Зелье для Ее Величества. Усадьба

– Ну и что с того?

– Убитых кучера и слугу на дороге нашли, а иноземец тот так и не сыскался. Но и о шайке с той поры больше не слыхивали, однако же говорят, что на той дороге волки стали на людей нападать стаей. Раньше-то лошадей повалят и довольно, а тут прям до людей рвутся. Так вот говорят, что человек тот – колдун, обратил шайку в волков, и теперь у них за вожака. Да и трактирщик говорит, что как есть колдун – весь в черном, лицо злое, а как глянет – мурашки по коже.

– Что-то волки в последнее время распоясались – задумчиво протянул Шешковский – В Европе вон Жеводанский зверь, лет пяток назад кучу народа загрыз, потом у нас волк под Красным Селом завелся. Тоже до людей охоч. Уж сколько раз на него облавы устраивали – ни в какую! И флажки ему не помеха, и собаки выследить не могут! Объявлена награда в десять червонцев золотом, да все без толку. Если какие охотники и появлялись, то либо приходили ни с чем, либо не возвращались.

– Да, о нем тоже пишут, мол, оборотень по лесам бродит – как только охотники его прижимают, обращается в человека и уходит как ни в чем не бывало. Но это к делу не относится, поэтому не стал докладывать.

Шешковский кивнул:

– Хорошо. Дальше что?

– Так вот, у меня перед глазами всплыл тот человек, которого смотритель мертвецкой описал, пусть он и в маске был, и то обстоятельство, что с зимы он не появлялся. Тут я вспомнил, было у нас прошлой зимой дело – один лекарь спалил дом, заперев в нем прислугу. За ним погоню отрядили и вот у деревни этой нашли карету разбитую, опознали убитых его слугу и кучера. Поскольку тела доктора этого не нашли – посчитали его убитым и дело закрыли.

– М-да, – протянул Шешковский, – умеют у нас в России-матушке дела шить!

– Но это еще не все. Месяца за два до этого на него поступала жалоба, больно часто начали у него слуги помирать, о чем поступил донос мещанина Крыленко. Ну наши к нему для порядку наведались, но никаких вин за ним не нашлось. Оказалось, что он набирает себе в услужение сирых и безнадежно больных, коих и лечит, но, естественно, не всех удается вылечить, вот и мрут. На том и успокоились.

– А при чем здесь баронесса?

– Дело в том, что про нее циркулируют слухи, что она ради вечной молодости отдает нечистой силе живых людей, одного человека за один год жизни. При этом от жадности своей шельмует – подсовывает ей хворых да убогих, которых специально свозит в деревню под названием Дно, рядом с деревней есть озеро, прозванное проклятым. Каждый, кто там утонет, превращается в вурдалака и в полнолуние из него вылезает. Походят неделю по земле – и в озеро, снова полнолуния дожидаться. А зимой пытаются проломить лед от чего он сильно трещит.

– Чего только людишки не придумают от темноты своей беспробудной, – поморщился шеф.

– Это да. Но если отбросить все надуманное, то получается следующее. Некий лекарь, который собирал у себя больных людей и изучал покойников, сжигает дом и уезжает. В районе поместья Прискорн он подвергается нападению и исчезает. В этом поместье есть деревня, в которую свозят больных и убогих, которые, естественно, в большом количестве умирают. Сама баронесса до такого додуматься вряд ли могла, зачем ей это? Думаю, доктор этот обосновался у нее и пообещал эликсир вечной жизни, чтобы она ему потакала и не мешала. А сам проводит опыты над людьми. Может, кто из прислуги что подслушал или подсмотрел, что и породило эти слухи.

– Ну а что, ниточка не ниточка, но какая-никакая соломинка. Надо подумать, как поделикатнее к этому делу подступиться… Это тебе не холопа какого в застенок волочь. Тут скандал выйти может.

– Я, кстати, Ваша светлость, категорический противник пыток, считаю, что так любой в чем хочешь сознается.

– А как же иначе-то? Кто же просто так на себя покажет? – отвлеченно ответил Шешковский, думая о неожиданном повороте дела.

– А надо бы так дело подвести, чтобы все на преступника показывало. Чтобы тому даже и сознаваться не нужно было – и так все ясно.

– Э-э, молодой человек, эдак ты пока одному вору доказывать будешь, что он вор, другим татям раздолье выйдет. А тут раз, два и готово. Ну да будет, не о том сейчас речь. Ты знаешь, что у баронессы Прискорн дочь является фрейлиной Ее Величества? Смекаешь?

