Зелье для Ее Величества. Усадьба

Шеф покачал головой:

– Это да. Это ж надо такое придумать!! Но зачем тогда с собаками еще кого-то искать?

– Думаю, ищут они кого-то по-настоящему. А душегубец этот – для отвода глаз, ну или думают, что если второго не поймают, так хоть этим прикроются, мол вон какого татя изловили! За него того, другого простят, коли не словят.

Его высокоблагородие хмыкнул:

– Эх, кто их там разберет в этой Тайной экспедиции – знай себе на уме. Ладно, наше дело маленькое – сыскать собак да по рынкам и притонам всяким шляться. На кого гавкнет – того и брать. Эй, Степан!! – позвал он слугу.

Дав необходимые указания, поднялся. Иван тоже.

– Ну что же, на сегодня, думаю, злоключений с нас достаточно. Крепов пусть ищет собак, да с утра отправит их на людей тявкать, а нам, пожалуй, можно и отдохнуть.

– До свидания, Николай Григорьевич, – вежливо полупоклонился Иван.

– Спасибо, голубчик, ступай, – кивнул ему шеф.

Домой решил пройтись пешком. Слишком много необычного сегодня случилось, все это требовалось неспешно обдумать и сопоставить. А выходило все вот как.

На очень высоком уровне что-то произошло. До той степени, что Тайная экспедиция, созданная для охраны Ее Императорского Величества, не погнушалась привлечь Розыскную экспедицию к поимке неких людей, которые должны чем-то пахнуть. Как вариант – что-то украдено из дворца. Может, при этом воры что-то обронили, может, украденное располагалось в месте, имеющем специфический запах, соответственно, грабители им пропитались. Скорее всего, так. Но зачем устраивать этот спектакль с оккультистами? В конечном счете можно было все свалить на них, на Розыскную экспедицию – мол, ищите-ловите, а коли не поймаете – то грош вам цена! Зачем такой огород городить?

Шел и думал. Что-то здесь не складывалось. Причем не складывалось с точки зрения Тайной экспедиции. Он чувствовал, что у них что-то не сработало так, как надо. Стал просматривать развитие событий – и тут его осенило! Подручные Шешковского намеренно разложили тела у дороги, ведущей в столицу, дабы там устроилось столпотворение зевак и к полудню Санкт-Петербург наполнился бы слухами и пересудами, а тут как раз и портрет душегуба подоспел бы. А как вышло? Торгаш спозаранку увидел да донес, Штерн быстро оцепил место, да по-тихому все убрали. Получается, что сейчас к этому портрету расклеенному не будет особого внимания. Мало ли душегубцев по земле ходит. Стало быть, они могут это дело повторить, чтобы уж город точно забурлил, а под шумок – хватай кого угодно, страх он все спишет.

Ноги его сами понесли к мертвецкой. «Вмешиваться, конечно, в их дела мне не следует, но посмотреть посмотрю, может, чего нужного узнаю». Чтобы скоротать время до сумерек и подкрепиться, зашел в таверну. Как стало смеркаться, вышел и занял удобное место за углом какого-то дома, откуда хорошо просматривался вход в покойницкую. Чтобы время текло с пользой, стал прикидывать, что такого могло случиться, чтобы подобный сумбур вышел. Моросил мелкий дождь.

Он не услышал даже шороха – на голову натянули мешок и железной хваткой заломили руки за спину, быстро обшарили. Даже ойкнуть не успел. Пока волокли, брыкался как мог, но на помощь не звал – во-первых, не помогут, во-вторых, урон его чести. Вскоре его запихали в карету. Похитители сели по бокам, продолжая удерживать его за руки.

– Я – сыщик Розыскной экспедиции Розинцев! – решил обозначить себя похитителям Иван, мало ли, может, обознались. – За мое похищение на каторгу пойдете!

В ответ не прозвучало ни слова.

