Вскоре они приблизились к выходу, снаружи замаскированному мхом. Рунгос прислушался, но в ушах раздавалось лишь его сердцебиение да тяжелое дыхание стоящих позади – снаружи было тихо. Глубоко вздохнув несколько раз и успокоив непроизвольную дрожь в руках, капитан осторожно открыл дверь.
Стоило им крадучись выйти и добраться до ближайших кустов, как тишина ночи сменилась диким шипением. Рунгос выхватил меч и увидел, что его отряд окружили ящеры, которых было куда больше. Живыми они выглядели еще отвратительнее, чем мертвыми – с раскрытыми пастями, скользкими, шевелящимися телами и змеиными глазами, они больше походили на демонов, чем на созданий из плоти и крови. Каждый из них был вооружен чем-то вроде короткого копья, а некоторые восседали на четвероногих тварях, больше всего напоминающих больших крокодилов на длинных, мускулистых лапах.
Исход битвы был предрешен. Рунгос безнадежно рванул в самую толпу шипящих врагов, одной рукой орудуя мечом, а другой крепко-накрепко сжимая свой платок. Ни один из его спутников не повернул и не попытался бежать. Все они навалились на ящеров с отчаянной, бессмысленной храбростью.
Их бешеный натиск встретила мгновенно выстроенная стена из копий, а сидящие верхом ящеры принялись стрелять по противникам из коротких луков. Рунгос налетел на первое чешуйчатое тело, полоснул по желтоватой груди и толкнул левой рукой. Неожиданно на его голову обрушился сильный удар, от которого в глазах капитана потемнело, и он упал, уткнувшись лицом во влажную грязь. Кто-то наступил ему на спину и ткнул чем-то острым в шею, не давая подняться. Рунгос попытался нащупать выроненный меч, но лишь напрасно заскреб пальцами по траве. Где-то вверху слышались крики и шипение.
Когда они прекратились, капитана подняли, вытерли лицо противной чешуйчатой лапой, лишь размазав всю грязь по лицу. Отплевавшись и кое-как открыв один глаз, Рунгос при свете факелов увидел на земле измазанные кровью трупы. Со злой ухмылкой он отметил, что рядом с телами в кожаных доспехах лежат и чешуйчатые, а это значило, что его воины не просто так отдали свои жизни.
Внезапно Рунгоса схватили за подбородок, с силой задрав голову. Около него стоял ящер с темной чешуей, весь в шрамах и порезах. Из одежды на нем, как и на всех остальных, была юбка из полосок кожи, но в темноте Рунгос не смог определить ее цвет. Голову капитана он держал левой лапой, потому что правая была отрезана по локоть, и на ее конце с помощью странного крючка держалось длинное копье с полоскавшимися на нем тряпками ярких цветов.
Некоторое время ящер молчал, лишь буравил человека своими немигающими глазами. Неожиданно кожа на его висках зашевелилась, словно бы по воде пошли круги, и в голове Рунгоса раздалось гулкое:
– Ты хочешь жить?
Голос был странен. Он не выражал не одной эмоции, был монотонным и нечеловеческим – Рунгос не знал, как это охарактеризовать, да и не до того ему было. Его внезапно бросило в дрожь. Перед глазами начали вставать картины прежней жизни, он вспомнил все радости и горести того, что было раньше. Милое лицо жены всплыло в его голове, столь прекрасное и родное. Нет, он не был готов потерять все это, и в капитане вспыхнуло неистовое желание жить. Желание мгновенно захватило власть над телом и разумом, и потому Рунгос утвердительно кивнул, не способный даже пошевелить тяжелым и сухим языком.
Ему ничего не сказали, принявшись грубо связывать руки. В голове капитана гудела, отдаваясь эхом в висках, лишь одна мысль: “Я не умру”.
* * *
– Ты опять не спал?
Кратисс мотнул головой, стараясь стряхнуть одолевающие его мысли, и повернулся. Его супруга приподнялась на кровати и морщила носик, глядя на короля сонными глазами.
