– Надо бы поторопиться. К приходу гостя все должно быть готово!
Начал он с приготовления мамалыги. Джарназ повесил над огнем маленький котел с водой, решив, что для одного гостя, его будет вполне достаточно. Собрав свежую зелень и, включив печку под кастрюлей с фасолью, Джарназ схватил рукой лопату и отправился в огород. Встав возле самого большого дерева, он сделал десять шагов на восток, потом еще десять на юг.
– По такому случаю грех хорошее вино на стол не поставить. Многие годы пряталось оно в недрах земли нашей великой от света и воздуха, обретая крепость и неповторимый вкус, – с этими словами старейшина стал откапывать закопанный им двадцать лет назад напиток.
Накрыв на стол, Джарназ переоделся в лучшие свои вещи, в те, в которых он посещал народные празднования и сходы. Все было готово к появлению гостя. Джарназ нервно поглядывая на часы, ходил из одного угла в другой. В комнате стояла гробовая тишина, слышен был лишь стук секундной стрелки, в то время как старец ожидал стука в дверь.
– Может он забыл, где я живу. Хотя столько раз бывал в нашем доме, – сказал Джарназ глядя на фотографии, висевшие в зале. – Пойду, встречу его, глядишь он блуждает где-то рядом с моим двором, – старец продолжал дискуссировать сам с собой.
На улице в тот день было настолько темно, что нельзя было разглядеть собственной вытянутой руки. Но долгожитель не дойдя нескольких метров до калитки, воскликнул:
– Дорогой гость! Как давно я тебя уже жду, заходи! – Джарназ отворил затвор, приоткрыв калитку. А через пару секунд вернул ее в исходное положение, закрыв ее. Тоже самое он проделал и с дверью, ведущей в дом. За столом он отодвинул стул, приглашая гостя присесть. Задвинув стул обратно,тут же разместился напротив. Хозяин наполнил вином два бокала, воткнул сыр в мамалыгу и, наложив себе несколько ложек фасоли, рассмеялся:
– Прости меня, званый гость. Дело в том, что первый тост на протяжении всей своей долгой жизни я пил за божью благодать. Просил здоровья, милосердия и защиты с его стороны. Если со мной за столом сидела прежде не знакомая мне личность, то я непременно говорил лестные слова Всевышнему зато, что он свел нас, познакомил. Но я не могу восхвалять его за встречу с тобой, – Джарназ встал, и, подняв руки к верху, заговорил уверенным и громогласным голосом:
– Боже, спасибо тебе за те дни, что ты мне даровал. Молю, обрати взор свой на близких мне людей, сопровождай их в жизненном пути и оберегай от бед. Прошу, храни мой народ и направляй его в светлое будущее. Благодарю тебя за мирное небо над головой и плодородную почву под ногами, – осушив сосуд до последней капли Джарназ сел и начал ужинать.
– Мне сто девятнадцать лет. За всю жизнь мне ни разу не довелось видеть Бога, но меня ни разу не покидала вера в то, что он рядом. В этом мире нет ни одного человека, которому я бы не смог взглянуть в глаза. Жить я старался так, чтобы не опустить их и перед Господом, когда попаду на тот свет. Я в силах рассказать сотни историй, когда я, нуждаясь, ждал его помощи, и столько же, когда он помог. Об этом позже, у нас впереди целый вечер, спешить нам некуда.
Джарназ долил пару капель в нетронутый стакан званого гостя, так сказать, освежил, а себе налил по новой, до краев.
– Знаешь, что мне интересно. Своих любимчиков Всевышний забирает пораньше, или наоборот, как мне, дает жить подольше? Ты в моем доме не в первый раз, и все эти люди тебе известны, – Джарназ указал на висевшие настенные портреты.
– Многие из них уже видели тебя в этой комнате. Я всегда считал это лучшим местом для встречи с тобой. Ты долго не приходил, вот я и решил тебя позвать. Этот стакан я хочу поднять за ушедших, – не вставая, промолвил хозяин.
– Сложно становится в этом мире, когда количество твоих знакомых на небесах в несколько раз превышает твое нынешнее окружение. За какой бы стол я не садился, я всегда говорю этот тост. А он в свою очередь говорит о том, что память о них жива, а пока она жива, живы и они. Вечный покой, всех небесных благ, – долгожитель выпил второй стакан.
