– Отец, – неуверенно начал Мау, – отец, прости меня я оступился, я ошибся, я не понимал. Я был сбит с пути, прости меня, я был опьянён жаждой власти. Я действительно выбрал не тех друзей. Неужели теперь нельзя ничего исправит? – голос его звучал истерично, губы дрожали, но ни в едином слове он не был искренен. Мау просто принял свой провал и понял, что другого пути нет, как просить пощады.
Центр озарился вдруг больным раскатистым смехом. Ржал во всё горло рыжий медив, то и дело сплёвывая кровь.
– Я так и знал, что ты окажешься сосунком, трусом. Подстать своему отцу, мерзкой котивской тварью! – кричал бородатый. – Жаль, что вы не сгорели в атомном пламени, все вы, котивы, отрепье человеческое!
Маут не обращал на него внимания, продолжал смотреть в испуганные глаза сына. Сложно понять, что творилось в его голове, голове лидера, оскорбленного и пережившего покушения, в голове отца, что смотрел сейчас в лицо сына. Хегер так же метался взглядом из стороны в сторону, то окидывая взором пленных, то заглядывая в мониторы. Повисла тишина, сопровождаемая хриплыми стонами и смехом рыжеборода.
– Я всю жизнь ошибался в тебе, Мау, – выдавил из себя Маут.
Он отстранился от сына и подошёл к Хегеру. Рыжебород продолжал кричать оскорбления и проклятия на весь котивский род, желая им смерти и страданий. Маут, что то спросил у своего соратника, Мау лишь понял, что дело касается кричащего медива. Маут старший молча подошёл хромой походкой к солдату, что с автоматом в руках стоял у двери и после короткого разговора взял его оружие. Мау стало страшно и он сжался, но отец прошёл мимо него и приблизившись к рыжебороду молча застрелил его, гулкий выстрел эхом прошёлся по стенам центра и ударил в уши. Медив обмяк и сполз на пол. Следом Маут поднял истерзанного, едва живого полковника и прижав его тело к стене, сорвал с его рта ленту. В этот момент на компьютерах, что-то истошно запищало, котивские программисты громко и несвязно загалдели, Маут откинул фавийца в сторону и подбежал к первому же монитору из которого сиял красный свет, началась неразбериха и галдёж. В следующую секунду в помещение вбежал потный, круглолицый парень со спутниковым телефонном в дрожащей руке. Мурзан взял трубку и по его лицу сразу стало ясно, случилось, что-то страшное, непоправимо ужасное. Он слушал хрипящий голос из динамика, что-то спрашивал и уточнял, лицо его покрылось потом, левый, покалеченный глаз дрожал. Все замерли. Маут отдал трубку, из которой раздавались гудки, связисту и к нему тут же подскочил Хегер.
– Что? – спросил он.
– Взрыв, – коротко ответил Мурзан.
– Где?
– Позиции под Прерием, атомный взрыв, там мой сын.
Голос его утих, как будто в лёгких кончился воздух. Хегер впервые видел в глазах своего старого друга такое отчаянье, страх и злость. Повисла тишина, мерзкая тишина, после которой обычно начинается, что-то жуткое и неконтролируемое. Мау не понимал, как? Кто? Откуда? Ведь его не должно было быть, кто и зачем взорвал Прерий? Ведь медивы должны были увести самолёты вновь на аэродромы. Но поздно было думать. Словно бомба, взорвался Мурзан. Он сжал в руках автомат, резко подскочил к полковнику и нанося ему удар за ударом спрашивал.
– Что это такое? Почему? Отвечай!
– Не знаю, даже если бы и знал, всё рано не сказал бы, – еле дыша, отвечал полковник, его лицо всё распухло и кровоточило.
Хегер схватил Мурзана за руку, но тут же получил локтем в грудь. Но министр не успокоился и начал успокаивать друга.
– Мурзан, угомонись, он ничего тебе сейчас не ответит, не трать силы, оставь их для другого. Я разговорю их, мы это умеем, мы вырвем им ногти, размажем их пальцы и сдерём кожу живьём, но узнаем все об их злодеяниях. Оставь их! Угомонись!
– Они сожгли наших солдат, наших сограждан. Там был мой сын! Мой сын! – перешёл на крик озверевший от злости Мурзан.
– Он мог выжить, Мурзан, он мог выжить!
– Ничего этого не произошло бы если бы не ты! – рявкнул Мурзан и ткнул пальцем в сторону Мау, что сжавшись ещё сильнее, смотрел на отца. – Ты, тварь, дал им всю информацию! Ты предал меня, ты не мой сын! Нет, ты не мой сын! Я отрекаюсь от тебя!
