Мелита шмыгнула носом и поинтересовалась:
– Ранторил… Кто для тебя Кратисс? Почему он так тебе дорог?
На чешуйчатой морде Ранторила не отразилось ничего, но ответил он не сразу:
– А почему ты привязана к нему? Потому что люблю, ответишь ты. Потому что вы все делаете вместе, в вас истинное единение душ. Ну так и мне он мил, и я тоже люблю его, как, к примеру, старший брат младшего. Так что… не бойся.
Мелита посмотрела на него и через силу улыбнулась. Дракончик аккуратно сел ей на плечо. Жена Кратисса вздрогнула от удивления – раньше Ранторил сидел так только у ее мужа, это было у него символом величайшего доверия.
Он потерся острой мордочкой о ее щеку, лизнул тоненьким языком. Она повернула голову и легонько поцеловала Ранторила в нос. Тот ничего не сказал ей в ответ, лишь снова потерся о щеку Мелиты и взлетел, слегка шлепнув ее перепонкой крыла.
Она смотрела на быстро уменьшающийся силуэт дракончика, затем посмотрела вниз. Барабаны били грозную дробь, стек’каты шли впереди всех, за ними под знаменами Болотного Легиона двигались всадники на илогарах и пехота. Как показалось Мелите, она увидела вдалеке Кратисса, приземлившегося на его плечо Ранторила и едущего по правую руку от своего короля Барнуга – как всегда, глупо шутящего. Но это было иллюзией, ибо они были слишком далеко впереди.
– Да хранят тебя все боги и демоны, милый, – прошептала королева, чувствуя на губах привкус слез, – Возвращайся ко мне живым и невредимым.
* * *
– Их войско направляется сюда. Их немногим больше пяти клеахэс, но с ними трое сцехэхс.
Шорлен поглядел на Сехека, Нинелна и Црогис. Все четверо были из одной кладки, то есть для людей – братьями и сестрами, но у ящеров такого понятия не существует. Одно потомство – это скорее небольшой клан, члены которого всячески поддерживают и помогают друг другу.
Вождь ящеров проговорил:
– Ну вот и хорошо. Мы добились того, чего хотели: армия цроц идет прямо на нас.
– Вместе со сцехэхс, – проворчала Црогис, – Этого мы не ждали.
– Сцехэхс не проблема, – бодро рыкнул Сехек, явно довольный предстоящей схваткой, – Они решили, будто бы им подчинилась хотя бы малая часть болот, но вместо этого она же их и растопчет. Глупые цроц.
Шорлен понял, что копьеносец имел ввиду, и кивнул, Нинелн же спросил:
– О чем это ты?
– Подумай сам, – ответил за Сехека вождь, – чтобы использовать сцехэхс, цроц будут искать сражения на равнине. Северная часть Асхиги подходит для этого идеально, но мы находимся ближе к ней. Отправимся туда и соорудим ловушки – выроем ямы, вобьем на дно колья, сверху прикроем листьями – как охотились наши далекие предки. Сцехэхс застрянут, перегородят путь, начнут топтаться и давить цроц. Нам даже делать ничего не придется.
– Хм, – Сехек опустил голову, – я говорил о другом.
– О чем же?
– Закидать стрелами и направить на сцехэхс наших всадников.
– Одно дополнит другое, – довольно согласился Шорлен, – Не убьем так, убьем иначе.
Он не зря слыл удачливым вождем среди ящеров, но мало кто знал, что удача его строилась в первую очередь на холодном расчете, информации о противнике и четко отработанных действиях своих командиров. Поэтому Шорлен не колебался ни минуты, отдавая приказы, и его мысленный голос полнился уверенностью и той властью, которой обладают лишь победители:
– Выступаем немедленно, чем раньше мы окажемся на Асхиге, тем лучше. Там устанавливаем ловушки. Когда подойдут цроц, охотников выставим на такое расстояние, на котором они смогут засыпать сцехэхс стрелами и тем самым еще больше усилить панику среди них. Воинами командуешь ты, Сехек, – копьеносец почтительно поклонился, – Они будут стоять в тылу – понадобятся, если кто-то прорвется через цепь ловушек. Вы, – он повернулся к Нинелну и Црогис, – вместе с всадниками укроетесь в лесах по флангам – поможете добить сцехэхс или же перекроете отступление цроц в зависимости от ситуации. Подождем пока что с глубоким рейдом. Исполнять.