«Ну что ж, по крайней мере, будь это простые грабители, я бы уже лежал с проломленной головой, а не ехал в карете», – подумал Иван и предоставил себя своей судьбе.

Через десять минут карета остановилась. Его более-менее предупредительно поставили на землю, и приглушенный сиплый голос произнес:

– Ступайте спокойно, Ваше благородие.

К этому времени Розинцев был уже в ярости – никто не смеет вот так запросто хватать дворянина, да еще который служит государству! Но на пленителей он свою злость тратить не стал, они люди подневольные, им приказали – они исполнили. Ну а вот тому, кто отдал такой приказ, он выскажет все в лицо, невзирая на чины, решил про себя Иван.

– Осторожно, тут ступени, – придержали его под локоток.

Почему-то Иван ожидал, что ступени поведут наверх, но нога провалилась, и он чуть кубарем не покатился вниз. Немного стало не по себе. Лестницы, ведущие в подвал, не сулят ничего хорошего, а полагать, что его ведут в винный погреб, у него оснований не было. Вскоре у Розинцева развеялись все подозрения – судя по запахам, поднимающимся снизу, его вели в пытошную.

Ноги противно задрожали, он весь покрылся холодным потом, подкатила тошнота. Мало ли – донос кто настрочил о заговоре, тут цацкаться не станут, засунут ногу в испанский сапог или на дыбе кости из суставов выдернут – и готов государев преступник. Ступени кончились, Ивана немного развернули и слегка подтолкнули в спину. Он понял, что уже в допросной. Тяжелая рука хлопнула его по плечу, и он бухнулся на жесткий табурет. Сдернули мешок. Розинцев слегка прищурился от света факелов. Перед ним сидел, судя по платью, вельможа высокого положения. В его маленьких черных колючих глазах мерцало отраженное пламя факелов.

– Посмотри-ка, Кондрат, – обратился вельможа к палачу, – еще зеленый совсем, а все туда же, во враги нашей матушки императрицы!

– Да какой же я враг!! – выпалил Иван, вскакивая. – Отродясь не было, верой и правдой служу Ее Императорскому Величеству!!

Тяжелая рука сзади снова опустила его на табурет, да так и осталась лежать на плече.

– Вот сейчас мы про то и сведаем, – кивнул незнакомец палачу.

Дальнейшее Иван помнил с трудом – он что-то бессвязно выкрикивал и брыкался, однако очень быстро был разут, по пояс раздет, одна нога была зажата в ящике с шипами на шестеренках – «испанский сапог», руки связаны и подтянуты на веревке над головой.

– Раскали щипцы как следует, голубчик, – отдал новое распоряжение человек с черными глазами, – с малого начнем, торопиться нам некуда.

Палач живо переместился к камину с углями, из которых торчали всякие железяки, и начал их раздувать мехами.

– В чем конкретно меня обвиняют? – пролепетал-проплакал несчастный.

– А в том, голуба, что хотел навредить слугам Ее Величества. С какой целью следил, кто послал?! – рявкнул он.

– Да никто не посылал! – крикнул Розинцев и дальше выпалил все события этого дня и все свои мысли.

– Складно врешь, – кивнул вельможа. – Кондрат! Скоро ль ты там??

– Иду, иду, Ваше высокоблагородие, – прогудел заплечных дел мастер.

– Я не вру, я не вру!! – забился-заголосил Розинцев.

– Ну-ка давай наперво ему вот здесь оторви, – не обращая внимания на крики, произнес черный человек и указал пальцем, где именно.

Раскаленные докрасна раскрытые щипцы приблизились к груди Ивана – свой крик он услышал как бы со стороны, мир отдалился и померк.

Пришел в себя не сразу. Почему-то было мокро и холодно. Когда сознание окончательно прояснилось, он забыл и про холод, и про мокроту – он продолжал сидеть в пытошной в том же состоянии и в том же качестве, в каком его и покинуло сознание. С ужасом посмотрел на грудь – все было на месте.