Спустя мгновение он уже стоял напротив своего сына и тыча в него дулом автомата требовал встать на ноги. Но Мау, истерично оправдывался и молил о пощаде. Все в оцепенении наблюдали за происходящей драмой и боялись пошевелиться. Орали динамики, сияла красно-жёлтым цветом тревожное оповещение, на мониторах в голубоватом цвете карты маячило место атомного удара. Мау, продолжая истерично молить о пощаде, встал на ноги и не поднимая взгляда с пола дрожал всем телом, пот струился по его лицу, колени подкашивались.
– Отец! Отец! Я не виноват! Я твой сын! Я твой сын! – как заведённый галдел он.
– Нет у меня больше сына.
Мурзан направил дуло автомата в лицо Мау, руки его были тверды, движения слаженны и чётки. Пред глазами чётко сошлись целик и мушка, на фоне размытого лица его сына. Сделав короткий вдох, палец нажал на спусковой крючок, раздался выстрел и облако едкого, порохового дыма, скрыло от его глаз, как бездыханное тело подкосилось и с хрустом повалилось на крытый плиткой пол. Следом на пол упал Мурзан. Все молчали.
Дым развеялся и пред взором лидера Муринии открылась картина. На полу лежал с подвёрнутыми под себя ногами и вскинутыми руками Мау. Лицо его застыло в испуганной гримасе, над левым глазом кровоточило пулевое отверстие, из затылка неистово хлестала кровь, заливая белый кафель. Никто не понимал в тот момент, что он испытывал, убив своего сына, наверное и сам он ничего не понимал. Единственное, что сказал Мурзан, прежде, чем встать и уйти прочь:
– Два заряда по Париру, немедленно. Я подтвержу через свой аппарат.
Глава 24
Было раннее утро, Чак сидел у окна и курил, в палате было темно и сильно пахло табаком, в консервной банке было уйма бычков, рядом стоял уже остывший чай. Он молча смотрел в звёздное небо, вдалеке светился город Тиер, огромный, порядком разрушенный бомбёжками центр провинции Регалия. После отступления котивов в этом городке сосредоточились резервы фронта, целая армада танков и солдат ждали когда командующий прикажет выдвигаться.
Ему до сих пор было стыдно за свои слова, за дерзость, непростительную для человека, чью жизнь только, что спасли. На душе было погано. Он не знал радоваться ему новой перспективе, отправиться в тыл. С одной стороны, наконец-то, кончились бы эти страшные дни, теперь можно было не бояться и не рисковать ежедневно, да и сколько же раз он молил о мире и спокойствии?! Но с другой стороны, сможет ли он жить в том мире? Сможет ли подстроиться и не сломаться, как в прошлый раз в отпуске. Ведь там в мирной жизни всё тоже сложно, пусть по другому, но сложно. Порой даже сложнее, чем на фронте, где для Чака всё было крайне ясно, убивай или будешь убитым. Да и увидит ли он там Китти? Как она тут будет? Хотя за это он не переживал, скорее его пугало как он там будет без неё. Без надежды на новую встречу.
– Что же я за человек-то такой несуразный. Сам не знаю чего хочу. И в самом деле права была Китти, я пёс, что бежит за машиной, пока она едет мне интересно, а остановись она, мне становиться неинтересно. Может, и Китти я зря добиваюсь. Добьюсь и перехочу. Мудак я просто.
Он сидел так уже четвёртый час, ныли раны, болела голова, но спать ему не хотелось. С высоты четвёртого этажа ему открывался прекрасный своим ужасом вид суетливого, не смотря на раннее утро, города. Вскоре его внимание привлекла серебристая точка в небе, это был самолёт, огромный медивский бомбардировщик, он летел на гигантской высоте, видимо, чтобы избежать зенитного огня, следом летели ещё три. Они двигались так медленно, словно плыли, неспешна и размерено.
Чак решил, что это очередная бомбёжка и решил пронаблюдать за самолётами, они летели мимо их позиций в сторону Тиера. Вскоре их захватили прожекторы, утреннею тишину разорвал раскатистый гул воздушной тревоги, с далёких позиций раздались залпы противовоздушных орудий.
А самолёты всё летели и летели, плавно и размеренно, словно совершали экскурсию по ночному небу, Где-то рядом с ними блеснули крыльями в свете прожекторов быстрые истребители прикрытия. В уши бил противный гул тревоги, а бомбы всё не падали и не падали, Чаку это показалось странным и только в этот момент, он увидел с какой неистовой суетливостью кипит жизнь в самом городе. По улицам словно муравьи в разорённом муравейнике метались солдаты, гудели танки и машины. Только разглядев это ему вдруг стало не по себе. Наступление? Отступление? Что на этот раз? Он отворил окно и втянув полной грудью утренней прохлады, решил спуститься и всё разузнать. Но не успел.
