Россия – возврат к могуществу. Обретение силы и национальной идеи

8. Пассионарный взрыв

С началом мировой войны пассионарное банкротство окончательно поразило правящие круги России. В народных же массах давление и гнев против бездарных властей только нарастал. Революция всем казалась неизбежна, но она произошла неожиданно, как взорвавшийся паровой котел, снесший крышку и выбросивший переполнявшие народ недовольство и возмущение. То был стихийный бунт людей, «доведенных до ручки», а как известно, ничего нет страшнее и разрушительнее русского бунта. Никто из теоретиков революции не ожидал такого развития событий. О стихийности и неожиданности Февральской революции писали впоследствии многие ее участники. Активный участник Н. Суханов: «Ни одна партия не готовилась к великому перевороту. Все мечтали, предчувствовали, «ощущали»». Эсер В. Зензинов: «Революция ударила как гром с неба и застала врасплох не только правительство, Думу, существующие общественные организации, она явилась неожиданностью и для нас, революционеров». Меньшевик О.А. Ерманский: «Это было стихийное движение, в котором не было оформленной и непосредственной цели».

27 февраля 1917 г. председатель Думы М.В. Родзянко послал царь телеграмму: «Положение ухудшается, надо принять немедленные меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии». Но царь не счел нужным даже ответить ему. В тот же день судьба монархии была решена. Рой Медведев: «Почти не было в те дни генералов и офицеров, которые повинуясь присяге, готовы были проливать кровь за Романовскую династию. А тем более не было солдат, которые стали бы выполнять приказания верных царю генералов и офицеров».

Однако революционная «электризация» народных масс не могла произойти без подготовки – агитации и пропаганды «заговорщиков». Такие действительно были, они активно и давно действовали. Но, то были отнюдь не большевики, не народники, тем более, не революционно настроенная интеллигенция (хотя и они сыграли свою роль, особенно либеральная интеллигенция, имевшая доступ к печати и газетам).

«Заговорщиками», жаждавшими свергнуть царя, были тогда высшие аристократы, даже родственники императора, «великие князья». Основную же революционную работу с их благословления выполняли думские политики, такие как влиятельнейшие Гучков и Милюков. Первый – бывший приятель царя, ставший впоследствии его лютым врагом. Именно он стоял за широким распространением в печати порнографических рисунков, порочащих царицу и Распутина. Речь второго политического деятеля в Думе в ноябре 1916 г. стала «спусковым крючком» последовавших через несколько месяцев революционных событий.

Следует здесь отметить, что оба были убежденными «англоманами», завсегдатаями собраний единомышленников в английском посольстве: английский посол Джордж Уильям Бьюкенен был деятельным разжигателем русской революции. Бьюкенена позже открыто обвиняли в подстрекательстве думских деятелей на острый конфликт с царским правительством и в действиях, фактически подготовивших революцию в России.

В Петербурге в это время враждовали две иностранные разведки. Французская действовала по удержанию России в союзе против Германии во время происходившей тогда войны, т.е. желала статус-кво. Английская же разведка выполняла поставленную ей правительством задачу не упускать выгодное время и разложить Россию изнутри с целью последующего расчленения обширной страны на несколько независимых государств. Великобритания всегда ощущала угрозу от России, близко расположенной к ее колониям, к путям сообщения с ними, и сферам влияния.

Несомненно, круги высших русских «англоманов», ставших фактическими зачинщиками Февральской революции, имели образцом для подражания имперскую Британию. Они хотели быть такими же, как английская аристократия и промышленники в Британии, и вообще, чтобы все походило в отсталой России на ухоженную богатую Англию. То есть это было желание перемен типа «чтобы жить как на Западе», о пагубности чего пойдет здесь речь ниже. Пока можно только заметить, что такие мотивы в любых восстаниях всегда ведут к ослаблению страны и к ее неизбежному краху, если только до этого грубо и кроваво не вмешаются иные заинтересованные стороны. Что и случилось тогда в России меньше, чем через год.