– Ты не ешь и не пьешь? Или может, ты не любишь мамалыгу? Вот я каждый день могу употреблять ее в пищу, хотя я ее и так каждый день ем. Любопытно, а на том свете есть мамалыга? Мне бы очень хотелось на это надеяться. Тебя не смущает дым сигарет? Вообще, я не курящий человек, но под алкоголь одну можно, – Джарназ вытащил самокрутку и принялся засыпать в нее табак. Делал он это бережно, получая удовольствие от процесса и находясь в предвкушении. Смачно склеив концы бумаги на самодельной сигарете, старец достал спички и прикурил. Втянув в себя большую порцию дыма, дед на выдохе произнес:
– Хорошо…
Выкурив больше половины, старик протянул остаток гостю.
– Будешь? – подержав секунд двадцать тлеющую в руках самокрутку, Джарназ потушил ее в пепельнице.
– Не пьешь, не ешь, не куришь, а что ты делаешь? – не пьяным, но уже захмелевшим голосом, полюбопытствовал Джарназ.
– Меня ждешь? Так подожди! Я как настоящий абхаз должен сказать еще пару тостов прежде чем встану со стола. Кстати, после слов об ушедших, долго не затягивают, – рука долгожителя потянулась к графину.
– За нашу великую родину, за Абхазию, за страну души. У русских был богатырь Илья Муромец. Ему мать – земля Русская – сил придавала. Так я хочу, чтобы ты знал, мой званый гость, что на земле абхазов все абхазы – богатыри, питающееся силой родной земли. За свои неполные сто двадцать лет я многое в жизни повидал. Революции, войны, как мировые, так и отечественные, хоронил своих родных и близких. Спросишь – отвечу, горе я видел куда чаще, нежели радость. Но каждый раз, засыпая, я благодарил Бога за то, что у нас есть своя земля, и даже в самом кошмарном сне боялся представить, что мы можем ее лишиться. Мы – уникальные. Конечно, нам есть чему поучиться у других стран, но ни в коем случае не подражать им. За нашу культуру, за наши традиции, за наш народ! – третий выпитый стакан Джарназ перевернул и, убедившись, что ни одна капля не упала на пол, довольный собой, вытащил еще одну самокрутку.
– Говорят, курение убивает, но мне бояться таких угроз уже не стоит, – долгожитель рассмеялся во весь голос, вино давало о себе знать. – Сейчас я расскажу тебе одну обещанную мной ранее историю, – старик прикурил, затянулся, откинулся на стуле и спокойным, расслабленным голосом продолжил:
– Дело было давно, год точно не помню. Помню, что через пару лет зимой выпал большой снег. У нас проходил чемпионат по скачкам. Наездники из разных стран почтили нас своим участием. Страны Кавказа почти поголовно отправили своих жокеев. Также приехали коллективы с Кубани и даже с Греции. Ажиотаж стоял неимоверный. С разных частей нашей земли съезжались люди, чтобы посмотреть на это соревнование. Один забег был интереснее другого, повсюду царила интрига. Наша команда довольно уверенно вышла в полуфинал, в котором нашему наезднику удалось победить, но с большим трудом и большой ценой. Лошадь травмировала ногу. Мы настолько сильно болели и переживали за наших, что эта новость повергла нас в шок. Мы много дискуссировали, пытаясь найти выход из ситуации, но его не было. Менять скакуна не разрешалось правилами. Перед финалом всегда шумный и веселый ипподром, замер в ожидании. Надежда нас не покидала. Все пришли с одной мечтой – посмотреть, как по завершении соревнования жокей из Абхазии сделает с государственным флагом в руках круг почета, присущий победителям. К счастью, наша команда решила принять участие. Все собравшиеся на ипподроме встали, у людей зажглись глаза. Они бурными аплодисментами поддержали своего наездника и, не переставая скандировали имя лошади на протяжении всего забега. Начало оказалось провальным. Повреждение ноги давало о себе знать. Но мы не сдавались, мы орали во все горло, срывали голоса, и подталкивали возгласами нашу команду вперед. Отставание перед последним кругом было столь велико, что никто не мог вспомнить случая, когда оно наверстывалось. В тот момент я поднял голову вверх и обратился к Богу: «Неужели ты лишишь нас этой победы, неужели ты лишишь нас этого праздника? Неужели ты нашлешь на нас сегодня скуку, обиду и досадные рассуждения, вместо танцев, плясок и застолий? Прошу, помоги!». И ты не поверишь! Я оглянулся по сторонам, каждый из присутствующих закрыв глаза и затаив дыхание, обращался к Всевышнему. Мы молились всем народом. То, что произошло потом, не подается никакому логическому объяснению. Наездник ударил плетью лошадь и отпустил уздечку. Скакун подобно стреле устремился вперед. За считанные секунды он попал в тройку, а за несколько метров до финиша выровнялся с лидером. И ты не поверишь! Мы выиграли на полкорпуса. На этом я закончу рассказ этой истории, потому что вряд ли смогу передать словами, то, что я чувствовал в тот день.