– Я не устал, – ответил Кратисс. Лицо Мелиты посерьезнело, стало строгим и одновременно печальным.
– Не ври мне.
Он мог бы начать спорить, но не хотел начинать ссору. Кратисс понимал, что она волнуется за него, но у него и верно были важные дела. Поэтому король притворно склонил голову и смолчал, будто признавая ее правоту. Ему было стыдно, что он заставил Мелиту беспокоиться, и корил себя за то, что под утро не лег в постель хотя бы для вида.
Свет зари падал на ткани пестрых одеял и распущенные волосы королевы. Она смотрела в серый потолок и думала о том, согласится ли ее муж на предложение Касифа?
Одевшись, Кратисс подошел к жене и, наклонившись, крепко поцеловал ее, после чего вышел из покоев.
Кивнув стоявшему около двери стражнику, болотный король начал спускаться по каменной лестнице, барабаня пальцами по прохладному поручню. Здания, построенные ниргамедцами, обладали этой чудесной особенностью – в них не чувствовалась та духота, что царила на болотах.
Навстречу Кратиссу шли два прислужника, несшие подносы с едой. Король знал, что это был завтрак для него и для Мелиты, но есть ему не хотелось. Кратисс молча взял одну из тарелок и пошел дальше, не обращая внимания на недоуменные взгляды слуг. Ни к чему Мелите беспокоиться еще и из-за того, что ее муж не ест. С такими мыслями король, пройдя две галереи, поставил тарелку на одну из скамеек – ему было прекрасно известно, что быстро найдутся те, кто это съест. Чувствуя внутри одновременно угрызения совести и облегчение, Кратисс продолжил свой путь.
Каждая из двух пирамид скрывала за своими стенами из толстых каменных блоков многочисленные галереи и коридоры, и когда рабочие Болотного Легиона возвели сверху привычные им крепости, то продолжили подобную систему, из-за чего весь замок казался единым целым.
Внутренняя обстановка дворца красноречиво говорила о вкусах предыдущих правителей Болотного Легиона. Так, скелеты обитателей Великой Топи были страстью короля Ангури, а вот статуи горгулий на поручнях и стенах особенно любил Ломас. Сразу становилось понятно, что жители болот, постоянно борясь с различными тварями, стремились сохранить свидетельства своих побед над ними.
Кратисс шел не торопясь, по-прежнему погруженный в думы. Мимо него с поклоном прошли двое слуг, несших на очередную чистку королевские металлические доспехи, принадлежащие еще графу Вагнару.
В начале своего заселения люди мятежного графа поняли, что найденные в Великой Топи залежи болотной руды, которая к тому же была некачественной, не могли удовлетворить потребности целого народа. Добыть же железо, торгуя с Империей, было невозможно – и даже не из-за враждебных отношений, а из-за того, что путь на север был потерян. Во время исхода беженцами руководил сам Вагнар, и только он знал, где находится нужное ущелье. А другие в то время и не помышляли о возвращении.
Поэтому если оружия и инструментов у Болотного Легиона пока что было достаточно, то доспехов (да и вообще одежды) не хватало катастрофически, и изгнанникам пришлось проявлять смекалку.
* * *
– Это получилось! Получилось, во имя Щертерега!
Оторвавшийся от кружки мутной браги Блег посмотрел на радостно подпрыгивающего мастера – невысокого старичка с ухоженной бородкой и причудливой шапочкой на голове. Откуда-то сверху доносились крики и стук многочисленных молотов.
– Ты только взгляни, Блег! – голос мастера дребезжал сильнее обычного, – Нет-нет, подойди, дубина! Ведь тут есть и твоя заслуга.
С неохотой отставив кружку, громила поднялся с табурета, почесывая красную прыщавую шею. Подойдя, заглянул через плечо мастера и увидел лежащую на столе зеленую кожу, которую его начальник сейчас увлеченно тыкал ножом.