Утрата Россией пассионарности и сопротивляемости была окончательной, неумолимо надвигалась новая великая Смута. Император был свергнут, отправлен с семьей под домашний арест, началось создание демократических институтов – Советов. Война продолжалась. Несмотря на массовое дезертирство солдат с фронтов у Временного правительства не было воли и решимости выйти из войны по сепаратному миру. Политические метания либерального правительства вправо и влево, неспособность решить проблемы нарастающей нехватки продовольствия и снабжения воюющих войск, обнажило в нем отсутствие жизненно необходимых в тот момент компетентности, решительности и твердости. Временное правительство, неспособное к решению самых насущных задач, пыталось даже реанимировать монархию в конституционной форме, его авторитет в массах стремительно падал. Отсутствовал и сильный пассионарный лидер, которой мог бы объединить и повести за собой страну. Россия продолжала медленно сползать к пропасти.

Временное правительство вплоть до своего падения надеялось довести войну «до победного конца». Под давлением союзников оно попыталось организовать наступление на фронте. По свидетельству одного из тогдашних руководителей ВЦИК М.П. Якубовича это было «безумным решением»: «Русская армия была психологически неспособна к наступлению. Солдаты в окопах и в тылу страстно мечтали о «замирении», о скорейшем возвращении домой, где предстоит, наконец, дележ барской, помещичьей земли. Но ни о каком наступлении со стороны России после революции не могло быть и речи …. Получилось поражение – беспримерное в истории русской армии».

К началу осени за сепаратный мир выступали не только большевики, но и другие социалистические партии и фракции. Л. Мартов требовал немедленного заключения мира: «от русской армии ничего не останется, и даже сама Россия станет предметом торга между империалистическими державами». Измученный войной народ требовал мира. Политические силы, даже враждебные между собой, начали объединяться под лозунгом «Конец войне». Однако Временное правительство до конца своего существования цеплялось за надежду сохранить верность союзникам по Антанте. Лишь большевики, захватив власть, заключили в 1918 году сепаратный мир с Германией – «похабный мир», по выражению В.Ленина.

Большевики захватили власть в ослабевшей России вопреки заветам свои учителей. К. Маркс утверждал о необходимости предварительной буржуазно-демократической революции, и лишь когда экономический потенциал капитализма исчерпает себя, а пролетариат окрепнет и «созреет», тогда возможна и необходима пролетарская революция. Отец русской социал-демократии Г.В. Плеханов более жестко писал об этом в 1917 году: «Если капитализм не достиг еще в данной стране той высокой ступени, на которой он делается препятствием развитию ее производительных сил, то нелепо звать рабочих, городских и сельских, и беднейшую часть крестьянства к его низвержению…. Диктатура пролетариата станет возможной, и желательной, лишь тогда, когда наемные рабочие будут составлять большинство населения. Ясно, что о социалистическом перевороте не могут говорить у нас люди, хоть немного усвоившие себе учение Маркса». Узнав о перевороте и свержении Временного правительства, Плеханов обратился с «Открытым письмом» к Петроградским рабочим, где, со ссылкой на Ф. Энгельса, писал: «для рабочего класса не может быть большего исторического несчастья, как захват политической власти в такое время, когда он к этому еще не готов». Эти слова оказались пророческими: «большое историческое несчастье» неминуемо приближалось.

Классики и зачинатели революционной борьбы в России не только глубоко верили в возможность достижения всеобщего счастья и благополучия, но страстно желали это своему народу. То были истинные пассионарии своего времени. Одновременно они заботились о том, чтобы угнетенным по пути к всеобщему счастью не стало бы сначала хуже. Однако желание большевиков схватить выпадающую из чужих рук власть оказалось слишком велико. Власть тогда «валялась под ногами», достаточно было только нагнуться, чтобы ее подобрать. Они были убеждены, что знают лучше, чем сам народ, что тому нужно, они готовы были насильно вести его к счастью.

Поэтому В. Ленин поспешил «дополнить» теорию классиков, объявив пролетарскую революцию возможной и необходимой в условиях отсталой России, вполне способной миновать «лишний» в их условиях этап буржуазной революции и становления русского пролетариата. Но брал тогда власть вовсе не пролетариат, которого в России было очень мало, по сравнению с Западом, власть брали суровые фанатики-революционеры, которые с самого начала был уверены, что лучше всех знают, что нужно России.

