Дериват

Словно выруганные мальчуганы и обиженные девицы, синклитсмены, все до одного, проглотили отсохшие от залпового перекрикивания языки. Далвин Вуменхэттен прочувствовал, насколько сильно он всех подвел неспособностью свести концы с концами и в каком галактическом отдалении по-прежнему он находится от грезимого идеала договора о выходе северо-западной всегломерации из состава Земного Объединенного Полиса.

– На этом текущая сессия официально объявляется закрытой. Надеюсь, в следующий раз вы будете думать, прежде чем что-либо сказать.

Барабанная дробь, занавес укрывает порнографический разврат оцепеневших от дискуссионной импотенции истуканов, где, вместо образованных ударами ядер воронок и слегших солдат в разворошенных латах, пророненный политиками всего мира стыд усеял мраморные полы парламента.

***

Узкая прорезь арочно-гравитационного сооружения лениво выпустила из шлюзового отсека широчайшее полотно катаракты. Могучая масса воды скользила по арке плотины и обрушивалась на головы жителей Нового Дэ’Вона. Лат-скайстер Ишиму-Спроул попал под раздачу водоската, угодив точно под несущийся сверху-вниз напор: машина будто бы заранее высчитала момент встречи с приливной канонадой. Тем временем дождь пробил очередную серию дроби по внешней обивке транспортного средства. Именно характерные крупинки моросящего дождя, а не водопадный настил попал в лат-скайстер – не было никакой плотины…

Пространный сток феноменального викторианского водопада устремлял миллионы кубометров фотофоретических проекций прямиком в неоновые жерла мегаполиса: бьефом было петабайтное водохранилище, оно пропускало цифровые потоки видеоинсталляции через контрфорсы удаленных серверов. Типичная голографическая реклама какого-то гидроэнергетического концерна раскинулась во всё ста восьмидесятиэтажное здание, коими был усыпан светодиодный покров города, как блохами на шерсти дворняги.

Многочисленные коробки, фасады которых охватывали люминофорные рекламы, сменялись друг за другом на глазах у Крео Спри: ему казалось, что он пролистывал их, как вкладки сенсорного экрана. Сплошная вереница светлячков с небольшими прорезями темноты между ними оставалась позади скайстера: сколько бы сверкающих жучков летящий сквозь ночь лат ни миновал, конца им не предвиделось. Настоящая головокружительная акрофобия от утопающего в бесконечность пространства. Этот горизонтальный колодец без дна был облеплен тенетами его несменных постояльцев, цвета их имели самые разные оттенки: красно-оранжевые, лазурно-зеленые, вишнево-малиновые, местами даже фиолетово-пурпурные на грани индиго.

– Значит, ваша экспедиция особым успехом не увенчалась? – Кюс-Лэх сидел на пассажирском сидении. Вместо надоевших пейзажей ночных улиц он изучал пилота, как будто впервые видел его. – Как ты говоришь называется это племя, Спри? О-Кама?

– Акама, – Крео прильнул к окну и включил автопилот. Огни зданий ускользали за корпус скайстера, как фотографии жизни, пролетающей перед глазами. Еще одна, казалось бы, заставляющая жадно дышать жизнью вереница событий в концентрационной зоне – однако по возвращению в привычную жизнь, оказывается, тебе уже миновало за тридцать, а ты все такой же беспомощный и одинокий. Твой единственный близкий – монолитное безмолвие, в стенах которого путевой календарь неостановимо лишается листков отведенных тебе дней, как береза своего сердоликового покрова осенью. – Такой народ в южный зонах.

– Я-то думал, вы полетели в концентрационную зону. А все оказалось намного проще. Эх, жаль. И что в итоге-то? Забытое кладбище радиоактивных отходов? Неудивительно, что люди массово бегут из южных зон. А у этих племенных бедолаг от эквивалентной дозы наблюдались физиологические аномалии? Лишний отросток или, куда феноменальнее, наличие телепатических наклонностей?

