– Да? – спросил Шорлен, склонив голову набок. Жемчужина в глазнице блеснула при свете факела.
– Мой вождь, – жрец только ниже склонился в поклоне, и стало видно, что татуировка продолжает идти и по его шее, – можно поговорить с вами… наедине?
Слуги, поняв немой приказ Шорлена, тут же вышли из шатра. Вождь же подошел к только что внесенному сундуку, украшенному костью, и сел на его плоскую крышку. Нинелн поднял голову, немного помолчал, затем заговорил:
– Я понимаю, что это не мое дело, и не мне…
– По сути, – перебил его Шорлен.
Не то чтобы его раздражали словесные выверты Нинелна, на которые тот был горазд, просто не хотелось тратить на них время.
– Слушаюсь, – жрец кивнул чешуйчатой мордой, – Мне бы хотелось поговорить о войне. Точнее, о наших действиях. Мы стоим на одном месте на южной границе Асхиги. Вот я и хотел спросить – а что мы, собственно, собираемся делать? Ведь мы лишь даем цроц время собрать силы. Не лучше ли нам идти вперед?
Шорлен молчал, думая. Но вовсе не над вопросом жреца.
– Эх, Нинелн, Нинелн, – наконец заговорил он, – вот объясни мне, почему ты такой? Ни единого потомка Сцихалиса в армии не волнует вопрос о моих планах, во всем они доверяют мне, своему вождю. Но лишь ты приходишь, говоришь со мной, задаешь вопросы и – немыслимо! – ждешь ответа. Вот я и думаю – почему, Нинелн?
Жрец молчал.
– Не знаешь… – удовлетворенно протянул вождь, – Я не удивлен. Но даже при условии, что ты со мной одной кладки, как и Сехек, как и Црогис, это не твое дело.
Повисло молчание. Шорлен считал, что разговор окончен, однако Нинелн не уходил. За тонкой стенкой шатра слышались тихое шипение, шелест, далекое рычание.
– Мне на мгновение показалось, что ты ждешь ее, – произнес жрец.
Шорлен резко обернулся, его единственный глаз загорелся безумным огнем.
– Нет! – прорычал он яростно, а кожа его мелко задрожала, – Все что угодно, но не она!
Нинелн посмотрел на него с недоверием, и поэтому вождь продолжил, а его кожа вибрировала все активнее:
– Я жду подкреплений. На подходе отряды из дальних гнезд-городов. Но не только поэтому мы стоим на месте, я делаю так намеренно. Но не смей и думать, что я теперь делаю что-то ради нее. Эта… она ничего не значит. Мы с тобой из одной кладки, но я не готов терпеть таких разговоров. Даже от тебя.
Его собеседник поклонился, спокойно выдержав взрыв. И тут вождь все понял, его пасть расплылась в жуткой ухмылке:
– Ты ведь специально задал этот вопрос, хитрый храмовый змей?
Нинелн снова молча поклонился. Шорлен качнул коротким хвостом – то ли от восхищения, то ли от ненависти:
– Чудесно. Умно. И рискованно. Но ты не там используешь свои таланты. Иди к Сехеку, и передай, чтобы быстрее выполнял приказ. А то ты сидишь без дела и раздражаешь меня.
* * *
Касиф закончил читать и вернулся на свое место. Краем глаза Кратисс заметил, как сидящий на жердочке Ранторил нервно задергал хвостом, демонстрируя свое недовольство. И король прекрасно его понимал.
Негромко кашлянув, поднялся еще один мужчина, худой, безбородый и вежливый. Поклонившись Кратиссу, он взглянул на Касифа и негромко, но уверенно начал:
– Прошу прощения, мастер, но я не думаю, что подготовленная Вами информация может помочь нам. В ней ничего полезного для предстоящего похода.
Прочие высшие старшины молчали, но Кратисс даже в воздухе ощущал их согласие. Касиф молчал, но его взгляд, казалось, пытался испепелить сделавшего замечание. Но болотный король знал, что Аглертур (так звали вставшего старшину), несмотря на свою вежливость, славился упрямством, и от своих слов не отступал. Он служил крепостным головой Ниргримлаона, и держался на этой должности уже полтора десятка лет, никогда не вызывая нареканий.