* * *
– Долго тебя не было, – нервно хохотнул Барнуг, глядя на возвращающегося из кустов Фэнзиса. Старшина глянул на него, нервно растянул губы в улыбке:
– У меня всегда так перед важным делом.
– Э, пустое, – отмахнулся Барнуг, беря с костра палку с мясом, – Самое глупое перед битвой – это бояться. В бою тебе понадобится рассудок, а страх мешает рассудку.
– Лучше бы, – возразил один из сидящих рядом воинов, – мы в столице остались. Со стен отбиваться всегда проще.
Простые солдаты и старшины все вместе сидели около костров, поглощая ужин и пытаясь разговорами снять напряжение перед битвой.
– Дурь несешь, – возразил ему другой солдат, почесывая бороду, – Вон, Лишттас-то захватили ящеры, значит, и Ниргримлаон могут штурмом взять. Тем более, я уже не могу ждать, хочу убивать их!
– В Лишттасе, – встрял еще один, – у меня были родичи. Я тоже за них отомстить хочу, а с нашими громадинами мы всех победим.
Барнуг слушал, жуя. Разговор рядом разгорался, в него включались все новые люди, и каждый считал своим долгом высказать свое мнение. Становилось понятно, что Кратисс сумел угадать настроения своего народа – почти никто не хотел оттягивать момент битвы.
– А не думаете ли вы все, – раздался вдруг чей-то хриплый голос, – что поступаете чересчур себялюбиво? Вы хотите битвы, потому что устали, но из-за вас сейчас в Ниргримлаоне мучаются ваши жены и дети! Для них страха стало лишь больше, а все из-за вас!
Сидящий в палатке Кратисс тоже это услышал, и потому, медленно поднявшись, вышел к костру и громко спросил:
– Кто это сказал?
Откуда-то сбоку вышел худой мужчина с растрепанными волосами, перевязанными на лбу красной лентой. Отблески огня освещали его кожаный костюм, совсем не похожий на броню остальных, и висящий за спиной лук.
– А как ты думаешь, было бы женщинам легче, если бы все мы, – Кратисс обвел рукой толпу, – остались в столице?
– Да, – дерзко ответил лучник, без почтения глядя на своего короля, – Они бы умерли рядом с нами, как и подобает верным женам и матерям.
– Если они погибнут, то Болотный Легион исчезнет вместе с ними.
– Болотный Легион исчезнет, и если они останутся без мужчин. Кто обеспечит им защиту, добудет пищу? Кто даст детей? – возразил мужчина.
Люди – и старшины, и простые воины – молчали, размышляя.
– По Вашему решению, – странный лучник пристально взглянул Кратиссу прямо в глаза, – сейчас страдают те, кого Ваши воины любят больше жизни, больше всего Болотного Легиона. Поэтому всем нам, – он оглядел всех вокруг, – придется здорово постараться, чтобы оправдать такие страдания.
Ему никто не ответил. Но мужчина и не ждал ответа – вместо этого он отвернулся от костра и молча ушел в темноту. Лишь через некоторое время все пришли в себя от крика Барнуга:
– Вот проклятье, мясо горит!
Все засуетились, хватая пищу. Кратисс подошел и сел к костру, устало заявил в наступившей тишине:
– Он прав. Нам необходимо победить и вернуться домой… целыми и невредимыми. Самое главное, что мы действительно можем это сделать – мы планируем сразиться с ящерами на Равнине Чистоты, а на ней наши стек’каты просто задавят врагов. Победа будет за нами!
Его резкий крик разрезал тишину и был тут же подхвачен ревом остальных воинов. Но, как показалось некоторым, ревом слишком неуверенным и искусственным.
* * *
– Вот ведь гонят, – зло пробормотал Ожоеч, тяжело дыша и облизывая губы.
Рунгос ничего не ответил, только глубоко вздохнул. Ящеры действительно спешили, передвигаясь чуть ли не бегом и заставляя своих пленников не отставать. Лишь сейчас сделали небольшой привал, да и то только для людей – мимо по-прежнему мелькали чешуйчатые фигуры, спешно идущие к северу.