– Нет, никаких мутаций. Обычные бедняки из южный зон. – Вся экспедиционная команда договорилась, что информация об обнаруженных техногенных реликтах и связанных с ними наблюдений не выйдут за пределы стен центрально-осевых властей. Шнур из самоуправляемого плазменного сгустка дейтериево-тритиевой изотопной смеси по-прежнему не был понятен даже привлеченным Ханаомэ Кид консилиумом самых живых умов по направлению ядерной физики. – Да и, вообще, просочившаяся в сеть утечка – ничто иное как газетная утка. В этом участке южной зоны на десять тысяч квадратных метров раскинулась свалка токсичного шлама. Кто-то сбросил туда фонящий мусор: может пустынные набежчики, а, может, обычные поселенцы южный зон. Они лучше знают, как утилизировать отходы у себя дома, – Спри изворотливо подбирал отгораживающие от истинны лукавства: он боялся, что прыткий ум юноши, на чью долю посыпались сетевые догадки и предположения, выдаст разоблачительное резюме. – Что ты имеешь в виду под «намного проще»? Знаешь, не каждый может даже и такое путешествие себе позволить.

– Будет тебе! Говоришь как почувствовавший надломы в спинном хребте старик. Вот те же дальневосходные мудрости о пути воина или как их там называли? Ты мне сам говорил.

– Бусидо.

– Верно, бусидо. Вот там по-настоящему поразительные рассказы, и никакого тебе «намного проще»! Так вот одна из историй, которую Ваш покорный слуга вычитал из проспекта школы Ё О Ну Мэ. Ты же сам должен знать такие вещи! Она повествует о самоотверженном подвиге буси, вступившим в бой с пылающими пастями многоголового пожара, чтобы спасти историю господина. Это была схватка не на жизнь, а на смерть.

– Теперь понятно, почему девчонки толпами тебе на шею вешаются. Ты с таким же пылом объясняешься им в чувствах? – Спри кинул одухотворенному жеребцу безобидную улыбку.

– Ой эти девчонки. Ну давай о чем-то менее утомительном! Так вот, – юноша перевоплощался на глазах: вот он вскипел извергающим пары чайничком, как уставший от половодья женских восхвалений в свой адрес ловелас; вот он, буквально за секунду, вновь предстает умудренным вопросами богоборчества бардом, а колыхание пламени в юных глазах задает ритм древнему рассказу о самопожертвовании буси – как будто сперва были глаза, а только потом сам подвиг воина.

– Да, прости, конечно. Продолжай.

– У воина был господин. Не мудрее других вельмож, но и не глупее ему подобных. Богатый, добрый, местами простодушный, но искренне любящий свою семью и чтящий родословную среднестатистический дворянин. Но вот применительно к служащему в его дворе войну любая словесная конструкция с частицей «средне-» покажется уничижительной, зная, что ни один поэтический фортель не вместит в себя масштабы проявленной им преданности. В имении господина всполохнул адский пожар.

Крео вспомнил пересказываемый Кюс-Лэхом подвиг, но он не остановил мальчишку. Еще он вспомнил ту злосчастную ночь, когда они вместе с Кюсом ехали по шоссе на колесной тяге лата под неслышимое дыхание электродвигателя, а заснувший за рулем левитирующего на магнитной подушке гранд-скайстера дальнобойщик всплыл перед мужчинами на расстоянии пятнадцати метров – тормозной путь был куда больше. Об этом Крео тоже не сказал: ни ехавшему с ним со спортивных состязаний по гимнастике сонному мальчишке, ни его отцу, мистеру Бэжамину Дэну, сжимающему кулаки перед трансляционным экраном каждый раз, как под мертвым хватом его сына проминалась перекладина, а магнезия создавала облака аэрозоли.

– Буси без колебания бросился в плавившийся на глазах дом. Когда-то поддерживающий конструкцию брус капал жгучими углями ему на плечи, дрова же для топки, укрывавшие воина теплом в непогоду, вцепились удушающей дланью угарного газа ему в глотку. Но он нашел библиотеку, выглядел фамильную книгу его господина. А затем…

Он понял, что бежать некуда, буси оказался заперт в кроваво-желтых стенах пламени дракона: Спри, про себя, следовал за пересказом Кью.