– Смекаю, Ваша светлость!

– Хорошо бы эту фрейлину примерно допросить. Но может и конфуз выйти.

Шешковскому вспомнились последние слова царицы, и его передернуло.

– Разрешите высказать идею, Ваше высокоблагородие?

– Говори, чего уж там.

– Предлагаю маскарадным образом наведаться в то имение. К примеру, прикинуться художником, который пишет этюды о русской провинции. Я могу сам съездить!

Шеф посмотрел на него оценивающе-скептически.

– А вы, молодой человек, и рисовать умеете?

Иван открыл было рот, но Шешковский махнул рукой:

– Даже если и умеете – вернее всего, вас оттуда взашей проводят, а коли сунетесь куда не надо, то найдут на дороге загрызенным теми же волками. А найдут непременно, дабы никто сыск учинять не стал.

– Так, может, его и учинить?! – полыхнул новой идеей Розинцев. – Где-нибудь рядом с ее поместьем был устроен подложный языческий обряд?

Шешковский нахмурил лоб:

– У села Никольского устроили. Доносят, что народ в страхе, по углам шепчется, еще больше себя в страх вгоняет.

– Вот! Самое время слугам Ее Величества нагрянуть да бесовщину вытравить! Снарядим отряд по их поиску, заедем для виду в пару деревень и к ней. Ну а там уж как получится. Что-нибудь да узнаем.

– Ну а что, мысль хорошая. Даже если его там не окажется, обиды на нас у баронессы не будет – ее никто ни в чем не обвиняет, действовать будем именем Ее Величества, отказать в содействии никто не посмеет.

Иван залился румянцем от своей сообразительности.

– И сделаем мы вот как, – произнес Шешковский, поднимаясь.

***

Поручик Петр Опричников, полеживая на тюфяке и лениво поигрывая метательным ножом, наблюдал за своими солдатами, отрабатывавшими различные приемы боя. Его подразделение находилось в прямом подчинении графа Панина – действительного тайного советника 1-го класса, главы внешнеполитического ведомства и выполняло разные деликатные поручения на благо Ее Величества и России. По крайней мере, так официально считалось. Никто о том не знал, по спискам они проходили как караульные. Собственно, никто кроме Панина не знал, откуда взялся и сам Опричников – молодой человек со взглядом бездны.

Вскоре его ухо уловило топот копыт, по которому было понятно, что скачет гонец, стало быть, вскоре вновь придется послужить России-матушке. Поднялся, потянулся, крикнул:

– А ну кончай, ребята! По хозяйству давайте.

Гонцу незачем было видеть, чем тут они занимаются.

Подлетел гонец, отсалютовал:

– Ваше благородие, господин граф ожидает вас незамедлительно. Форма одежды – парадная.

С тем и ускакал.

Парадная так парадная, молодому человеку это было все равно. Люди делают из одежды показатель своей успешности и значимости в этом мире, но Опричников смотрел на них глазами мира другого. А тот, другой мир, даже телесную-то оболочку человека не замечает, без надобности она ему.

Вскорости был у дверей кабинета своего шефа, человека отчасти беспечного, но с чуйкой, которую ни ум, ни опыт не заменят. Собственно, поэтому он ему и служил: граф – один из вершителей судеб, а Петр был человеком, без которого эти судьбы вершить было бы куда как труднее.

– Граф ждет вас, сударь. Проходите, – указал на дверь секретарь, малой души, небольшой хитрости, но большого самомнения человек.

Вошел, откозырял. Люди большое внимание уделяют различным условностям, они ему не мешали, было даже интересно поразмышлять на эту тему на досуге.

– Здравствуйте, господин Опричников. Сейчас едем во дворец, есть для вас одно поручение, но императрица хочет лично на вас посмотреть. Надеюсь, не ударите в грязь лицом.

– Не ударю, Ваше сиятельство.

Граф кивнул. Сегодня он был особенно сосредоточен. И где-то даже не уверен в себе. Раньше такого в графе Петр не замечал. Значит, действительно, что-то серьезное намечалось.

Ехали молча. Когда шли к кабинету Ее Величества, молодой человек с любопытством смотрел на дворцовых людей – лакеев, придворных, кавалеров. По большей части они оказались ему неинтересны, поскольку были очень похожи на секретаря Панина. За исключением, естественно, женщин. Это совсем другие создания.

