Сам же Тарей Братсвеен рассчитывал на недооценку. В Японии с её мечами, нагинатами и луками могут просто не представлять боя на двуручных топорах – а значит, I-8 может счесть норвежца более неуклюжим, чем он есть. Это выглядело весьма вероятным с учётом слепоты Идзуми… однако было не более чем ошибкой. На деле японка представляла себе бойцов с двуручным оружием и знала к ним подход.
Это стало ясно, как только Братсвеен с рёвом бросился вперёд, а Идзуми в мгновение ока выхватила меч и уклонилась от увесистого тычка древком, который в противном случае мог сбить её с ног. Норвежец, понимая соотношение сил, сохранял дистанцию, а I-8 пыталась её сократить, одновременно уклоняясь от ударов секиры. Вяйнемёйнен, впрочем, почти не рубил, ограничиваясь тычками. Он понимал, что любой неосторожный выпад может оставить Идзуми калекой – и вместе с тем не давал ей искалечить его самого, держа дистанцию и время от времени разрубая воздух увесистыми ударами.
Неизвестно, сколько бы японка и норвежец кружились по полю, если бы не появление Миральи.
– Тарей, общий сбор соединения! – крикнул гидроавианосец, и поединок мгновенно затих, оставив Вяйнемёйнену на память зарубки на древке секиры, а Идзуми – ещё пару ушибов. Благодаря осмотрительности обоих противников обошлось без более серьёзных повреждений…
Было бы сложно предугадать реакцию Лютцова на бой катаны с секирой – но немец в этот момент был совершенно в другом месте базы. А именно в мастерской Лотты, которая демонстрировала рейдеру нечто вроде… гигантского серого арбуза с прикреплёнными снизу винтами. Сверху торчала антенна, а сбоку маячила чёрная надпись мелкими буковками Clownfische Mk. I.
– Отказ от статического разряда ускорил изготовление, – скороговоркой объясняла плавмастерская, в голосе которой чувствовалась некоторая гордость. – Теперь действующее вещество – соединённые между собой глубинные заряды. И производить приманку взялся военный завод прямо в Шанхае. Опытная партия из пяти штук уже в руках Миральи и соединения Dog…
Да, Миралья ничуть не лукавил, прервав спарринг вызовом Вяйнемёйнена. Потому что через полтора часа «андердоги» в полном составе спустились на воду и направились в небольшой архипелаг к северу от устья Янцзы. Цель – устройство ловушки для Глубинных из минных заграждений, противолодочных сетей и тех самых пяти приманок Clownfische, о которых упоминала Лотта.
Когда в узких проливах закипела работа, в воздухе запахло предстоящим боем. Есть, конечно, вероятность, что Глубинные вообще не зайдут в этот архипелаг – и всё же…
– Неужели скоро настоящий бой? – несколько неуверенно спросила Элли.
– Дай Бог, – отозвался Вяйнемёйнен. – Если придут – так пусть уже к нам… Мы готовы.
К исходу ночи соединение Dog подготовило не только ловушку, но и несколько замаскированных засадных позиций для канмусу, и даже временный лагерь в заброшенной рыбацкой деревне на одном из островов. «Андердоги» с чувством выполненного долга поплыли на базу, а следить за ловушками стали прилетевшие на вертолёте китайские военные. Что день грядущий всем готовит?..
Эрнст Вебер
Утро…Надо ложиться спать, ночь выдалась тяжкой. Эрнст и Идзуми сегодня неплохо поработали. Против них была небольшая эскадра с тяжёлым крейсером во главе. Бой был жарким. Пришлось задействовать даже глубинные бомбы, чтобы гонять глубинную подлодку, выводя её на Идзуми.
Но сон не идёт, в наушнике играет группа «Nacht Heckenschützen», а сердце тяжело выстукивает ритм очередной их песни. Одним ухом Лютцов слушает, что происходит в коридоре. Он живёт на верхнем этаже общежития в одиночной комнате. Таких комнат немного, но это был жесточайшее условие для проживания. Никаких соседей. Поэтому суета за дверью кажется ему чем-то совершенно отдалённым. До тех пор, пока в дверь не стучат. «Кого ещё нелёгкая принесла?!» недовольно морщится Эрнст и идёт открывать дверь. Он не планирует долго церемониться с визитёром, кем бы он ни оказался. Однако, на пороге стоит Идзуми. Её лицо серьёзно. Она слышит звук открывшейся двери и буквально заталкивает Эрнста обратно, проходя в помещение, и запирая дверь на замок.