И замечание Аглертура было верным, ведь Касиф и в самом деле не выполнил задание. Ему велели найти информацию, способную помочь в предстоящей битве с ящерами, а вместо этого он лишь собрал общие сведения. Кратисс понимал, что Касиф увлекся, как с ним порой бывает, но ни за что не признает своей ошибки, вместо этого начав искать себе оправдания. Даже перед королем.
Не желая затягивать и так давившую на него обстановку принятия важных решений, Кратисс поднял руку, обращая внимание всех на себя:
– Мастер Касиф, – размеренно произнес он, – нашел для нас информацию. Сумеем ли мы ей воспользоваться – вопрос, но это мы решим уже на месте, встретившись с врагом лицом к лицу.
Все сидящие промолчали, уловив в словах короля скрытый приказ. Аглертур вздохнул и затих, но ненадолго.
– Тогда позвольте спросить, – вновь зазвучал в расписанной старинными узорами зале его голос, – какие у Вас планы относительно похода на восток? Насколько мне известно, Лишттас был взят штурмом, и теперь нам нет нужды идти туда для помощи. Мы не успели.
– Я считаю, – загудел, приподнимаясь, еще один высший старшина, плотный Фэнзис, – что ящеры взяли крепость с помощью подземных ходов, которые они обнаружили. И похожие, стоит отметить, есть и под Ниргримлаоном.
– Именно к этому я и веду, – кивнул голова, – Не лучше ли нам остаться здесь, за стенами, в безопасности? Предупредив попытки ящеров пробраться в город под землей, мы будем иметь гораздо больше шансов победить.
Барнуг хмыкнул, дернув себя за ус:
– И оставим остальные крепости без надежды на спасение? Прежде чем прийти сюда, они займут остальные населенные пункты, и даже если мы отобьем все штурмы, то от нашего государства останется меньше, чем было во время прихода сюда Вагнара.
Некоторые старшины согласно закивали, но остальные сидели, словно каменные.
– Тем более, – вкрадчиво добавил Касиф, победоносно глядя на Аглертура, – стек’каты не смогут действовать в городских условиях вследствие своих размеров. А в поле… они смогут оказаться решающим фактором в битве.
– Но шанс нашей победы не абсолютен, – возразил ему Аглертур, – мы можем проиграть, и тогда Ниргримлаон не спасет ничто.
Он не зря служил крепостным головой – забота о Ниргримлаоне стояла для него превыше всего.
Кратисс молчал, размышляя, а спор между старшинами разгорался. Среди них тихо сидел только Ганип – начальник разведчиков. Он уже многое обсудил с Кратиссом и понимал, что остальные могли спорить сколько угодно, но они согласятся с любым решением короля, а тот его уже принял.
Когда некоторые из сидящих в зале уже начали повышать голос, король резко поднялся с трона и громко, властно произнес:
– Я уже услышал все мнения, и знаю, что нужно делать. Битва, – все слушающие его замерли, – будет. Мы не можем не использовать стек’катов, нужно достать все имеющиеся у нас козыри. Но это не все…
Ганип, – обратился он к начальнику разведчиков, – Подбери себе сотню лучших разведчиков, раздели их по собственному усмотрению на десять групп. Все вы отправитесь на север, к Дольним горам. Ваша цель – найти удобный проход через них. Наши предки уже проходили там, значит, сможем пройти и мы. Ты понял?
Тот лишь поклонился. Ганип, надежный и молчаливый, всегда считал, что дело лучше слов.
– Теперь ты, – обратился Кратисс к Барнугу, – Отправь вести во все крепости. Объяви всем, чтобы срочно уходили из деревень и собирались здесь, в Ниргримлаоне. Объясни, что, возможно, они уже никогда не вернутся, поэтому пусть забирают все, что необходимо.
Когда старшины вышли из залы, Ранторил мягко обратился к погрустневшему королю:
– Ты поступаешь правильно, Кратисс.
– Да… – он все равно продолжал хмуриться, – Но как-то… паршиво.