В приемной помимо лакеев находилось двое – немолодой, но крепкий старик с загнанной душой – так Петр видел людей, которые в жизни руководствовались только разумом. Или разум руководил ими. Второй, хоть и ровесник Петру, но смотрелся совсем юношей. Он светился перламутром (о эти юношеские чистые помыслы!), но перламутр был пронзен лучом стального цвета – явный признак дара видеть во всем главное. Таких редко встретишь.

– Господа, что же так долго, – поднялся с табуретки пожилой, – матушка ждет!

Подал знак лакеям. Те распахнули дверцы. Первыми вошли старикан и шеф, молодые люди проследовали за ними.

Встали навытяжку. Шеф наклонился к императрице и вполголоса произнес:

– Это молодые люди, Ваше Величество, о которых я говорил, вот этот, – показал рукой в сторону юнца, – Иван Розинцев, следователь, а вот этот, – показал на него, – этот известен Вашему Величеству по некоторым делам, – многозначительно закончил Панин.

При этих словах, надо полагать фаворит императрицы, граф Орлов заиграл разными тонами. Как северное сияние. Он был вообще колоритной личностью и очень спонтанной. Сейчас он полыхал обидой.

Императрица встала с кресла, неспешно, разглядывая молодцов-удальцов, подошла к ним. Юнец справа, Розинцев, доселе отчаянно волнующийся, покрылся красными пятнами. Остановившись в полушаге, она внимательно его рассмотрела. Повернулась к вельможам:

– А не молод ли?

Розинцев вспыхнул пуще прежнего.

– Умом остер, Ваше Величество, – надтреснутым голосом сообщил старикан, – а что молод, так это нам на руку, никто его всерьез воспринимать не станет.

Императрица повернулась обратно, еще раз осмотрела юнца, уголки ее губ тронула легкая печальная улыбка. Встала напротив Петра.

– Так вот ты какой, мой Иван-царевич, – произнесла она с улыбкой и уже громче Панину: —Никита Иванович, не обижаете ли вы сего молодого человека наградами за верную службу?

– Что вы, Ваше Величество! Исправно получает и деньгами не обижен!

– Ну хорошо, – она вновь окинула Петра приязненным взглядом, в котором он на одно мгновение увидел бездонную черную пропасть. «Наверное, за всеми правителями сего Мира стоит сам фатум», – подумалось ему. Орлов при этом уже полыхал огнем ревности. В целом компания подобралась очень интересная с его точки зрения. Тем временем императрица элегантно опустилась в кресло.

– Господа, вам надлежит выполнить одно деликатное поручение. Есть подозрение, что в имении госпожи Прискорн укрывается весьма опасный государственный преступник. Но это не наверняка. Его поиски не должны оскорбить баронессу и, тем более, бросить на нее тень – это известная фамилия и ее дочь является одной из моих фрейлин. Вам это понятно?

– Так точно! – отчеканил Петр.

– Да, Ваше Величество, – просипел сосед справа.

– Хорошо. Вы поедете в ее поместье под видом розыска язычников, осквернивших нашу веру, – тут она повернулась к старикану, и на мгновение взгляд ее сделался укоризненным, старик извинительно развел руками.

– Соответственно, вам, господин следователь, надлежит доподлинно выяснить, там ли укрывается преступник, а вам, господин Опричников, этого преступника надлежит схватить и доставить в Санкт-Петербург, – при этих словах ее глаза полыхнули яростью, которую в столь женственной организации души предполагать не приходилось. Даже голос ее стал глухим и грубым, на это же самое мгновение Петр увидел, как ее персиковый цвет почернел.

Царица тем временем продолжила:

– Но учтите, что этот преступник может обладать бесчеловечной злобностью и силой. Он очень умен, и у него могут быть помощники, не меньшей силы и злобы.

Петр по-уставному кивнул.

Царица порывисто встала и подошла вплотную к нему:

– Я повторю. Вы ловите не человека, а демона. Коль поймаете – скрутить по рукам и ногам. Коль не будет получаться – убейте и доставьте сюда его голову. Помните, если он уйдет от вас – я подвергнусь смертельной опасности.

При этих словах Петр уловил волну ужаса, исходившую от императрицы. Причем она боялась не совсем за свою жизнь. Екатерина перекрестила обоих, касаясь их пальцами:

– С Богом!

Поклонились, вышли. Вельможи остались в кабинете.