В этот миг, над Тиером вспыхнула ослепительная вспышка, она была ярче солнца, яркий, ослепляющий белый свет озарил улицы Прерия, кто-то попадал на землю от его лучей, а Чак, чуть не выпав из окна, отпрыгнул в сторону и зажмурился. Следом раздался страшный грохот, будто бы с неба начали падать огромные камни, не слышно стало ни сирены, ни возни под окнами, Чак хотел закрыть уши, но не успел. С небывалой силой по городу промчалась страшная взрывная волна, стекла разлетелись на мелкие куски, стены заходили ходуном и пошли трещинами, на голову посыпались камни и куски крыши, раздались страшные крики в соседней палате, а следом в секундный промежуток, по городу стали детонировать боеприпасы. Стоял страшный грохот, все трещало, взрывалось и рушилось, Чак не понимал, что произошло.
Но, найдя в себе силы, он все же подполз к окну, и подняв испуганный взор, с ужасом схватил себя за волосы и закричал дрожащим, истеричным голосом.
– О нет! Нет! Нет! Нет!
Пред испуганными глазами капитана и тысяч муринцев взмывал в воздух страшный огненный гриб, он сжёг весь Тиер дотла, всех солдат, и всех людей. Сердце Чака истерично заколотилось, он наконец понял, что произошло. Атомный взрыв.
***
Атомный гриб ещё полыхал над Тиером, а в Прерии уже началась паника и пожары. Раздались выстрелы, кто-то, скорее всего партофицер громко закричал патриотические речи и велел солдатам собраться с силами и быть готовыми к продолжению. К тому-же солдат готовили и к таким случаям, ведь все прекрасно знали, что у врага то-же есть атомное оружие, которое тот наконец осмелился применить.
Громко и матерно ругаясь, Чак поднялся с пола, стряхнул с себя пыль и обломки штукатурки, огляделся по сторонам и констатировал печальный факт.
– Вот и тыл мой отменяется.
Он осмотрел ящики шкафов, собрал всё, что могло пригодиться, шприц-тюбики с обезболивающим, бинты, раствор обеззараживающий и целых десять пачек рикетола. Набив полный рюкзак медикаментами, он воткнул себе в каждую ногу по обезболивающему и положил под язык рикетол. Ему сейчас хотелось лишь найти Китти и убедиться, что она жива.
Полевой госпиталь в миг наполнился ранеными, их заносили одного за другим и бросали прям на пол коридора, врачи тут же осматривали их и помечали на лбу какой-то краской степень живучести. Те несчастные, кому на лбу рисовали цифру 4, тут же выносились вновь на улицу, умирать. Единственное, на, что они рассчитывали, так это на укол обезболивающего. Зит осторожно ступал между ними, стоял дикий крик и стон, вперемешку со слезами. От разлившейся по кафельному полу крови стало скользко и противно. Кто-то крепко схватил его за штанину и одёрнул к полу.
– Укол! Укол мне! Мне больно! Мать твою укол мне поставь, сука проклятая.
Чак посмотрел на кричащего, это был какой-то солдат с израненным лицом, из глубоких ран сочилась кровь, вместо ног у него болтались обрубки перетянутые жгутами. Он грубо ругался и требовал укол, на лбу его виднелась цифра 4. Ничего не отвечая, капитан вырвал из его цепких рук ногу и пошёл дальше, секунду спустя, пара крепких парней поволокли безногого на улицу, на ходу коля ему в бедро долгожданный укол. Ему говорили, что он выживет и вернётся домой, тот кивал и благодарил их, хотя наверняка понимал, что вот вот умрёт. Это была словесная формальность.
Наконец-то выйдя на улицу, не смотря по сторонам, он побежал в сторону штаба. Ноги едва слушались его и то и дело подкашивались. Где-то по пути он подобрал автомат, воткнул ещё раз обезболивающего и, бурча себе под нос ругательства, устремился вперёд. Небо озарял багрянец взрыва, веяло жарой и гарью. Но это его уже не волновало. Взрыв удивил его лишь в первые минуты, но теперь Зит вновь, словно робот бежал делать то, что умел. Спасать свою любимую, а если и понадобиться то и убивать во имя этого.
