Я кивнул. Я действительно почувствовал желание раскрыть тайны этого холодного края, такого нелюдимого и такого притягательного. И это желание наполнило вдруг все мое существо, разлилось по венам и капиллярам, превращаясь в жизненную необходимость. Я вновь кивнул, теперь увереннее.
– Я заварю чай, – вздохнул мужчина, встав с кровати. Он вышел из густой темноты комнаты в светлый коридор, и дверной проем наполнился желтизной светильников.
Я тоже поднялся и пошел в свою комнату, не затворив дверь. Еще раз умылся, и живительная влага омыла мои черты, расслабляя их. Неприятно долго ходить в пижаме. Я быстро переоделся, натянув зачем-то все свои вещи, будто это могло защитить меня от оживающих легенд. Странно, но именно сейчас, когда весь мой разум был вывернут наизнанку, я чувствовал легкость, как чувствуешь легкость после признания, поднимающего с души камень. А тем огромным тяжелым булыжником на груди лежала ложь, которую твердили все вокруг и в которую я верил на поверхности своего разума. А в глубине, точно где-то глубоко-глубоко, я знал, как и другие, что мы построили стены, отделяющие общество от правды, которую оно не принимало, которой оно боялось. Но, может, это просто был шок, не знаю, я такого еще не испытывал.
И вот я, взрослый человек (каким я себя считал уже лет с четырнадцати), поверил вдруг в сказки, в которые не верил даже в детстве. Смешно. Я посмотрел на себя в зеркало. Заметил, что сдвинул брови, – расслабил лоб, потому что устал морщиться. Наконец, я был готов.
Я зашел на кухню, где дед колдовал с чайником, тихо сел за маленький стол. Еще секунда, и передо мной стояла кружка горячего чая со странным запахом. Старик сел напротив меня. И, так как прежний храм моих устоев начал рушиться, я решился, наконец, отведать странную фирменную смесь одинокого жителя ледяной пустыни. Отпил глоток в надежде, что и мои вкусовые рецепторы готовы воспринять что-то новое… Нет, вкус такой же, как и запах. Гадость – я так и предполагал. Зато «бодрит и отогревает», тьфу!
Я вежливо улыбнулся и решил больше не мучить себя отвратительным напитком, который пил старик, явно наслаждаясь процессом. Видно, кофе он никогда не пробовал.
Когда мой не-чай остыл, а не-чай старика исчез где-то в недрах его организма, мужчина посмотрел на меня, и его голубые кристаллики глаз улыбались.
– Тебе пора, – сказал он просто.
– Сейчас? Так скоро…
Мороз добродушно мотнул головой. Я вздохнул. Мне никогда еще не было так грустно прощаться, и никогда еще я не чувствовал такого желания уйти, на встречу новым просторам…
Я встал из-за стола и посмотрел на старика сверху вниз. Мне почему-то хотелось сказать ему что-то хорошее, и я не придумал ничего лучше, чем «вряд ли я когда-нибудь вас забуду». Ох, какая глупая фраза! Дешевые слова из старых фильмов, которые, даже будучи искренними, ничего не значили. Только расставание, да и то какое-то не мужское, сентиментальное. Хотя, думаю, немного сентиментальности мне сейчас было позволено.
– Нет, забудешь, – ответил Мороз, грустно улыбнувшись и встав вслед за мной.
Я быстро надел куртку, после того, как он проводил меня до выхода из избушки, такой светлой, освещенной яркими лампами на потолке. За окном было темно. Мы пожали друг другу руки, и, переступив порог, я вышел на улицу, в бесконечность великого Севера. Дверь закрылась за мной, а впереди ждал долгая дорога домой…
Вот только сейчас на самом деле был день, светлый морозный день в безлюдной снежной пустыне. Я резко обернулся, но не увидел никакой хижины, не увидел вообще ничего, кроме тонкой линии далекого горизонта. Вокруг не было никаких следов, как будто меня просто скинули с неба в это место. Это еще что такое? Издевка, точно издевка.
Тогда я решил идти вперед и не останавливаться, пока не замерзну и не упаду на землю без дыхания. Не лучшая перспектива, на мой взгляд, но что ж делать?..
На своем пути я постоянно проваливался в глубокий снег и еле перетаскивал ноги, не привыкшие к таким трудностям. Мне не было страшно, я вообще ничего не чувствовал: ко мне тихонько подкралась апатия. Самое мерзкое ощущение, граничащее с безумием.
Думаю, шел я долго. Очень долго. А потом мне надоело, я остановился. И тут почувствовал, что безразличие уходит, уступая место злости: наговорить вдохновляющих слов и бросить посреди снежной долины? Отличная идея!
– Ну и что? Что дальше?! – воскликнул я, грозя воздуху, – Так и оставишь меня здесь? Это полный идиотизм, идиотизм высшей степени! Хотя… Это я король дураков, потому что поверил такому… «неблагонадежному типу»!
Я закричал во все горло, потому что гнев рвался наружу, раздирая горло. Кажется, у меня начал отмораживаться нос…
– Наговорил сказочек и ждешь, что я поверю? Ага, сейчас! Разбежался и прыгнул со скалы!
Но только мне никто не отвечал. Я дернул ногой, сбивая высокий сугроб, и, не удержавшись, шлепнулся наземь, и тело мое тут же провалилось в белое замерзшее одеяло.