– Гляди, гляди, Блег, – шептал старик, облизывая губы, – С каким трудом она режется! Я достиг цели. Через два года, долгих года усилий и страданий я, мастер Фериц, получил то, что так необходимо доблестному Болотному Легиону! Вот, смотри, – он начал тыкать пальцем, – кожа существа, названного летэвскими ведами9* как браахлэмс. После дубления только она, – он указал на стену, где были развешаны другие кожи, для Блега не отличимые друг от друга, – смогла стать такой, какая нам нужна. Она гибка, – он продемонстрировал свои слова, согнув несколько раз край кожи, – и прочна. Ну-ка, попробуй ее порвать! Давай!
Блегу хотелось выпить и подремать, но приказы мастера нужно исполнять, дабы не лишиться должности слуги – а это гораздо лучше, чем трудиться на стройке. Поэтому он подчинился. К великой радости мастера, кожа не порвалась и даже не треснула под сильными руками громилы.
– О да, – бормотал Фериц, пока Блег уныло шагал обратно в свой угол, – Пройдет совсем немного времени, и мое изобретение прославит меня! Владыка по достоинству оценит меня и мое творение, потому что я принес спасение Болотному Легиону. О, – старик начал говорить еще быстрее, глаза его засверкали, – эти болота были посланы мне! В них столько загадок и тайн! И я, я – Фериц! – открою их все. А сейчас, – сказал он, набрасывая на плечи плащ, – пора идти к Вагнару. Блег, оторвись уже от своего пойла, бери кожу и иди за мной!
С мысленным проклятием Блег, едва усевшись, снова поднялся. Сейчас он больше всего желал только одного – чтобы стены строящегося Ниргримлаона обрушились и завалили и Ферица, и его треклятую кожу, и весь Болотный Легион с его нуждами, позволив тем самым ему, Блегу, насладиться, наконец, своей брагой.
* * *
Никто не помнил имени того великого человека, который придумал столь практичный доспех, но его часто поминали добрым словом. Животных, кожу которых начали активно использовать еще с тех пор, прозывали болотными овцами (хотя на обычных овец они походили весьма слабо). Это были четвероногие рептилии, достигавшие высотой человеческого роста, с мощными лапами, толстым коротким хвостом и заостренной плоской мордой, щеки которой были усеяны короткими шипами. Они были послушны и глупы, и ничего не стоило приручить и разводить их – не только из-за кожи, но и из-за мяса, которое оказалось весьма недурным на вкус. А среди молодежи очень быстро стало модным делать себе кожаные шлемы в форме голов каких-либо экзотических тварей.
Но самому Кратиссу были положены прочные и изукрашенные железные доспехи – их в его королевстве передавали из поколения в поколение как реликвию, и давали избранным королям как один из символов власти, из-за чего за ними бережно и тщательно ухаживали.
“А ведь в битве они были бы бесполезны”, – подумал Кратисс, подходя к массивной двери с распахнутыми створками. Кивнув двум стражникам, дежурившим рядом, король вошел внутрь и поприветствовал ждущих его советников. Сзади тут же послышался тяжелый стук закрываемых створок.
В большой комнате, залитой утренним светом, его ждали трое. Ближе всех к Кратиссу сидел кучерявый мужчина с кустистыми темными бровями, в нетерпении кусавший нижнюю губу и иногда дергавший себя за длинный обвисший ус – обычно правый. Это был Барнуг Дорго, мужчина известный и любимый народом, потому что все знали о его доблести и верности Болотному Легиону.
Второй советник был невысок, а его лицо почти полностью скрывала длинная и ухоженная борода и причудливо завязанный тюрбан из белой ткани, резко контрастирующий с черным цветом волос. Из-под густых бровей блестели, словно угольки, небольшие темные глазки. В задумчивости бородач поигрывал висевшими у него на груди многочисленными амулетами и талисманами, которые от этого мелодично звякали. Его звали Касиф.
К нему Кратисс не испытывал симпатии. Для Касифа познание окружающего мира было важнее всего, и ради новой информации он мог легко пренебречь насущными проблемами окружающих. Подобное равнодушие к другим сильно раздражало короля, но знания мастера были действительно огромны, и он приносил королевству немало пользы.