Творящийся кругом ужас, в этот момент интересовал его меньше всего, под ногами валялись трупы, с позиций медивов раздались раскатистые гулы орудий, где-то совсем рядом разорвался снаряд, осыпав его грудой земли и пыли. Один обломок больно прилетел по руке, да так, что от неожиданности автомат упал наземь, но не теряясь ни секунды, он вновь поднял его и пошёл дальше, с трудом шагая по земле. Рядом промчался тяжёлый танк, лязгая гусеницами и обдавая выхлопом солярки, за ним бежали три десятка солдат. Паники не было, все были испуганны, но не удивлены. Каждый знал, что если медивы применили атомное оружие, то и в ответ к ним полетели ракеты, выжигать дотла их города. Никто не знал, что твориться в этот момент в атомном центре, даже Маунд.
Тем временем Зит добежал, а точнее доковылял до штаба и с удивлением увидел, как из каждого его окна валит сизый дым, что-то горело внутри, солдаты словно муравьи толпились у его стен, видимо жгли документацию и всё то, что никак не должно было достаться врагу. В этом людском море сложно было найти одну маленькую и хрупкую девушку, но на глаза ему бросилась знакомая, рослая спина. Это был Маунд, он надрывая голос орал о чём-то бойцам, держа в руке спутниковый телефон. Зит понимал, что он как никто другой может помочь ему в поисках.
– Генерал Маут! – крикнул он.
Но тот его не слышал, и тогда Чаку пришлось подойти вплотную к нему и схватив генерала за рукав, спросить вновь.
– Генерал Маут! Товарищ генерал! Помогите мне найти Китти!
Маунд резко обернулся и узнав знакомую физиономию капитана улыбнулся.
– Ну здравствуй, капитан Зит.
– И вам здравия желаю. Где Китти?
– Зачем вам она?
– Хочу помочь, если потребуется.
– Чем вы ей поможете? Вы же почти калека?
– Чем смогу. Я уже помогал ей ни раз. А сколько раз спасли её вы? – упрекнул его Чак, не обращая никакого внимания, ни на субординацию, ни на окружающих.
– А вы и вправду дурак, капитан, – Маунд схватил его за грудки и притянул к себе, явно обладая большей силой. – Думаешь ты в состоянии в данной ситуации спасти хоть кого-то? Медивы идут в атаку, их больше, резерва у нас нет. Нам предстоит страшный, неравный бой. Вы даже себе ничем помочь не в состоянии! Какой же мне тогда от вас прок? Какой прок Китти от вас? Или вы помирать в одиночестве не хотите?
– Я помереть давно готов. Но не желаю, что бы Китти погибла.
– Если вы такой хороший телохранитель, так может мне оставить вас себе?
– Товарищ генерал, если она для вас хоть, что-то значит, дайте мне ей помочь. Я уже неоднократно был в тылу врага. Я умею выбираться из разных тупиковых ситуаций. Дайте мне шанс помочь ей, пусть в последний раз. Но я обязан. – Чак пытался перекричать шум и гул, что стоял кругом.
Маунд ещё сильнее сжал куртку его формы в своих кулаках. Но Чак отчётливо видел за этой показной злобой и неприязнью его глаза. В них был страх, страх чего-то непредсказуемого и неотвратимого. Генерал разжал кулаки и тяжко выдохнул. Над головами с диким гулом пронеслись самолёты, в неразберихе было сложно понять свои ли. Раздались первые раскаты пулемётной стрельбы на линии окопов. Маунд огляделся по сторонам и, грубо выругавшись, велел всем действовать согласно плану и не изображать из себя зевак. В следующее мгновение он вновь схватил капитана за рукав и притянул к себе.
– Говоришь хороший солдат. Мастер по вражескому тылу? Ну так слушай меня. Беги к Китти, она сейчас у медпункта, это в квартале отсюда. Она легко ранена осколками стекла, при взрыве ей повредило руку. Бери её и спрячьтесь где-нибудь в укромном месте, переждите атаку, сохрани ей жизнь и прорывайся к Генгагу, в этом городе стоит часть моего хорошего друга, генерала Рувуля. Скажи ему, что от меня и он все поймёт. Этот город в трехстах километрах на северо-восток, у устья реки Рем. Ты и вправду фартовый сукин-сын, надеюсь, тебе повезёт и в этот раз. Скажешь Китти, что я велел тебе спасти её. Понял?
– Так точно, товарищ генерал!
– Смотри мне, капитан, если я выживу и узнаю, что ты не спас её, а выжил сам, то я сотру тебя в порошок. Отдам тебя Хегеру на опыты! Ты меня понял, сучёнок! – в голосе Маунда, за грубыми словами, прятались слова просьбы и мольбы о помощи.