Сбывалось предупреждение П.Н. Дурново, возглавлявшего в 1916 году в Думе крайне правых. Он писал царю: «Либералы столь слабы, столь разрознены и, надо говорить прямо, столь бездарны, что торжество их стало бы столь же кратковременным, сколь и непрочным». Но главное, России тогда нужно было не расслабленное либеральное благоденствие, а способность просто выжить при полной потере сопротивляемости страны в результате правления предыдущих властей.

Из всех революционных партий только большевики имели наибольшее число подпольных ячеек и организаций на заводах и в армии. Большевик А.Г. Шляпников писал накануне Февральской революции: «По сравнению с тем, как обстоят дела у других, у нас – блестяще. Можно сказать, что всероссийская организация в данное время есть только у нас». Это сыграло решающую роль в той успешной «простоте», с которой произошел захват власти в октябре 1917 года. Естественно, большевики взяли власть, чтобы никогда уже мирно не выпустить ее из рук. Но провозглашенные цели, под которые они собрали народ, оказались нежизненными, недостижимыми пустыми мечтаниями. Однако неосознанно, жестоко и кроваво большевики все-таки вытащили Россию из пропасти, на что другие социалисты были тогда неспособны.

К осени 1917 года большевики оказались самой спаянной и крепкой группировкой. Меньшевики и эсеры после февраля ссорились, делились на фракции, запятнали свою репутацию участием во Временном правительстве, подавившем с кровью июльское восстание рабочих. К октябрю те и другие во многом растеряли свой былой авторитет, на митингах их уже никто не слушал.

Поэтому сплоченность большевиков, их широкая сеть агитаторов во всех жизненно важных точках, их неизменная пассионарность и преданность поставленной цели смели Временное правительство за одну ночь, почти без крови. Сейчас бы эту революцию назвали «бархатной». Однако если учесть в этом перевороте роль Германии, воевавшей с Россией, и для разложения врага финансировавшей и помогавшей Ленину вернуться из Швейцарии в «пломбированном» вагоне, то можно назвать это и «цветной» революцией.

Власть в России перешла к профессиональным революционерам, никогда лично не трудившемся в мастерских, не гнувших спину в полях, а знавших о жизни тех, кого они собирались вести к счастью, лишь по печати, из осторожных наблюдений за ними со стороны. Иосиф Сталин много позже презрительно отзывался о подобных соратниках, как о «писателях», т.е. теоретиках, умевших только спорить и сражаться в печати с помощью социальных измышлений.

Нет сомнения, что революционеры желали народу счастья и свободы, избавления от гнета, они верили в освобождение всех народов через Мировую пролетарскую революцию. Они провели долгие годы в тюрьмах и ссылках, не жалея себя в борьбе за торжество своих идей. Но среди них не было пролетариев, пришедших к ним с заводов, или крестьян от пашни: интересы этих людей представлялись умозрительно. Это были крайние пассионарии, однако мечтатели, кабинетные теоретики, но также и жесткие автократы.

Ни о какой классовой сущности, объединяющей эту группу революционеров, речи не могло быть. Ни рабочих, пролетариев или крестьян, т.е. «титульных» классов, которых они взялись представлять, среди них почти не было. Объединяла их бьющая через край пассионарность, приверженность идее вести народы к счастью, полное самоотречение и жертвенность во имя общего дела. Эта была типичная консорция пассинариев.

В лучшем случае, они могли управлять страной от имени пролетариата, осуществляя его «диктатуру» в его интересах, но этого не произошло ни тогда, ни впоследствии. Все сразу пошло совсем не так, как большевики научились у своих «классиков», и не так, как они сами уверяли и писали долгие годы в своих нелегальных газетах и брошюрах. Судьба народа, как и их личные судьбы, сложились иначе, чем они надеялись и о чем «мечтали». Лишь в единичных случаях власть выпадала из рук каждого из-за смерти по естественным причинам. Большинство из них приняло смерть по воле своих соратников и коллег – по личному указанию диктатора, действием всемогущего НКВД, а то и по «законному» решению партийного съезда или судебной «тройки».

