
Один очень мудрый человек, услышав всё это, набрал большой запас воды и решил пить только эту воду. Спустя какое-то время он обнаружил, что реки возобновили своё течение, ручьи и родники вновь зажурчали. Удивившись всему этому, он обнаружил, что люди говорят и думают совсем не так, как это было раньше. Он пытался напомнить людям о предостережении Учителя. Но с первых же попыток он понял, что его самого считают сумасшедшим. В конце концов он превратился в изгоя.
Вскоре жизнь его стала настолько невыносимой, что он почувствовал, что постепенно на самом деле сходит с ума. Тогда он принял решение, казавшееся ему раньше просто ужасным. Он полил той водой, что у него была, деревья в своём саду, а сам досыта напился новой воды. И в результате стал таким же, как все.
Люди перестали смотреть на него как на сумасшедшего. Хотя Учитель и утверждал, что люди, выпившие эту новую воду, сойдут с ума, но теперь они все вместе искренне были убеждены в том, что не они, а он сошёл с ума. Когда же он испил этой новой воды, все кругом ста ли расспрашивать о том, как же ему удалось излечиться от своего безумия. Он знал ответ на этот вопрос. Но он знал и то, что любые его слова дадут людям повод для того, чтобы снова начать считать его сумасшедшим.
Безумие же этого великого поэта заключалось в том, что он всю свою жизнь мечтал о том, чтобы на земле не было голодных людей, чтобы в его стране не было произвола и несправедливости, чтобы каждый человек имел право на счастливую жизнь. И возможность, чтобы это право реализовать. Именно в силу этого он и представал перед многими людьми как человек, который сошёл с ума. Они удивлялись его наивности и говорили ему о том, что разве можно меч тать о том, что в принципе недостижимо?
Но это был его собственный вариант безумия, не отражённый ни в одном из учебников по психиатрии. При этом его разум прекрасно понимал, что все его мечты невозможно осуществить, сделав их реальностью. Но продолжал мечтать. И писал стихи обо всех своих надеждах на счастливую жизнь для каждого человека и всех людей на земле.
Не захотел испить той новой воды и стать таким как все. Вот и превратился в поэта, вынужденного покинуть всё то, что ему было так дорого: любимую родину, родных и близких, стихию родного языка…
Колесо судьбы
Его назвали в честь деда. Тот был не совсем простым смертным. К его имени неизменно добавляли слово «паша». Это слово можно по-разному переводить на русский язык. Всё зависит от контекста. В его случае это просто означало, что его дед, равно как и вся его семья, принадлежали к правящей элите Османской империи.
Но при этом его дед не был все же обычным пашой. Достаточно лишь сказать, что по какой-то иронии судьбы этот паша, будучи настоящим поэтом-суфием, всю жизнь прослужил губернатором в различных османских провинциях. Да и поэтом он был не совсем обыкновенным. Тень великого Руми всегда не зримо витала над ним. И с детских лет он приобщал своего внука к суфийской мудрости.
Дед гордился тем, что сумел привить своему внуку любовь к поэзии. Но как очень мудрый человек, он прекрасно осознавал и то, что его внук просто родился поэтом. Этот талант можно будет со временем шлифовать, совершенствовать, огранять… Но если с самого рождения в этом маленьком существе не был бы заключён огромный дар, то он всего-навсего смог бы стать человеком, влюблённым в поэзию. Таких поклонников поэзии в этой стране было немало. А он стал поэтом, которого назвали одним из самых великих в двадцатом столетии.
В очень юном возрасте он поразил деда и его друзей тем, что написал прекрасные стихи и опубликовал их. Все, кто был тогда в их доме, поздравляли пашу, но при этом ещё и укоряли в том, что не полагается суфию так явно раскрывать своё «я» в печати. Дед же отрицал сам факт того, что это его стихи. А потом в комнату ворвался этот дерзкий мальчишка и признался в своём авторстве. Вся интрига, оказывается, заключалась просто в том, что дед и внук были тёзками.
Дед мог бы по праву гордиться тем, что во время оккупации Стамбула иноземными войсками именно его внук напишет два знаковых стихотворения, которые сразу сделают его национальным героем. Они и продемонстрируют всем, что турецкая поэзия всё ещё жива и способна отражать в себе как нерв нового времени, так и свои великие традиции.