Третьим советником был миниатюрный дракон, который, встав на задние лапки, не достал бы и до пояса взрослому человеку. Темно-зеленая чешуя покрывала все его тело, и после каждого движения перепончатых крыльев по ней пробегали разноцветные искры. Хвост, по длине равнявшийся всему телу, от ожидания непрерывно рассекал воздух.
Слуги принимали его просто за ручного зверька с болот, и лишь Кратисс, Мелита и два вышеупомянутых советника знали, что имя этого дракончика – Ранторил, и что он последний (из известных) представитель загадочного семейства колдовских драконов. В процессе эволюции они, в отличие от своих крупных сородичей, избрали не огненное дыхание и могучие размеры, а великолепные магические способности. Это позволило им мастерски чаровать, и ни один, даже самый сильный маг, не смог бы сравниться с этими созданиями.
Дело в том, что магия Дестримора жестока – за каждое заклинание, даже самое легкое, требовалась часть жизненной энергии. Чаще всего начинались проблемы со здоровьем, поэтому маги, особенно сильные, долго никогда не жили. Даже чародеи летэвов не являлись исключением. И лишь колдовские драконы могли творить чары сколько угодно – у них, по-видимому, был иммунитет ко всем побочным действиям магии. Но природа всегда находится в равновесии, и возможности этих существ настолько специфичны, что редко когда находят себе применение.
С Ранторилом Кратисс был знаком дольше, чем со всеми остальными советниками. Его король знал с детства, и при этом о странной дружбе другим ничего не было известно – мальчик превосходно хранил свои секреты. А по достижении им в четырнадцать лет совершеннолетия Кратисс поставил свою семью перед фактом, и с тех самых пор о Ранториле знали все. Знали, как уже говорилось, с маленькой поправкой – никто и понятия не имел, что дракончик является разумным существом.
Когда Кратисс сдержанно поприветствовал своих советников, именно Ранторил первым нарушил тишину. Дракончик не говорил в привычном понимании этого слова – его челюсти и язык не были приспособлены к речи, и поэтому его голос, способный без труда выражать любые эмоции, раздавался прямо в головах тех, кто находился рядом.
– Кратисс, – заявил он, пока король садился в свое кресло, – прежде чем мы начнем говорить о проблемах королевства, я бы хотел поднять другую тему, не менее важную. А именно – твое здоровье.
Барнуг и Касиф согласно и горячо закивали. Ранторил тем временем развил свою мысль:
– Мы знаем, что ты не спишь и мало ешь, это видно по многим признакам. Ты еще в расцвете сил, и тебе может казаться, что твое тело способно справиться со всем, но это не так. Долгая бессонница может привести к истощению и другим проблемам.
“Как же они назойливы, – подумал король с легким раздражением, – Их забота уже утомляет”.
– Ранторил прав, – проговорил Касиф глухо, – Ты не спал. Если хочешь, я могу приготовить для тебя настой…
– Нет, – решительно мотнул головой Кратисс, – Спасибо, но я не доверяю зельям. При всем моем уважении к твоему мастерству, Касиф.
Мастер лишь поджал губы.
– Есть новости? – спросил король, желая перевести беседу в деловое русло.
– Пока что все тихо, – задумчиво сказал Барнуг, голос которого был низким и глубоким, – Ящеры стоят осадой под Лишттасом и до сих пор не смогли его взять. Мобилизация продолжается, отряды воинов идут на сборный пункт. Крепость сможет продержаться до нашего прихода, хотя их голова, Перубор, просит поторопиться.
– Мы не можем, – возразил Ранторил, – По донесениям, ящеров много, и в нашем походе к крепости понадобятся все силы. Нам необходимо разбить их одним решительным ударом, потому что мы не выдержим длительной войны.
– А где взять новых бойцов? – мрачно спросил Кратисс, – Эта проклятая хворь ударила по людям очень сильно. Ополченцев мало, деревни стоят заброшенные. Вы выяснили, из-за чего произошла эпидемия? Она может распространиться дальше?