А Рунгос с Ожоечем лежали на мокрой траве и отдыхали, поглядывая на своего тюремщика, которому, как почему-то показалось пленникам, совсем не хотелось их охранять.
– Видимо, идут на битву, – продолжил, помолчав и отдышавшись, Ожоеч, – Интересно, где они наших встретят?
Рунгос не ответил, весь погруженный в свои невеселые мысли. Он винил себя в том, что не погиб, как те в Лишттасе, кого он подвел. “Почему я остался жить? – думал он тоскливо, – Почему у меня не хватило силы умереть? Я трус? Да, наверное, трус… И что же мне теперь делать?”
– И все-таки, чем закончится сражение, если оно, конечно, будет? – вновь нарушил тишину Ожоеч, устроившись поудобнее, – Как считаешь?
– Понятия не имею, – буркнул Рунгос, исподлобья глядя на сидящего рядом ящера, – Все в руках Щертерега. Но наши в крупных боях не участвовали, а тех, кто уже встречался с ящерами, хотя бы в мелких стычках, немного – мало кто выжил. Да и больше этих чешуйчатых… Ты точно не знаешь, что это за секретное оружие у короля Кратисса, о котором ты упоминал? Может оно сыграет важную роль?
– Может, сыграет, может, нет – я все равно не знаю, что это такое. Но уж если это то, на что возлагают надежды, то, наверное, это что-то большое.
* * *
Вторая ночь была тяжелее. Воины Кратисса встали лагерем в северной части Равнины Чистоты на развалинах старинной крепости. Такие руины часто становились основами для новых замков людей, но здесь отряды Болотного Легиона не успели приступить к постройке новых укреплений из-за начавшейся войны с ящерами.
Сейчас те уже ждали людей на противоположной части равнины. Судя по кострам, они тоже посчитали это место идеальным для предстоящей битвы.
Хотя разведчики и утверждали, что враги расположились на ночлег, Кратисс не решился взять инициативу в свои руки и повести свое войско на лагерь ящеров – солдаты слишком устали после перехода. Поэтому под покровом тьмы звучали лишь редкие звуки схваток между столкнувшимися друг с другом в зарослях вокруг равнины отрядами караульных.
Несмотря на возможность, мало кто из людей Кратисса смог заснуть в эту ночь. Ожидание предстоящей битвы, которая должна была решить все, давило на них как никогда раньше. Воины нервно прохаживались от одного к костра к другому, опустошали бурдюки, не испытывая жажды, и молчали, думая о своем.
В палатке Кратисса всю ночь велись бурные дебаты. Король и старшины обсуждали предстоящее сражение, спорили, выходили на воздух понюхать дурман и возвращались, чтобы с новыми силами продолжать. Казалось, будто все они разом постарели.
Мысли о приближающемся сражении пугали. Осознание того, что второго шанса у них уже не будет, тревожило, захлестывало душу, заставляя руки и тело непроизвольно дрожать. Никогда еще ни Кратисс, ни остальные не испытывали такого страха, хотя на болотах повидали всякого. Ведь сейчас от них зависели тысячи жизней – не только солдат, которые были рядом, но и тех, кто остался в Ниргримлаоне.
Когда под утро Кратисс наконец-то остался один, дремавший до того Ранторил встрепенулся, будто птица:
– Я слетаю на разведку, Кратисс. Узнаю, что там делают ящеры.
Тот посмотрел на него задумчивым взглядом. Было видно, что Кратисс не хочет отпускать его, но тем не менее выдавил:
– Хорошо. Только будь осторожен, они ничего не должны заподозрить.
– Не волнуйся. И ты тоже будь осторожен, думай, в конце концов, о Мелите.
– Это ты о чем?
– Ты понял меня. Если со мной что-то случится и тебя некому будет отговорить, то вспомни мои слова – не скачи впереди войска с мечом наперевес. Мы же понимаем, что воин из тебя не особый.
– Ты что? – удивился Кратисс, сжимая кулаки, – Что я, трус какой, что буду скрываться за спинами своих людей? Они будут гибнуть, защищая меня, а я не…
– Прекрати, – спокойно прервал его Ранторил. Несмотря на спокойствие, от него веяло силой, и не послушаться, или хотя бы не прислушаться к его словам, было нельзя.