– Я сделаю для неё все, что смогу и да же больше. Ведь не только вам она дорога. Генерал.
– Медпункт в здании школы, рядом с городским прудом. Беги, беги быстрее, как только можешь, шевели своими отростками, которые ты называешь ногами!
Маунд отпустил его рукав, и в глазах с ещё большим отчаяньем блеснуло ожидание чего-то неизбежного. На линии окопов уже вовсю гремел бой, ревели танки и трещали автоматы. Чак уже собрался бежать, как генерал вновь окликнул его.
– И передай Китти, я её любил.
– Вы передадите ей это сами.
– Я, капитан Зит, генерал, командующий, я не дурак как вы и не могу себе позволить бежать. Тут мои солдаты, им не спастись, помощи нам не ждать, а в плен я не сдамся ни при каких обстоятельствах. Спасите Китти, это единственное, о чём я вас прошу. Поймите, именно прошу. Как мужчина, мужчину. И попадите вы в преисподнюю, если вы это не сделаете. А теперь беги отсюда! Да побыстрей.
И в этот момент Чак понял, что за безысходность сияла в этих карих глазах, генералу пришлось сделать единственный возможный выбор в данной ситуации – принять последний бой с его солдатами, которые были ему чем-то большим, чем просто люди. Помощи и вправду ждать было неоткуда, тысячи, а то и десятки тысяч солдат огромной группировки войск, что готовилась прорвать кольцо окружения и спасти своего командующего, обратились в пыль. Там в Тиере остались лишь руины и немногочисленные несчастные, что не погибли мгновенно. Чак на мгновение вспомнил, как смотрел фильм на занятиях по радиоактивной защите, он вспомнил, как плавиться бетон, испаряется металл и песок превращается в стекло. Из такого места глупо ожидать помощи. А бой уже был совсем рядом, на перекрёстке он разминулся с медивским танком, что промчался в глубь города, и поливал без разбора из пулемёта всё и вся, пока не подорвался на мине, в домах шли рукопашные схватки, кто-то с криком вывалился из окна и упал совсем рядом. А вскоре пред ним появился и пруд, по одну сторону его стояла горящая школа, а по другую уже копошились медивские танки.
Китти не пришлось искать, она словно по непонятному, но счастливому, стечению обстоятельств бежала в его сторону, в руках она держала какой то маленький автомат со спаренными магазинами. Её силуэт он распознал без труда, да и хромота выдавала девушку из далека. Он окликнул её и бросился ей на встречу. Она сразу же узнала Чака и кинулась к нему.
– Ты жив! – обрадовалась она.
– И ты жива! И это здорово! Меня послал Маунд, он велел мне спасти тебя и доставить в Генгаг!
– Он жив?
– Был, когда я его видел. Нам нужно где-то укрыться!
– Нам нужно к Маунду.
– Нет, Китти, нам нужно укрыться! Он хочет, что бы я тебя спас! Нам нужно в Генгаг! Тут у нас нет шансов!
– Я должна быть рядом с ним. Мы отстоим город, – кричала Китти, вырываясь из его объятий, в которых он её держал.
– Мы его не отстоим. Маунд велел тебе спасаться.
– Отпусти меня! – крикнула на него Китти и толкнула рукой.
Чак не удержался и упал на землю. Китти растерялась и нерешительно шагнула прочь от него.
– Он мой командир! Я не могу его бросить.
– Тогда мы все умрём. И ты, и я и твой командир.
– Чак, я должна…
– Не должна, ты не должна умирать, ты должна жить. Он так хочет, так хочу и я. У тебя в жизни нет никого ближе чем он и я. Как не странно. Но это так. Ведь я люблю тебя и Маунд, отпуская меня просил тебе передать тоже самое.
– Что то же самое?
– Что он любил тебя. Дай мне шанс спасти тебя. Ведь в этом хаосе мне важна только ты! Ты мой бог. Ты мой командир, ты моя любовь. Я люблю тебя, будь хоть тысячу раз проклят тобой, но я тебя люблю! И если хоть у кого-то из нас двоих эти чувства взаимны, ты просто обязана выполнить нашу просьбу. Иначе ты просто дура!
Китти посмотрела в сторону штаба, где громыхал бой, потом она обернулась к Чаку, что пыхтя подымался с земли, с её глаз потекли слезы, которые ручейками смывали сажу и грязь с щёк. Зит встал, подошёл к ней и сжал в крепких объятиях. В следующее мгновение началась паника. Кто-то подбежал к ним и одёрнув за плечо капитана, громко прокричал.
– Спасайтесь, идиоты! Медивы взяли город. Генерал Маут мёртв.