– Ага, – дракончик спланировал на его плечо, ткнулся Кратиссу носом в щеку, – Ответственность вообще штука паршивая, особенно когда касается чего-то важного. Утешить тебя могу лишь тем, что и предыдущие короли чувствовали не меньшую ответственность. Но они сделали свой выбор. И вместо того, чтобы бессмысленно страдать, скажи лучше – что ты собираешься делать за горами?
– Не знаю, – ответил, помолчав, Кратисс, – Буду вести переговоры с этим Лобривом, а там уже посмотрим. Но ведь мы можем идти не только к горам, не лучше ли отправиться на северо-восток?
– Не советую, – ответил дракончик, и голос его, хоть и мысленный, был холодным и серьезным, – Во-первых, там Степь, одно из самых безумных мест Дестримора. А во-вторых, там еще достаточно тепло, и ящеры могут отправиться вслед за нами.
– Ты что, бывал там? – удивился Кратисс.
– Бывал, – коротко ответил тот.
Помолчали.
– Да… – протянул неожиданно Ранторил, – Жаль, что ты не можешь дойти да севера – Темилиана, Маргитории. С ними союз мог бы быть выгодным, на равных. Ведь они тоже верят в Щертерега и почитают его.
– Ты говоришь о религии и вере так же, как о завтраке, – упрекнул его Кратисс.
– А чему ты удивляешься? – в голосе дракончика слышалось искреннее недоумение, – Я – дракон, порой и моих родичей считали богами. И к тому же, – добавил он, – долгие столетия приучили меня смотреть на вещи трезво и прагматично. По мне, так религия – это как нитки, с их помощью можно объединять страны и народы, как сшивают куски материи. Но, может, и не придется никуда уходить. Выиграем сражение с ящерами и добьем остатки тех, кто выживет. А потом будем жить спокойно.
– Надеюсь, – вздохнул Кратисс, – Очень надеюсь.
* * *
Дверь загона отворили, раздался неясный шум. Рунгос приоткрыл глаза и выругался – ему едва удалось задремать. Но, увидев причину гама, капитан мгновенно стряхнул с себя остатки сна.
Несколько ящеров вели связанного человека. Судя по испуганно-растерянной физиономии, крестьянина. “Хотя нет, – подумал Рунгос, садясь, – крестьяне у нас столь же отважны, как и воины”.
Это было правдой. Небольшие деревеньки Болотного Легиона, порой располагавшиеся на сваях в центре озер, часто становились объектами нападений, но их жители стойко давали отпор любой напасти. “Нет, не крестьянин, – решил Рунгос, – кто же тогда?”.
Пленника, словно мешок, свалили на землю, тот попытался встать, но не смог, и потому ограничился лишь несколькими ругательствами, из которых выходило, что все его тюремщики – внебрачные плоды кикимор и прочей болотной нечисти. Когда же ящеры, не обратив на оскорбления внимания, вышли, он поднял голову и поглядел на Рунгоса. А капитан со странным чувством понял, что мир до невозможности тесен.
Новенький оказался ему знаком – это был Ожоеч, один из воинов Болотного Легиона, тоже служащий в Лишттасе. И за все месяцы, проведенные в одном гарнизоне, их отношения никогда не менялись, всегда оставаясь на уровне глубокой неприязни друг к другу.
Ожоеч с кряхтением попытался сесть. Свет восходящего солнца заставлял этого крепкого мужчину с широким, некрасивым лицом, морщиться и скалить кривые зубы. Его нос носил следы перелома, который, как Рунгос помнил, Ожоеч получил в трактирной драке, до которых был большой охотник. Глаза нового пленника, маленькие и юркие, постоянно бегали туда-сюда, словно что-то высматривая. Но самое главное – от воина пахло дымом, сам он был покрыт копотью, а на его грязном и изорванном подобии акетона Рунгос разглядел следы запекшейся крови
– Ну ни хрена ж себе, – прохрипел Ожоеч с удивлением, – Ты жив, Рунгос?
– Что с Лишттасом? – сразу же спросил капитан, чувствуя болезненные уколы в сердце.