–… Он осознал погибельную участь своего имени; враг застал воина врасплох. Бежать было некуда: огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок, с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину. У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх…

Он вытащил тати из сая, посмотрел в будущее нереализованной жизни с так и ненайденной любимой, смирился с жертвенной необходимостью и… – Крео намеренно ждал, когда Кью дойдет до рисуемого в собственных чертогах памяти рокового поворота. Он не торопил события – он растягивал наслаждение от предвкушения напрашивавшейся жертвы.

–… Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и тем самым спас от беспощадной стихии огня книгу, священную для оберегаемой им семьи.

Смирился с жертвенной необходимостью и… разорвал петлю.

–… Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга располагалась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

«Находилась внутри трупа» – вслед за юношей Спри безмолвно закончил историю на общей кульминирующей точке.

– Кстати, вот здесь мне и надо выйти, – гимнаст-романтик, а по совместительству еще и дьявол сладкоречия, показал рукой на место посадки. Спри покорно дал крен вправо.

Ишиму-Спроул почти опустился на асфальт.

– Не надо, я сам, – проследовавшее подмигивание Кью хлестнуло по водителю своенравием сорвиголовы. «Хотел бы я взять этого парня в концентрационную зону и показать скрытые от мира секреты» – проскочило в голове у Спри. – Люблю высоту, знаешь ли.

Девятнадцатилетний мальчишка спрыгнул с трехметровой высоты и поднял голову в сторону открытой двери, откуда только что вылетел.

– Не забывай про наш уговор, Спри! – не успевая прикрывать глаза от усердно пробивающихся к лицу осадков, Кюс между выкрикиваемыми отрывками слов глотал хлопья огрубевшего дождя. – Надеюсь, ты будешь болеть за меня… а когда я выиграю земное первенство… а ты будешь сидеть там, на трибуне, – Кюс не выдержал и прикрыл лицо рукавом насквозь промокшей куртки, -… когда последний зритель покинет арену… я подойду к тебе, хвастаясь полученным трофеем, и разрешу перестать за меня болеть.

– Потому что все уже будет позади, и мы с тобой станем победителями, – Спри высунулся из кабины со стороны пассажирского сидения; его мироощущение как-то умозрительно пошатнулось. – Аккуратнее там!

– До встречи, Спри!

Лат-скайстер оставил позади себя площадь вместе с самим Кюсом.

«Он вытащил тати из сая и распорол себе живот» – Спри крепче сжал руль Ишиму-Спроул, думая, что тот вслед за ушедшим из-под ног миром выскользнет у него из рук, и направил скоростной крейсер в стиснутые неоном лабиринты сырого муравейника.

***

Едкая пустота покалывала руки Спри. Ощущение, когда при себе не оказывается незаменимой вещи, неотступно тревожило буси-до в манере истеричной женщины. Оно донимало и пилило мужчину за неуклюжую растерянность, коей залилось его лицо до момента просветления. Кочевник – как он мог забыть о тати буси-до, его ангеле-хранителе последней инстанции.

Ковка меча являлась особым искусством, требующим отточенного самообладания, ну а Кочевник был сотворен самыми безмятежными руками невоспетого кузнеца в печах Пяти Лепестков: его стальное лезвие безупречно легировали наиболее прочными металлами – в отличие от неряшливых мозгов Спри, в память которым примешались опилки да солома.

Крео вспомнил, что тати был отдан им же на хранение уже погибшему мастеру Ё О Нэ Ми.

Буси вытащил тати из сая и распорол себе живот.

Лунный свет уполовинила лестница в цокольное помещение: хрупкая полоска отсеченного лучика подсвечивала путь в подвал морга, прокладывая бледно-голубую дорожку вдоль кафеля. Свет от спутника обрывался у распахнутых дверей, где искусственное освещение кварцевых ламп перенимало странника у лунных проблесков и провожало в подземное пристанище терапевтического ультрафиолета.