Хозяин попробовал в очередной раз освежить переполненный стакан гостя. Ему удалось вместить в него еще одну каплю двадцатилетнего вина. Себе Джарназ налил до краев.
– Мне сто девятнадцать лет! А знаешь, какое слово мне бы хотелось произнести, да так, чтобы меня услышали? – Джарназ выждал паузу, дожидаясь возможных вариантов, но званый гость не издал ни звука.
– Мама, это слово мама. Ее молочный суп, шарф, лечащий от всех болезней, ее переживания по поводу моей учебы, я не забуду никогда. Ты явился за ней, когда ей было всего пятьдесят пять. Я долго гневил тебя, проклинал. Но после ста лет пришел к мысли, что она отдала мне все, даже годы, которые сама не дожила. Мой отец воспитывал меня в строгости. Он никогда не хвалил меня. На лошади научусь ездить, пятерку получу, водку хорошую сделаю, медведя на охоте убью, а ему хоть бы что. Только со временем понял, что таким образом он подстегивает меня на новые свершения. Как только я не пытался шевелить мозгами и работать не покладая рук, чтобы добиться похвалы с его уст, но все было тщетно. Правда однажды, когда я поступил в институт, он накрыл на стол, позвал близких нам людей и перед ними промолвил фразу: «Сегодня самый счастливый день, мой сын – абитуриент». Естественно, он и не догадывался, что я услышу то, как он это скажет. Я отмечал это событие в нескольких десятках метрах, сидя со своими товарищами. А к взрослым зачем подходил уже не помню, ведь без малого уже сто лет прошло, – долгожитель задумался, погрузился в себя, погрузился навек назад. Он вспоминал, как было хорошо. Шумный дом полный гостей. Дяди и тёти, не пропускающие ни одного праздника семьи. Младшие братья, которым можно было выписать подзатыльник, и старшие, от которых, подзатыльник можно было отхватить. Заботливые сестры целыми днями хлопочущие во дворе. Балующие вниманием бабушки и дедушки, и в случае необходимости становившиеся щитом от родительских наказаний. Друзья, сидящие по обе стороны, такие молодые, такие живые. Соседский парень, предлагающий уйти за пару километров, чтобы покурить одну папироску. Прожитая жизнь заставила пустить старика слезу воспоминаний. Но Джарназ быстро взял себя в руки, вытер лицо и добавил:
– Хорошую жизнь я прожил! Спасибо за это папе и маме.
Четвертый стакан хозяин дома выпил с двух попыток, но все же осушил его до дна. Старик достал очередную самокрутку. Закурил. Вино, играясь в его организме, рисовало на лице легкую улыбку. Откинувшись на спинке стула, Джарназ пристально смотрел на званого гостя, он пристально смотрел в пустоту.
– А у тебя есть родители? Просто мне интересно, чье ты порождение. Наверняка ты появился с первым человеком, или, быть может, ты приносишь людей в этот мир, а потом, когда наступает их время, забираешь. Ты прости, если я отвлек тебя от каких-то серьезных дел сегодня, позвав к себе. Наверно из всех живущих ныне людей я больше всех рад видеть тебя. Понимаешь, я устал от бытия, – потушив сигарету, Джарназ наполнил свой стакан, но уже не до краев, как раньше, а немногим больше половины.
