ЦАРЬ ЗВЕРЕЙ
Жил в нашем зоопарке тапир. Это такой дальний южно-американский родственник осла, только побольше, потолще и с маленьким хоботком в придачу. Этакий гибрид слона, свиньи и осла. Живет он в жарких тропических лесах и в нашем климате ему, разумеется, не хватает тепла и солнца, и поэтому, как только выпадает редкий теплый и солнечный денек, он все время проводит на воздухе, принимая солнечные ванны.
Был как раз такой погожий день и тапир стоял на пригорке посреди вольера, подставив солнцу свои круглые бока. Он прикрыл глаза и задремал. Дул теплый ветерок, пели птички, монотонно звучали голоса посетителей. И незаметно наш тапир уснул. Они, как слоны и лошади могут спать стоя.
И вот стоит этот тапир в своем вольере на пригорке и спит.
И вдруг всем посетителям становится очевидно, что тапиру снится сон. Причем явно эротического содержания. Мы не можем влезть в голову американского осла, но хочется верить, что ему снилась очаровательная круглозадая тапирша в тени лиан, а не страус из вольера напротив или пожилой уборщик, упаси Боже. Хотя, при нынешних новомодных тенденциях….. Впрочем, мы отвлеклись.
Тем временем доказательство эротической направленности тапировых грез достигло пригорка и уперлось в него. Причем с такой силой, что задние копыта спящего оторвались от земли и закачались в воздухе.
– Вот это домкрат! – завистливо выдохнул пузатый мужик.
– И кто назвал царем зверей льва? – вторил ему веселый женский голос – вот он – Царь!
Народ одобрительно зашумел, кто-то даже зааплодировал, и этот шум разбудил тапира и вернул его на землю. Причем во всех смыслах.
Он открыл глаза и укоризненно посмотрел на посетителей, как бы говоря:
– Что же вы за люди такие? Ну, ни какой деликатности, из такого сна выдернули. Эх вы…..
И повернувшись к публике спиной, поплелся к кормушке.
ЧУТЬ-ЧУТЬ ПРО ИТАЛЬЯНЦЕВ
Я влюбился в Италию через полчаса после прилета, не видя еще ни одной достопримечательности, да что там достопримечательности – даже моря еще не видя, а просто тупо сидя в автобусе, что вез нас из аэропорта в отель. Хотя правильнее будет сказать – влюбился не в Италию, как таковую, а в итальянцев.
Дороги в Римини узкие, а машин много, так, что движение здесь плотное. Особенно в час пик, и особенно на улице вдоль моря, где расположено большинство отелей. И вот ползем мы по этой улице, как вдруг водитель легковушки перед нами, завидя какого-то знакомого на другой стороне останавливается и начинает оживленно с ним переговариваться. Так они и беседуют – один что-то орет, высунувшись почти по пояс из автомобиля и энергично размахивая руками, а другой, также отчаянно жестикулируя, на противоположном тротуаре. Так продолжается с полминуты. Вся улица встала, но никто не сигналит, не ругается, не выскакивает с бейсбольной битой, дабы проучить хама. Наш водитель с безмятежным видом сидит и ждет, пока ребята наговорятся, и можно будет ехать дальше. Ну, подумаешь, пробку устроил, может давно не виделись, поболтать надо, а по телефону – совсем не то – надо же обязательно жестикулировать, чтобы наиболее полно донести собеседнику свои мысли и эмоции. Недаром же говорят, что свяжи итальянцу руки, и он потеряет способность к общению.
Еще зарисовка – сидим в кафешке, столики на улице, уборная – в основном помещении, и чтобы туда попасть, нужно пройти мимо двери, ведущей на кухню. И вот иду я мимо кухни и слышу песню. «О Соле Мио», как не банально это звучит. Звучит кстати очень здорово. Красивый молодой тенор. Заглядываю на кухню – парень в белой робе и в белом же поварском колпаке, вынимает лопатой на длинной ручке из печи пиццу и распевает себе во весь голос. Подчеркиваю, что он не перед зрителями или туристами, а на кухне за закрытой дверью. Он поет не на публику – для себя. Потому, что молод, весел, красив, наверняка влюблен и любим.