– Идзуми, что ты… – не успевает сказать юноша, как девушка прижимает его к стене и крепко целует. К такому напору Лютцов оказался не готов. Он вообще не понимает, что нашло на подлодку. Та не произносит ни слова, а лишь прислушивается. Она слышит музыку, которая пробивается из оставленного наушника. На её лице появляется хитрая, хищная улыбка. Она бесцеремонно идёт на звук мелодии и включает её громче. В комнате начинает играть песня «Колыбельная по-снайперски», а девушка пританцовывает в такт.
Юноша смотрит сначала завороженно, а потом берёт девушку за руку и притягивает к себе. Та совершенно не сопротивляется, но хранит молчание. Медленно они танцуют под ритмичную мелодию, что играет для них. Страстная и очень чувственная, она погружает их в какой-то транс. Лютцов только сейчас обращает внимание на то, что его девушку потряхивает, а её сердце бьётся часто-часто. В полумраке комнаты он видит румянец на её щеках. Похоже, она на взводе, и это волнение и разгорячённость передаётся и самому Эрнсту. Осторожно он сдвигает её повязку и смотрит в пустые глаза. У Идзуми ярко-голубые, искрящиеся глаза без зрачков. Радужка нигде не заканчивается, а образует сплошной круг в глазном яблоке. Он никогда ещё не видел ничего подобного. Замерев на секунду, парень пропускает момент, когда хищная девушка приближается к его шее и кусает его. Казалось бы, несерьёзно и как-то игриво, но с ощущением боли.
– Я не разрешала тебе, – шипит она ему в ухо, беря его руку в свою ладонь и проводя ею по своей талии. Начинается новая песня, и Лютцов начинает тихо подпевать.
Виноградных листьев студёные кольца
Я знаю, что пытка скоро закончится
Уже очень скоро ты поцелуешь меня
Такая радость была только в детстве
Твои глаза – черника и перец
Черника и перец – страх каждого дня
Ты влюбляешься внезапно
Будто ток перекрывают
И втыкают в горло розу
На обед шипы с ткемали
Вьёт круги змея по сердцу
Водит гладит медным жалом
По окоченевшим венам
Нежность яда побежала
И на мускулы-деревья
Падает ментол мороза
Ты как будто засыпаешь
От слоновьего наркоза
И спускаясь ниже-ниже
Сердце давит на колени
Ты цепляешься за воздух
Ааа!
И не чувствуешь боли спиной и летишь
В безупречное чёрное грязное лето
И, печатая пряники по мостовой
Хочешь к ней и себя проклинаешь за это
Там такие тела! Будто доски для мачт
Без намёка на грудь, анемичны и плоски
И шарашит по венам животная ртуть
Женщины-мальчики, девы-подростки
Аха, аха, аха, аха
Мы на вилах вспоротыми животами
Невинность и ревность изображали
Лас-вегас в цвету
И всё, что я помню в ту осень и лето
Пароль ICQ, кофе и сигареты
И рыбок в пруду
Ты влюбляешься секретно
Штопором по винным лужам
Балансируешь на грани
Сам себе теперь не нужен
Напиваешься с друзьями
Рвёшь рубахи, сталь терзаешь
То счастливый, то несчастный
Партизанишь-партизанишь
Неприкаянный ночами
Весь на взводе, весь на крике
Ты клянёшься, что не будешь
Больше никогда звонить ей
Подползаешь на коленях
К чёртовому телефону
Ты посмешище и зная
Это, ты уже всё портишь
Неуверенный, дрожащий
Умоляющий, влюблённый
Ты пытаешься казаться
Гордым, сильным, окрылённым
Но тебя, на раз читая
Она скучно произносит
Что немного занята и
Ты цепляешься за воздух
Аааа!