…Ивана потряхивало – виданное ли дело, был удостоен аудиенции Ее Императорского Величества! Да не просто удостоен, но и благословлен! От избытка чувств кровь шумела в голове, сердце учащенно билось. Успокоившись через какое-то время, он почувствовал, что находится под прицелом ироничных глаз. Смотрел на него молодой человек, который пришел с Паниным и с которым их не успели представить друг другу.

Подошел, с кивком представился:

– Иван Розинцев.

– А по батюшке как же?

– Михайлович. Иван Михайлович Розинцев.

– Опричников, – протянул руку молодой человек, – Опричников Петр Николаевич.

Представившийся был одного роста с ним, похоже, что и по возрасту они были ровесниками, только тот выглядел постарше, в уголках рта просматривались жесткие морщинки, само лицо, казалось, не знало мимики, а в светло-голубых глазах плескалось холодное пламя.

Раскрылись двери царственных покоев, вышли Панин с Шешковским.

– В общем так, соколики, – начал Шешковский, – сейчас ты, Иван, едешь в хозяйство вот этого молодого человека, – указал пальцем на Опричникова, – там недолго сбираетесь и, благословясь, отбываете. По пути шибко не задерживайтесь, форсу в попутных имениях поддайте и к Прискорн. Ясно, что ли?

– Так точно, Ваше высокоблагородие!

– Старшим по розыску будет Розинцев, – продолжил уже Панин, – до той поры, как доподлинно не установите татя. А как установите, командование полностью переходит к Опричникову. Понятно?

– Слушаем, Ваша светлость.

– И еще. С вами поедет старец один, Варлаам, слыхали про такого?

– Никак нет!

– М-да… – обернулся к Шешковскому. —Молодым до Бога далеко, кажется, – и потом уже молодым людям: – Ну так вот, отец Варлаам – очень почитаемый среди верующих человек, почти святым его считают. Его задача народ от страха оберечь, от бесовщины всякой отвратить. Вести себя при нем прилично, языками не острить, коли назидать вам будет, так смиренно принимайте. И без дерзости чтобы! Не хватало еще за вас перед архиепископом Санкт-Петербургским краснеть. Это он его направил. Все ли уяснили?

– Так точно!

– Ну тогда все, ступайте. И если какие сомнения будут, немедля пишите! И, господин Опричников – чтобы ни один волос не упал с головы господина Розинцева.

Отдали честь, вышли.

– Прямо крестовый поход, – изрек Опричников, когда они спускались по ступенькам дворца.

Иван не разделил его иронии. Видано ли, чье внимание уделено этому делу! Им уделено! Тут бы надо думать, как все ладно справить, а не ерничать.

– Не обижайтесь на мое легкомыслие, Иван Михайлович, – обратился к нему Опричников, – оно и понятно, все сейчас на вас складывается. Вам надо его отыскать, мне пока дел нет. Но постараюсь быть полезен и на этом этапе. А батюшка меня повергает в уныние. Любят они молодых уму-разуму поучить.

Иван несколько смутился – от проницательности напарника и от его богохульства. Однако же вступать в полемику не стал, поблагодарил за предложенную помощь.

– Что мне нужно знать при поимке сего татя? – спросил он, когда карета выехала из дворцовых ворот.

– А вам не сообщили подробностей дела? – удивился Розинцев.

– Нет. До высочайшей аудиенции не могли, а после не успели, – хохотнул он.

– Да, да, – кивнул Иван, – понимаю. В общем, есть некий человек, возможно, сотоварищи, у которого имеется вещество, которое добавляет человеку сил и вводит его в ярость. Раньше схожую субстанцию на основе мухомора использовали викинги. Слыхали что-нибудь про берсеркеров?

– Слыхал, а как же.

– Вот. Только это вещество еще сильнее действует.

– Понятно. А батюшка зачем? Усмирять их до или успокаивать после?

Розинцев поджал губы, обдумывая, как бы получше ответить.

– В общем, этот негодяй – крайне подозрительный и умный человек. Чтобы его не вспугнуть, придумали такую штуку… – и он поведал собеседнику историю с вымышленным языческим ритуалом.

– Не ожидал от Тайной канцелярии такой выдумки, – по своей привычке удивленно-иронично оценил Опричников идею, – тогда и батюшка сгодится нам – будет исповедать грешников, а мы их тоже послушаем, коли надо будет.

– Как можно! Это ведь тайна исповеди!

– Ну так не мы же исповедовать будем. У Прискорн этой народец старцу сгоним, так-то они ничего не скажут, наверное, а старцу все как на духу поведают. Опять же, делом займем святого человека, нам докуки меньше, – подмигнул он Ивану.