– Жизнь… Что такое жизнь? Миллионы мудрецов, философов, ученых, политиков, старейшин ежедневно излагают тысячу цитат и нравоучений, как надо жить. Скажу больше, каждая из моих соседок говорит мне, как следует жить. Это их дело, наше дело – прислушиваться к их мнению или нет. Но судить, правильно мы живем или нет, может лишь Всевышний. А я тебе сейчас расскажу, как я прожил эту жизнь, все сто девятнадцать лет умещу в несколько предложений. Семь детей, тридцать два внука, сто четыре правнука. Простит меня Бог, но точное число праправнуков я не знаю. На данный момент около трех сотен. Это не предел, ведь правнуки мои еще молодые, – довольный собой Джарназ засиял. Он гордо выпрямил спину, покряхтел немного горлом, чтобы сделать свой голос чище и продолжил:
– Я прожил жизнь не зря. Мои взгляды таковы: «Оставь после себя потомство, и чем больше ты оставишь, тем лучше. Не будь подлым человеком. Зло всегда возвращается, не к тебе, так к кому-то из твоих наследников», – Джарназ поднял высоко вверх стакан.
– За всех детей мира. Моему старшему сыну было бы девяноста пять. Да, да. И такое видел. И ты знаешь, до последнего дня он был для меня ребенком. Он, в свои девяноста, будучи больным и прикованным к кровати, выкуривал по две пачки сигарет в день, но никогда не курил при мне. Когда я приходил, чтобы навестить его, он подолгу терпел, но не курил, – Джарназ прикурил самокрутку и положил ее тлеть в пепельницу.
– А ты знаешь, что я всех своих внуков по именам знаю, даты рождения знаю. С правнуками тяжелее, и дело не в их количестве, а в моей ухудшающейся стариковской памяти, – долгожитель улыбнулся и почесал затылок. – Вне зависимости от вероисповедания, национальности и расы. За всех детей. Мирного неба им над головой. Чтобы никогда их старшим не приходилось краснеть за них!
Вино уже пилось с трудом. Джарназ хоть и постарался выпить до дна, но все же немного оставил. Он потянулся в карман за табаком, но кисет оказался пустым. Хозяин дома настолько свято верил, что перед ним сидит его званый гость, что несколько минут подбирал слова и решался отпроситься, чтобы встать со стола. Привстав, старец почувствовал легкое головокружение. Он решил, что все идет по плану и его душа потихоньку собирается, чтобы уйти вместе со званым гостем. Взяв табак с кухни, долгожитель немедля вернулся.
– Знаешь, в чем сила? – прикурив, спросил старик. – В мускулах? А если против тебя десять человек будут стоять, разве мышцы тебе помогут? Или ты думаешь, в уме? А если тебе противостоит дурак, который ничего не соображает, разве ум тебя спасет? Я уверяю тебя, и не в оружии. Наша сила в наших братьях и сестрах, которые как один рядом с нами, когда хорошо и когда плохо. Я никогда никого не боялся, потому что знал, что у меня есть спина в лице моих братьев, готовая воевать за меня при необходимости. Я был готов к любым жизненным поворотам, потому что знал, что мои сестры и свадьбу организуют и покойника оплачут. Еще есть такое понятие как названый брат, но я его не различаю с кровными людьми. Если человек с тобой как родной, значит, он и есть твой родной. Прости за тавтологию. Мой званый гость, во мне уже на ровне со мной говорит алкоголь и возможно я тебя слегка утомил, но позволь мне рассказать тебе одну историю о моем лучшем друге, которого я всегда называл братом, – Джарназ долил вино в стакан званого гостя, но переполненная чаща не смогла вместить в себе столько жидкости и красный напиток пролился на скатерть.
– Где пьется там и льется, я сейчас вытру, – налив себе Джарназ пошел за тряпкой.