Новый пленник лишь обреченно махнул рукой:
– Конец. На рассвете, после того как вы ушли, ящеры вылезли из тайного хода. Мы их совсем не ждали, и они многих просто вырезали. Столько крови… Когда Перубор понял, что происходит, он заперся с нами в башне и даже успел послать весть в Ниргримлаон. Вроде бы успел… Ну а потом ящеры подожгли нас, и мы пошли напролом.
В голосе Ожоеча уже не было той злости, которая звучала тогда, когда его только закинули в загон. Теперь он говорил устало и заторможено, его глаза были пустыми:
– Всех убили… Перубора и Зокеху, что защищала брата с топором в руках, зарубили как болотных овец на бойне, а меня огрели дубиной. Очнулся уже связанный. Сначала меня держали в подвале, а потом привезли сюда вместе с какими-то вещами из крепости.
Рунгос долгое время молчал, глядя в землю. “Все, – думал он тупо, – действительно конец. Какие шансы, что она… выжила?”. Капитан уже не знал, хочет ли он верить во что-то.
– Ну и где же, – зарычал он, и не узнал свой голос, – где же в это время были король Кратисс и его войско? Почему он не помог нам? Разве не мы выбирали его?
Рунгос тут же устыдился этих слов. “Тебе ли кого-то обвинять, – кольнул его рассудок, – тебе ли – глупцу, из-за которого ящеры и узнали о ходе? Тебе ли, командиру, которому доверял отряд, доверяла вся крепость, и который подвел всех. Недосмотрел, недопроверил…”
– Наверное, он готовится к битве, – предположил Ожоеч, – ведь ты знаешь слухи о каком-то его секретном оружии. Оно, вроде бы, должно помочь победить ящеров, – он неприязненно посмотрел на стоящих совсем рядом за оградой ящеров и обратился к ним с отчаянием и презрением, – Да, вас победить собираемся, сучьи дети, и никуда вы от нас не денетесь. А за Лишттас, ублюдки хвостатые, отдельно ответите.
Те никак не реагировали, застыв и глядя в сторону.
– Но гораздо больше, – продолжил он, уже обращаясь к Рунгосу, – меня интересует другое, – и, отвечая на немой вопрос Рунгоса, пояснил, – Что с нами собираются делать?
* * *
– Прекрасная идея, Нинелн, – Шорлен действительно был очень доволен.
Нинелн коротко кивнул, Сехек фыркнул. Вождь неодобрительно взглянул на него.
– Благодаря этому, – продолжил он наставительно, – мы много узнали о планах цроц, чего не смогли бы выведать при помощи допросов. Достаточно было поменять часовых на тех, которые понимают их язык, и они сами все выболтали, и не только друг другу, но и нам.
Все трое ящеров сидели в шатре Шорлена на маленьких походных подстилках. С кожаных стенок на веревочках свисали амулеты из блестящих камней, перьев и костей, ограждающие от происков духов. Из-за света маленького костерка весь шатер был полон причудливых теней.
– Все что мы услышали – лишь слухи, – заметил Сехек, – Мы не можем на них полагаться с полной уверенностью.
– Можем, – возразил Шорлен, – мои личные источники сообщают то же самое. Более того, они сообщили мне, что цроц хотят уйти с болот.
– Ты скажешь уже наконец, что это за источники? – занервничал копьеносец, – Ты постоянно о них говоришь, но они мне столь же ясны, как эти тени.
Вождь властно выпятил нижнюю челюсть:
– Я не привык говорить обо всем. Вам достаточно просто верить мне.
– Значит, цроц собираются бежать, – бросил Нинелн, некоторое время думавший о чем-то своем.
– Но одновременно, как я понял, они хотят сразиться с нами, – добавил Сехек, – И мы обязаны победить их. Даже несмотря на некое их “таинственное оружие”. Неважно, что это такое – оно им не поможет. К слову, Шорлен, а твои источники не знают, что это?
– Скоро узнают, – пообещал Шорлен и добавил самодовольно, – Возвращаясь к недавно заданному тобой вопросу, Нинелн, повторю: я специально не спешил идти на север. Цроц постоянно думали, будто мы приближаемся, и потому в спешке собирали все свои силы. А теперь, когда мы встретимся с ними в крупном сражении и победим, нам не придется затем тратить время на добивание отдельных отрядов. Вот почему мы двигались по краю Асхиги, не направляясь на север. Но уже завтра мы выступим в настоящий поход. Мне очень хочется покончить с цроц и прекратить уже эту смешную войну. Ведь они так же сильны, как едва проклюнувшиеся детеныши.