И не чувствуешь боли спиной и летишь
В безупречное чёрное грязное лето
И, печатая пряники по мостовой
Хочешь к ней и себя проклинаешь за это
Там такие тела! Будто доски для мачт
Без намёка на грудь, анемичны и плоски
И шарашит по венам животная ртуть
Женщины-мальчики, девы-подростки
На финальном аккорде пара закружилась и упала на кровать. Идзуми жадно впилась в губы юноши, царапая рукой в перчатке его спину. Под музыку «Ночных снайперов» в комнате даже воздух стал наэлектрелизованным. Оба влюблённых уже находились в том состоянии, когда либо дешаешь шаг навстречу, либо отступаешь и больше никогда не возвращается. Но эти двое не собирались отступать. Сегодня они порядочно натерпелись, чтобы дать себе в награду эту близость. Они подстраивались друг под друга, стараясь не надавливать чрез мерно, но и не быть робкими. Эрнсту нравилось, как японка получает удовольствие. Она делала всё со вкусом, грацией и какой-то своей нежностью. Когда она сняла перчатки, немец почувствовал прохладу её рук у себя на груди. Хищно, жадно и с исключительной силой она впивалась в него, кусала, царапала, словно дикая кошка. Казалось, они и впрямь стали двумя стихиями – Льдом и Пламенем, которые боролись в обоюдной ласке. Холодная и жёсткая Идзуми и разгорячённый, пылающий Эрнст. Они прикладывали друг к другу силу с особой нежностью. Их крепкие, подтянутые тела испытывали друг друга на прочность.
Идзуми была готова отдать полжизни за эти минуты. С самого момента боя она испытывала это нервное возбуждение, играющее в её крови. До этого она ничего подобного не чувствовала. Сначала она восприняла это, как азарт боя, но, когда они вернулись на базу и разошлись, это ощущение не улеглось. Она страшно желала оказаться рядом с Эрнстом. Её тело скучало по ощущению его крепких рук, которое она чувствовала на спарринге. Можно было сказать, что подлодка потеряла голову, хотя вела себя очень сдержанно. Но, в какой-то момент это стало невыносимым, и она, собрав силы в кулак, пошла к крейсеру в гости. Когда она пришла и постучала в дверь, у неё не было ни единой мысли, что сказать и как объяснить свой приход. Поэтому она, со свойственной ей прямолинейностью, ничего не сказала, а сразу перешла к действиям. Ей было всё равно, что там подумают другие, ей было важно, чтобы именно Лютцов понял, как она себя ощущает. Когда она услышала мелодию, едва звучащую в тишине комнаты, она поняла, что сейчас или никогда, она может позволить себе не сдерживаться. Она сделала звук плеера погромче и погрузила их прямо с головой в страсть. Её шокировало, когда повязка сползла с глаз, Идзуми сразу поняла, что он смотрит. Но она не была против, хотя и показала, что делать это без спроса нельзя. Однако, когда в песне позвучала фраза про глаза и то, как её проговорил Эрнст, убедило её, что он не чувствовал отращения. Она слышала его частое дыхание, и как сердце отстукивает ритм, понимая, что теперь и он разделяет её заразительное чувство. Поэтому, когда они упали на кровать, девушка не была против. Она не спешила раздеваться, она не торопилась никуда. Ей нравилось, что Лютцов не лезет руками раньше времени, не пытается просто насладиться её телом, но сам хочет доставить ей удовольствие. И он её, полностью её, она может позволить себе быть раскованной и не скрывать свои чувства. Она кусает его плечо и тут же зализывает место укуса, она проводит пальцами по груди, ощущая, как под подушечками играют мускулы. Наверное, это сведёт её с ума, но сейчас она позволит себе безрассудство.
Платье медленно сползает с тела, оставляя девушку полуобнажённой. На ней белое боди, прекрасно очерчивающее её контуры. Под тканью Лютцов прощупывает шрамы. Кажется, что судьба Идзуми была не такой уж светлой и ласковой, оставив её не только слепой, но и покалеченной. Но и сам крейсер чувствует, как по его шрамам проходит чувствующая рука слепой. Они оба в курсе ранений друг друга. Но это его не смущает. Они так близко и так горячо чувствуют друг друга, что готовы предстать рядом даже обнажёнными. Парень уже понял, что нравится любимой, и на что она реагирует. Он и не сомневался, что она из тех, кто любит силу. Он понял это ещё в поединке, но сейчас ему видно, как тело девушки откликается на крепкие ласки. Она подрагивает от страсти и окунается в неё с головой, раз за разом приникая к его губам. Она очень тихая и не издаёт ни звука, лишь улыбается, прикрывая глаза от удовольствия. В полумраке комнаты эти глаза едва ли не светятся голубоватым отблеском. Юношу окутывает чувственное вожделение, которому он пока не даёт волю, он не спешит с этой игрой, понимая, что рано или поздно они должны будут перейти в иную фазу отношений. Эти ласки должны вылиться во что-то новое.