– Мы выросли в соседних домах. Кровь у нас была разная, но души единые. В детстве мы с ним играли в одну игру. Она называлась «Веришь или не веришь». Суть заключалась в том, что кто-то из нас рассказывал неправдоподобную историю, и надо было выяснить, рассказчик врет или нет. В основном все эти сказания были связаны с охотой. Например, мой друг Ахра поведал, что с одного выстрела он убил семь уток. Я, конечно, засомневался, а зря. Через пару дней он доказал мне это, подстрелив девять птиц одним нажатием на курок. Проигравший выполнял желание выигравшего. Мне пришлось в тот день нести его на горбу с места охоты до самого дому. Однажды он сказал уникальную вещь: «Ты знаешь, что не мы убиваем дичь, а Бог посылает ее нам?». Конечно, сегодня я с этим полностью согласен, но в двадцать лет я полагался исключительно на свои точные попадания. Вот как Ахре удалось меня переубедить. В одну пору мы каждый день шли на охоту и возвращались с добычей. Потом ее стало так много, что мы делились ею с соседями и друзьями, а вскоре и раздавать оказалось некому, у всех было вдоволь мяса. Ахра разбудил меня утром и предложил пойти поохотиться, изначально заверив, что мы вернемся без добычи. Я, естественно, не поверил. Ахре везло весь день, звери будто бы исчезли, и нам не довелось даже прицелиться. Но перед уходом мы все же встретили косулю, причем довольно таки на близком расстоянии. Обычно это животное так к себе не подпускает. «Все Ахра, не за горами час моей победы», – шепотом, чтобы не спугнуть, делая легкие движения губами, сказал я и направил дуло на особь жующую траву. Выстрелил. Каково было мое удивление, когда я, будучи хорошим стрелком, промахнулся. В этот день я опять нес Ахру на спине, – выдержав паузу, как бы дожидаясь, чтобы званый гость понял суть истории, Джарназ продолжил:
– А был противоположный случай. К Ахре с города приехал знакомый. Мы накрыли на стол, приготовили много дичи, встретили его как полагается. А он намеком спросил:
– А коршуна, случайно, нет?
– Есть! – говорит Ахра. – Сейчас принесу, – и вышел во двор. Я выбежал вдогонку.
– Откуда ты возьмешь коршуна?
– А как я ему откажу? Придется найти, – Ахра вытащил ружье и направил его в небо.
– Не верю, – рассмеялся я. – Мой званый гость, ты можешь счесть меня фантазером, я и сам бы никому ни за что не поверил бы, но я видел это собственными глазами. Через пару секунд после выстрела на землю упал коршун. Причем он падал так красиво, как обычно падают бумажные самолетики, пикируя в воздухе. Ахра даже не целился. Вот такой у меня был друг, – Джарназ поднял стакан и сам,слегка приподнявшись, продолжил:
– Когда я был молод, у меня было много братьев, сестер, друзей. Они придавали мне сил, и моя спина была крепкая. Со временем они ушли в мир иной, и я стал слаб. Многие скажут, что это возраст, а я уверен, что дело в их отсутствии. Так выпьем же зато, чтобы слова брат и сестра всегда оставались святы на земле нашей! – старику удалось выпить чуть больше половины содержимого в стакане. Старое, крепкое, терпкое, двадцать лет обретающее силу в подземном мире вино, боролось с разумом сто девятнадцатилетнего мудреца. С каждым стаканом противостоять алкоголю становилось все сложнее и сложнее. Самокрутки лишь подливали масла в огонь, делая головокружение сильнее. На часах было четыре часа. После выпитого стакана за братьев и сестер, Джарназ курил и молчал, пытаясь совладать с собой и определенно собирая силы для завершающих слов.
– Любой гость, покидая очаг приютившего его дома, говорит за него тост. Желая ему всегда оставаться теплым, счастливым и не знающим бед. У нас девяноста девять тостов, и у меня еще огромный выбор за что выпить. Но я скажу за то, за что никогда за свои сто девятнадцать лет не говорил. Я подниму стакан за свой дом, за свой очаг. Да простит меня Всевышний и пусть посчитает это моим последним желанием, – Джарназ оглядел каждый угол комнаты, взглянул в глаза всем изображенным на портретах людям, с большим трудом, с появившимися на морщинистых щеках слезами вымолвил несколько слов:
– Мой дом – моя крепость, – долгожитель тысячи раз поднимал за чужие дома и говорил длинные тосты, но за свой дом он ограничился одной цитатой переполняющей его сердце огромным смыслом. Через «не могу», он выпил все до последнего глотка, рукой вытер рот и обратился к своему званому гостю:
– Время пришло, пошли.