Касиф, к которому в первую очередь был адресован вопрос, покачал головой:
– Я и мои помощники ничего не смогли узнать, ведь для ответа нужно идти в центр зараженной территории. По признакам эта хворь, возможно, связана с теми аномалиями, что происходили в графстве Ниргамед…
– Невозможно, – перебил Барнуг, – Нет никакой связи…
– Это, – негромко, но твердо сказал Касиф, – лишь предположение. Увы, но следует лишь смириться с этой проблемой и быть готовыми при малейшем подозрении закрыть на карантин новые территории.
– До тех пор, пока карантинной линией не станут стены Ниргримлаона? – съязвил Ранторил.
Кратисс жестом велел дракончику замолчать и медленно произнес, внутри него неожиданно вспыхнуло раздражение:
– Слишком уж со многим нам приходится бороться! Я каждую ночь пытаюсь придумать хоть что-то, что способно помочь нам, но ничего не приходит на ум! О, темные омуты, это невыносимо!
Он тут же устыдился своей вспышки, но советники понимающе промолчали. В тишине Кратисс оглядывал обстановку комнаты – такую знакомую и привычную. Подобные Советы проходили раз в неделю, на рассвете, и все здесь было до мелочей известно: три мягких кресла – настоящая роскошь для Болотного Легиона, небольшой столик посередине и несколько барельефов между окнами.
– Но ящеры… – промолвил Кратисс, – самая большая наша проблема. Как бы мы не стремились соединиться с болотами, именно ящеры их истинные хозяева. Они приспособлены к жизни в Топи, удивительно ли, что они побеждают? Поэтому дело не в том, сколько легионеров мы отправим на войну. Дело в том, что мы этими легионерами будем делать. Ведь за тот месяц с небольшим, как ящеры появились на наших границах, мы не смогли удержать Тонтир с Альтидсом. И, как мне кажется, не в последнюю очередь из-за того, что мы ничего о них не знаем. Подумайте сами – мы придем под Лишттас, даже не зная способностей врага.
– Об этом уже подумали старшины, – напомнил Барнуг.
– Ах да, – король кивнул и обратился к Касифу, – Следующее заседание со старшинами пройдет через три дня. Они просили, чтобы ты собрал и зачитал им все известные знания о том, как можно победить ящеров с учетом всего того, что мы знаем.
– Но ведь мы все равно не сможем узнать, – возразил дракончик, – чего ящеры хотят! А это куда важнее.
– Нас всех убить, и тем самым освободить болота для себя, – резко ответил Барнуг, – Это-то, по-моему, очевидно.
– Я имею в виду, – раздраженно сказал дракончик, – какие у них планы? А кроме того – почему они не взяли крепость штурмом, как предыдущие?
* * *
– Великий вождь, я прибыл по Вашему приказу, – произнес Раханари почтительно, глядя на ящера, склонившегося над картами, сделанными из пластин зеленоватого металла.
Вождь Шорлен – высокий, поджарый, весь обвешанный замысловатыми костями, висящими на красных ремнях, держался гордо и уверенно. Так держатся те, кто, повелевая, знают, что их приказы исполнят. Из-под короны – огромной гривы густых длинных красных нитей с вплетенными в них косточками и бусинками – блестели глаза, а вернее, глаз, потому что в левую глазницу была вправлена крупная красивая жемчужина.
Когда он заговорил, кожа на его висках завибрировала:
– Взгляни сюда.
Как и все ящеры, вождь говорил с помощью мыслей, и его властный голос звучал, казалось, во всем теле Раханари. Именно это, кроме, разумеется, положения, отличало Шорлена от остальных.
Все общество ящеров говорит друг с другом с помощью мыслей, однако почти все они дополнительно пользуются жестами, позами и шипением для передачи эмоций, так как их голос всегда сух при разговоре. Но “лучшие ящеры”, такие, как, например, Шорлен, обладают возможностью заставлять своих собеседников чувствовать эмоции одними лишь мыслями. А кроме того, он, как и немногие другие, обладал способностью говорить с представителями других рас – он сразу же понимал их речь, а собственные мысли перестраивал под их язык. “Лучшими ящерами” становились от рождения, и это играло важную роль для получения власти.