Крео Спри медленно шагал по плиточной мозаике, не озираясь на подозрительные шумы, доносящиеся с лестницы. От лоснящейся белизны кафеля, к которой ко всему прочему примешивалась текстура бесшовной кладки, резало слизистую глаза; вдобавок синева электромагнитного излучения ламп сдавливала виски.

Буси-до преодолел гнетущий антураж вытянутого коридора и завернул за угол. Одна из секционных, примыкающих к длине грядой равноудаленных помещений, выделялась на фоне остальных: свет от процедурных ламп изливался через стекло на коридор. Яркость лучей подавлялась фильтром заслонявшей их по ту сторону окна ширмы, от чего откидываемые на пол тени судебно-медицинских экспертов казались зловещими куклами под управлением черта-чревовещателя. Только эта секционная выбивалась в световые ориентиры во мраке прохода, сзади разбавляемого ультрафиолетовым отсветом предыдущего коридора.

– Опять мальчишка, – сказал один из живых представителей ночных постояльцев крипты. Это, по всей видимости, был высокий, надрессировавший себя хладнокровием медсотрудник. – Нашли на берегу бухты. Примерно, тот же район Бухты Ныряльщиков.

– Сколько ему? Опять меньше двенадцати? – второй коллега обладал менее сдержанной натурой: возможно, новобранец в судебно-медицинском стане.

– Десять исполнилось на прошлой неделе. Сегодня на опознании мать, зажав крошечную пятку сына, говорила об этом. В итоге, не устояла. Кропп еле успел уберечь бедняжку от падения.

– Твою мать… Какой же это уже по счету за последний квартал?

Спри не дождался ответа, отстранился от окна и проследовал вглубь тоннеля, света в его конце не предвещалось: напоминающий о своей неотвратимости морг без сантиментов знакомил будущего транзитера с условиями временной остановки. Будь воля смерти, она бы прямо там всучила Крео в его пока не обледеневшие руки ключи от апартаментной камеры с видом на тупиково-черное ничто. Буси-до решил, что, подавшись мыслям, можно свести себя в могилу раньше положенного срока и пошел дальше.

… распорол себе живот, куда спрятал родословную господина.

– Аполло, камеры наблюдения надежно дезориентированы? – Буси-до стоял напротив очередного зала для вскрытия тел, куда по его требованию омнифрейм, путем многослойной аферы с больничными службами новодэвонской агломерации, поместил тело убитого учителя дальневосходного боевого искусства. Слабый шлейф фенола чувствовался в воздухе. Одно только успокаивало Спри: он – не без помощи находчивого Аполло – не позволил бальзамирующему средству добраться до мастера-Сикэнна Ё О Нэ Ми.

– Подтверждаю, хозяин, – с небольшим лагом отозвался омнифрейм. Его нехарактерный подбор синтезированных голосов показался Спри странным. – В соответствии с дежурным расписанием, по пятницам медицинский персонал освобожден от исполнения осмотра всего больничного заведения. Один андройд-синтетик и управляемые ИИ роботы-медсестры меняются с людьми по графику два через два: так постановил профсоюз занятых в медицинской отрасли при Общественном Надзоре Нового Дэ’Вона.

– Хозяин? – отделался легким удивлением Спри. – Никогда не замечал за тобой столь кротких манер. Роботы ведь не явятся сюда?

– Упс, – еще более незнакомо прозвучал Аполло.

– Упс? Так ладно, поговорим о твоем поведении, когда вернемся.

Мужчина прикрыл за собой дверь. Он обогнул операционный стол, после чего жестом пальцев правой руки надул сферический комок, на что аукнулась умная система освещения и плавно включила слабенькую тусклую подсветку по боковым панелям зала. Спри встал у черной оболочки, под которой был скрыт до сих пор не подвергнутый аутопсии Ё О Нэ Ми.