И потому, что итальянец.
Заметив меня, он широко улыбается, не переставая петь. Жестом спрашиваю разрешения сфотографировать. Он улыбается еще шире, принимает картинную позу с лопатой с пиццей наперевес и запевает еще громче.
– О солееее, о сооооле мио!! Станфонте тееееее , станфроооооонте те… – и уносится вместе с пиццей .
Вот же понтяра!
Или еще характерный эпизод.
Пляж в Римини длинный, почти десять километров. Вдоль кромки воды туда-сюда фланируют отдыхающие – приятно пройтись жарким днем по прохладному от воды песочку. То тут, то там стоят палатки, торгующие текстилем, сувенирами и прочей мелочью. Там же, прямо на песке разложили свои товары негры. Все похожи как братья и сестры. Высокие, красивые, великолепно сложенные. Может беженцы, может нелегалы. Между собой говорят не по-итальянски, на каком-то своем наречии. Те же сувениры, сумки, часы, браслетики, шлепанцы.
Но вот они засуетились, и все дружно начали складывать свои товары в большущие сумки – вдали показались полицейские. Двое – мужчина и женщина – в форме, с дубинками и рациями, неторопливо бредут среди отдыхающих. Они прекрасно видят суетящихся негров, но и не думают ускорять шаг.
Когда они подходят к месту, где только, что кипела незаконная торговля, там уже никого нет. Негры вместе со своими сумками отошли метров на двадцать вглубь пляжа и терпеливо ждут, сидя на корточках, когда полисмены пройдут и можно будет вернуться к своим занятиям. Все прекрасно видят друг друга. Полисмены делают вид, что блюдут закон, негры – что его соблюдают.
Я несколько раз бывал в Италии и у меня сложилось впечатление – может и ошибочное – что итальянцы весьма похожи на нас (особенно по части разгильдяйства), только значительно терпимее, добродушнее и веселее. Уж не знаю, с чем это связано – с благодатным климатом, или с пресловутой средиземноморской диетой, или может просто досталось в наследство от древних римлян. А скорее всего от совокупности всех этих факторов.
Короче – ТИ АМО !
ИЮЛЬСКИЙ ВЕЧЕР В РИМИНИ
Июльский вечер в Римини. В ресторане «Баунти» на набережной многолюдно. Все места на открытой террасе заняты, свободны только столики в основном зале – в тихий, теплый вечер никому не охота сидеть в помещении – к тому же здесь играет струнный квартет. Популярные роковые мелодии в джазовой обработке уютно обтекают гостей, смешиваясь со сладким ароматом цветов и чудесными разнообразными запахами итальянской кухни. Вот пронесли пиццу – прямо из печи, и запах горячего пармезана, приправленный свеже-нарубленным базиликом, заставляет трепетать ваши ноздри. А вот густой сладко-рыбный теплый пар от ведерка мидий, что подали за соседний столик. Но все остальные ароматы перестают существовать, когда миленькая девушка-официант в озорном пиратском наряде ставит перед тобой тарелку тольятелли со сливочно-трюфельным соусом.
Вот музыканты уходят на перерыв, и становится тише, слышны приглушенные голоса посетителей, да шелест волн через дорогу. Говорят, в основном по-немецки, изредка долетают английские фразы. За одним из столиков негромко переговаривается пара средних лет, слов не разобрать, но проницательный наблюдатель опознал бы русских. Перед ними кувшин с белым вином, по некоторым косвенным признакам тот же внимательный наблюдатель мог бы предположить, что кувшин этот – не первый. Впрочем, он может и ошибаться.