– Что ж ты слабенький-то такой, – произнесли с укоризной их высокоблагородие, – даже начать не начали еще, а уже в обморок, как барышня.

Ивану нечего было сказать, и он бессмысленно водил взглядом по допросной.

– А ну-ка родные, оставьте нас пошептаться с господином Розинцевым, – бросил он всем, кто был в подвале.

Поклонившись, палач и двое конвоиров растворились в темноте коридора, закрыв за собой дверь.

Какое-то время их высокоблагородие иронично разглядывал Ивана, что-то прикидывая. Потом встал, зачерпнул ковшом воду из бочки, подошел к нему и поднес к губам:

– Пей.

Иван судорожно сделал несколько больших глотков.

– Все дело чуть мне не испортил, подлец. Но хвалю, неплохо соображаешь, щучий сын, – и, откинув полы камзола, их высокоблагородие сели обратно в кресло.

Розинцев недоуменно воззрился на него.

– То, что я тебе сейчас расскажу, является строжайшей государственной тайной, понял?

Иван несколько раз кивнул.

– Запомни, если о том, что узнаешь сейчас и станет тебе ведомо потом, ты хоть полслова кому скажешь, то я лично попрошу Кондрата уважить меня и вытянуть из тебя все жилы по одной, он это хорошо умеет. Понял?

– Понял, Ваше высокоблагородие, – пролепетал Иван.

– Ну а коли понял, то слушай.

С этими словами он встал, отцепил веревку, которая удерживала руки Розинцева в поднятом положении, и они, полностью онемевшие, бухнулись на бедра. Иван с удивлением на них посмотрел – он уже и забыл об их существовании.

Вынув кинжал, незнакомец перерезал веревку, стягивающую запястья. Иван рефлекторно хотел потереть руки, но они не слушались. Тем временем их высокоблагородие продолжили.

– Конечно, неучтиво с моей стороны было не представиться, – он вновь сел на кресло. – Тайный советник при особых поручениях Ее Величества Императрицы, обер-секретарь Правительствующего сената, начальник Тайной экспедиции Степан Иванович Шешковский.

Иван выпучил глаза и рефлекторно попытался вскочить на ноги. Он много слышал об этом человеке и не всегда лестного, он знал, как боятся Тайную экспедицию, и в особенности ее шефа. И вот один из могущественных вельмож империи сидит перед ним.

– Служащий Розыскной экспедиции Санкт-Петербурга Иван Розинцев, – отчеканил он.

– Ну вот и познакомились, – растянул губы в улыбке Шешковский.

«Миленькое вышло знакомство», – мелькнуло в голове Ивана.

– Наслышан я о тебе, Розинцев, наслышан. Я ведь не только доносы и сплетни всякие собираю, но и людишек себе толковых присматриваю. Тут с полгода как доносят мне, что в ведомстве Николая Григорьевича Штерна появился молодой человек со светлой головой. Не чернила льет, а дела раскрывает, ищейкой все разнюхивает. Решил приглядеться к тебе, а тут вон как вышло. Сам дорожку мне перешел. Вот и решил не откладывать знакомство, – добродушно улыбнулся Шешковский.

Удивленный Иван не нашелся что ответить.

– Ну да полно светских учтивостей, время дорого. Будешь теперь служить у меня, покажешь себя хорошо – в люди выведу, начнешь дурить… – развел руками.

– Понял, Ваше высокоблагородие.

– А коли понял, то тогда сразу к делу. Если что в моем рассказе будет непонятно или какие вопросы появятся, не бойся, перебивай-спрашивай, сейчас не до манер. Уразумел?

– Точно так, Ваше высокоблагородие.

– Дело, значит, у нас такое выходит. Появился некий человек, который осмелился шантажировать саму императрицу, – поднял вверх указательный палец Шешковский.

У Ивана снова округлились глаза – возможно ли такое?

Выждав, пока сказанное уляжется в голове молодого человека, Шешковский продолжил:

– Да не просто угрожает, шельма, а даже неизвестным нам способом сумел одурманить ее каким-то зельем.