Буси-до хотелось, чтобы пакет зашелестел, а тело его учителя освободилось от кандалов смерти. Впервые за столь длительный срок проявленное сочувствие, задался вопросом Крео? Или по-прежнему неугасший импульс чувств, усиленный предсмертными признаниями мужчины и женщины в комнате обслуживания под вопли Атласа? Возможно, украдкой он замаскировался под иные эмоции. Импульс, которому Спри упрямо противился инерцией бесплодного волчьего одичания.

– Он ведь будет изрядно попахивать, да, хозяин? То есть, Крео. – Пока омнифрейм блуждал в трех соснах, подбирая ответ, Спри снял магнитную ленту с прорези и распахнул сумку с человеческим телом.

Омнифрейм не удосужился рассказать своему оператору о том, что родственники Ё О Нэ Ми – в частности, его сын – какую неделю уже не могли отыскать тело старца. Аполло тщательно усыпал песком бюрократических неурядиц каждый шаг по перемещению покойника из отделения в отделение, запутывая тропинку из следов непонимающим менеджерам медкорпорации. Если бы Спри уделил минутку логическому мышлению, он бы с несказанной легкостью обнаружил столь очевидный факт как наличие родственников и их заинтересованность в церемониальном погребении Сиккэна. Однако мужчина слишком сильно отстранился от института житейский забот. Невосполнимо велик был разрыв между ним и мирским бытом, где домашний очаг наделял энергией любви членов семьи: рассудок этого жалкого получеловека оборвал все артериальные пути к увещевающему принять его тепло сердцу. Поэтому, с первого взгляда, обыденный, но при этом императивно первостепенный союз кровных уз являлся для паразитирующей черты Крео все теоретизировать не больше, чем социальным конструктом. Спри поклялся сам себе и чести связывающего его с Сиккэном искусства, что попрощается с учителем первым.

– Разумеется, он будет пахнуть, – Спри смотрел вглубь Сиккэна, хоть и его распоротый поперек живот был сшит бригадой скорой помощи или кем-то другим на месте. Безуспешные попытки спасти заранее продумавшего свой символичный уход мастера. Внутренний взор Крео явил картину самоумерщвления. Вот оно то самое сэппуку, неоднозначность которого неоднократно поднималась в ходе их бесед. – Значит, ты все-таки решился на это, старик.

– Это все, что ты хотел сделать? – Аполло звучал невежественно и словно куда-то торопился.

Спри пришел сюда, во-первых, чтобы проститься с учителем а, во-вторых, узнать судьбу Кочевника: послушник дальневосходной школы занес руку над веками мастера (он не прикасался пальцами глаз, боясь попасть впросак из-за возможной дактилоскопический экспертизы) – первый пункт ночного визита можно было вычеркивать. Выполнено. К сожалению, успехом не увенчались поиски тати. Глухой вакуум парализовал центры мышления Крео: мозг буси-до отказывался распознавать намеки на местонахождение холодного оружия.

Буси без колебания бросился в плавившийся на глазах дом. Что-то всколыхнуло на закромах абстрагированного отрешения, пока мозг Спри отмокал в ванне дедуктивного разбора. Он нашел библиотеку, выглядел фамильную книгу его господина. Что-то витало в воздухе и удушливо напрашивалось на каприз быть замеченным. Спри продолжал отметать одну теорию за другой не в состоянии выложить из блестящих камушек очевидный рисунок мозаики. И вдруг рассказ Кюса-Лэха взял его за руку и повел по непротоптанной дороге, окаймленной колышущимися на ветру горящими злаковыми полями из той самой истории.

Он осознал погибельную участь своего имени, враг застал воина врасплох. Бежать было некуда.

– Ты сильно занизил пульс. Что-то не так, хозяин? – заботы омнифрейма остались без внимания.

Что-то, действительно, было не так. Что-то не так было с телом: грудь парадоксально острыми бугорками выпирала кверху. Что-то совершенно незнакомое читалось в опущенных веках мертвеца: Сиккэн будто бы торжествовал и, как монументальная эффигия на надгробье рыцаря с золотым сердцем, благодарил судьбу за то, что она отпустила его с миром.