– Однако цроц решили, что им лучше будет сбежать, – повторил жрец, внезапно устало вздохнув.
– Нас не интересуют они за пределами царства Сцихалиса, – ответил ему копьеносец с запалом.
– Они будут пытаться вернуться, – с уверенностью прошипел Шорлен, – И при этом, возможно, с армиями других своих племен. Поэтому нужно сделать так, чтобы они и думать боялись о возвращении.
– Это вполне можно устроить, – протянул однорукий воин, – достаточно лишь разгромить их так, чтобы до главного города цроц добрались единицы. А ведь… если постараться, – добавил он, немного помолчав, – можно даже сделать так, что не вернется никто. Достаточно лишь грамотно выбрать место. Ведь они сами хотят с нами сразиться, поэтому не стоит бояться, что они начнут убегать.
– Согласен, – кивнул после недолгого раздумья Шорлен, – Тогда двинемся на северо-запад. Мы готовы ко всем неожиданностям, и потому пора уже покончить с цроц. Скоро эти земли снова станут нашими.
Ветер подул еще сильнее, заставляя пламя костерка тревожно заплясать.
– А что делать с пленниками? – внезапно спросил Нинелн.
Шорлен молчал, думая.
– Пусть пока живут, – решил он наконец, – Может, еще понадобятся. Вопрос лишь в том, для чего – для получения новых сведений или же в качестве диковинки, как последние цроц на болотах.
Глава 7
“Оборотни суть существа несчастные, но только те, что обращены были колдуном, либо ведьмою. Их жизнь полна страданий, ибо разум их не может справиться с желаниями звериного тела, и из-за этого многие сходят с ума. Оборотивший же колдун, либо ведьма, любят наблюдать за творением своих злых деяний, а наиболее развратные вступают с ними в связь, смеясь и мучая несчастного”
“О злых чарах”, мастер Ксах
День выдался тяжелым, и Грастэф де Ориссав очень устал. Он управлял Торговым Лучом, регулирующим внутреннюю торговлю Афларина, и потому всегда был занят, но сегодня ему пришлось исполнять свою самую тяжелую и унизительную обязанность – отчитываться о проделанной работе аедэлору Аедэлус Афларис.
Светские дворяне, такие как Грастэф, даже несмотря на свой статус имели не самые широкие полномочия в Афларине. Правой рукой и высшим органом ныне правящего Рианилла и всех его предшественников была именно организация Аедэлус Афларис, имевшая куда больше власти. Она контролировала работу основной бюрократической машины Афларина – Солнечного Совета, состоящего из пяти институтов, или Лучей: Торгового, Военного, Фраполазского, Солнечного и Посольского. Сама Аедэлус Афларис считалась шестым Лучом, стоящим, как уже говорилось, выше остальных, и туда отбирали самых лучших из остальных пяти.
Грастэф не любил аедэлоров. Они представлялись ему чрезвычайно коварными, властными и жестокими, ничуть не уважающими родословные своих светских коллег, а кроме того, начальник Торгового Луча считал их бесполезными, ведь однажды, когда его отец пропал, “всемогущая” Аедэлус Афларис так и не отыскала его. Поэтому и Ломеал, что уже двадцать семь лет подряд был контролером деятельности Торгового Луча, не вызывал каких-либо положительных чувств.
И хотя сегодня доклады о своей деятельности у Грастэфа были прекрасны и безошибочны, аедэлор был не в духе и оттого старался придраться к совсем посторонним вещам. Его слова были настолько неприятны, что отдыхающему сейчас начальнику Торгового Луча даже не хотелось о них вспоминать.
“Я – один из лучших служителей Афларина, – думал Грастэф одновременно гордо и возмущенно, – меня ценит сам Рианилл. И со мной еще смеет так обращаться какой-то… аедэлор! Жалкий фанатик, который путает благородных летэвов с необразованными людьми за горами”.