– Почему ты сдерживаешься? – тихо шипит ему на ухо Идзуми. – Давай, в полную силу. Не смей недооценивать меня…
Она на пару секунд берёт ведение в свои руки…Подавляемый стон разносится по комнате, но музыка, играющая фоном, не даёт ему вырваться за пределы стен. У Эрнста перехватывает дыхание от новых ощущений. Холодная снаружи и такая горячая и страстная внутри девушка прижимается к нему, царапая спину. Сейчас они так близко, как никогда. Кажется, что её душа сейчас готова вырваться из тела вместе с этим бешенным сердцебиением. И лишь он может удержать её на этом свете, прижимая к себе и слегкая растягивая этот момент. Но дело уже сделано, осталось лишь идти дальше, потому что они давно за гранью. Наверное, оба не подозревали, что всё будет именно так, но ни один не жалеет об этом.
В их чувственном движении, они потихоньку прислушиваются друг к другу и подстраиваются, чтобы достичь наибольшей слаженности. Время странным образом растягивается или сжимается, не понять. Сколько прошло с момента начала? Можно было бы судить по музыке, но она совершенно вылетает из головы. Они медленно привыкают к ощущению друг друга. Идзуми пытается не стонать, но у неё не выходит, хотя она даже закусывает губы. Чтобы отвлечь её от этого, Лютцов рождает новый поцелуй.
Жар спадает совсем не скоро. У них было несколько продолжительных актов, во время которых пара совершенно забывала о внешнем мире. Потом они приняли душ вместе, чтобы смыть с себя следы этих действий. Лютцов обнаружил длинные следы от ногтей у себя на спине, а также несколько синяков от укусов на предплечьях. Хорошо, что их скроет форма. Идзуми уже не трясло, она выглядела намного спокойнее. После душа, Эрнст налил им кофе, который варил у себя в комнате. Музыка продолжала играть. Сейчас играла другая, очень красивая композиция.
Любимая, не смей дрожать
Не смей дарить им радость
Все кончено: окружены
Не вздумай при них плакать
Как я люблю твои глаза!
Я никогда не говорил
"Люблю тебя" – смущался
Мы жизни плавили края
Нас смерть учила танцам
Ты пахнешь запахом моим
Если я умру быстрей тебя – ты догоняй
Выстрел ртом лови, не прячь лицо -
Кричи, кричи, кричи
Мы в себе уносим пули
В себе уносим раны
Всех тех, кого убили
Кто никогда не знал любви…
Любимый мой, где ты там я
Плевать что нас убили
Я целовала грудь твою
Ты был седой от пыли
Как страшно умирать второй, страшно умирать второй…
Но если я умру быстрей тебя – ты догоняй
Выстрел ртом лови, не прячь лицо -
Кричи, кричи, кричи
Мы в себе уносим пули
В себе уносим раны
Всех тех, кого убили
Кто никогда не знал любви
Никогда не знал любви…
Страшно мне, страшно…
Страшно мне, страшно…
Страшно мне, страшно…
Они пели эту песню вместе, дуэтом, шёпотом, на грани слышимости. Для всего мира они пропали в этот момент, никому они не были нужны. Две души, затерянные в океане войны, боли и смерти, которые нашли друг друга ради самих себя. Связанные узами крови. Идзуми выпила какие-то таблетки и, обняв Эрнста, повлекла его за собой на кровать. Юноша укрыл их одеялом и, в объятиях, они заснули под затихающую музыку. Наверное, теперь вместе им было вообще ничего не страшно.