… огнедышащее чудище воспламенило все вокруг, кольцо пожара съедало нетронутый островок… Крео Спри почти вплотную встал у стола… с каждым отхваченным куском пола приближаясь к воину.

– Да, малыш, тут что-то действительно есть. То, что Ё О Нэ Ми должен был сохранить только для меня, не нарушив уложения бусидо, которым он всегда мечтал жить, но не имел на то морального права.

«Когда воин, буси, понимает, что его честь осквернена, он совершает сэппуку» – из оков памяти посыпались воспоминания о последнем разговоре с учителем. «Что это из себя представляет?» – переспросил тогда Крео. «Не имеет значения, бу Спри. Как ты видишь, ни я, ни мой сын не смогут следовать бусидо. Но я испытываю гордость за то, что не чужой мне человек близок стать тем, о чем я теперь не посмею и мечтать. Я лишь имел наглость преподавать ремесло.»

У него был только меч и клятва, данная господину, клятва – превозмогающая любую боль и страх.

– Что ты собираешься делать, Крео? – омнифрейм мешался, как те сгорающие от любопытства озорные мальчишки, которые недостаточно высоки, чтобы – даже подпрыгивая – рассмотреть за спинами взрослых обсуждаемый секрет.

Спри не ответил, он взял слившийся с глянцем миски скальп и навис над воином, спящим в глубокой тьме. Буси-до слышал сквозь время, как ассасины мчались к кабинету Сиккэна, обнажая клинки. Возможно, было все так, а, может, и по-другому: Спри не знал наверняка, как «уходил» Ё О Нэ Ми, поскольку сам в тот момент бился за собственную жизнь.

Он вытащил тати из сая и распорол себе живот, куда спрятал родословную господина и тем самым спас от беспощадной стихии огня книгу, священную для оберегаемой им семьи.

Крео прошелся лезвием хирургического инструмента по шовному следу – стенки человеческой плоти распахнулись, и взору мужчины явились сверкающие нагромождения внутренних органов. Спри поднял глаза на обездвиженное тело, выпрашивая у намертво сдвинутых век разрешение сделать то, что было необходимо. Однако глаза Сиккэна, казалось, благословили грешника еще задолго до того, как он явился в секционную.

Ё О Нэ Ми ушел из этого мира с лицом, одобряющим ужасающий замысел, разгадать который он или – что скорее-всего ближе к истине – какой-то псих доверил Крео Спри.

Буси-до окунул руки в кровавый сосуд. Скользкие мешочки с рыхлостью, цепочки сырых округлостей: что только не попадало ему в руки. Крео намеренно отвел глаза. Он по-прежнему смотрел точно в закрытые очи учителя, его руки сами по себе гуляли внутри тела. Где же то, что налетом легкого наития мельком показалось Спри среди строк истории о сгоревшем воине?

Как гром среди ясного неба, правая кисть Крео, отодвинув очередное склизкое препятствие, почувствовала неорганическую твердость. Рука нащупала знакомые выемки. Буси-до без лишних раздумий ухватился за стальной рудимент и с ювелирной строгостью потянул рукоятку на себя.

Руки вынырнули из алого бассейна, вместе с ними из утробы выбрался и сам Кочевник. Вооруженный мечом грешник перебрал грани цука и уставился на свое искаженное лицо, по его искривленной лезвием физиономии скатывались кровавые потеки. Спри вспомнил, как он давал клятву избавить меч от его губительного реноме – известности переходить из рук в руки чаще, чем солнце восходит на востоке.

Когда тело нашли, не сразу выяснилось, что книга находилась внутри обугленного трупа. С тех пор ту родословную называли Кровавой.

– Это просто невозможно. – Алый ручей окончательно смыл лицо Спри с моноути.