Такая несправедливость настолько взбудоражила его, что летэв поднялся с кресла и подошел к краю крыши своей роскошной виллы. Легкий приятный ветер подул на его обрамленное густыми волосами цвета дикого меда пухловатое лицо, которое, как и общая полнота, были следствием сидячей работы и здорового аппетита.
Почесывая нос, он смотрел на крыши вилл других аристократов, живших в самом престижном районе Фраполаза – Королевском. Над острыми крышами с обязательными плоскими выступами, на которых, как и у Грастэфа, стояли кресла и столики, возвышались башни храмов Афларо с золотыми шпилями. Но выше всех был сам Фраполазский дворец, по своему великолепию превосходящий все существующие здания Дестримора.
Построенный, как и весь город, из камней песочного цвета, он был щедро украшен золотом и роскошными витражами. Дворец состоял из центрального здания – “Божьего дома”, в котором жил Рианилл – и пяти отходящих от него в стороны башен, в каждой из которых располагались конторы Лучей. Резиденция Аедэлус Афларис стояла в другой части города.
Но сейчас даже сам вид дворца был Грастэфу неприятен, потому он повернулся и взглянул на ту, что последние несколько месяцев доставляла ему самую большую радость.
На втором кресле, задумчиво улыбаясь, сидела черноволосая – что было редкостью – летэва. Она была одета в темно-синее платье, обшитое золотыми узорами и листьями. Заметив обращенный на нее взгляд, девушка улыбнулась и поднесла к губам бокал “Андликаля”. Ее чуть прищуренные темные глаза, которые единственные у летэвов не могли светиться, все время словно бы хотели что-то сказать, и это “что-то” определенно касалось любви, жаркой и страстной. Черные волосы свободными локонами спадали на вздымающуюся грудь, подчеркивая бледность тонкой кожи без каких-либо изъянов – исключение составлял шрам на шее. Единственное, что порой напрягало и тревожило, так это ее улыбка – создавалось ощущение, будто летэва хищно и жестоко скалится.
Ее звали Алинния, и она, несомненно, была послана Грастэфу самим Афларо.
Летэвы живут гораздо дольше людей, и потому выбор спутника жизни происходит долгие годы. Чтобы создать семью, было мало одного лишь желания – требовалось одобрение от пресловутой Аедэлус Афларис, тщательно изучающей обоих супругов и выносящей вердикт, могут ли влюбленные быть вместе.
Примерно лет шесть назад о женитьбе задумался и Грастэф – благо, его положение позволяло ему выбрать практически любую. Но все девушки, с которыми он знакомился, не удовлетворяли его, пусть и были даже из тех дворянских семейств, родство с которыми могло бы принести немало пользы. Начальник Торгового Луча не интересовался званиями и богатствами – он мечтал о прекрасной спутнице всей жизни, нежной, любящей, понимающей. И однажды Грастэф узнал, что недалеко от Фраполаза живет летэва, о которой все его знакомые отзываются с удивлением, смешанным с восхищением. Заинтересованный, летэв вскоре поехал в те места.
* * *
– Так куда Вы, говорите, едете?
Грастэф принял наполненную прозрачной жидкостью чарку и посмотрел на хозяйку дома. Представившаяся Алиннией летэва поразила его, и при этом не редкими для детей Афларо темными глубокими глазами и черными волосами, про которые ходило немало скверных примет, а своей необычной, даже для летэв, красотой. Бледная и стройная, она хранила в чертах своего лица гордость и величие, совсем не вяжущиеся с простой одеждой. Да и убранство неприметного дома, расположенного в стороне от дороги, не говорило о каком-либо богатстве, а соответственно, и знатности девушки – Грастэф не знал ни одного бедного летэва-дворянина, тем более живущего не в столице.
Вопрос Алиннии не застал его врасплох, ведь легенда была уже давно придумана. Грастэф решил поехать и приглядеться к девушке инкогнито, поэтому свой небольшой эскорт оставил невдалеке, а сам прикинулся одиноким путником. Те, кто рассказал ему об Алиннии, утверждали, что девушка не была в высшем обществе, и потому узнать его не могла.