Джарназ встал со стола. Голова кружилась, ноги подкашивались, но он дошел до изначально подготовленной им тахты. Лег на спину, вытянул ноги и, скрестив на груди руки, закрыл глаза.
Наступило утро…
– Ора! Я тебе тысячу раз говорил, что я уверен в том, что я тебе говорю. Почему ты такой упрямый? – подходя к калитке дома Джарназа Мукба, Шарах громко разговаривал с Тадари.
– Слушай, может тебе тур, лань или дикий козел попался с одним рогом. Но это никак не означает, что единороги существуют, – если не громче, то уж точно не тише отвечал Тадари.
– Вот сейчас спросим у Джараназа. Он больше века живет, чего только в жизни не видел. Не сомневаюсь, ему тоже доводилось встречаться с единорогом.
– Шарах, сам ты единорог. И рог у тебя вместо мозгов по-моему.
– Ох, смотри, Джарназ спит.
– Но Джарназ никогда не спит в такое время, уже одиннадцать.
– Не видишь, стол накрыт, видать у него гости были. Поздно лег.
– Будить стыдно. Давай возле него посидим, подождем, пока проснется.
– Спасибо, что напомнил о стыде. У меня ведь рог вместо мозга. Если бы не ты, я бы разбудил взрослого человека.
– Ты еще и упертый, как баран! Кстати может ты увидел барана со сломанным рогом?
– Где бы я мог увидеть барана со сломанным рогом?
– В зеркале.
И тут понеслись крики и оскорбления. Потом легкие толчки в плечо. А далее все перешло в борьбу. Перевернули весь дом, сломали стол, попадали фотографии, разлили остатки вина, разбили стекло и Бог знает, чем все закончилось, если бы Джарназ открыв слегка глаза и приподняв голову, не спросил бы:
– Где я?
Ощутив всю сложность ситуации, и мгновенно успокоившись, пришедшие за вопросом друзья ответили:
– Джарназ, мы все уберем и починим, ты не переживай. Скажи нам только, единороги существуют?
Первым с дома вылетел Тадари, следом Шарах, а им вслед вылетело две картечи, последним вышел Джарназ.
– Даже умереть спокойно не дадите. С того света вернете! Негодяи! Чтобы духу вашего больше в моем доме не было.
Не зная, радоваться или нет своему пробуждению, долгожитель пошел к озеру, чтобы прийти в себя и осмыслить вчерашний вечер. Он неоднократно задал вопрос отсутствующему в тот момент званому гостю, почему он его не забрал. Но в ответ ничего не услышал. Хотя гость своей косой по воде отчетливо написал: «Спасибо за шикарный вечер. Извини, что не выполнил твою просьбу. Был очень пьян. Сам еле ушел, куда там тебя еще с собой нести. Приду в другой раз. Лет так через десять. До встречи».