Иван, казалось, забыл как дышать от потрясения. Это как же можно! Это же заговор, переворот, бунт!

– Чтобы императрица вошла в разум… – тут обер-секретарь осекся, дернул щекой, внимательно посмотрел на уже бывшего сыщика и продолжил, – да ладно, чего уж там, про Кондрата поди не успел еще забыть?

Иван усердно помотал головой.

– Ну тогда расскажу как есть, чтобы у тебя понимание ситуации лучше было, – сказал и замолчал, задумавшись, как бы доходчивее все объяснить.

– Дело так вышло. Неделю тому назад на высочайшее имя поступило письмо, в котором неизвестный сообщил, что на царицу будет наведена порча, если ему через три дня не будет выплачена определенная сумма. Естественно, учинили сыск мерзавца, но в этот вздор особо не поверили – мало ли сумасбродов по земле-матушке ходит. А по прошествии трех дней… как бы тебе это лучше сказать… в общем, в императрицу как будто бес вселился, – здесь Шешковский перекрестился.

От Ивана не укрылось, как побелело лицо нового шефа и мелькнул испуг в глазах. И это у человека, который сам всех держит в изрядном страхе!

– В общем, побуянила немного матушка, да лекарю удалось ей дать снотворного, и она уснула, а татю этому отправлено сегодня в полночь денег столько, сколько запросил. В надежде, что снимет эту, как он говорит, порчу, будь она неладна, – досадливо стукнул кулаком по подлокотнику Шешковский.

Иван был удивлен – такая серьезная и страшная служба, как Тайная экспедиция, которая все про всех знает, у которой везде свои люди, и пошла на уступки какому-то шантажисту? Шешковский явно что-то недоговаривал.

– А самое каверзное то, что не могу я действовать как обычно, – досадуя, продолжал тот, – по-хорошему бы сволочить всех дворцовых сюда вот, – махнул небрежно рукой в сторону стен допросной, – уже давно бы выведал, кто отравы царице налил или кто надоумил налить, а после – всю Россию-матушку перевернули бы да сыскали мерзавца, – и он сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

«Да тут бы столько со страху наболтали, что пол-России пришлось бы ловить», – язвительно подумалось Ивану.

– Да нельзя, – продолжал его новый шеф, – хоть одного за глотку возьмешь, сразу слухи поползут. А слух он пострашнее правды бывает, такого народишко намелет-навыдумывает, что диву даешься, в уме ли люди.

С этим Иван был согласен. Поболтать народишко любит.

– И тать этот явно не дурак. А коли чего заподозрит – так противоядия не пришлет, ужас тогда что будет. Поэтому решили от греха за деньгами слежку не учинять, сделали все, как в инструкции было написано. Но придумали вот что: во-первых, в мешки засыпали новую монету, недавно отчеканенную, которая в ходу еще не была, пришлось, правда, ее мешать лопатами, чтобы царапины да изъяны появились, как будто уже давно ходит, во-вторых, побрызгали ее духами Императрицы, разбавленными в воде, – человек не учует, а собака запросто, да не только саму монету, а человека, который эту монету держал или в кармане носил. Такие вот две ниточки запустили.

Несмотря на все потрясения, Иван был несколько польщен. Он почти угадал, зачем им велено было хватать всех людей, на кого будут лаять собаки.

– А душегуба зачем выдумали? – спросил он, продолжая свои мысли вслух. Сказал и перепугался, вдруг это что другое, о чем ему знать не надобно.

Брови Шешковского удивленно поднялись вверх.

– И до того додумался, шельма!

Иван сконфуженно зарделся.

– Видите ли, господин Розинцев, мы исходили из того, что вор этот может заподозрить неладное, когда про собак узнает. А так – объявился душегубец, жгет коренья-травы в обрядах своих, вот его по запаху и ищем. Опять же, страх народный все спишет, знать будут, что не просто так людей хватают – душегуба ищут.