– Во Фраполаз, к своему брату, – ответил Грастэф, и, выдохнув, опрокинул чарку. Горло обожгло крепкой настойкой, все внутри потеплело, и летэв положил в рот кусок хлеба с салом.
– В это время года, – продолжил он для поддержания беседы, – там очень красиво. Вы когда-нибудь были там?
Девушка отрицательно покачала головой:
– Никогда. Но я очень рассчитываю попасть туда.
– Что Вы имеете в виду? – вежливо поинтересовался Грастэф, внимательно оглядывая стол и кладя на хлеб кусок мяса с черными точками перца, – Если это, конечно, не секрет.
Алинния наполнила ему чарку и, попросив прощения, вышла в соседнюю комнату, где, по-видимому, располагалась кухня или же кладовая.
Возможно, в каком-нибудь людском королевстве подозрительный хозяин и не оставил бы гостя одного, опасаясь за сохранность своего имущества. Но летэвы, с их строгостью законов, неизбежным наказанием за преступления и вообще высокой нравственностью могли не беспокоиться за свое имущество.
Вскоре молодая летэва вернулась, неся в руках деревянный подносик со стоящим на нем горшочком. Из него поднимался ароматный дымок.
– Прежде чем я отвечу, скажите, – произнесла она, ставя его перед Грастэфом, – не соизволите ли и отужинать у меня? Время позднее, зачем Вам куда-то ехать? Тем более, сегодня суббота, я натоплю баню.
Начальник Торгового Луча кивнул, не скрывая своего удовольствия:
– С радостью. Приятно видеть, что законы гостеприимства в нашем королевстве до сих пор соблюдаются, и было бы грешно оскорбить хозяина.
Алинния скромно потупилась и заметила:
– Вы абсолютно правы. В Корлимаре подобные порядки забыты.
– Ты была в Корлимаре? – заинтересовался Грастэф, опрокидывая еще одну чарку и переходя на “ты”. Сам он никогда не покидал пределы Афларина.
– Я всю жизнь прожила там, – ответила летэва, – Мои родители были ильдрилиями, но погибли вскоре после того, как в их ильдрие случился мор.
Грастэф кивнул, понимая, о чем идет речь. Ильдрилии – это высшие жрецы храмов Афларо в своей области (ѝльдрие). Весь Корлимар, а также Оргамеония, Блааден и часть Темилиана были поделены на ильдрии, с помощью которых Аедэлус Афларис могла контролировать прихожан-людей. Зачастую ильдрилии не покидали подчиненной им области, а кроме того, их должность обязывала отречься от своей семьи и рода – пару находили среди обитателей соседних храмов. Эта должность, хоть и не носила наследственного характера, фактически была таковой, и потому дети ильдрилия при наступлении совершеннолетия брали на себя управление храмом.
– Я, – продолжила Алинния, – должна получить во Фраполазе аудиенции в Солнечном Луче и Аедэлус Афларис для получения звания ильдрилия досрочно. Мои друзья, которые позволили мне жить в этом доме, уехали во Фраполаз договариваться об этом – у меня в столице нет знакомых, и я не смогла бы там даже найти себе жилье.
– У меня, – кашлянул Грастэф, – Во Фраполазе тоже есть знакомые, и занимающие достаточно высокие должности. Если ты хочешь, я могу поговорить с ними.
– Не стоит, – вежливо поблагодарила летэва, вставая, – Я не хочу утруждать слишком многих.
Ее отказ взбудоражил Грастэфа, ему захотелось открыться перед Алиннией и сообщить, кто перед ней сидит. Ему хотелось увидеть в ее глазах восхищение и удивление, чтобы она перестала быть такой гордой и поняла, насколько ей повезло, что она понравилась самому начальнику Торгового Луча, одному из высших летэвов в величайшем королевстве всего Дестримора и близкому знакомому Рианилла.
Но разумом Грастэф понимал, что ему не стоит так рано раскрывать карты. Алинния безумно ему понравилась – своей красотой, голосом, манерами. Ее черные волосы теперь казались ему особенно привлекательными, а в глубокие глаза летэвы хотелось смотреть до самой смерти. Но тем не менее стоило еще подождать – ведь совсем глупо в первые же часы знакомства говорить о своих чувствах.
