Пробудивший совесть

‒ А сейчас ты всё осознал! ‒ влез всепрощающий голос мальчонки, пронёсшийся из-за спины парня.

От неожиданности Антон вздрогнул. По спине пробежал колкий морозец.

Позади стояли Павел и Максим. Тот белый сказочный свет, который вот-вот распространял огонёк, теперь исходил от них, как от звёзд. Лица их были спокойными. Братья слепили Скворцова своим чудесным, святым сиянием.

‒ Осознание собственных ошибок и полное переосмысление своей жизни дорогого сто́ят… Они говорят о том, что ты не такой ужасный, каким себя считаешь, Антон, ‒ заметил Паша, ‒ есть в мире и те, кому никакой нищий мальчик не поможет возродить чистоту души.

‒ Встань же, друг! ‒ улыбнувшись, подал свою крохотную ручку парню Максимка.

Скворцов робко протянул перед собой стёртые в кровь ладони. Мальчишка тотчас схватил их и аккуратно помог подняться юноше на ноги.

‒ Я рад, что мне удалось спасти тебя из плена безнравственности, друг! ‒ совсем не по-детски заговорил ребёнок, ‒ Твоя совесть пробуждена, а значит, теперь тебя ждёт светлый путь.

‒ Но ведь сделанная мной грязь никуда не исчезнет! Время назад не отмотается, и ты так и останешься голодным из-за меня! ‒ встревоженно вскрикнул Антон, ‒ Как мне жить с этим дальше?

Голубоглазый мальчонка по-доброму возразил:

‒ Что было, то прошло. Всё исправимо, Антон, помни это! Главное ‒ осознать…

Голос Максимки затих, и всё внезапно помутнело.

Весь мокрый Скворцов просыпается и судорожно хапает спёртый воздух в его комнате. Незамедлимо он тянется за стаканом воды. Дрожь в его пальцах мешает поднести стакан ко рту, он обливается, но в конечном итоге всё-таки делает жадные глотки́.

В окно оглушительно бились заледенелые ветви деревьев, словно пытались проникнуть внутрь тёплого помещения. Из-за этого создавался вопящий скрежет. Этот шум держал ещё заторможенный организм юноши в напряжении.

На часах горело «21:04». Антон встал и, шатаясь, подбежал к шкафчику, висевшему на другом конце его комнаты, над столом.

Парень спешно достал истёртый бумажный конверт. Истёртым он был потому, что его часто трогали и раскрывали. В конверте лежали деньги, три тысячи рублей, подаренные на прошедший день рождения. Антон пересчитал их, а после на пару секунд задумался. «Так будет лучше», ‒ сказал он себе в пол голоса.

Затем Скворцов метнулся к низкой тумбочке, где хранил свои школьные учебники, и вынул из неё ещё одну залежавшуюся тысячу.

‒ Мам, ‒ вышел он из комнаты.

‒ Да? ‒ женщина встрепенулась.

‒ Ты случайно не помнишь, адрес моего одноклассника Паши Васяева?

‒ Паши… Васяева, ‒ предалась она размышлениям, ‒ если не ошибаюсь, Садовая 12… Но это давно ещё… может быть, сейчас другая уже. А что случилось?

‒ А подъезд, квартира? ‒ продолжил уточнять Антон.

‒ Пятый, кажется, подъезд, ‒ говорила мать, ‒ а квартиру не помню. Помню только, что этаж первый.

‒ Так… Садовая 12, пятый… первый, ‒ шёпотом повторял Скворцов, ‒ Спасибо, мам!

Он живо накинул на себя куртку и хотел было выйти из квартиры, но женщина вновь задала вопрос:

‒ Куда ты, Антон? Зачем тебе адрес-то?

Тревогу матери развеяла непредсказуемая улыбка Антона.

‒ Мам, не переживай, ‒ нежно дотронулся он до её рук, ‒ мне просто нужно к Паше. Я скоро вернусь!

‒ Шапку надень! ‒ заботливо выдохнула она.

Дверь захлопнулась. Женщина тут же подошла к окну, выходившему во двор, чтобы взглядом проводить сына.

Метель ревела в ночи, как ненасытный зверь. Дороги тонули в снегу, а в воздухе резвилась колючая пыль. Кажется, ни одного живого существа, кроме Скворцова, на улице не было. Он делал шаг, и мгновенно его нога тонула в сугробе по колено. Такой чудовищно лютой зимы люди не помнили давно. Все новостные каналы твердили об этом по пять раз за день. Обрушившаяся на город погода, поистине, наводила панику.