– Понял, Ваше высокоблагородие.

– Ну так вот и пришлось самим да на скорую руку все придумывать-делать. А тут шеф твой некстати резвость проявил. А потом и ты глазастый. Что вам мужички из морга рассказали?

Иван несколько поколебался:

– Сказали, что приезжала карета Тайной экспедиции.

Шешковский кивнул:

– Как отреагировал на это Николай Григорьевич?

– Сказал про это дело забыть и носа в него не совать.

– Умный человек, – кивнул Шешковский, – а ты, стало быть, сунул.

Иван снова покраснел.

Шешковский хохотнул:

– Это свойственно русскому народу: ему говорят не пей из копытца, козленочком станешь – так нет, все одно напьется. Да, не все рассказал, – хлопнул себя по коленке шеф, – по городам разослали приказ сообщать немедля о всех, кто начнет деньгами сорить, и о затворниках всяких. Подумали, что тот, кто зелье это выдумал, не рубаха-парень, должен жить затворно, к себе никого не пускать, самому ни с кем не дружиться, чтобы в гости не завалились. Опять же не пить – спьяну-то многое можно наболтать. Ну и приказал сволочить в Петропавловскую всех знахарей да колдунов в округе, да их кой о чем расспросить. Так что дел, Ваня, много! Сейчас тебя проводят в мой кабинет, отоспишься и со свежей головы будешь депеши просматривать и думать, как вора изловить.

Затем их высокоблагородие кликнул своих людей. Палачу велел освободить ногу Ивана, одному из людей приказал идти в карету, другому сопроводить Розинцева до его кабинета, накормить, и чтобы тот ни в чем не знал отказа.

***

Шешковский забрался в карету и, устало откинувшись на сиденье, закрыл глаза. Последние несколько дней были весьма напряженными, а ситуация в настоящем оставалась опасной и неясной. Он сейчас ехал на совет, состоящий из трех человек: Григория Орлова, фаворита императрицы, Панина Никиты Ивановича – президента коллегии иностранных дел, а заодно и негласного канцлера империи и его, шефа Тайной экспедиции, на которых сейчас лежало не только бремя ответственности за жизнь императрицы, но и собственно управление страной. Причем заподозри кто-нибудь неладное – их троих запросто могли обвинить в заговоре и узурпаторстве власти.

Он решил прокрутить в голове события последних дней, чтобы яснее понимать, что еще надобно сделать.

…Неделю назад он находился в своем кабинете, разбирая доносы на всякий люд, в основном на вельмож. Не брезговал доносами и на их прислугу. Прислуга-то она многое знает, да держит язык за зубами, ну а коли за тем человечком есть какой грешок – он тебе все расскажет, да еще и доносить на своего хозяина будет. Он тогда уже готовился отобедать, как в дверях появился его секретарь и доложил, что Ее Величество желают его видеть незамедлительно.

Когда он прибыл пред светлые очи, ему был протянут кожаный футляр с золотым тиснением и рубином посередине. В футляре находилось письмо следующего содержания: «Я не стану отнимать у Вашего Величества много времени. Мое требование просто и банально – деньги. Внизу письма инструкции, куда и сколько доставить, но это для Ваших слуг, Вам же скажу следующее: я знаю, что, прочитав это письмо, Вы не станете торопиться отправлять деньги, так как Ваша просвещенность не даст поверить моим словам, а они такие – если через два дня я не получу 5000 империалов и 10000 серебряных рублей, то наведу на Вас порчу и никто Вам не сможет помочь. Сниму же порчу только взамен на деньги, и пусть слуги ваши не мешкают – через неделю порчу снять будет невозможно».