Затем был ужин, и, как оказалось, Алинния великолепно готовила. Настойка шла как вода, и с каждой новой чаркой Грастэф все больше наслаждался собеседницей. Каждое ее слово, каждое движение ее бровей или же покусывание губы возбуждало его, чего до этого с гордым и спокойным начальником Торгового Луча не случалось.
Все подошло к логичному завершению в бане. Маленькое, полное жара помещение окончательно заставило Грастэфа разомлеть и расслабиться. Он лишь порадовался своей предусмотрительности – предупредил свою охрану, чтобы она не ждала его до полудня следующего дня.
Дверь скрипнула, и в проходе появилась Алинния. Начальник Торгового Луча уже мало что понимал от охватившей его неги, и потому ничуть не удивился, когда летэва без стыда начала раздеваться.
Он лишь понял, что Алинния будет с ним.
* * *
– О чем ты задумался? – спросила его супруга, щурясь на солнце. Это выглядело так мило, что Грастэф улыбнулся.
– Я вспоминал нашу первую встречу, – ответил он, помолчав, – и свадьбу.
Алинния усмехнулась:
– Даже вспоминать стыдно. Я выставила себя такой дурой!
– Вовсе нет, – Грастэф нежно коснулся ее прохладной руки, – Ты была очаровательна. Как и всегда.
* * *
– Меня волнует только одно, – сказала Алинния, нервно поправляя прическу, – Что все это как-то… неправильно, что ли.
– Неправильно? – Грастэф посмотрел на нее с изумлением, – Что неправильно?
– Все не так, как у всех, – ответила она несколько растерянно.
– Верно, – он улыбнулся, стремясь подбодрить ее, – у нас все еще лучше.
– Да нет же, Грас, – на Алиннию было жалко смотреть, – У нас же сватовства не было, обручения. Что все остальные подумают?
– Но мы же и так сделали все, что в наших силах, – как можно убедительнее сказал Грастэф, – И сватовством, и обручением занимаются родители. Моя мать дала свое согласие, а больше ведь некому. Все в порядке, милая.
Было видно, что убеждения и доводы подействовали, но, чтобы до конца успокоить свою невесту, Грастэф подошел и хотел было поцеловать ее, но Алинния отстранилась и со слабой улыбкой сказала:
– Давай оставим чувства до свадебного поцелуя. Он должен стать незабываемым.
Грастэф кивнул и отошел к украшенному окну. Внизу раскинулся небольшой парк, в котором сейчас шли последние приготовления к свадьбе. Его свадьбе.
Многие корили Грастэфа за странный выбор и спешку, редко свойственную летэвам. Сплетни о начальнике Торгового Луча быстро расползались и становились все более фантастическими, и когда стало известно, что уже зимой состоится свадьба, достигли своего апогея. Разговоры о том, что таинственная дочь корлимарских ильдрилиев заколдовала Грастэфа, были самыми расхожими и правдоподобными по сравнению с остальными.
Ситуация и верно складывалась странная. Согласно правилам, Солнечный Луч должен был назначить нового ильдрилия, а Алинния обязывалась в течение десяти лет помогать новому руководителю обустраиваться на новой должности. И лишь затем ей давалось право покинуть родной ильдрий в связи с предложением руки и сердца от светского летэва. Но Аедэлус Афларис словно закрыла на это глаза, благодаря чему начальник Торгового Луча смог ввести невесту в свой дом и жить с ней там даже до свадьбы. Согласно слухам (произносимым только шепотом и только самым близким), из-за высокого положения и финансовых возможностей Грастэф сумел подкупить аедэлоров. Но были и те, кто считали, что Аедэлус Афларис ведет свою игру.
В любом случае, подобное одобрение стало тем фактом, который начал изменять общественное мнение с осуждающего на благоприятное и даже умиленное. Немалую роль сыграла и мать Грастэфа, Эртев. Будучи самой близкой родственницей жениха, уважаемой среди старшего поколения дворянства и духовенства, она в краткие сроки организовала свадьбу и смогла у многих вызвать к своему сыну чуть ли не чувство восхищения.