– Ты должен понимать, что твоя персона важнее всех тех, кто будет сражаться и умирать сегодня, – продолжил дракончик, – И что если они погибнут, королевство все еще будет жить. Но стоит умереть тебе – и весь Болотный Легион сгинет. Ты – то единственное, что его держит, ты – рулевой, направляющий плот через опасный участок реки. И повторю, Кратисс, подумай, просто подумай о Мелите. Ты же знаешь, что если с тобой что-то случится – она этого не переживет.
Кратисс молчал. Было видно, что доводы Ранторила на него подействовали. Несмотря на неприятные слова, дракончик говорил правду, впрочем – не в первый раз. Именно поэтому болотный король мог терпеть от него неуважение, непослушание и ругательства, так как знал – кроме Ранторила только Мелита и Барнуг искренне желали ему добра. Даже насчет Касифа полной уверенности не было.
– Хорошо, – сказал Кратисс после долгого молчания, – будь по-твоему.
* * *
– С первым светом армия должна быть построена. Помните – первыми нападают цроц, наша цель только приманить их. Ловушки уже сделаны?
– Да, – поклонился Нинелн, – Я лично проверил их.
– Кроме того, – продолжил Шорлен, – план слегка изменился. В джунглях слева от нас всадники не пройдут, поэтому мы расположим их только справа. Если все пройдет успешно, то я пришлю к вам гонца с приказом атаковать лагерь цроц, в противном случае, если что-то пойдет не так – обрушиться на них с фланга. Это все.
– Ну, – поднялся Сехек, – тогда давайте расходиться.
– Мне это не нравится, – помотала головой Црогис, – Все может пойти не так.
– Ты всегда готовишься к плохому исходу, – возразил Шорлен.
И верно, Црогис постоянно видела во всем только отрицательные стороны и жила в постоянном ожидании неприятностей. Скорее всего, это была защитная реакция ее организма – всегда готового к отражению опасности, но порой это мешало делу.
– Такова я есть, – просто ответила Црогис, – И потому я думаю о том, можно ли будет что-то сделать, если наш план не удастся.
– Да, можно, – признался Шорлен, – Если что-то пойдет не так, то я прикажу поджечь костер из шангирае. Тогда наш лазутчик убьет их вождя.
– Что? Лазутчик? Ты договорился с цроц? – повторила с недоверием Црогис.
– Он… не совсем цроц. Вы увидите его и все поймете, – неясно ответил вождь, – Я от него получил сведения о сцехэхс, а до того – многие другие.
– Почему же ты не приказал ему убить их вождя раньше?
– Это было ненужно. Их вождь – слабый, подверженный мнению других цроц. Он сам не понимает этого, и не представляет опасности как истинный лидер. Его убийство дало бы им нового вождя, и кто знает, не было ли бы нам с ним тяжелее.
– Сколь ты мудр, – почтительно произнес Сехек, – Я горд, что мы с тобой из одной кладки.
Шорлен сложил когти рук в жесте глубочайшей привязанности, не высказываемой словами, его собеседники повторили жест.
– Но не лучше ли использовать шангирае чтобы быстрее приказать нам нанести удар? – не успокаивалась Црогис, – Своевременный удар всадников лучше любого убийства.
– Нет, – ответил Шорлен, – шангирае будет виден издалека, и только с помощью него я смогу отдать команду. Если бы я даже и мог поменять свои распоряжения, то тогда связаться с нашим лазутчиком оказалось бы невозможно. Поэтому до вас приказ донесет мой гонец. Именно до вас.
Црогис и Нинелн изобразили жест покорности и послушания.
– Да поможет нам Сцихалис, – подвел итог жрец, делая руками молитвенный пасс.
Когда все они вышли из палатки Шорлена, Нинелн заметил рядом движение, но не обратил внимания. Скорее всего, это была какая-нибудь птица, а сейчас голова жреца была занята другими, более важными мыслями.