Тогда он, граф Орлов и царица (больше никого в письмо не посвятили) решили, что все-таки письмо это написал какой-то сумасброд или душевнобольной. На всякий случай императрица сходила в церковь, дворец обошли с молитвой и ладаном, негласная охрана дворца была утроена, своим людям Шешковский велел спешно тайно сволочить в застенки всех, о ком ходил даже маленький слушок, что он занимается оккультизмом или водит дружбу с нечистым, дабы дознаться, не кто-то ли из них написал эту крамолу. Не обошлось и без курьеза – арестовали одну бабу, на которую муж иногда покрикивал, что она ведьма.

Пока велось следствие – был неотлучно во дворце.

На третий день поутру он только-только успел облачиться в одежды и стоял рядом со столом, разглядывая безукоризненно белоснежные манжеты, как услышал, что кто-то несется по коридору, явно в сторону его кабинета. Это не сулило ничего хорошего, но огорчаться наперед шеф Тайной экспедиции не привык. Вскоре двери распахнулись, чуть не слетев с петель, и в кабинет влетел Григорий Орлов.

– Беда, Степан Иванович!! – с порога выкрикнул Орлов. Он был небрежно одет, растерян и напуган.

У графа внутри сделалось холодно. Орлов от природы был лишен страха, и если что-то смогло его напугать, то это что-то должно быть истинной жутью.

– Что случилось, Григорий Григорьевич? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Императрица не в себе!! Чуть до смерти не забила лакея канделябром! Насилу скрутил! И как будто не она это вовсе, глазищи черные, вся ощеренная, рычит, как медведь из берлоги! Что делать-то, Степан Иванович?!

Шешковский был в полном недоумении. Что значит «насилу скрутил»?!! Он в своем уме?? Решил уточнить:

– В каком смысле, граф, вы скрутили государыню?

– В прямом!! Да пока скручивал – она меня загрызть пыталась! Чистый зверь!

Шешковскому проще было поверить, что фаворит императрицы или допился до чертиков, или бредит.

– Да пойдем уже, чего тут стоять-то?! – крикнул Орлов, будучи как есть не в себе.

Кивнув, он молча и быстро направился с Орловым в покои императрицы. Проходя приемный кабинет, подал рукой знак своему секретарю, чтобы следовал за ними. По дороге спросил Орлова:

– Этот, как его там… лекарь, Роджерсон, еще состоит при императрице?

– А? – переспросил Орлов, находившейся в некоторой лихорадке. – Да, состоит, гнусный слизень.

– Отчего так?

– Да все они англичашки проходимцы и плуты! Кабы добром лечили – настоями, травами какими, а то все кровь норовят пустить! Да еще эта клистирная трубка умничать шибко любит. Давно бы ему зубы посчитал, да пинком с лестницы спустил, да Катрин слишком уж привечает его, – ревниво закончил Орлов.

Шешковский сделал жест рукой, и секретарь в момент образовался подле него:

– Слушаю, Ваше сиятельство!

– Лекаря Роджерсона к Ее Величеству живо!

Тот поклонился и посеменил вперед них.

– Стой! – окрикнул писаря и, подходя ближе, продолжил: – Сам-то не беги, да рожу нормальную сделай, а то перепужаешь тут всех! И Роджерсону этому скажи, мол, дело спешное, мигрень у царицы, граф Орлов требует прибыть не мешкая. Понял, что ли?

– Понял, Ваше высокоблагородие!

– Ну тогда давай, пошел, пошел!!

Сами они тоже шли достаточно быстро. Шешковский хмуро на ходу осмотрел Олова, спросил:

– Ты сам-то из покоев матушки как вышел? Так же, как ко мне зашел?

– Что ты! Нет конечно. Наперед на башку лакею тяпки какие-то бросил, да сказал сидеть тихо, надеюсь, не кончится. Потом сколь смог себя одел, вышел тихо, сказал, что Ее Величество просит не беспокоить, и сразу до тебя, Степан Иванович.

– Это хорошо, не хватало нам придворных переполошить – позавтракать не успеем, как все перегрызутся!

– Это точно, – кивнул Орлов.