Раньеро Дзофф
Следующее утро выдалось прохладным. Выходя на пирс, Южная Дакота поёжилась. Новичок-линкор, она всё ещё не привыкла к леденящему воздуху с моря. Вообще худенькая изящная американка в очках мало напоминала мощный корабль. То ли дело суровый Ришелье или величавая, пусть и застенчивая, Жерайс! Или даже мрачный, угрюмый Барэм…
Вообще Элизабет Джефферсон была тихой книжной девочкой. Лучшим времяпрепровождением для неё было сесть и почитать, с головой уйдя в текст. Кто в пятнадцать лет прочитал «Войну и мир» от корки до корки – пусть и в переводе? Конечно же, Джефферсон из Бедфорда, штат Вирджиния! Что уж говорить об английской и американской литературе – многие тексты будущая Южная Дакота могла цитировать страницами. При этом она, в отличие от многих девушек, явно предпочитала прозу стихам. Да, красота Шекспира или Эмерсона неоспорима – но насладиться ими, как Диккенсом или По, почему-то не получается…
И вот теперь, превратившись в грозный линкор, ощетинившийся 25 орудиями, Джефферсон чувствовала себя несколько неуверенно. Что если именно сегодня предстоит бой? Справится ли Южная Дакота – одна из самых тяжёлых канмусу Шанхая? Одно хорошо – товарищи всегда будут рядом. Никто в здравом уме не позволяет линкору ходить в одиночестве.
Рядом стоял Рюхо – скромный японец, деливший комнату с Аквилой. Настоящий японец, спокойный как скала. Этим, как ни странно, авианосец многих нервировал: постоянно казалось (да и кажется), что Рюхо знает куда больше, чем говорит. Сейчас он что-то вполголоса обсуждал с Фьюриэсом – коллегой из соединения Able, которое сегодня было на подстраховке.
Крейсер Ява, по обыкновению, растягивался перед выходом в море – он считал, что гибкость не помешает и лёгкому крейсеру.
Наконец, проверял свои торпедные аппараты эсминец Сторд – по признанию многих, личность совершенно невыносимая. Помимо колючего характера норвежец отличался тем, что… любил играть на гитаре. Зачастую едва слышно, почти себе под нос. Одно и то же снова и снова. И главная проблема заключалась в том, что клинило Сторда на чём-то вроде:
Hey, when seas will cover lands
And when men will be no more
Don't think you can forgive you
Yeah when there'll just be silence
And when life will be over
Don't think you will forgive you
И исполнялось это в подобающей медленно-мрачной манере… У многих канмусу и так на душе скребут кошки – а услышав подобное раз десять подряд, вообще хотелось лезть на стену. Поэтому со Стордом старались лишний раз не контактировать. Впрочем, в Шанхае эсминец нашёл себе подходящего соседа по комнате. Броненосец Вяйнемёйнен оказался совсем не против соотечественника-гитариста, и время от времени вечернее общежитие оглашалось двухголосым пением:
Герр Маннелиг, Герр Маннелиг, будь мужем моим,
Дам тебе все, о чем ты мечтаешь!
Всего один ответ: только "да" или "нет",
Как ты сам пожелаешь!
Ява и Сторд направились за горизонт, Рюхо и Южная Дакота вышли из залива и приготовились к долгому ожиданию, а соединение Able лишь спустилось на воду и, выражаясь языком обычного флота, стало на якорь у пирса. Утро начиналось в высшей степени как обычно…
Задачей Явы и Сторда было патрулирование моря к востоку от Шанхая. Cевернее, где ждали основной атаки Глубинных, дежурили рейдеры. И им, в отличие от Минегумо, Минотавра, Глостера, Кеппеля, Явы и Сторда, регулярно кто-то попадался. Либо Глубинные спятили, скармливая свои эскадры «карманным линкорам» мелкими порциями, либо они постоянно прощупывали оборону ОВМС, пытаясь найти брешь и повторить уничтожение Циндао…
Пары «крейсер-эсминец» пока дежурили безрезультатно – ровно до 11 часов местного времени. Потому что Ява прервал завязавшийся было спор о рок-обработках балетов следующей фразой:
– Бьёрн, Глубинные! Целая эскадра! Идут в сторону Шанхая! Десяток, не меньше!
Сторд – а именно его звали Бьёрном – кивнул и взял связь с базой на себя, давая возможность Яве сконцентрироваться на управлении разведывательным «Фоккером», который,
собственно, и засёк морских чудовищ.