* * *
Ящеры, прибыв на Равнину Чистоты, остановились здесь надолго, что было видно и по тому, как именно они разместили своих пленников. Почти в самом центре их лагеря обнаружилась глубокая яма, в которую и посадили Рунгоса и Ожоеча, прикрыв ее сверху хлипкими стволами деревьев. Излишняя предосторожность – ведь путы с пленников все равно не сняли.
Ночью земля в яме неприятно холодила, и Рунгос не мог задремать даже на мгновение. Как только он закрывал глаза, то видел перед собой Лишттас, родной и знакомый до боли. Все плохое забылось, и даже старый Перубор теперь вспоминался мудрым и справедливым.
Капитан завидовал Ожоечу, который свернулся рядом с ним и храпел – сразу становилось понятно, что это спит человек, сделавший все, что от него зависит. А Рунгосу приходилось с тоскою глядеть в черное небо с яркими-яркими звездами и вспоминать. Еще раз с завистью посмотрев на Ожоеча, капитан внезапно заметил в его сапоге некий блеск. Блеск металла.
Придвинув голову – почему-то очень медленно и осторожно – он пригляделся и понял, что это было лезвие засапожника. Видимо, пока Ожоеч возился, устраиваясь удобнее, нож вылез из сапога и был готов свалиться на землю. Сначала Рунгос обрадовался, безумно подумав о том, что сможет покончить жизнь самоубийством и исправить то досадное недоразумение, которое совершил, став пленником ящеров. Но здравый смысл тут же возразил, что, во-первых, вряд ли Ожоеч даст своему соседу так погибнуть, а во-вторых, освободив руки и освободившись самим, можно совершить нечто более полезное, чем самоубийство.
Может быть, это снова был не разум, а страх и трусость, но тем не менее Рунгос пнул товарища по несчастью в ногу. Тот с тихим шипением зашевелился, но, не успев открыть рта, был ошарашен вопросом:
– У тебя есть нож, сукин ты сын?
– Ну, – все еще полусонно пробубнил Ожоеч, – И что с того?
– Почему ты не говорил о нем?
– Забыл. Мне после Лишттаса не до того было, все как в тумане. Сам про него забыл, ну и ящеры не посмотрели, как поймали, вот и все.
– А вот теперь давай выбираться, лучше поздно, чем никогда. Ну-ка, пошевели ногой так, чтобы нож совсем вылетел.
Ожоеч послушался, и вскоре нож лежал на земле. Рунгос тревожно поднял голову, проверяя, не вызвали ли их шорохи какое-либо подозрение? Но нет, все вокруг было тихо – судя по всему, ящеры полностью доверились сделанной ими тюрьме и не стали ее охранять. “Отлично, – со злой радостью подумал капитан, – теперь, авось, и выберемся, тьфу-тьфу”.
– Так, бери нож в зубы, – велел он Ожоечу, – да не спорь, дубина! Бери нож, я тебе говорю! Зубами! Вот, а теперь режь, – Рунгос не мог сдержать своей радости, подставляя связанные кисти, – Ночь скоро кончится, режь быстрее! Эх, неумеха!
Оба не знали, сколько прошло времени, когда наконец руки капитана, связанные до того ремнями, оказались свободны. Некоторое время он шевелил ими, наслаждаясь каждым движением, за этим с обидой наблюдал Ожоеч.
– Давай нож, – бросил Рунгос, ловя его взгляд, – Вытяни руки.
Скоро оба снимали с себя остатки ремней на ногах. Радость переполняла их, но капитану первому пришла в голову здравая мысль – а что дальше? Рунгос снова поднял глаза наверх, прислушался. Ничто не нарушало привычных ночных звуков, но небо уже начинало светлеть, а это значит, что того и гляди ящеры начнут просыпаться. Решать нужно было немедленно.
– Ну-ка, подсади меня, – велел капитан. Ожоеч послушно помог ему залезть себе на плечи, лишь тихо выругавшись.
Рунгос осторожно высунул голову над лежащими решеткой стволами деревьев. Как он заметил, пролезть сквозь них не составит особого труда. Но, что гораздо важнее, он увидел, что яма со всех сторон окружена грудами мешков, сундуков и ящиков, а кроме того, вокруг не было ни души.