Ажвейпшьаа
В селе Аамта не было ни кинотеатров, ни театров. Вечера молодежь коротала у костра. Дети играли в спортивные и ролевые игры, делились впечатлениями о проведенном дне, пекли на углях картошку. Выбора в массовых развлечениях не было, а в обществе друзей время проходит веселее. Ученики старались быстрее закончить школьное домашнее задание и спешили к костру. Об огне заботились ребята помладше. Уважение к старшим было столь свято, что применялось даже к не успевшим возмужать лицам. В компании, где основной массе было по восемь и девять лет, а младшему шесть, споров кто пойдет за водой и дровами не возникало. Частенько возле огня устраивали концерты. Начиналось с того, что один затягивал букву «О». Мотив подхватывал сидящий рядом, и уже через мгновенье вокруг костра сидел многоголосный хор. Распевшись, народ доставал барабаны и аккордеоны, хор превращался в оркестр. Для сольных выступлений имелась гитара. После вокала молодые артисты плавно переходили к танцам. Образовывался круг. В центр поочередно выходили парни, исполняя танцевальные элементы. Каждый отплясывал под музыку излюбленные движения, после чего сменялся другим танцором. Джигиты залетали на площадку большим прыжком, а отважные и умелые выполняли этот трюк через пламя. При этом прыгуны кричали: «Ассаа!», а остальные аплодировали в такт ритму ударного инструмента. Случались и познавательные посиделки. Приходили взрослые и рассказывали захватывающие истории. Некоторые слагали настолько здорово, что необходимость в экране отсутствовала. Детская фантазия сама рисовала перед глазами картину повествования. Сказания, как и фильмы, классифицировались по жанрам на любой вкус и цвет. От забавных, смешных курьезов, до правдоподобных, исторических военных эпизодов. Толковали правдивые события из жизни, также попадались и фантазеры. Обычно ими являлись слегка выпившие мужчины, ищущие общения. Найдя свободные уши, они хвастались героизмом и благородством. Не всегда удавалось отличить быль от вымысла. Да никто и не пытался. Все желали одного: главное, чтобы не было скучно.
– Все белым бело. Холод. Вьюга. Зуб на зуб не попадает. Носа не вижу. Куда идти не знаю. Со мной еще трое. Охота так знает. Видать, кто-то разгневал боженьку своими недостойными действиями. Но за что спрашивается, он обрушил свой гнев на нас? Мы нашли укрытие в виде маленькой выемки в горе. Ветер в ней не был таким сильным. Появилась возможность перевести дух, – Шарах сделал паузу. Он осмотрел детей и, убедившись, что они внимательно слушают, продолжил:
– Порой метель не утихает неделями, иногда месяцами. Не сладко тогда приходится охотникам. Благо нам в тот день повезло. Внезапно распогодилось. Но тут мы прошли несколько сотен шагов и оказались в неприятной ситуации. Перед нами умирал дикий зверь, раненый двумя пулями, одной в ногу, а другая пробила его заднюю часть. Стрелок промахнулся, подумал я. Как бы ни так! В ста метрах от него, ревя, и по-своему, моля о скорой смерти, лежало другое животное. Браконьеры! – воскликнул сказитель.
– Дедушка Шарах, а кто такие браконьеры? – спросила девочка лет пяти. Находившиеся рядом школьники взглянули на нее и издали звук «Пффф». Продемонстрировав своей реакцией, что знают значение этого слова.
– Очень плохие люди. Мы, абхазы, обязаны относиться к охоте серьезно. Мы молимся божеству Ажвейпшьаа, приносим жертвоприношения и надеемся на его благодать. Никто не смеет гневить и пренебрегать его добротой. Испокон веков существуют правила поведения, которые передаются из поколения в поколение от старшего к младшему. А они не чтут традиций и намерено наносят непоправимый вред окружающей среде. Убивают с целью продать, обогатиться, что не приемлемо честному человеку. У них нет моральных норм. Единственная ценность – деньги, ради которых они готовы на всё, – договорив, рассказчик отвел взгляд от задавшего вопрос ребенка.
– В тот день они окружили стадо и открыли по нему перекрестный огонь. Не знаю точное количество дичи, которое они истребили, но в живых осталось два зверька. Как сказать – в живых, остались брошенными на погибель. Не могу похвалиться славной охотой в тот день. Мы избавили смертельно пострадавших жителей леса от мучений, и забрали их с собой в качестве добычи.
– Ах, какие негодяи! Поймала бы, порвала бы на кусочки вот этими руками, – все ничего, если бы только эту реплику не произнесла бы все та же пятилетняя девчонка. На этот раз мальчики одобрительно кивали. А Шарах решил, что пора заканчивать рассказ, а то уж больно резко его стали воспринимать.