Раханари подошел и взглянул на карты, разложенные на удобном пне, легко заменяющем стол.
– Это, – продолжил Шорлен, – карта той крепости, которую мы осаждаем. Судя по всему, раньше она именовалась Шисихгниис. Здесь, как ты видишь, указаны подземные ходы под стенами – южный и западный. С их помощью ты должен в ближайшие дни захватить крепость.
Раханари лишь поклонился, искренне польщенный оказанным ему доверием. Он был счастлив служить столь великому и удачливому вождю, и потому был готов взяться за дело хоть сейчас.
– Я дам тебе отряды моего гнезда – их хватит, тем более что нападать ты будешь неожиданно.
Слушающий Шорлена Раханари нервно сглотнул, понимая, какая ему оказана честь. Он знал, что защитники крепости, которую ящеры осаждали половину лунного возрождения, иногда выбирались из-за стен и рыскали по окрестностям, добывая себе еду. Это значило, что им известен как минимум один подземный проход, а значит, нападение будет не настолько уж внезапным.
– Да, – Шорлен словно угадал его мысли, – возможно, будут потери. Но главное – захватить крепость.
Его слова были прерваны вошедшим в шатер ящером.
– А, Сехек, – тут же обратил на него все внимание Шорлен, – Что-то случилось?
Ящер, одна рука которого была обрезана по локоть, поклонился и ответил:
– По твоему приказу ночью мы взяли пленника. Цроц снова вылезли из подземного хода.
Услышав это, Ранахари приободрился, и вождь тут же озвучил его мысли:
– Теперь, когда цроц только вышли из крепости, их не будут ждать обратно в ближайшее время. А это значит, что у тебя гораздо больше шансов взять Шисихгниис, Раханари.
– А мы? – спросил у Шорлена Сехек.
– А мы, – ответил вождь, скрещивая лапы на груди, – отправляемся на закат, как я и планировал. Раханари, когда ты займешь крепость, то останешься в ней.
Раханари лишь поклонился.
Подул ветер, заставив колыхаться стенки шатра. Висящие на входе амулеты зазвенели, отгоняя духов холода. Шорлен некоторое время смотрел на карту, словно забыв о стоящих рядом с ним, потом встрепенулся и приказал:
– Покажите мне пленника.
Когда они вышли из палатки, взору вождя открылся лагерь его войска, растянувшийся перед крепостными стенами. Скоро оно уйдет отсюда и направится дальше, как того и хотел Шорлен, но для успешного выполнения всех планов ему нужен был цроц – тот самый, который сейчас стоял на коленях в окружении застывших ящеров.
Когда Шорлен подошел ближе, то заметил, что пленный дрожит, со страхом косясь на окружающих его чешуйчатых воинов.
Увидев идущего к нему одноглазого ящера со странным убором на голове, Рунгос (а это был он) задрожал еще сильнее. Противоречивые мысли бессмысленно и неожиданно появлялись и исчезали, из-за чего голова сильно болела. “Поскорее бы уж убили, дерьмоящеры… Хотя нет, взяли ведь они меня в плен, значит, для чего-то да нужен… Нужен, нужен! А коли нужен, то точно жить буду… Да нет, какое там, просто они решили меня пытать, пытать, а уже потом убить… Лучше бы уж там, вместе со всеми…”
Дальнейшие раздумья оборвались, потому что в этот момент страшный одноглазый ящер подошел совсем близко. Кожа на его висках завибрировала, и в голове Рунгоса раздался новый голос – более мелодичный, чем у копьеносца:
– Я хочу, чтобы ты служил нам. Сообщи все, что знаешь о своих одноплеменниках. Опиши стоянки и крепости. Скажи все, что мы потребуем. Иначе – убьем. Думай, и думай быстро.