Когда приехали в расположение к Опричникову, было уже к обеду, и их пригласили в шатер с накрытым столом. За такой стол не стыдно было и графов усадить.

– Вкусная и разная еда – пожертвование человека мозгу, – прокомментировал Опричников изумление Ивана.

– Это как же? – спросил Розинцев.

– К примеру, вы бывали в местах, где свирепствует голод?

– Не довелось, но об ужасах наслышан.

– Так вот мозг – это и есть тот ужас, когда он берет власть над человеком. Видит он, к примеру, что еды нет, и человек человечным способом ее добыть не может, а другим не хочет – вот он и отстраняет этого человека от управления телом, берет власть, берет в руки топор, ну а там уж как получится.

Иван наморщился:

– Весьма интересная теория.

– Это практика, как-нибудь в другой раз расскажу, а пока давайте-ка поедим, чтобы мозг наш был покоен и помогал думать.

После обеда сидели за небольшим столиком под открытым небом, потягивая вино. Стояло бабье лето, дул легкий освежающий ветерок.

– Я вот что думаю, Иван Михайлович, – нарушил тишину Опричников, – себя я выдам за вас, а вы притворитесь моим помощником.

Иван вспыхнул и вскочил – такое покушение на его важную персону!

– Потрудитесь объясниться, сударь!

– Посудите сами, – как ни в чем не бывало продолжил нахальный поручик, – во-первых, все внимание преступника и его подручных будет уделено мне, у вас же будет больше свободы действий. Во-вторых, ежели там и впрямь злодей, как его все описывают, то он может устроить покушение на следователя, а защитить себя самого мне гораздо проще, чем вас.

Идея была разумной, но подставлять под удар другого было немыслимо:

– Как вы можете подобное говорить, сударь! Чтобы я прятался за чью-то спину – никогда такого не будет!

Он хотел сказать еще что-то из возвышенного на предмет дворянской чести, но тут его рот накрыла большая ладонь, а к горлу был приставлен нож.

– Я вот об этом говорю, Иван Михайлович, – подал кому-то за спиной знак Опричников, и Ивана тотчас отпустили, – простите, но вы и пошевелиться не успеете в свою защиту. И вряд ли почувствуете засаду с ружьем в кустах или отраву в бокале, а мне, сами слыхали, не кто-нибудь, а сам граф Панин наказал стеречь вас, как зеницу ока. Так что пожертвуем вопросами чести в интересах дела, – и жестом пригласил его снова сесть.

Иван сел, несколько взволнованный акцией с ножом у горла. За всю жизнь ему не угрожали членовредительством столько, сколько за последние два дня.

– И еще мы на вас наденем легкий панцирь под одежду, я это сам придумал. От пули он не защитит, а вот от ножа или вил очень даже.

– Мне кажется, господин Опричников, вы сильно сгущаете краски, – напустив в голос серьезности, сбравадничал Иван.

– Не забывайте, господин Розинцев, что мы направлены в крестовый поход, – с подобающей миной на лице произнес Опричников и рассмеялся.

Поняв, что препираться бесполезно, Иван согласился на все его затеи.

К вечеру на простой крестьянской телеге прибыл старец. Выглядел он так, как себе и представлял Иван – среднего роста, сухой старик с седой бородой и с чистым, просветленным лицом.

Поклонились. Отец Варлаам осенил каждого крестным знамением.

– Не угодно ли отужинать, святой отец? – спросил Петр.

– Благодарю тебя, сын мой, я в дороге поел. Пойду помолюсь, и ко сну отходить надобно. Когда поедем по делу нашему праведному?

– С первыми лучами, батюшка.

– Истинно мыслишь, сын мой. Где отведешь мне место для ночлега?

Они прошли в большую избу, больше похожую на терем, Петр отвел старика в отведенную ему комнату. Поужинав, легли и молодые люди.

…Утром Иван, надевший форму Петра, с удивлением взирал на конный отряд кирасир в 20 сабель.

– Мы на войну, что ли, едем? – спросил он Петра.

– Во-первых, мы едем ловить язычников, кто знает, сколько их там, во-вторых, сила вызывает уважение, местные власти и помещики должны трепетать и преисполниться уверенностью при виде воплощенной грозной воли Ее Величества, в-третьих, если ваш лекарь этот со злости нальет своего зелья целой деревне – и этих-то мало окажется.

Иван вздохнул, кто знает, как оно там будет.