“Сейчас или никогда”, – решил капитан, подтягиваясь на руках и, стараясь по возможности не шуметь, вылез из ямы. Один из тонких стволов под ним опасно зашевелился, грозясь покатиться, и потому Рунгос как можно быстрее добрался до твердой почвы. Затем он помог выбраться Ожоечу. Сердца у обоих стучали так, что, казалось, должны были разбудить всех в округе, но нет – их бегства никто не заметил.
Рунгос уже хотел было направиться в сторону темнеющих кустов, однако его остановил Ожоеч, молча толкнувший в бок и жестом показавший на догорающие угли расположенного невдалеке от их бывшей тюрьмы костра. Затем воин также молча показал на палатки ящеров. Капитан понял, что Ожоеч имел ввиду. “Вот и первая возможность отомстить”, – со злой радостью подумал он, одобрительно кивая своему спутнику. Оба подошли было к костру, но тут Ожоеч наклонился к уху Рунгоса и зашептал:
– Сейчас поджигать палатки опасно. Все ящеры внутри, быстро выбегут, потушат, и мы убежать не успеем. Спрячемся где-нибудь в зарослях, а когда они начнут битву и в лагере никого не останется, выйдем и подожжем здесь все к демоновой матери!
В этих словах была логика, поэтому Рунгос снова кивнул, и два бывших пленника исчезли в тени деревьев.
* * *
Ранторил жестоко корил себя за то, что опоздал и не услышал разговора между вождями ящеров. Все что ему оставалось – это вернуться к Кратиссу ни с чем, но дракончик не мог себе этого позволить. Ему необходимо было помочь Болотному Легиону, поэтому он решил подождать – возможно, произойдет что-нибудь важное.
Лагерь ящеров начинал пробуждаться. Раздавались приказы и распоряжения, великое множество чешуйчатых тел зашевелилось, готовясь убивать. Но перед тем, как убивать, ящеры, вероятно, перекусят. “Пока они поедят, – размышлял Ранторил, – пройдет где-то с полчаса”. Но он ошибся – никто из ящеров не собирался трапезничать, все они были вооружены и явно готовились к скорому сражению. Кроме того, очень крупный отряд ящеров верхом на своих скакунах отправился к джунглям, возглавляемый двумя ящерами – песочным, облаченным в алую тогу и изукрашенным непонятными татуировками, и серым с пятнами, выдающими самку.
“Последую за ними, – решил, наконец, Ранторил, – Что-то мне подсказывает, что есть здесь какой-то подвох… Не зря же они не собираются сразу атаковать Кратисса всадниками?”
* * *
На этот раз знаком того, что наступил новый день, стал холодный свет, льющийся сквозь почти непроницаемую небесную пелену. За ночь похолодало, того и гляди мог начаться дождь.
На мгновение выглянув из-за тяжелых облаков, бледное солнце осветило Равнину Чистоты, на которой уже стояли два войска.
Армия Кратисса выстроилась по всей ширине местности – впереди возвышались стек’каты, за которыми стояла пехота. Она большей частью состояла из крестьянского ополчения и воинов победнее, одеты они были в кожаные доспехи, у некоторых – с редкими железными вставками на груди. У всех имелись большие широкие щиты, а оружием служили копья, топоры и простые дубины с шипами. Подобный арсенал был понятен – на меч требовалось много железа, проще и выгоднее было на то же количество изготовить наконечников для копий. А топоры большей частью оказывались плотницкими, лишь у единиц обнаружились бердыши или секиры. Всех лучников, разумеется, поместили на башни стек’катов.
Кавалерию было решено разместить в арьергарде. Ее задача – вступить в бой в самый неожиданный момент для перелома всего сражения. Здесь стояли самые богатые и высокопоставленные воины, которые легко узнавались по качеству брони и оружия. Разумеется, почти каждый из них мог похвастаться шлемом, сделанным из натянутой на каркас кожи голов различных ящеров, что смотрелось весьма пугающе. Ими командовал лично Кратисс, который сейчас с кривой усмешкой смотрел на темневшее впереди войско ящеров. Все тревоги ночи в нем неожиданно исчезли, и сейчас он чувствовал себя ныряльщиком, задержавшим дыхание перед глубоким погружением.