Надежда в груди Рунгоса снова зажглась. Ему оставят жизнь, он будет жить! Быть может, ему даже удастся сбежать и увидеть тех, кого он любит. Тогда он еще и доставит королю Кратиссу важные сведения. Да, придется рассказывать ящерам то, что они просят, но не проверят же они все его слова…
– Я согласен. Я буду говорить. Только… – голос дрогнул, – только не убивайте…
Глава 4
“Одним из самых красивых зданий в Корлимаре является Лечебница. Это величественное здание ранее служило храмом богини Фридиассы, но после распада Империи пришло в упадок. Во время своего правления Его Величество Дриквельс, сын Хортамека, подарил ее летэве Ифисе в вечное пользование. Медики Лечебницы славятся своей исполнительностью и мастерством… ”
“Достопримечательности города Корлимара и окрестностей”, мастер Зламелст, декан кафедры истории Корлимарского университета
“Во всех книгах и путеводителях прославляется лечебница Фридиассы, или, как ее зачастую называют, просто Лечебница. Хвалятся архитектура, стиль, служащие и прочее. Но на самом деле единственная вещь, на которую действительно стоит посмотреть – глава Лечебницы летэва Ифиса. О ней тоже пишут, называя ее мастером своего дела. Это, конечно, так, но читателю стоит обратить внимание на другое. Ибо Ифиса – что твое яблоко: сладкое, соблазнительное и доступное, только протяни руку да возьми”
“Истинный Корлимар. Полная версия”, автор неизвестен
Солнце поднималось к зениту под стук молотков, скрип лебедок и визг пил. Горожане, пережившие вчерашний налет дракона, чинили и латали свой город – там, где это было возможно и не лишено смысла. В расположенной недалеко от дворца и Императорской площади лечебнице Фридиассы стонали от боли пострадавшие гвардейцы (основные жертвы налета) и простые люди, получившие раны от огня и давки. За пациентами присматривало с два десятка лекарей под предводительством летэвы Ифисы – фигуры в некотором плане легендарной.
По всему Дестримору от Оргамеонии до Маргитории о ней ходило немало слухов. Их порождал тот факт, что в свою Лечебницу Ифиса принимала исключительно лекарей-мужчин. Праздные размышления о том, почему она поступала именно так, обычно приводили к единственному и довольно пошлому выводу: помощники летэвы не только изготавливали зелья и ухаживали за больными, но и ублажали свою начальницу. Справедливости ради следует отметить, что вывод этот был верный.
Но все сплетники мгновенно затихали, стоило им подхватить какой-либо недуг. Ведь Ифиса умела лечить, и, что важнее, лечила большинство известных болезней, а при крупном везении – даже те, которые принято считать смертельными. При этом летэва, сталкиваясь с самыми жуткими и отвратительными случаями, чувствуя горе многих, оставалась веселой и жизнерадостной. А за успешную работу Лобрив и его предки щедро платили ей, да и вылеченные пациенты обычно не оставались в долгу.
По всему выходило, что не может быть в Дестриморе существа более обласканного жизнью, чем эта летэва, и поэтому для всех была Ифиса легендой, символом и олицетворением легкости бытия.
Сейчас же легенда, символ и олицетворение, заправляя выбившийся светлый локон под золотую сеточку для волос, осматривала одного из гвардейцев Темилиана. Он пострадал достаточно сильно, получив серьезное сотрясение мозга, из-за чего почти не приходил в сознание. Кроме того, Ифисе крайне не нравилась набухающая гематома с темной кровью – ее беспокоило, что это может привести к более серьезным последствиям.
Поэтому лекарка сочла необходимым, чтобы Добек (так звали раненого темилианца) остался на некоторое время в Лечебнице. Но согласие командующего гвардией Ифисе пришлось выбивать с руганью – разумеется, тихой, чтобы не разбудить раненого.
Командир никак не мог с этим согласиться:
– Добек – темилианский гвардеец, – гудел он, глядя на лекарку смущенным и одновременно упрямым взглядом, – Не полагается ему из-за ерунды лежать в Лечебнице. Ему служить надо.