Может, на этот раз после того, как тати был облит кровью таинства, судьба проявит благосклонность к нему? Может, грехи за столько забранных жизней были отпущены клинку, как и духу Ё О Нэ Ми за исполненный долг? Меч был крещен в сосуде своего прежнего хозяина, но навряд ли это освободит его от первородного греха, все-таки постановил Спри. Перед ним вновь предстало предзнаменование Сиккэна, неизбывным грузом втиснувшееся в подкорку:

«… обучение своей воли морально-психологической дисциплиной для совершения в судьбоносный момент этого самого единственного поступка. Отказавшись от личной выгоды, отказавшись от мыслящих подобий своего внутреннего слабого я – мгновенно, за счет натренированной интуитивности, – немедленно реализуй действо, к которому вела тебя сама судьба…»

– Прощай, Сиккэн… последний самурай. – Буси-до повторно оглянул переполох, коим он укрыл стол для аутопсии. «Крещение, какое странное слово. Что оно значит?» – были последними мыслями Крео Спри в охваченном кварцевым ультрафиолетом склепе.

***

Два глубоководных отверстия смотрели на Крео Спри, тот, в одном шаге от усыпления, продолжал таращиться на них. Веки мужчины непроизвольно расширялись; распахнутые настежь они почувствовали теплый поток воздуха – две маленькие скважины дышала в лицо буси-до.

– Не надо так на меня смотреть. Давай ка, уже привыкай, – Спри, хоть и загипнотизированный манящим коварством кожаной выпуклости, по-прежнему сохранял рассудок. – Я же как-то наплевал на аналогичные физиологические надобности.

Уходящие внутрь в виде кругловых сечений прорези вызывали у Крео образы архаичных двуствольных ружей.

– Разумеется, вини меня, кого же еще, – самобичевание Спри звучало как наигранная драма, будто воображала из начальной школы жаждет оказаться в центре внимания по случаю поставленной им же трагедии. – Твой взор полон укора. А я-то что? Откуда мне было знать, что у тебя там в концентрационной зоне осталась подружка? Эх, бедняга, небось, сердце исходит слезами по ночам, когда вспоминаешь, как вы друг друга от блох вылизывали, мм?

Двуствольный клювик перевернулся и стал бокфлинтом, вместе с ним накренилась и сама недопонимающая мордашка.

– Да-да, я видел, как ты скрежетал лапами по стене, – завистливый буси-до принялся отчитывать четырехлапое создание, не утратившее желание растворяться в благодати любовных утех. – Это – та кошка с пушистым задом на весь дверной проем, верно?

Пес заскулил: то ли от душистого аромата его соседки, забившегося в ноздри, то ли от жалости к безнадежному хозяину, который взял с собой из концентрационной зоны четвероногое утешение от черствости, хотя мог бы завести девушку.

– Так ведь она не из твоего рода? – раскисший в высоком кресле мужчина подозревал, что ведет беседу уже сам с собой, когда-же пес стыдливо оплакивает безумство человека. – Видать, ты там в концентрационной зоне за каждой юбкой бегал… или что там у вас? Каждую шерстку успел изучить, а, хапуга? Не знаю, не знаю. Мисс Дитко навряд ли подпустит дворового пса к своей выхоленной графине с пышным хвостом.

Собака стала единственным из обнаруженных обитателей концентрационной зоны, кому посчастливилось покинуть место с исследователями. Изначально Спри противился такой опеке, но не в состоянии забыть, с каким чаянием Ханаомэ Кид умилялась псу, мужчина – впервые за долгое время – повелся на поводу у подтаявшего сердца. «Рокмакс»: кличка подвернулась Крео сама собой; несвязанные частицы брутально звучащей белиберды.

– Хозяин, как такое возможно? – пасть собаки не дернулась – вопреки этому, вопросительная постановка слов отчетливо процеживалась сквозь безобидные клычки.

Крео что есть мочи сжал веки и усиленно проморгался. Он покачал стакан обмельчавшего виски, а затем заправился содержимым по самое дно.

– Что, прости? – Спри повернул ошарашенную физиономию боком и поднес ее к мокрому носу говоруна, будто отоларинголог с надетым налобным рефлектором принимал мохнатого пациента. – Ты что-то гавкнул?

– Я тебе не собака, Крео Спри. Я – разумное существо без какого-либо искусственного алгоритма понимания. Ты разве забыл? – голос, сперва донесшийся будто из мордашки Рокмакса, акустически переформатировался в знакомую металлическую размеренность. Давненько Аполло не использовал такую комбинацию заунывных басов.