Успех или провал деятельности большевиков надо оценивать не по провозглашенным ими целям и идеалам, а по делам. Постепенно большевики отворачивались от высоких, но утопических целей, понимая и принимая суровую действительность, насущную потребность своего времени и народа. Как и весь народ, они интуитивно, не смея, однако, высказать это вслух, начали понимать или, вернее, подсознательно чувствовать, что процесс, который они начали под флагами «за все хорошее и против всего плохого», с идеями демократии, свободы и равенства, оказался в лучшем случае преждевременным. Российскому этносу, чтобы выжить, нужна была тогда не свобода и популистский комфорт, ему надо было, прежде всего «проснуться и встряхнуться», чего с ним не случалось со времен Петра Первого. Нужно было измениться еще глубже, чем это было в последний раз при Петре. Тогда Петр тащил народ за бороды к Западной цивилизации, к развитию, насилуя, истребляя несогласных, строя новую столицу «на костях» сотен тысяч, «прорубая окно» для обновленной жизни перерождающегося русского этноса. Сейчас тоже требовалась замена народа новым, как бы это ни звучало кощунственно или фантастично. Большевики начали это чувствовать еще в Гражданскую войну, и убедились – негласно, тайно, интуитивно! – в послевоенные годы.

Их первостепенной целью становилась перековка, с большими жертвами – любыми! – всего своего народа в новый этнос. С этим молча, но тоже из безвыходности, стали соглашаться оставшиеся в живых «мечтатели», «старые большевики», соратники Ленина. Это было то, что впоследствии превратилось в «генеральную линию партии»: выкорчевывание «старой» морали, сверхиндустриализация, коренная ломка крестьянской жизни, принуждение и перековка «масс», не считаясь ни с какими потерями и жертвами.

В.Ленин писал в 1918 году: «Последняя война дала горькую, мучительную, но серьезную науку русскому народу – организовываться, дисциплинироваться, подчиняться, создавать такую дисциплину, чтобы она была образцом. Учитесь у немца его дисциплине, иначе мы – погибший народ и вечно будем лежать в рабстве». «У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил … чтобы создать действительно могучую и обильную Русь. Русь станет таковой, если отбросит прочь всякое уныние и всякую фразу, если, стиснув зубы, соберет все свои силы, если напряжет каждый нерв, натянет каждый мускул…».

Времена становления новых этносов всегда соответствуют антропогенным изменениям природы, кормящего ландшафта. Так и после большевистской революции со всеобщим энтузиазмом и сверхнапряжением началась постройка национальной промышленности, которая, по сравнению со странами Запада, оставалась в зачаточном состоянии. Теперь же, стремясь перевыполнить планы, намеченные «сталинскими пятилетками», лихорадочно строились плотины, водохранилища, каналы, гигантские промышленные предприятия, шахты, города.

Рост материальной силы государства был вполне созвучен с естественными надеждами и чаяниями русского народа. Возникший и выживший на обширной территории, он веками хранил в себе ценности величия своего «царства». Философ Н. Бердяев: «Как это парадоксально ни звучит, но большевизм есть третье явление русской великодержавности, русского империализма, – первым явлением было московское царство, вторым явлением петровская империя. Большевизм – за сильное централизованное государство. Произошло соединение воли к социальной правде с волей к государственному могуществу, и вторая воля оказалась сильнее». К этому можно добавить, что ставший ранее сильным никогда не пожелает по своей воле или по учениям либеральных «теорий» стать слабым, это противоестественно.

Народ восстал в жажде коренных перемен в своей жизни. Но неожиданно для него самого, эти перемены состоялись, прежде всего, в его душе. Н. Бердяев: «Переворот этот был так велик, что народ, живший иррациональными верованиями и покорный иррациональной судьбе, вдруг почти помешался на рационализации всей жизни, поверил в возможность рационализации без всякого иррационального остатка, поверил в машину вместо Бога. Русский народ из периода теллургического, когда он жил под мистической властью земли, перешел в период технический, когда он поверил во всемогущество машины и по старому инстинкту стал относиться к машине как к тотему. Такие переключения возможны в душе народа».

Пройдет еще несколько десятилетий, состоится рождение и воспитание следующего поколения, уже советского народа, – и это будет совсем другой этнос, с иными помыслами и совестью.