– База, говорит Сторд! Мы обнаружили Глубинных. Квадрат Папа-11, курс на Шанхай. Численность минимум десять кораблей. Продолжаем наблюдение!
Правда, «продолжать наблюдение» получилось очень недолго. Во-первых, чтобы не сражаться вдвоём против «минимум десяти кораблей», Яве и Сторду пришлось полным тридцатиузловым ходом возвращаться на базу. Во-вторых, наблюдавший за Глубинными Fokker C.21-W всё же был сбит – причём целой тучей дронов противника. Они-то и устремились в погоню за парой канмусу, которые отчаянно петляли и пытались скрыться в дымах, чтобы не попасть ни под бомбы, ни под торпеды.
Впрочем, Ява таки успел уточнить данные о приближающейся эскадре: численность – до 25 кораблей, из них минимум три линкора: Ta-класс и два Ru-класса. Два тяжкрея, до десятка эсминцев… и два авианосца Wo-класса. Даже один мог быть страшным противником. Как покажут себя авианосцы Шанхая?
Адмирал Котоми незамедлительно начала действовать. Во-первых, по базе была объявлена общая тревога. Те из канмусу, кто дежурил по базе или отдыхал, бросились на пирс, куда механики подвозили модули. Никакой суеты – Аквила и Миралья собирали свои соединения вокруг себя. Задачи Baker и Dog в предстоящем бою были совершенно разными.
Соединение Baker плюс крейсерские отряды Alpha (Лютцов и Идзуми) и Gamma (Таскалуза и Юрген) должны были остаться около базы в качестве мобильного резерва – и страховки на случай второй атаки. Вдруг из ниоткуда возникнет ещё одна эскадра во главе с Маратом?
«Андердогам» же предстояло полным ходом (благодаря Вяйнемёйнену, Элли и Мургеску он составлял 16 узлов) отправляться к архипелагу, в котором они уже подготовили ловушку. Именно туда Ява и Сторд пытались приманить эскадру Глубинных. Вместе с Dog шла Ниобе: ей предстояло вместе с Южной Дакотой и Рюхо встречать крейсер и эсминец – и то множество самолётов, которое за ними отправилось. Линкор и авианосец уже отправились в точку встречи без Ниобе – слишком уж медленной была исландка…
Соединение же Able, возглавляемое внушительными Жерайс и Фьюриэсом, двинулось в сторону Глубинных, но не прямо навстречу им, а уклонилось на юг. Котоми хотела отсечь врагов от открытого моря, прижав их к берегу и подавив огневой мощью линкоров и торпедами. Был огромный риск того, что соединения попросту разобьют поодиночке – никакая Жерайс не выдержит сосредоточенный огонь 25 кораблей. Но если план срабатывал хотя бы частично – висящая на волоске ситуация оборачивалась победой…
Готовясь к первому за последние месяцы большому сражению, почти никто не обращал внимание на двоих канмусу, одевавшихся поодаль. Первой была Лотта, ещё более хмурая и усталая, чем обычно. А второй… Гориция. Те, кто всё же заметил громадную женщину, не могли поверить, что бывший флагман на самом деле готовится идти в бой. Но факт оставался фактом: последняя из «Дзара» сверкала всеми двадцатью четырьмя орудиями. Неужели она и вправду сможет сражаться?
Поговаривали, что Гориция сразу после сигнала тревоги материализовалась в кабинете Котоми и неведомым способом выбила разрешение выйти в море. Как бы там ни было, роль тяжкрея состояла в прикрытии плавмастерской Вулкан, пока та будет заниматься ремонтом или лечением. Пара должна была стоять минимум в миле от места сражения и ни при каких обстоятельствах не приближаться без прямого приказа.
– Повторяю: ни при каких, – словно эхо, повторила Лотта. – Идём с моей скоростью, стоим, пока не скажу.
– Поняла… – скорее выдохнула, чем сказала, Гориция.