– Ах, это ты. Я уж было подумал… а ладно, пес с ним, – как всегда, наплевав на глупое положение, в которое он редко, но, бывало, попадал, Крео вернулся в прежнее положение: вжался широкими плечами в куда более могучую спинку кресла и продолжил утопать в нем.

– Ты же, случайно, не мог подумать, что с тобой вдруг заговорил пес?

– Сколько раз я говорил тебе не называть меня «хозяином». Тот электрический импульс, которым меня долбанул чертов робот в подземелье, тебе тоже накостылял что ли?

– Прости, Крео Спри. – Вдогонку поникшей тональности омнифрейма пес опустил голову, его ушки непроизвольно качнулись.

– Говоришь, как такое возможно?

– Не мог ведь мужчина распороть себе живот и…

– Совершить сэппуку, попрошу Вас, – чувство собственной беспомощности вместе с вызванными им гневом и отчаянием наполнили безжалостностью глаза, скрытые под почти опущенными веками.

– Я не могу подобрать среди существующих – по результатам известных наблюдений – параметров физиологической сигнатуры в моменте шока, чтобы смоделировать схожую ситуацию, при которой человек, с выпущенными наружу висцеральными органами, смог бы спрятать в собственном теле меч такой длины.

Оператор омнифрейма не ответил на вопрос, так как сам был в замешательстве. В настоящий момент к отвратной кататонии примешалась едва сдерживаемая злость на неспособность отгородиться от внешнего мира ширмой эмоциональной глухоты. Еще сильнее его бесила легкая капитуляция перед дистиллятом из пшеничной смеси, вместе с которой он бы с удовольствием сжег свою стыдливую тушу в дубовых стенах ароматизирующих бочек. Таким он и сидел: угрюмым, свирепым, готовым обрушить грозовые небеса. Гусиная кожа от сквозняка вместе с мышечными судорогами придавали жилистому телу большую оживленность, которая, в свою очередь, напрочь отсутствовала в застывшем от гнева лице. Голый торс разграфляла жилистая укладка мышц: за минувший месяц Спри из крепко сложенного стал неузнаваемо поджарым: конечно, до высушенной рыбы ему оставалось еще очень далеко, однако на лицо было влияние дефицита сна и отсутствие сбалансированного питания.

В углу около панорамного остекленения висел древний сто дюймовый плазменный экран и транслировал злободневные сводки новостей: ведущий вечернего выпуска вестей вывел на экран лицо особо грозного выражения, все заросшее неуклюжими завитками, да и вообще с неопрятно сидящей бородой:

«Мы не допустим, чтобы власти Осевого Полиса пошли на поводу у так называемых Независимых Звезд Континента. Если утвержденный запрет на сообщение с южными зонами будет утвержден, то наш ответ не заставит себя ждать!» – то был лидер ультрарадикального крыла небольшого оплота государственности южных зон. Ман Би Жа – так звали непомерно вспыльчивую звезду вечернего выпуска. Хоть и выступая в составе хлипкого властного образования, этой фигуре, вне всяких сомнений, приписывали статус черной лошадки горячего материка: такое двусмысленное обозначение южной зоны закулисные игроки наносили на своих геополитических картах. Ряд журналистских расследований связывал Ман Би Жа с акциями безнаказанного геноцида, ему приписывали пренебрежение рамками вверенных полномочий, инкриминировали управление террористическими ячейками западной части горячего материка. «Мой народ заслуживает не меньших прав и свобод, в частности, на беспрепятственное перемещение, чем любой из граждан Дуги столиц!» – красноречивый воображала мог лезть сколь угодно вкрадчиво из дипломатических штанов в попытках придать своему выступлению патриотическую осмысленность. Однако тиранические подтяжки в виде неоспоримого компромата чересчур туго давили и не давали достаточной изворотливости, чтобы выскользнуть из-под натирающих удил средств массовой информации.