Барнуг заметил взгляд своего короля и подал ему большой изогнутый рог. Кратисс принял его и, набрав воздуха, сколько уместили легкие, подул. Над армией Болотного Легиона разлетелся протяжный гул, почти сразу же подхваченный барабанами. Следуя командам погонщиков, стек’каты неспешно двинулись вперед, на недвижимую стену ящеров; за ними, прикрывая друг друга щитами и выставив вперед копья, шла фаланга воинов. Ополчение плелось позади.
Сражение началось.
* * *
– Дайте мне лишь знак, и я отправлюсь туда, – сказала Црогис, садясь на корягу. Нинелн отошел от края леса и сел рядом, дотронувшись до нее лапой.
Остальные воины вместе со своими скакунами находились в еще большей глубине джунглей. Сюда, на окраину, вышли лишь их командиры, решившие проследить за битвой. Но, не способная участвовать в ней, Црогис не находила себе места.
– Не стоит, – предупредила она, заметив, что чешуйки на голове Нинелна потемнели, – Сейчас в соединении нет необходимости.
Нинелн мысленно вздохнул. Он знал, что все его поступки и мысли зависят от принимаемых им трав, и сейчас тоже были виноваты они. Ящерам не свойственны отношения, как у людей или летэвов. В брачный период случайные особи сходятся друг с другом, так что понятия семьи у них не существует. Вот отношения между членами одной кладки – дело другое.
Но Нинелн и тут отличался от всех остальных. Он сам не мог понять себя, но его тянуло к Црогис, хотелось, чтобы она принадлежала только ему. Лишь в один брачный сезон ему удалось быть с ней, и это было лучшим событием в его жизни. В остальные сезоны, когда она соединялась с другими, Нинелну было хуже некуда.
– Я хочу тебя, – рыкнул он.
– Не стоит, – повторила Црогис, отворачиваясь.
– Но почему? – жрец не отставал, настойчиво стараясь поймать ее взгляд, – Неужели я так неприятен тебе?
– Это не имеет значения, потому что не имеет смысла, – проговорила Црогис, как показалось Нинелну, с некоторой грустью. Это пробудило в нем надежду.
– Это имеет смысл, – проговорил он убежденно.
Она посмотрела на него с удивлением.
– В соединении мы получаем наслаждение, – объяснил жрец, приближаясь, – а наслаждение имеет смысл само по себе.
Црогис молчала, наконец произнесла:
– Ты прав. Сейчас мы находимся в том месте, где в любой момент можем умереть. Поэтому немного наслаждения действительно не помешает.
* * *
– Сука, сука, сука… – монотонно повторял Барнуг, дергая поводья и нервируя и так беспокойного илогара.
– Заткнись, – посоветовал устало Кратисс, глядя вперед.
Хотя Барнуга можно было понять. Битва с самого начала пошла не так, и выстроенный Болотным Легионом план разваливался с ужасающей скоростью.
Согласно ему, стек’катам надлежало ворваться в ряды ящеров и разметать их, но им не удалось дойти до противников. Внезапно гиганты остановились и пронзительно завизжали – как оказалось, их лапы попали в глубокие ямы, на дне которых, судя по всему, находились колья.
Одному из стек’катов удалось выбраться из ловушки, но вместо того, чтобы двинуться вперед, он, не слушая приказа погонщиков, рванул назад, топча воинов Кратисса.
Те отбегали от него, забыв про истинных врагов. Кавалерия даже не собиралась спускаться – все равно добраться до южной части равнины теперь не представлялось возможным. Ящеры же стреляли по людям на стек’катах из луков и восторженно рычали так, что это было слышно даже Кратиссу.
– Что будем делать? – спросил Барнуг почти спокойно. Внизу ревели стек’каты и гомонили люди.
* * *
Если бы Ранторил мог, он, несомненно, шельмовски улыбался бы. Сейчас дракончик сидел на ветке дерева прямо над увлеченными друг другом Нинелном и Црогис, и никто не знал, что именно он был причиной их “внезапно появившейся” страсти. Они его, разумеется, видеть не могли, так как дракончик скрывался в густой листве.
Ему оказалось достаточно всего лишь сконцентрироваться на потаенных желаниях ящеров, заставить их раскрыть их, и оба тут же клюнули на это и пошли вслед за инстинктами, позабыв про разум. Даже с людьми у дракончика не получалось так легко.