Дома Шараха ожидал сюрприз. На диване закинув ногу на ногу и покуривая папиросу сидел его давний и очень хороший друг Чантурия Бадра. Бадра родился и окончил школу в селе Аамта. Будучи младше Шараха лет на двадцать, он сумел найти общие темы и интересы, побратавшись с ним в молодом возрасте. Бадра учился у старшего товарища навыкам земледелия, сопровождал в походах, помогал по хозяйству. В тридцать лет Бадра сменил место жительства. Многие в то время покидали деревню и обустраивались в городе. А он наоборот уехал ближе к горам. Построил себе балаган на холме в лесу и ушел жить в одиночку подальше от люда. Виной тому любовь к охоте. С малых лет таскался как хвост за взрослыми, которые выходя днем на птицу, брали его вместо собачки. Он приносил убитую добычу, аккуратно складывая ее в мешок. Немного окрепнув и став ростом больше ружья начал ходить самостоятельно. Вскоре и вовсе сутками бродил в поисках дичи. Сельчане уважали Бадру, советовались с ним, после ночной охоты оставались у него на ночлег. А охотиться с ним было одно удовольствие. На вылазке он издавал звуки. Для людей они казались неразборчивыми, а копытные и пернатые понимали и спешили на его клич. Бадра убивал столько, сколько было нужно, чтобы прокормить себя и гостя. К природе относился бережно. Всегда мог дать наставление человеку, который ненароком, из-за нехватки знаний, вел себя с оружием в руках не соответствующим образом.
– Ахахай! Какие люди, – восторженно поприветствовал гостя Шарах, – рад тебя видеть.
Обменявшись рукопожатиями и обнявшись, Шарах пригласил друга сесть за стол, на который его супруга накрывала полным ходом. Выйдя мыть руки, хозяин заподозрил, что с гостем творится неладное. Бадра обладал натурой весельчака, любил посмеяться и рассмешить ближнего. Мог всю ночь сидеть в засаде в лесу, чтобы учинить розыгрыш. Чувство юмора имел отменное, на шутки не обижался. В обычные дни улыбка не сходила с его физиономии. Но в тот вечер она появилась при встрече и исчезла, оставив хмурое и печальное выражение лица. Озадаченный Бадра не мог скрыть тревоги, переживал, впадал в раздумье.
– Сегодня ты сам на себя не похож. С дороги устал? Или случилось что-то? – спросил Шарах, протягивая полотенце.
– Беда, друг мой. Беда случилась, – ответил Бадра, пройдя к столу. – Сегодня утром группа людей на машине проехала мимо моего домика в сторону леса и разбила там палаточный лагерь.
– А в чем собственно проблема? Может люди отдохнуть приехали, поохотиться.
– Они выбросили два огромных пакета с мусором на полянке чуть выше моего жилища. Я поднялся вслед за ними и увидел: пивные бутылки, пластиковую посуду из-под еды, консервные банки и прочий хлам, разбросанный по территории. От таких охотников добра не жди, подумал я, и решил проследить за ними, предупредить, попросить вести себя благоразумно. Да куда там.
– Да уж, – перебил его Шарах, – только сегодня браконьеров вспоминал. А они тут как тут, легки как на помине. Совпадение так совпадение, – почесав подбородок, подметил старик. После чего извинился перед другом за прерванный разговор и велел продолжить.
– Да это не браконьеры. Они хуже браконьеров! – гость закурил табаку. – Так вот, поднимаюсь, а у них веселье на всю катушку. Они даже женщин с собой взяли. Половина трапезничала, активно заливая все это дело алкоголем. Другие открыли пальбу по бутылкам, пристреливая ружья. Увидев меня, они помахали мне рукой, мол, подойди сюда. По возрасту, они мне в дети годятся. Думаю к столу зовут, подошел. А они мне расспрос устроили, глупее и не придумаешь. Послушай, что их интересовало: на какого зверя им лучше поохотиться, где медведи ходят, не съедят ли их ночью волки и правда ли, что если увидишь кабана, надо залезть на дерево. Они вызвали у меня отвращение. Пропало малейшее желание беседовать. Не ответив ни слова, я стоял молча. И тут Шарах, ты не представляешь, что я услышал. Одна, да простит меня Всевышний, язык не поворачивается ее по-другому назвать, одна сучка говорит: «Может ты голодный, давай тебе в дорогу еду дадим», и иронично смеется, – Бадра рассказывает, а руки трясутся, во рту пересохло, волосы взъерошились. Он стакан компота в два глотка осушил и примолк.