И тут из сгущающихся сумерек, на террасу залетает огромный шершень. Видимо, какофония ароматов сбивает его с толку и он, чтобы разобраться, начинает методично облетать столик за столиком. Его появление вызывает у гостей панику. Они вскакивают со своих мест и, прихватив тарелки с едой, устремляются в основной зал, подальше от ужасного монстра. Только русская пара, проводив насмешливым взором пугливых посетителей, как ни в чем не бывало, продолжала трапезу. Когда любознательный шершень подлетел к ним, мужчина в очередной раз наливал из кувшина. Он сунул шершню под нос свой бокал. Тот, как истинный итальянец, справедливо посчитав, что фризанте в это время суток могут пить только дикари, с недоуменным жужжанием удалился.
Убедившись через стекло, что опасность миновала, осмелевшие европейцы потянулись обратно на свои места, музыканты также вернулись и вечер потек своим чередом.
– Да уж, никогда им войну не выиграть – подмигнула русская барышня своему спутнику.
КОНТРОЛЬ КАЧЕСТВА
В июле в Одессе жарко. В общаге, где мы жили во время летней практики, не было не то, что кондиционера, а даже – холодильника. Точнее, был один – на этаж, на общей кухне, но в нем немногие отваживались хранить продукты – воровали безбожно. Общежитие находилось на знаменитой Молдаванке и принадлежало Одесскому Инженерно–Будивельному (Строительному – по-русски) Институту. Сокращенно – ОИБИ. И вполне соответствовало этой аббревиатуре.
Обшарпанное, давно не ремонтированное, с жуткими туалетами, со стадами тараканов, бродивших по комнатам и коридорам. Нам приходилось отодвигать кровати от стен, чтобы тараканы не сыпались со стен во время своих ночных шабашей. Один из моих соседей по комнате, даже поставил под каждую ножку кровати по консервной банке с водой, чтобы тараканы не смогли залезть на кровать с пола. Если дверь в комнату открыть внезапно, то с косяка запросто мог свалиться «стасик» прямо на голову. Поэтому открыв дверь, мы выжидали пару секунд, потом пинали косяк, для верности, и только потом проходили.
Помимо тараканов в общежитии жила целая толпа негров. Из какой-то братской африканской дыры. Вели они себя довольно нагло, громко орали в любое время суток и мусорили где ни поподя. Рассказывали, что незадолго до нас, какой-то перепившийся негр выбросил из окна девушку. Нашу. Русскую или украинку. Насмерть. И, что особенно возмутило всех, так это то, что охреневшего негритоса не отправили куда-нибудь в Воркуту на перевоспитание, где ему самое место, а просто выслали из страны обратно на родину. Такая, блин, дружба народов!
Окна выходили на узкую улицу мощеную брусчаткой, по которой ходили трамваи. Грохотало с 05 утра и за полночь.
Короче – не Хилтон ни разу. А воспоминания все равно остались – самые хорошие! Как о самой Одессе, так и о людях, с которыми я общался за все сорок дней моей практики.
Наша комфортабельная комната была рассчитана на восемь человек, где помимо меня, на тот момент, проживало еще четыре жильца – абитуриенты, приехавшие поступать в институт из окрестных сел и городков. С одним из них – Сашей мы сдружились. Он жил в селе неподалеку, на выходные ездил домой и привозил оттуда продукты: яйца и прочую домашнюю снедь, которой щедро делился со мной – голодранцем.
Однажды Сашка пригласил меня в гости. Он был этнический болгарин и жил в селе Виноградовка (если мне не изменяет память) где проживали в основном болгары. И повел меня вечером на танцы в сельский клуб. У входа – толпа парней. Оживленно встречают Сашку и начинают наперебой, что- то говорить. По-болгарски. Тут Сашка представляет меня и говорит, что я из Ленинграда. И меня поразило, что вся компания тут же переходит на русский, чтобы мне была понятна их беседа. Они вполне могли бы продолжать и по-болгарски, поскольку я все равно был не в курсе местной жизни и новостей, но такая деликатность меня тронула.
Но это, так отступление, рассказ – о другом.
Собрались мы как – то поужинать и отправились на кухню пожарить яичницу с помидорами. Яйца он привез неделю назад .