Не смотря на щепающий холод, Антон двигался быстро. Его нос был закопан в воротник куртки, поскольку иначе клочья снега перекрывали дыхание.

Он проходил мимо переулка, где повстречался со своим маленьким спасителем. Хоть на том месте, разумеется, уже никого не виделось, Скворцову всё равно мерещился ангельский лик Максимки. Мальчишка глядел на него с приветливой радостью, будто одобряя решительный поход парня.

«Я счастлив от того, что делаю сейчас, дружище!» ‒ мысленно проговаривал парень, ‒ «Никакой холод мне не страшен. Я дойду и завершу то, что намерен завершить!»

Сумасшедший танец снежной бури невероятно затруднял передвижение! Снежинки размером с жирных мух пролетали с реальным жужжанием перед лицом. Всё это понижало видимость практически до ноля. Дальше вытянутой руки ничего не видно! Антон брёл практически наугад, надеясь только на интуицию.

Наконец, чуть ли не упёршись в кирпичную стену, юноша поднимает голову.

‒ Са-довая, ‒ вполглаза прочитал он.

До нужного подъезда оставались считанные шаги. Но они дались Скворцову далеко не просто…

Войдя внутрь, Антон на некоторое время замер. Дух уже ранее случавшегося посещения этих мест проник в его лёгкие. Довольно знакомым показалось ему это здание. Синие почтовые ящики, облупленная, покрытая разросшимся грибком штукатурка на бетонных стенах. Обстановка чётко намекала парню на то, что он когда-то здесь бывал.

«Странно…» ‒ недоумевающе подумал Антон, ‒ «Когда же мне угораздило находиться тут?.. Я уверен, что видел этот подъезд, но когда?»

В действительности, воспоминание пришло в его голову неспроста. Второй «Б» класс ‒ класс Скворцова ‒ семь лет назад всем составом приходил сюда поздравлять именинника Пашу. И этот крайне убогий дом с тёмно-коричневыми потёками, трещинами, перегоревшими лампочками, раскрошившейся плиткой на полу отложился в памяти избалованного, не видавшего ничего подобного Антона.

Он увидел замызганную деревянную дверь с номером «127» и тотчас сообразил, что именно за ней находится квартира Васяевых.

Ладонь Антона с неуверенностью сжалась в кулак. Дыхание его производилось как-то неровно, клочковато.

Раздался нетвёрдый, даже скользящий стук в дверь.

Тишина.

«А если спят?» ‒ пришла к нему невольная мысль, но вдруг растворилась, когда по ту сторону послышались звуки.

‒ Кто? ‒ глухо осведомился кто-то.

‒ Извините… откройте, пожалуйста! ‒ промолвил Антон.

Вновь тишина, однако на этот раз дольше и мрачнее, чем предыдущая.

Едва парень хотел отступить, как замо́к щёлкнул, и ветхая дверь отварилась, являя взору юноши видение, обездвижившее его.

За порогом стояла изнеможённого вида Надежда Григорьевна. Её примутнённые глаза, наполненные серой пылью страданий, глядели на Антона с подозрением. Буквально пол часа назад она вернулась с работы, и успела обессиленно прилечь на диван, как вдруг её потревожил стук.

В глаза парня первыми бросились её перебинтованные ноги… Об этом даже говорить страшно!.. Испачканные чем-то бордовым бинты, края которых свисали драными лоскутами, и плешивые бархатные тапочки с то ли продырявленными, то ли прожжёнными носами. Скворцов обомлел.

На женщине висела желтоватая ночная сорочка, по-видимому, с уже не поддающимися сти́рке пятнами. Она с трудом вышла немного вперёд:

‒ Я слушаю вас, молодой человек… ‒ холодно произнесла женщина.

Парень, остолбенелый от увиденного, растерянно начал:

‒ Доброй ночи, Надежда Григорьевна, ‒ прошептал Антон, ‒ Извините, меня, пожалуйста, за беспокойство в такое время. Я пришёл к вам, чтобы…

Он суетливо достал свой конверт. Женщина подняла поседевшую бровь:

‒ Чтобы что?..

‒ Чтобы… в общем, возьмите, пожалуйста это… ‒ протянул он деньги.

Надежда Григорьевна вяло взяла конверт и с опаской его приоткрыла.