– “Ерунды”? “Ерунды”?! – Ифиса шипела как змея, еле сдерживаясь, чтобы не закричать, а то и огреть собеседника чем-нибудь, – Да у него же сотрясение, и я даже не говорила с ним еще! Может, у него будет наблюдаться потеря памяти, а вы его в седло посадить хотите? Да у него тошнота и слабость будут продолжаться еще долго! Нет, пусть даже приказ от Ансмата придет, я его не отпущу, мне ведь прекрасно известно, какие у вас там в Темилиане коновалы!
– Ну, это вы потише, госпожа лекарша, – командир наклонил голову, как приготовившийся к атаке козел, – И на наших целителей не грешите. Мы того и гляди обратно двинемся, а он, – темилианец указал на спящего раненого, – возлеживать здесь будет, словно король?
Ифиса уперла изящные руки в бока, прищурилась. Ее синие глаза ярко пылали из-под ресниц.
– Пошел вон, кретин, – тихо и властно отчеканила она, – Тут Лечебница. Я – лекарь. Этот гвардеец еще сможет владеть оружием, но для этого некоторое время ему придется по-ле-жать. Понимаешь?
Судя по глазам, понимал он не очень.
– Командир гвардии, – неожиданно улыбнулась Ифиса, обворожительно и одновременно зловеще, – ты готов лишиться своего звания из-за своей же глупости? Как ты думаешь, понравится ли королю Ансмату, если один из членов его почетной гвардии, который смог бы продолжать службу еще долгие, я полагаю, годы, станет калекой по вине своего недалекого начальника? Мне кажется, – как бы между прочим отметила она, с деланной задумчивостью глядя в потолок, – что многие захотят командовать темилианской гвардией… А? Как думаешь? Кстати, как твое имя? Я же должна буду отчитаться королю Ансмату и указать на тебя? Или мне описывать внешность?
Ее собеседник долгое время молчал, наливаясь багровым. Наконец выдавил:
– Будь по-вашему… Но и ответственность отныне тоже на вас! – после чего повернулся и торопливо вышел из палаты. В коридоре его гулкие шаги быстро стихли.
Ифиса снисходительно улыбнулась и тоже вышла, аккуратно прикрыв дверь. “Тупой солдафон, – думала она насмешливо, – Он, может, и хорош в бою, но в ранениях не смыслит ни-че-го”. Ее маленькие каблуки тихо цокали по плитам пола.
Незнающий человек легко заблудился бы в хитросплетении больничных палат, подсобных помещений и общих зал, соединенных чистыми и светлыми коридорами, но Ифиса являлась главой этой Лечебницы, ее единоличной владелицей и хозяйкой. В свое время она лично руководила восстановлением здания, и все, что лекарка видела вокруг, было ее детищем. Ее гордостью.
Погруженная в свои мысли, но не забывающая мило улыбаться проходящим мимо лекарям, Ифиса поднялась на третий этаж и направилась в свои покои.
Здесь потеряться было невозможно – коридор просто опоясывал центр здания, образуя внутри огромный круглый проем, огороженный изящными тонкими перилами. Ифиса свернула направо и скоро подошла к массивной двери, оббитой медными пластинами. Если присмотреться, то становился виден замысел мастера, тешивший глаз главы Лечебницы – пластины образовывали первую букву ее имени на летэвском.
Когда лекарка отворила дверь, ей в глаза ударил яркий солнечный свет. Вернее, так было бы для человека, но Ифиса любовалась высоко висящим в небе светилом. Она, как и все летэвы, могла смотреть на солнце, не щурясь, и очень любила это делать. Считалось, что после таких процедур тело наполняется энергией и бодростью, а глаза начинают светиться еще ярче. А лекарка гордилась своими яркими глазами.
Мельком оглядев комнату, Ифиса прошла мимо своего огромного стола и открыла одну из двух дверей справа от входа. Открывшееся ее взору помещение было совсем небольшое и лишенное окон – мрак в нем рассеивался лишь светом из дверного проема. Благодаря этому, становился виден занимающий почти все пространство комнаты бассейн, облицованный цветной плиткой.