А где же крейсерские отряды Beta и Delta (Шеер с Мельпоменой и Судзуя с Джипси?). Им Котоми отправила приказ… ни в коем случае не покидать своих патрульных зон и ждать возможного появления ещё одной эскадры Глубинных. Желая гарантированно избежать повторения Циндао, Котоми сознательно повысила риски ещё на несколько процентов…
Первыми в соприкосновение с врагом вступили… самолёты Рюхо. Японец любил пользоваться огромным радиусом своих «Зеро» – и в этот раз устроил большую воздушную битву почти в четырёх милях от себя. Это несколько облегчило жизнь Яве и Сторду, которые порядком выдохлись и сравнительно ненамного опережали корабли врага.
– Живы! – воскликнула Южная Дакота.
– Назло не утонули! – не к месту резко ответил Сторд, разворачивая орудия в небо. Ява тоже приготовился отбиваться от самолётов, потому что Рюхо сделал казавшийся самоубийственный ход: начал отводить оставшиеся пять истребителей назад, к себе, таща за собой примерно полсотни летательных аппаратов Глубинных. Зачем? Чтобы развлечь только что подошедшую белёсую девушку, вставшую аккурат за Рюхо. Да, Ниобе могла поливать авиацию из шестнадцати стволов – и подобного корабля Глубинные попросту не ожидали.
– Идите сюда, мои сладенькие… – хищно прошипела исландка, когда её радар начал заполняться точками.
Противовоздушную оборону в этом районе венчали двадцать истребителей Re.2000, поднятых Миральей. По обыкновению, итальянец маскировался под обычный авианосец, пытаясь хоть на какое-то время сбить врага с толку и направить его авиагруппы в неверном направлении.
К слову, группа Dog почти дошла до архипелага, когда стало ясно, что Глубинные выйдут к берегу южнее. «Андердогам» пришлось развернуться и готовиться к бою в открытом море – тому, чего медлительные и слабо вооружённые Элли и Мургеску боялись как огня.
– Вас понял, адмирал! – ответил Барэм на соответствующий приказ. – Идём вдоль берега. Держитесь за мной! – скомандовал он Элли, Вяйнемёйнену и Мургеску. Джузеппе Миралья уже спрятался в устье маленькой речушки и… перезаряжал свои ангары. Прелесть конструкции модулей гидроавианосцев состояла в том, что самолёты загружались напрямую в катапульту, а не в ручное оружие, как у «нормальных» авианосцев. Таким образом, выстрелив в воздух свои два десятка самолётов, Миралья мог в любой момент загрузить в пусковую установку следующую партию. При этом, правда, находящиеся в воздухе самолёты теряли связь с модулем и падали – но это была необходимая жертва. Только эта игра ангарами давала допотопному гидроавианосцу возможность деятельно участвовать в бою. В данный момент к вылету готовились гидропланы-торпедоносцы Do.22 и колёсные истребители-торпедоносцы Re.2001. Последние Миралья просто сажал на подходящие береговые площадки, чтобы сберечь деактивируемые самолёты…
Тем временем соединение Able, описав пологий крюк, уже вышла Глубинным в тыл. Южная Дакота и Минас Жерайс открыли огонь с разницей не более трёх минут – и Глубинные поняли, что оказались в ловушке. С севера их медленно, но верно прижимало соединение Dog. В кольцо попали и авианосцы, которые не могли выйти из-под огня. А авиагруппы заметно поредели благодаря плотному зенитному огню…
…– Минегумо!!! – этот крик разнёсся по эфиру, словно эхо землетрясения. Неужели первая жертва? Но нет, эсминец Минегумо не погибла – её «всего лишь» накрыло парой выстрелов Глубинного крейсера…
– Минегумо ранена! – рявкнул в эфир Фьюриэс, успокаивая волнение. – Требуется эвакуация! Вулкан, сможешь подойти?
– Не ближе, чем на милю! – отозвалась плавмастерская. – Приказ адмирала! Тащите её ко мне!
– Я донесу Минегумо! – вызвался Минотавр. Первоначальный крик отчаянья тоже принадлежал ему. В оправдание канадца стоит сказать, что он в тот момент и вправду подумал, что эсминец, едва сохранившая равновесие, камнем пойдёт на дно.