В.Е. Грум-Гржимайло, крупный дореволюционный инженер и промышленник, писал в 1924 году, оправдывая принимаемые большевиками жесткие меры: «Главы революции, конечно, знали, куда они шли, и теперь медленно, но неуклонно жмут и жмут публику, заставляя лодырей работать. Трудна их задача, так трудна, что надо удивляться их терпению и выдержке. Процесс длительный, мучительный, но необходимый. От благополучного его разрешения зависит, останется ли Россия самодержавным государством или сделается, к восторгу наших «друзей», колонией и цветной расой, навозом для процветания культурных народов».

Последние слова кажутся актуальными и для России века XXI, когда она, сбросив «коммунизм», оказалась на распутье, начала терять Силу и внутренне готова была пасть перед Западом.

9. Фиаско революционеров

С первых же дней после захвата власти большевики активно занялись преобразованием России. Немедленно были объявлены давно назревшие реформы, затягивавшиеся прежними либеральными властями. Съездом Советов были приняты следующие Декреты. О земле, с передачей помещичьей и церковной собственности крестьянам; об отмене сословий; о гражданском браке; об отделении церкви от государства, установлении свободы совести. Принято решение об аннулировании прежних внешних долгов страны. Был национализированы Госбанк, частные банки, заводы и фабрики. В результате реквизиций продовольствия норма хлеба в Петрограде была повышена с 200 до 300 граммов на человека в день. Уже в ноябре было заключено перемирие с Германией, Австро-Венгрией и Турцией. Начаты трудные переговоры о мире с Германией. Тем временем фронты оголялись, солдаты вопреки присяге и приказам покидали окопы целыми подразделениями и расходились по домам.

Масса российских рабочих, крестьян и солдат приняли Декреты властей с радостью и воодушевлением. Это способствовало «триумфальному шествию» большевистских Советов и почти бескровной их победе почти на всей территории России. Большевики всюду демонстрировали прочность своей власти и решительность в преобразовании отсталой и разрушенной войной страны. Это привлекало к ним новых сторонников из стана колеблющихся – из числа субпассионариев. В целом «октябрьский проект» демонстрировал в первые месяцы безусловный успех.

Однако потом выяснилось, что многие революционные мероприятия не принесли ожидаемого улучшения в жизни основной массы рабочего класса, а наоборот. Предприятия закрывались из-за нехватки сырья и финансирования. Служащие, управленцы среднего и низшего звена, инженеры и специалисты объявляли забастовки. Советская народная власть ответила на это арестами, пока еще «для острастки», людей не расстреливали, поскольку смертная казнь была отменена февральской революцией. Ленин не скрывал: «Да, мы арестовываем. … Нас упрекают, что мы применяем террор. Но террор, который применяла французская революция, которая гильотинировала безоружных людей, мы не применяем, и, надеюсь, применять не будем». Но уже в декабре была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК) «по борьбе с контрреволюцией и саботажем». Машина репрессий, а позднее расстрелов без суда и следствия, успешно заработала.

Обещанное еще Временным правительством и самими большевиками Учредительное собрание, которое должно было избрать власть в стране демократическим путем, наконец, было созвано в январе 1918 г. Однако едва открывшись, оно было грубо прервано большевиками, покинувшими его, и затем особым Декретом объявлено закрытым в связи с роспуском. Большевики, захватившие власть силой, не намерены были выпускать ее из рук, и даже делиться с кем-либо из левого крыла – меньшевиками, эсерами, анархистами.

Задолго до революции Плеханов писал о Ленине, что он «смешивает диктатуру пролетариата с диктатурой над пролетариатом». Н. Бердяев позже так оценивал произошедшее в стране: «По Ленину демократия совсем не нужна для пролетариата и для осуществления коммунизма. Она не есть путь к пролетарской революции…. Демократические свободы лишь мешают осуществлению царства коммунизма…. При социализме отомрет всякая демократия. Первые фазисы в осуществлении коммунизма не могут быть свобода и равенство. Ленин это прямо говорил». «Ленин не верил в человека, не признавал в нем никакого внутреннего начала, не верил в дух и свободу духа. Но бесконечно верил в общественную муштровку человека, верил, что принудительная организация может создать какого угодно нового человека…».

Последнее, пожалуй, одно из немногого, что оказалось верным в убеждениях и пророчествах Ленина. В результате «общественной муштровки» принудительный сталинский режим действительно создал нового человека – всего за два десятка лет.