– Слушай, надо бы проверить, не испортились ли – все-таки неделю в тумбочке пролежали – сказал мне Саня, ставя сковородку на плиту – ты аккуратненько разбей и понюхай, если нормально – отправляй жариться, а я пока за хлебом в комнату сгоняю.
Я осторожно разбил яйцо в руке, принюхался и уловил какой- то неприятный, тухловатый запах. Я отправил яйцо в мусорное ведро и взялся за следующее. Запах был тот же. Когда Сашка вернулся с хлебом, я приступил к третьему яйцу.
–Походу, испортились – повернулся я к нему.
– Жалко, их еще много осталось, придется выбросить. Дай понюхаю.
Я протянул ему разбитое яйцо, он принюхался – Да вроде свежее, без запаха. Я подошел, тоже понюхал. Яйцо было абсолютно нормальное.
– Странно, одни тухлые, а другие – нет.
Сашка посмотрел на меня и вдруг расхохотался
– Так ты, умник, яйца над мусорным ведром нюхал! Что ты ожидал учуять из помойки? Хорошо, я быстро вернулся, без ужина бы остались!
В ЧУЖИЕ САНИ
НСлучайно столкнувшись в торговой галерее, Сашка не сразу признал в стильно и дорого одетом мужчине своего школьного дружка. Тонкое коричневое пальто из альпаки тщетно пыталось скрыть мощные плечи, еле заметный шлейф дорогого парфюма… Куда делся гопник Юрка из 10-ого «б»? Хотя физиономия была вполне себе Юркина – слегка помятая, украшенная шрамами различной давности, та же белозубо-беззубая улыбка…
– Здорово! Как житуха? Шайбу – то все еще гоняешь?
– Гоняю-гоняю, а что мне еще остается!?– заржал Юрка – и вроде неплохо получаться стало.
– Вижу, что неплохо! Никак в профи перешел?
– Ну да, СКА подписал, пока не в основу, ну а там уж как пойдет… Сам то-то как?
– Да все нормуль. На кашемировое пальто конечно, пока не наработал, но Каламбию могу себе позволить – засмеялся Сашка – работаю в одной частной фирме, занимаемся торговлей, на жизнь хватает, не жалуюсь…
– Слушай, мы тут с ребятами из команды собрались оттянуться маленько, айда с нами – посидим поговорим, юные годы вспомним, я тебя с парнями познакомлю, увидишь, они все классные.
– Ну, в принципе можно, я как раз свободен сегодня, а где собираетесь?
– Вот и здорово! Ща таксишку вызовем и помчим! В Комарово махнем – в «Русскую Рыбалку»
В этом заведении Сашка никогда не был, хотя много слышал о нем, как о пафосном и очень дорогом. Он немного приукрасил свое нынешнее финансовое состояние… Да, что там немного -сильно приукрасил, но деваться было уже некуда. Ладно, разберемся, прикинусь сытым, какой-нибудь салатик закажу, прорвемся – решил он про себя.
Когда через сорок минут, они зашли в ресторан, команда уже была в сборе, это было понятно по громкому ржанию с одной из закрытых террас. Вошли, Юра представил Сашку команде, и после недолгого обмена репликами компания приступила к изучению меню.
Цены на салаты начинались от пятисот рублей – за винегрет с килькой, и заканчивались «Цезарем» с тигровыми креветками за полторы штуки. Рассудив, что выбирать самый дешевый вариант – не вариант, он скрепя сердце заказал « Мимозу» за 850 руб. – «Это четыре полноценных обеда в кафешке рядом с работой» – промелькнуло в голове. А едва заглянув в барную карту, он тут же вспомнил, что спиртное ему нельзя, т.к. он только закончил прием антибиотиков – Ухо болело – пояснил он озадаченному Юрке – Атит. Уже все прошло, но пить пока нельзя – виновато улыбнулся он.