К обеду добрались до Никольского без происшествий. Отец Варлаам ехал в своей повозке позади казенной кареты, в которой расположились молодые люди, и к их удовольствию нравоучительными беседами не донимал.

В Никольском времени он у них отнял предостаточно – сначала устроив большой молебен, а затем обратившись к народу с проповедью. Однако и то и другое служивые люди пропустили – Розинцев с деланым вниманием изучал волнительные объяснения местного блюстителя порядка по факту кощунственного действия, попутно выспрашивая, как бы между делом, сведения о помещице Прискорн и ее поместье. Опричников под предлогом изучения окрестностей на предмет охоты выяснял возможные подходы к деревне с различных направлений.

Встретившись во второй половине дня, обменялись добытой информацией.

– В графине ничего примечательного нет: вдова, в свет выходит не часто, состоятельная, имеет текстильную фабрику и около 500 душ крепостных. В хороших отношениях с властями, – сообщил Розинцев.

– К деревне можно подойти с севера только со стороны леса, по небольшой гряде – с запада болото, с востока бурелом. Ну и есть дорога от поместья Прискорн, которая идет в деревню тоже с запада.

– Как поступим? – спросил Иван. Пока расследования особого не было, лучше было довериться более опытному Опричникову.

– Батюшку ждать не станем, берем с собой четверых да кучера и едем в поместье, остальные сопроводят святого отца до поворота к поместью и потом лесом, скрытно, к деревне подойдут. Посмотрят за ней, может, кто деру решит дать, ну и помогут, если битва начнется – Засадным полком будут! – рассмеялся своей шутке Опричников.

Иван вежливо улыбнулся и выложил поручику свою идею.

– Петр Николаевич, есть у меня к вам просьба.

– Слушаю вас.

– Дворовые крестьяне, как правило, больше знают, чем думают их хозяева.

– Так и есть.

– Хорошо бы, если один из ваших людей прикинется глухонемым, при нем дворовые не будут скрываться, а если мы лекаря этого в поместье не застанем или не представят нам его, то второй пусть скажется больным, да спросит, нет ли врача какого – ему все про всех расскажут.

– А что, отличная мысль! Федор, – окликнул он кучера, – глухонемым будешь, и попробуй хоть на один оклик обернуться, – погрозил ему кулаком.

Тот в ответ молча поклонился.

– И трись поближе к девкам, они таких убогих жалеют, глядишь, меж собой наболтают чего полезного.

Еще раз поклонился.

– Кузьма, скажешь дворовым, будто болит у тебя что, послушаешь, что наговорят. Да не перебивай, что говорят, то и слушай.

– Слушаю, Ваше благородие!

…К усадьбе Прискорн подъехали утром. Хозяйка уже бодрствовала и вышла к ним в черном траурном платье.

– Чем обязана, господа? – спросила она тоном, в котором гостеприимности было как воды в пустыне. И хоть она не была молода, лет за пятьдесят, но на ее лице практически не было морщин. Иван также отметил совершенно пустые глаза – как у рыбы.

– Петр Опричников, по приказу Ее Величества Императрицы Всероссийской осуществляем розыск по всей губернии святотатцев-язычников, кои своими обрядами мерзкими наводят страх на население и несут урон Христианской вере, – абсолютно равнодушным тоном продекламировал Опричников, разглядывая постройки усадьбы и не обращая ровным счетом никакого внимания на хозяйку поместья.

– Мои люди посмотрят по лесам, поспрашивают ваших крестьян и, коли все слава Богу, мы тот час отбудем, направив Ее Величеству соответствующее донесение – продолжил он, оглядываясь вокруг. – Где прикажете нам расположиться?

– Ах да, я слышала про эти ужасные события подле Никольского, рада, что Ее Величество не бросила нас в беде! – просияла Прискорн, но выражение глаз не изменилось.

– Вы и ваш спутник расположитесь у меня в гостевых комнатах, солдатам и кучеру найдем место во флигеле для прислуги. Поди девок не попортят мне?

Опричников был несколько озадачен подобным вопросом. Повернулся к подчиненным:

– Девок не портить, баб не лапать.

– Слушаем, Ваше благородие! – рявкнули те в ответ.

Показав всем видом, что с девками теперь будет все в порядке, Опричников смотрел на Прискорн с немым вопросом.

– Проходите, проходите, господа, – спохватилась та, – если угодно, через полчаса на веранду подадут завтрак.

– Будем премного обязаны. Да, если будет что угодно – это мой секретарь Иван Розинцев, – небрежно бросил Опричников.