Тем временем ухудшалось продовольственное снабжение городов. Продовольствие не удавалось ни реквизировать у крестьян, ни покупать у них за обесценивающиеся советские деньги. Нужных же деревне промышленных товаров у большевиков не было для обмена, а те, что были, предлагались городом деревне по слишком завышенным ценам. Пуд хлеба (16 кг.) при обмене равнялся одной конской подкове, или полуаршину ситца, или 200 граммов гвоздей. Многие рабочие из реквизиционных отрядов воспринимались крестьянством, как грабители, и поэтому гибли в стычках.

1 июня 1918 года в центральных газетах было опубликовано воззвание СНК «Все на борьбу с голодом! Голод уже пришел, его ужасное дыхание чувствуется в городах и фабрично-заводских центрах, и в потребляющих губерниях. … Хлеб у кулаков надо взять силой, надо идти крестовым походом против деревенской буржуазии».

Вскоре отряды ВЧК и продотряды получили право расстреливать «саботажников» и спекулянтов. Экономист Н. Кондратьев: «на вооруженное насилие деревня, наводненная вооружившимися после стихийной демобилизации армии солдатами, ответила вооруженным сопротивлением и целым рядом восстаний».

Тем не менее, власти вводили все более жестокие способы хозяйствования. На дорогах выставили «заградотряды» для реквизиции продовольствия у «мешочников», везущих хлеб в города на вольный рынок. Выловленные «преступники» направлялись в концлагеря, специально организованные для «мешочников» и «спекулянтов».

Эти действия и их безрезультатность демонстрировали народу неспособность большевиков улучшить жизнь. Во многих районах начинался настоящий голод. Н. Устрялов, которого Ленин знал и ценил, писал: «Человек, решившийся подчиниться коммунистическим декретам, умер бы с голоду через пару недель после своего решения. Ибо легально, кроме знаменитой восьмушки сомнительного хлеба и тарелки бурды из гнилого картофеля достать было нечего».

В результате, к началу лета 1918 года большевики утратили большую часть приобретенного ранее доверия среди крестьян и рабочих. В местных Советах они не составляли к этому времени даже большинства. Зато росло влияние эсеров и анархистов. Противодействие большевикам стало все чаще производиться вооруженным путем. Гражданская война разгоралась, подожженная одновременно с многих концов.

Чтобы представить, куда хотели вести страну большевики, приведем цитату Ленина из его работы «Государство и революция»: «Все граждане становятся служащими и рабочими одного всенародного «синдиката». Все дело в том, чтобы они работали поровну, правильно соблюдали меру работы и получали поровну. … Все общество будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы».

Такой режим хозяйствования и быта казался тогда единственно возможными в условиях царившей разрухи. Возможно, это было оправдано на период восстановления страны, хотя и очень похоже на коровник, где все более-менее сыты, у каждого свое узкое стойло, едят по норме, молоко производят по норме, и все «довольны». Но объявление это целью партии на будущее, совпадающей с желанием народа, свидетельствует не столько об утопичности и недальновидности планов большевиков, сколько об узости их взглядов, непонимании Жизни в целом, игнорировании сущности и природы человека. Такими планами попиралась не только свобода, природные потребности людей, но с самого начала замышлялся и проектировался косный «механизм» из людей-винтиков, безропотно выполняющих директивы и указания единственно истинной, самодержавно правящей партии. Тем не менее, далеко идущие планы большевиков успешно свершились, порядок, похожий на коровник, был создан и работал более семидесяти лет.

У людей была отнята свобода, не только политическая, но и жизненная, бытовая. Народ сначала заманили обещаниями, демагогией, популистскими призывами «за все хорошее и против всего плохого», но потом даже не обманули, а просто взяли за горло. В первые же годы «титульных» пролетариев принудили работать без права перехода на другое место, у крестьян отобрали «подаренную» декретом землю и согнали в колхозы. С прочими «деклассированными» элементами вообще не церемонились. Священников Ленин прямо советовал расстреливать: «Чем большее число реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше». Так же поступали с «ненавистным» дворянством и «буржуями». Ленин писал в письме А.Г. Шляпникову в 1918 г.: «Налягте изо всех сил, чтобы поймать и расстрелять астраханских спекулянтов и взяточников. С этой сволочью надо расправиться так, чтобы все на годы запомнили». В 1919 г. Ленин писал: «Кулаки – бешеный враг Советской власти. Либо кулаки перережут бесконечно много рабочих, либо рабочие беспощадно раздавят восстания кулацкого, грабительского, меньшинства народа против власти трудящихся».