Остальные участники банкета, судя по всему, были зверски голодны, ничем не болели, антибиотики не принимали, а на правую сторону меню вообще не смотрели. И вскоре весь стол оказался уставлен разнообразными закусками, салатами и бутылками. С одной стороны, перед Сашкой оказался горшок с пельменями с начинкой из судака с лососем в сметанно-луковом соусе, а с другой – стерлядь, запеченная в фольге. Запах кружил голову, но он мужественно сосредоточился на Мимозе, аккуратно подцепляя вилкой маленькие кусочки, максимально растягивая удовольствие.
– А ты что не ешь-то? – поинтересовался сосед напротив, имени которого Сашка, разумеется не запомнил.
– Да, как-то не проголодался еще.
Парень недоуменно пожал плечами, но тут его окликнули, и он потерял к Сашке интерес.
Разговор за столом вертелся вокруг хоккея. Обсуждали последнюю тренировку, чрезмерно сурового тренера, и, наоборот недостаточно сурового массажиста, турнирную таблицу и прочие около-хоккейные вещи, короче Сашка оказался статистом, и в беседе почти не принимал участия. Он ковырял вилкой в салате и вспоминал Мимозу, что готовила мама из консервированной горбуши. Как было вкусно. И всегда была добавка…
Прошло несколько часов, голодный, скучающий Сашка уже несколько раз отругал себя за опрометчивое согласие и уже собирался позвать официанта, рассчитаться за салат и улизнуть, но не успел.
– Эй, красавица! Неси приговор! – окликнул Юрка официантку. Получив счет, Юрка пересчитал по головам всех сидящих, потом прикинул в уме, и огласил :
– Итак, братва – по пятнашке с рыла, сильвупле.
Сашка остолбенел – оказывается, они все заказанное посчитали вместе, а потом просто раскидали на всех. На всех! И на него – идиота тоже! Но заявлять, что он ничего не ел, кроме той злосчастной Мимозы, было немыслимо.
Парни полезли в бумажники и стали передавать Юрке купюры. У Сашки в бумажнике тоже были деньги – отложенные двадцать тысяч – завтра нужно было закрывать кредит.
– Это, наверняка, самая дорогая Мимоза в мире – подумал Сашка, передавая деньги. При этом он заставил себя улыбнуться и небрежно спросить Юрку :
– Чаевые, надеюсь, нормальные оставил ?
БУКЕТ
Автомобиль этот Гена купил по случаю, по знакомству и сдуру. Машина была французской, марки Talbot, сейчас такие уже не производятся. Она чем-то напоминала нашу Волгу, но была намного больше и уродливей. И была огненно – красной. Короче, раз увидишь – не забудешь. Это, пожалуй, все что нам надо знать о Генином транспорте, рассказ – о другом.
Подрабатывал Гена на молокозаводе и, как то, в день получки поддался на уговоры коллег и остался на банкет, организованный прямо в бытовке. Подавали на банкете, преимущественно молдавский портвейн. Гена спиртным не увлекался, опыта не имел и силы не рассчитал. Спать его оставили прямо в бытовке. Под утро ему стало плохо и пришедшие на работу коллеги нашли его в обнимку с унитазом.
– Отравление винной краской – решил консилиум. Гену пытались отпаивать кефиром, благо его было без счету, но он не задерживался в Гене более 15 минут. В обед Гена с трудом добрался до заводской столовой, где с трудом запихал в себя комплексный обед, половина которого также попросилась на выход. И только к концу рабочего дня он немного оклемался. Голова, конечно, побаливала, подташнивало, во рту была форменная помойка, но перегар уже должен был выветриться, и он решился ехать домой на машине, потому, что жил за городом и два часа на общественном транспорте с тремя пересадками попросту не выдержал бы.
Путь его пролегал через небольшой переезд, возле которого находился пост ДПС. Ярко-красный драндулет привлек внимание толстого усатого инспектора. Еще больше его заинтересовала столь же красная и опухшая рожа водителя. Он остановил машину и представившись, попросил водителя дыхнуть.
Вы, наверное читали древнегреческие поэмы, где прекрасные юноши вдыхают аромат дыхания златокудрых возлюбленных, как волшебную амбру, неземной эфир и еще что то в этом духе.