Хотя в глубине души Ранторил признавал, что ему просто очень повезло – этот Нинелн определенно не обладал душевной стабильностью, что было видно даже по его искривленной ауре. Подобные ему обычно либо очень сильны в энергетическом плане, либо же, наоборот, очень слабы. Этот ящер относился ко вторым.
Когда процесс наваждения стал исключительно механическим и не требующим умственного воздействия, Ранторил задумался: ведь, по сути, он и сам идет на поводу у своего внутреннего, иррационального желания. Нет, он ему верил – слишком часто подобные ощущения ему помогали, но было неприятно ощущать себя игрушкой в руках чего-то, недоступного даже его пониманию. Но, тем не менее, именно это желание подсказало ему следовать за кавалерией, которая, скрываясь на фланге, несомненно должна была произвести неожиданный удар по армии Кратисса. В том, что ящеры попытаются осуществить это без своих непосредственных командиров, дракончика не пугало – он знал их обычаи и темперамент, хоть никому и не говорил об этом. Они останутся сидеть на месте и ждать команды, которой не будет.
* * *
– Ну, пора, – выдохнул Рунгос, выглядывая из зарослей. Ожоеч чуть приподнялся, вытянув шею:
– В лагере никого нет, – констатировал он глухо, – Я вижу ящеров на возвышении, вон там. Судя по шуму, битва в самом разгаре. Да, пора.
Оленьими прыжками добравшись до первого замеченного костра, Ожоеч подул на угли, раздувая их. Рунгос начал осматриваться в поисках чего-то, что можно было бы поджечь. Не придумав ничего лучше, он оторвал у себя часть рукава и обмотал им поднятую палку. Капитан сунул импровизированный факел в костер, молясь всему, что только есть, чтобы ткань загорелась. Неизвестно, кто его услышал, но от раздутых Ожоечем углей маленькое пламя медленно, будто нехотя, переползло на грязную ткань. Рунгос обрадовано выдохнул и кинулся к ближайшей палатке, ткнул в ее основание факелом и сразу же побежал к следующей.
Не желающий отставать от своего спутника Ожоеч тоже нервно оторвал себе рукав сразу до плеча. Обмотав им одну из тех палок, которыми раньше ящеры накрывали их темницу, он тоже ткнул свое орудие возмездия в костер и кинулся вслед за Рунгосом, не желая потерять его из виду.
Пламя медленно поднималось к небу, дым становился все гуще. Капитан откашлялся и, подобрав лежащее около одной из палаток копье, бросил свой факел в груду мешков.
– Вот вам, ублюдки чешуйчатые, за мою милую, – зло прошипел он, чувствуя огромное удовлетворение внутри себя.
– И за Лишттас! – гаркнул позади разохотившийся Ожоеч.
– Теперь валим отсюда, – велел капитан, сворачивая в сторону и петляя между уже подожженных палаток, – пока нас не поймали!
* * *
– Что ты тут делаешь? – спросил Шорлен.
Сехек поклонился. На равнине позади него ревел сцехэхс, ставший прекрасной целью для охотников-ящеров. Однорукий копьеносец, вернувшийся с передовой в стан вождя, пояснил:
– А мне нечего там делать. Цроц убивают сами себя своим же “оружием”. Нет нужды помогать им.
– Ты предлагаешь… – начал Шорлен, мгновенно понявший, к чему клонит Сехек.
– Я? Я ничего не предлагаю, – ответил тот, – Я лишь объясняю, почему я здесь. Но если Црогис и Нинелн ударят прямо сейчас, то армия цроц окажется в ловушке.
Шорлен думал, но совсем недолго.
– Тхакасе, – подозвал он молодого ящера-помощника, который, как и десяток других, крутился рядом, – немедленно отправляйся к Нинелну. Пусть он вместе с Црогис отправляется в лагерь цроц и атакует их с тыла.
– Слушаюсь, вождь.
Не выдержав ранений, сцехэхс с последним глубинным ревом упал, послышался треск ломающейся башни на его спине. Со своего места Шорлен еще мог разглядеть, как его воины, словно быстрый ручей, огибают массивную тушу и устремляются дальше, принимаясь за тех, что застряли в ямах.