Но крейсер не мог покинуть бой – потому что для соединения Able дела складывались очень тяжело. Глубинные пытались вырваться из кольца и поливали огнём отчаянно маневрировавших канмусу. Фьюриэс, словно возомнив себя крейсером, шёл чуть позади Жерайс и вёл огонь из всех шестнадцати орудий. А в какой-то момент присел и выпустил по врагу торпедный веер. Да, Фьюриэс настоял на том, чтобы его модуль сохранил как можно большее число орудий и аппаратов. Бывший линейный крейсер сейчас проявлял себя как нельзя лучше.
По контрасту с почти истерической реакцией Минотавра сквозь грохот боя едва прорвалось спокойное сообщение:
– Говорит Жерайс! Поймала торпеду, затопления нет, правая машина повреждена. Подворачиваю к врагу другой борт…
Конец фразы потонул в оглушительном рёве. Потому что Тарей Братсвеен, он же Вяйнемёйнен, наконец дорвался до рукопашной. До этого викинг стрелял из-за Барэма, прикрываясь бронёй линкора. Но увидев, что Глубинные пытаются прорваться мимо Able, вышел вперёд и с секирой наперевес бросился (да, на 16 узлах можно броситься!) в атаку. Мишенью он выбрал пару крейсеров Ne-класса. В ближнем бою они вполне могли разорвать его на части – впрочем, отчаянный норвежец был бы не против разменяться на два тяжкрея. Против были остальные канмусу Dog, которым пришлось также идти на сближение и действовать более активно…
Как бы драматично ни складывался бой для канмусу, план Котоми всё же сработал. Поскольку Глубинные не смогли прорвать окружение и отступить в море, их прижали к берегу и расстреляли с трёх сторон. Кто-то получил торпеды, кого-то накрыли тяжеловесные залпы линкоров, а кому-то досталось массивной секирой… Вырывались из кольца лишь немногочисленные эсминцы и лёгкие крейсера, за которыми, как правило, следовала погоня из уцелевших самолётов…
Один из таких крейсеров прорвался вдоль берега на юг и увидел на радаре (или что там вместо него у Глубинных?) группу из четырёх канмусу, стоявших в стороне от боя. Видимо, Глубинный принял её за авианосец и его прикрытие – и решил лишить гарнизон Шанхая хотя бы части самолётов… Иначе никак нельзя объяснить то, что единственный лёгкий крейсер полным ходом понёсся к четвёрке канмусу.
На его беду, авианосца среди этих четверых не было. Лотта, уже перевязав Минегумо, пыталась запустить хотя бы одну из ходовых машин эсминца. Рядом стояла Мургеску – именно на её плече швейцарка добралась до медицинской помощи. Минный заградитель готовилась отражать угрозу с воздуха, которой не было и быть не могло. Мургеску не знала, что оба Wo-класса уже ушли на дно…
Наконец, четвёртым канмусу была Гориция. И на приближение крейсера она отреагировала в высшей степени адекватно.
– Огонь! – скомандовала она сама себе…
Эрнст Вебер
Утро было встречено сигналом тревоги. Сирена орала во всю мощь. По радиооповещению доносится о том, что происходит. Всем занять свои места, всем быть готовыми к бою. И у адмирала есть её место в бою. На проецируемой интерактивной карте ей видно положение сил в море. Она получает информацию из первых рук по сигналам от модулей и радарным данным. Она с тревогой смотрит на приближающуюся армаду. Надо быть сильными, надо выстоять, надо победить, надо сберечь своих людей. Все доступные резервы мобилизованы, эскадры выходят в море.
– Адмирал! – раздаётся громкий голос за спиной Котоми и та поворачивается, награжадя незванного гостя добрейшей улыбкой. Странная эта Котоми Тамаи. Даже когда перед ней разворачивается бой, когда все в опасности, она улыбается.
– Гориция, я тебя внимательно слушаю, – откликается девушка.
– Адмирал, я прошу отправить меня в бой! – решительно требует женщина.
– О, вот оно как, – Котоми смотрит на карту, где разворачивается диспозиция. – Но ведь ты ещё не…
– Я готова! Я справлюсь!
– Гориция, – тон девушки становится таким, словно она уговаривает капризного ребёнка. – Я не могу сказать, почему вдруг в тебе возникло такое желание, но это реальное сражение с крупной эскадрой. Посмотри сюда, – она указывает на карту. – Наш флот сейчас плавно прижмёт их к берегу и разобьёт врага.