Толстый инспектор не сильно походил на прекрасного юношу, и еще меньше смахивал на златовласую прелестницу Гена, но в целом, такая аналогия вполне уместна, ибо водители часто оказываются в положении, когда ими пытаются обладать.
Лучезарно улыбнувшись, Гена с наслаждением, вложив в этот выдох всю свою любовь и нежность к ментам, обдал инспектора, опрометчиво засунувшего голову в салон, всем собранным за сутки букетом.
Верхние ноты, причудливо сочетающие аромат нечищеных зубов с тонкими нотками редьки из комплексного обеда, гармонично переходили в дуэт вчерашних беляшей и плавленого сырка, а затем, следовал мощный финальный аккорд, так сказать – тело аромата, как говорят парфюмеры – из прокисшего молока и желчи. Поистине, в рейтинге адских ароматов, этот вполне мог претендовать на попадание в ТОП 10!
Мы можем только предположить, как отреагировали бы изнеженные инспекторы в Брюсселе или, скажем в Санта – Барбаре. Но наш суровый полисмен с честью выдержал испытание. Подавив рвотный позыв, он даже нашел в себе силы пожелать Геннадию счастливого пути.
Когда, через несколько дней, Гена, с уже начищенными зубами, свежий и зарекшийся пить портвейн опять подкатил к переезду, там дежурил молоденький сержант, а наш знакомый толстяк сидел в будке у открытого окна. Увидев диковинную колымагу, сержантик махнул жезлом, призывая Геннадия остановиться. Заметив это инспектор высунулся из будки и закричал, подкрепляя свои слова красноречивыми жестами. Дословно передать речь инспектора я не могу, но смысл был примерно следующий:
– Пусть этот водитель едет по своим делам, и желательно как можно скорее и дальше и останавливать его в дальнейшем совершенно не обязательно.
КИНО
НМы, студенты – дипломники, уже почти сорок дней провели на военных сборах под Выборгом, когда на вечернем построении наш майор объявил, что завтра мы всем взводом отправляемся сниматься в кино.
Неподалеку проходили съемки фильма «Следопыт» по одноименному роману Фенимора Купера и киношники договорились с командованием части, чтобы им выделили солдатиков для массовки. Решили отправить нас – студентов, как наименее ценный боевой актив.
Наутро нас на автобусе привезли на берег залива, где проходили съемки и где были построены деревянные декорации, изображающие форт. В фильме играли легендарные и любимые актеры: Евгений Евстигнеев, Георгий Юматов, Андрей Миронов. Миронова в тот день на площадке не было, а вот Евстигнеева с Юматовым мы видели. Правда, издалека. Евстигнеев, который играл вождя индейцев, сидел вдалеке на стульчике, весь увешанный перьями и окруженный стайкой ассистентов и гримеров, а Юматов ушел на рыбалку и пропал. Помощник режиссера бегал по берегу с мегафоном и орал – « Жора!.. Жора! «
Жора появился минут через двадцать с удочкой и ведерком и с недовольным видом прошел в палатку и больше мы его не видели.
Главного героя – Следопыта играл какой –то молодой, мордастый и патлатый прибалт, притом, что в книге Следопыт – худощавый мужик средних лет. И было забавно смотреть, как двухметровый амбал, с грацией лося, носится среди кустов, репетируя какую- то сцену.
А с Эммануилом Виторганом, который, по обыкновению, играл негодяя и предателя, мы даже смогли пообщаться. Он подошел к нам, пока мы кучкой курили в ожидании распоряжений.
Никогда не замечали, когда отличник попадает в компанию гопников он, чтобы не казаться чужеродным телом, старается общаться на языке и в манерах компании? Он, разумеется, знает матерные слова, но поскольку не пользуется ими в повседневной жизни, у него отсутствует, так сказать, культура употребления таких слов и выражении. И слова, употребленные не к месту, без правильного акцентирования, звучат нелепо и чужеродно.