Быстро прошли приемную, от Шешковского не укрылся испуг и растерянность на лицах фрейлин и разных прихлебателей – оно и понятно, случись что с императрицей – и конец их сладкой жизни.

Вошли в покои. Слева к стене жался сухонький не первой молодости лакей, прижимая к голове окровавленную тряпку. Трясясь, он всхлипывал и лопотал что-то невнятное. «Ладно, с этим потом разберемся», – пронеслось в голове Шешковского – его сейчас больше заботило состоянии императрицы. Подошли к дверям будуара. Прислушались. За дверьми было тихо. Переглянулись, побледневший Григорий прошептал:

– Жутко мне, кажется, сейчас двери откроем – и она бросится на нас!

Шешковский хотел было открыть двери, он все еще не очень-то верил Орлову – мало ли, решил подшутить над ним, но в этот момент из-за дверей раздалось глухое утробное рычание и скрип кровати. Он резко отпрянул от дверей и испуганно посмотрел на Орлова.

– Ну, что я тебе говорил! Чисто зверь!

– А ты хорошо ее связал-то?

Григорий пожал плечами:

– Думаешь, помню? Проснулся, слышу, рычит и скулит кто-то здесь вот, – он обвел комнату рукой и продолжил: – выбежал, а тут Катрин со всего маха его вон, – мотнул головой в сторону лакея, – канделябром лупцует. Я ей: «Катрин, в чем дело?», а она поворачивается – ну чисто оборотень, – Григорий перекрестился, – и замогильно так «А ты, значит, за беса заступничаешь?» и на меня кинулась. Пока крутил ее, все руки занемели – до чего сильная. Потом уволок в будуар, к кровати привязал, да к тебе. А уж крепко или нет, не помню – как в тумане все.

Было страшно, но тут уж бойся не бойся…

– На счет три, Гриша, распахиваем двери и за них прячемся. Коли выскочит, то с двух сторон кидаемся, если ты один ее скрутил, то вдвоем и подавно скрутим. Орлов кивнул, было видно, что уверенность возвращается к нему.

– Ну… раз, два, три!! – и они рывком распахнули створки дверей, прикрываясь ими. Никто не выпрыгнул, никто на них не набросился. Но как только звуки раскрываемых дверей затихли, из будуара послышался старушечий хриплый смех, а затем раздался шипящий голос:

– Ну пойдите, пойдите сюда, гости дорогие, привечу вас, как смогу.

Григорий снова побелел, а он покрылся холодным потом – лучше бы она кинулась на них!

– И долго вы намерены заставлять меня ждать? – снова прошипел будуар.

Переглянувшись между собой, они вышли из своих укрытий, смотря в пол и не решаясь поднять глаза на постель.

– Ааа, вот кто пожаловал, бесовский заступник! Кого привел?

Орлов поклонился:

– Матушка, какой же я бесовский заступник! Посмотри, Орлов Григорий я!

– ВРЕШЬ!! – прорычала кровать, и Шешковский, все еще не решившийся поднять глаза, услышал возню и сопение со стороны постели.

– Надо бы покрепче привязать, – негромко сказал Орлов. Поднял глаза. Заметив, что Шешковский смотрит, Екатерина прекратила попытки освободиться от пут и посмотрела на него бездонными колодцами глаз:

– А, ехидна!! По жизнь мою пришел, – ощерилась она, – ну попробуй, попробуй отобрать ее!

Сзади послышался негромкий щелчок закрывшейся двери. Шешковский обернулся – в покои императрицы зашел Роджерсон. Коротко бросил Орлову:

– Стереги ее, – и быстро пошел к лекарю, пока тот не увидел раньше времени лишнего. Сам закрыл створки дверей в будуар. Роджерсон выглядел встревоженным: во-первых, за ним обычно посылали лакеев, но никак не людей Шешковского, во-вторых, не мог не вызывать тревоги окровавленный лакей в покоях и уж тем более шеф Тайной экспедиции, самолично закрывающий двери.