А надо мной начал сгущаться ветер, и белые облака взметнувшегося снега заплясали перед глазами, подгоняемые плотной стеной метели. Становилось ужасно холодно и темно, будто сама природа сдвинула брови, нахмурившись. А снежинки мельтешили все сильнее, я глубже вжимался в раскаленное холодом бесцветное полотно. Ветер гудел, забиваясь мне за шиворот, набивая рот колким снегом, крича отдельные слова в открытые уши, освобожденные слетевшей шапкой. И глаза мои прикрыла пелена взбесившейся бури… Смерть никогда еще не была так близко. Она шептала у меня в мозгу, толкая в спину, сидела на левом плече, болтая костлявыми ножками. Все пространство заполнилось снегом, чистым и неуправляемым…
И сквозь витую вьюгу я вдруг увидел хрупкий женский силуэт. Он тенью нагнулся ко мне, завешенный тюлем снежного бурана, и протянул ко мне руки… Я чувствовал ванильно-карамельный запах ее длинных светлых волос, распущенных и развевавшихся на ветру, прикосновение легкой ткани ее голубого платья, и понимал, что легенды порой оказываются правдой. Разум мой заволокла дымка надежды, и с улыбкой на устах я, покорившись Северу, отпустил свое сознание…
Помнится, в детстве моей любимой сказкой была та, в которой девушка срезала ресницы одному из братьев-близнецов, чтобы потом узнать его. Братьев, кажется, было 33, как и богатырей дядьки Черномора. Сейчас уже я не помню ни одну небылицу, но именно они сделали меня таким, какой я есть. И еще много-много других факторов, событий, явлений. Странно, как вся эта цепочка формирует нашу жизнь, а мы о ней даже не задумываемся: сложно вспомнить все, что когда-то было. Судьба? О ней думаешь под конец, когда погружаешься в часовой или вечный сон… И хочется рассказать о ней все, что вдруг припомнил, но забытье смывает мысли и сковывает уста, чтобы мы никому не раскрыли тайны…
Я очнулся в каком-то по-дневному светлом помещении, на темно-красном старом диване, с трудом открыв глаза. Надо мной склонились чьи-то лица, ждущие моего первого слова. Еще не до конца придя в себя, я воскликнул:
– Где дед?
Лица переглянулись и расплылись в улыбке.
– Какой? Мороз? – услышал я смешливый голос. Это сказала молодая женщина с короткой стрижкой.
– Ну, да… – у меня кружилась голова, я нетерпеливо потер лоб.
– Дед Мороз придет только ночью, и то, если ты был хорошим мальчиком, – рассмеялась незнакомка.
Наконец, взгляд мой сфокусировался, и я смог осмотреться вокруг. У дальней стены стоял небольшой стол, на котором красовалась маленькая декоративная елка, украшенная новогодними шарами и мигающими разноцветными гирляндами. По стенам были развешаны забавные плакаты и старые фотографии, рядом с диваном, на котором я лежал, находился столик с радиоприемником на нем.
– Где я? – я вновь вернулся к лицам: меня приветствовали двое мужчин и женщина, хотя в коридоре я слышал и другие голоса.
– На станции, где же еще? – ответила все та же незнакомка, – Я Ольга, а ты…
Я на автомате представился, вертя головой.
– А, так ты новый полярник! Добро пожаловать.
– Как я здесь оказался?
– Ты везунчик, – в разговор вмешался мужчина со сверкающим золотым зубом в челюсти, у него был низкий бархатный голос, – Мы нашли тебя после бури на складе, наверное, пилот в метели заблудился… хотя, если честно, мы не знаем. Но ты везунчик.
Я слабо улыбнулся, скорее из вежливости, чем из радостного осознания своего рождения в рубашке.
– Так что за дед? – вновь заговорила Ольга.
Я сел на диване, с трудом оторвав голову от подушки. У меня затекла шея.
– Какой дед? – спросил я. Наверное, она говорила про мой бред после очухивания. Что-то, кажется, снилось… но все как в тумане.
Девушка опять приятно засмеялась, и я улыбнулся ей в ответ, на этот раз по-настоящему.
Весь день меня инструктировали, когда я окончательно пришел в себя. Как пользоваться этим, куда нельзя ходить, куда можно. Все это в теории я знал, но теперь нужно было выучиться и на практике. К такому я был готов и, вроде бы, почувствовал… удовлетворение, что-то большее? Мне почему-то нравилось здесь, нравились эти люди и бесконечный снег за окном.
А вечером мы праздновали Новый год, с горячим вкусным чаем, шампанским и сладкими мандаринами. Мне было по-настоящему хорошо. Мы долго танцевали под старую музыку, и скоро я выдохся. Присев на диван, я заглянул в перемежавшееся уютными бликами окно и увидел бесконечную вечернюю пустыню снега. В небе равнодушно блестели звезды, но мне они казались тогда веселыми огоньками, приветливо подмигивавшими земле. Впереди тянулась призрачная линия тоскующего горизонта, и не было ни души. Только ветер порой заводил свою песнь, подтанцовывая самому себе, да снежинки блестели в дрожавшем свете огромной луны, такой манившей и вечной, как сам северный край… Нет, здесь точно что-то было, и оно было везде: в морозном воздухе, очищавшем голову; в глубоком снеге, таившем бесконечность; в голубизне утреннего неба и в синеве ночного, вдохновлявшего и такого знакомого, что оно становилось еще более таинственным; в моей работе и в той дороге, что мне предстояла. Может быть, это то, в чем смысл жизни любого человека: может быть, это счастье? Но что оно такое? Я смотрел вдаль, и вечерний пейзаж убаюкивал мою метавшуюся душу, которая наконец могла обрести недолговечный покой. Мне было тепло, в ушах звенела тишина грядущего дня, хотя комнату наполнила музыка. Но я был не здесь: я давно уже перенесся за прочные стены станции, окутанный снегами и засыпавший под живыми звездами свободного Севера, великого, бесконечного Севера, принимавшего меня в свои холодные объятия…