Вероятно, Виторгана ввела в заблуждение наша солдатская форма и он не распознал в нас лиц с высшим, без пяти минут образованием, но подойдя и угостясь сигареткой, он, заведя беседу ни о чем, вывалил на нас такое количество бессвязных матюгов, что мы недоуменно переглядывались. Наверное, он решил, что солдафоны только такой язык воспринимают. Мне даже стало немного неловко за него – как актер он мне нравился. Его Никитский из «Кортика» – вообще лучший злодей советского кино, на мой взгляд.
Потом пришла ассистент режиссера, построила нас в шеренгу и раздела. До пояса. Затем прошла вдоль строя, тыча пальцем в выбранного кандидата. Напоминало какой- то фильм про концлагерь.
Отбирались ребята с минимумом растительности на теле – им предстояло играть индейцев. Бедняг раздели до трусов, намазали какой- то коричневой дрянью, напялили черные парики с перьями и разноцветные юбочки и усадили греться у костра в ожидании съемок. Дело происходило в конце сентября, а в это время на Балтике – тот еще курорт. Я, слава Богу, для индейца не годился, и меня вместе с другими «волосатиками» нарядили в солдата. Выдали теплый кафтан на пуговицах, белый парик, треугольную шляпу и бутафорское ружье.
Сперва мы побегали по пляжу туда-сюда с ружьями наперевес, изображая атаку. Потом нас посадили на деревянную яхточку и мы стояли по бортам и всматривались вдаль, пока яхточка плавала взад- вперед вдоль берега. Затем нас высадили на берег, где мы были должны пересесть в лодки и изображать высадку на берег. По гениальному замыслу режиссера нам следовало выпрыгивать из лодок еще до того, как они причалят и добираться до берега по пояс в холодной воде. Когда я спросил режиссера, почему нельзя выпрыгнуть из лодки, когда она приткнется к берегу, чтобы не намокнуть, он не удостоил меня ответом. Тогда я заявил, что прыгать в воду не собираюсь – искусство, может и требует жертв, но не от меня. Он и тут не удостоил ничтожного солдатика вниманием, а направился напрямую к нашему майору и тоном фельдмаршала потребовал, чтобы тот немедленно обуздал строптивца. На что майор почтительно ответил, что он мой командир – за пределами съемочной площадки, а здесь командовать мной никак не может.
В итоге я остался сидеть на берегу, покуривая и наблюдая, как мои менее капризные и изнеженные товарищи барахтаются в холодной воде.
Но больше всех повезло Генке. Его, как и меня переодели в солдаты, но бегать по пляжу не послали, а вместе с еще одним парнем забрали на другую роль. Снималась сцена какого – то диалога, а на заднем плане солдаты, сидя на террасе форта и усадив разряженных девиц себе на колени, приятно проводят время. Вероятно, так режиссеру представлялись будни маленького военного гарнизона в глуши канадских лесов и окруженного со всех сторон индейцами.
Короче, усадили Генке на колени девицу и поручили непринужденно изображать беседу. Девица оказалась прехорошенькой, и как только прозвучала команда «мотор», Геннадий незамедлительно переместил свою руку в наиболее естественное и приятное, для нее, положение.
– Убери лапу, скотина – очаровательно улыбаясь, проворковала прелестница.
– Ты же слышала, нам сказали вести себя естественно – заулыбался в ответ Генка, обняв девушку за шею и притягивая к себе для поцелуя – ты же не хочешь запороть кадр. Девица, разумеется, портить кадр не захотела, тем более, что и без нее это было кому сделать. Диалог у актеров не ладился, и сцену пришлось переснимать несколько раз.
– Еще бы пару дублей – и я бы был вынужден жениться – вещал потом Генка. Даже, если он и приврал вполовину, все равно ведь везунчик!
Потом, когда фильм вышел на экраны, я даже потратился на билет, в надежде увидеть свою физиономию на большом экране. Но, увы – среди мелькающих на экране лиц массовки, я не смог опознать ни себя, ни – кого–нибудь из товарищей.
Вам же рекомендую посмотреть этот фильм только ради замечательных и ушедших актеров. Андрей Миронов даже не успел закончить этот фильм, его озвучивал уже другой актер.