Воплощение большевиками в жизнь заявленных ими социальных целей, поверив в которые за ними пошел народ, можно считать полностью проваленными еще при жизни их лидера, В.Ленина.

Лозунг «Смерть капиталу!» и обещание «Заводы – рабочим!», вскоре превратилось в эксплуатацию рабочих со стороны государственного капитализма, причем, в эксплуатацию невиданную по масштабам и бесправию. Позже был введен запрет на свободный переход на другую работу. За опоздание на рабочую смену угрожало наказание вплоть до уголовного. Заработки рабочих по сравнению с дореволюционными упали до нищенских.

Лозунг и обещание «Земля крестьянам!» сменилось вскоре отъемом земли, скота и инвентаря, принудительным объединением в колхозы, репрессиями против зажиточных «элементов» – кулаков и «подкулачников», их массовой высылкой в Сибирь.

Лозунг «Вся власть Советам!», т.е. демократически избранным органам, выдвинутый Лениным еще в апреле 1917 г., обернулся жесткой и беспрекословной диктатурой партии большевиков. Советы народных депутатов до конца своего существования могли распоряжаться лишь на уровне местных бытовых и хозяйственных проблем.

«Свобода совести» выродилась вскоре в изъятие церковных ценностей, закрытие храмов и в расстрелы священников, что поощрялось самим Лениным. Религия мешала большевикам насадить в умах народа собственный культ – культ идеальных коммунистических отношений, великого и счастливого коммунистического будущего.

Лозунги «Война войне», «Конец войне» действительно воплотились в жизнь заключенным с Германией «похабным» миром, названного так Лениным, причем, за полгода до окончательного ее разгрома странами Антанты. Россия кроме потери половины своей европейской территории обязалась передать Германии насколько вагонов золота, часть которых, как теперь полагают, успела отдать. Вскоре началась Гражданская война, войны с европейскими оккупантами – но то были вынужденные, оборонительные войны молодой республики. Однако, вопреки мирным лозунгам, армия Советской России предприняла еще и безуспешный поход на Варшаву, оставив в Польше тысячи военнопленных, большинство из которых погибли в польских лагерях.

«Кто не работает – тот не ест!». Но не ели, голодали даже те, кто тяжело трудился. Многочасовые очереди за самым необходимым питанием стали нормой жизни всего советского народа. Продовольственные карточки, талоны и пустые полки в магазинах – примета всего 70-летнего периода социализма в СССР. Но иногда и настоящий жестокий голод выкашивал миллионы советских людей, как было в Заволжье и на Украине после изъятия зерна у населения для продажи за рубеж ради постройки новых заводов.

«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Но пролетарии всех стран так никогда и не соединились. Классовые интересы пролетариев оказались столь эгоистичны, что далее мещанских интересов материального благополучия не распространились. Легко возбуждаемые националистическими инстинктами и нацистскими идеями, как в фашистской Германии, пролетарии не оправдали надежд отцов марксизма-ленинизма. С развитием технической цивилизации, автоматизации и роботизации, этот класс и вовсе потерялся, если не исчез вовсе.

«Победа коммунизма неизбежна!». Очередной глава большевиков генсек Н.С. Хрущев, незадолго до своего свержения соратниками по партии, заявлял на очередном съезде, что «нынешнее поколение будет жить при коммунизме», даже назначил срок – «до 1980 года». Коммунизм, т.е. общественный строй где «от каждого по способностям, каждому по потребностям», так никогда и не был построен, а через десять лет после назначенного для начала всеобщего благоденствия срока СССР вообще прекратил существование. Над московским Кремлем был спущен флаг с серпом и молотом и поднят триколор Февральской демократической революции, петровских еще традиций. Россия вновь вернулась к капиталистическому строю, однако, к самому «дикому» его варианту.