Россия – возврат к могуществу. Обретение силы и национальной идеи

13. От победы к победе

Победившая Россия вышла из войны гордой, но обессиленной. Половина страны лежала в руинах и пепелищах, в опустевших деревнях почти не оставалось здоровых мужчин, чтобы кормить страну. После победных салютов, радостных встреч, слез и горечи от потерь любимых, полуголодный народ приступил к восстановлению разоренной, но спасенной земли. В Кремле царил дух торжества и заслуженной гордости: государство «рабочих и крестьян», преодолев недавнюю нищету и бессилие, превратилось в могущественную державу. Только одна страна на земле могла теперь называться ей ровней – США.

Сталин снисходительно, но и с удовлетворением позволил присвоить себе чин генералиссимуса. Забытое и режущее русский слух звание, но для героя-полубога теперь не существовало ничего подходящего из привычно «человеческого».

То было время триумфа для личности Сталина. Все, к чему он стремился еще юношей, для чего скитался по тюрьмам и ссылкам, рисковал жизнью, боролся в подполье, утверждал свою правоту в партии, не считаясь с людскими жертвами, оказалось верным, его страна стала великой, достигла невиданного могущества. Он оказался во всем прав, он победил – сильнейшего, страшного Гитлера, перед кем трепетали и падали надменные страны Европы. Россия стала супердержавой, второй по экономическому и военному могуществу в разрушенном войной мире.

Однако торжество Сталина, его горделивая безмятежность продлилась недолго – всего несколько месяцев после взятия Берлина и парада Победы на Красной площади. Взрывы американских атомных бомб в Хиросиме и Нагасаке прервали радость Сталина и вселили в него беспокойство. С этими взрывами Сталин перестал быть одним двух «первых» на планете, он в миг атомного взрыва стал даже не вторым, а далеко отставшим, уязвимым, и поэтому снова «слабым». Горделивая Россия, лежавшая в руинах, в тот самый миг откатилась с места повелителя Европы и половины мира в ряд второстепенных стран, располагавшихся в воображаемой иерархии далеко позади Америки. Россия, ее народ даже не догадывались об этом, но уязвленный Сталин это понимал и глубоко переживал. Восстановить свою гордость и величие Сталин мог только, спешно получив в распоряжение собственную атомную бомбу, и пригрозив ею всему миру.

Так народ, даже не ведая, должен был восстановить свою силу, неожиданно поколебленную чужим взрывом, создав и себе это дьявольское оружие – надрываясь, прилагая все силы, умение, смекалку, и снова теряя тысячи жизней. Русскому этносу опять предстояло испытание на жизнестойкость.

Россия и Сталин давно казались неделимым целым. Сталин считал себя более русским, чем грузином, о чем неоднократно говорил. Россию, которая победила столь сильного врага, построил именно он, Сталин. В этом был убежден не только он сам и весь его народ, это признавали во всем мире. Даже непримиримый враг «Советов» В. Черчилль, союзник во время войны, но затем вновь злейший враг, скажет после смерти Сталина: «Сталин принял Россию с сохой, а оставил ее с атомной бомбой». Возможно, эти слова только приписываются Черчиллю, но в них – правда.

Между тем, угроза стране начала складываться очень серьезная. Недавний союзник и «партнер» В. Черчилль в своей знаменитой Фултоновской речи в 1946 году фактически объявил Холодную войну Советскому Союзу. Разумеется, не будь Россия советской и коммунистической, и проявила бы она большую податливость англосаксам, Холодной войны никто бы ей не объявил. Однако не будь она советской и коммунистической уже двадцать пять лет, то неизвестно – существовала ли бы она к 1946 году, а не пала, как пали за несколько недель европейские «свободные» державы под сапогами гитлеровцев.

Тем не менее, Холодная война уже началась, но оружия, чтобы противостоять новой угрозе у России не было. «Доктрина Трумэна» (1947) недвусмысленно объявляла о готовности США применить против СССР ядерное оружие. Ситуация для России складывалась опаснее, чем даже перед недавней войной. Отвести же эту опасность от страны могла опять только собранная в кулак адекватная Сила.

Еще не кончилась война, как руководству стала очевидна необходимость срочного создания нового оружия. Разведка сообщала о работах в этом направления в США, Англии, Германии и других странах. Поэтому на совещании в узком кругу Сталин только подытожил: «Надо делать».

Усилия России по созданию атомной, а затем и водородной бомб, по значению для обретения Силы можно поставить в один ряд с былой ускоренной индустриализацией 30-х годов. Опять несчетные жертвы, понесенные на рудниках и заводах «атомградов» – сознательно и по не пониманию коварства радиации.

В стране не было ни урановых рудников, ни соответствующего оборудования, ни научных наработок. Однако в России были талантливые кадры. На первых порах помогли «агентурные» сведения по зарубежному опыту, переданные несколькими западными учеными, сочувствующими коммунистам. Затем десятки тонн урановой руды удалось найти и вывести из побежденной Германии, там же наладить и добычу этого сырья военнопленными на руднике «Висмут». Удалось даже убедить добровольно выехать из Германии в Россию нескольких крупных специалистов в этой области вместе с семьями.

Россия, ее ГУЛАГ, начали покрываться новыми центрами подневольного труда, на этот раз совершенно секретными. То были урановые рудники, обогатительные фабрики, научно-производственные центры с ядерными реакторами, испытательные полигоны. Работавшие на них сотни тысяч заключенных делились на несколько категорий, с разными условиями труда, содержания и охраны, с разной последующей судьбой. Заключенные с большими сроками, в основном «политические», даже не подлежали «законному» освобождению – из-за секретности содержания их работы и знания месторасположения объектов. Сотни тысяч «военных строителей» были бывшими бойцами Красной Армии, на чью долю выпало пройти весь ад фашистского плена, выжить и быть «освобожденными» своими. Они считались подозрительными и наказывались за «нестойкость» в боях. В лагерях атомградов отбывали сроки и лица, оказавшиеся в конце войны на оккупированных территориях; работали тысячи военнопленных; особую категорию заключенных составляли десятки тысяч «власовцев» – изменников родины, воевавших на стороне фашистов.

Труд заключенных, работавших в атомградах, оказался экономически очень эффективным. Сохранились многие «заявки» производственных и даже научных организаций, не исключая и Академии наук СССР, с просьбой о выделении для строящихся «объектов» новых «партий» невольников.

Новое послевоенное напряжение страны дало ожидаемый результат. В условиях строжайшей секретности, проявленных чудес научного и организационного таланта, несмотря на десятки тысяч случаев гибели и смертельных болезней заключенных и вольнонаемных от радиации на рудниках и обогатительных фабриках, при авариях на реакторе, от бездумного сливания радиоактивных отходов в реку Теча, заразившего и убившего жителей по берегам на сотни километров, задача, поставленная Сталиным и партией, была решена в кратчайший срок. В 1949 году первая советская атомная бомба была успешно взорвана, что стало новой большой победой обессиленной недавней войной страны. То была победа советской науки, промышленности, предельно жесткой организующей системы, всего сталинского «социализма», выросшего в России на страхе, смерти десятков миллионов, на принуждении и насилии, но, как ни странно, при неизменном одобрении этого курса народом, крепкой его вере в «мудрость» вождя, в торжество «ленинских заветов», в надежде на обещанное Лениным счастливое будущее.

Через несколько лет была разработана и успешно испытана водородная бомба. В результате был достигнут паритет по разрушительным возможностям армий СССР и США. Наступило гордое затишье в Холодной войне двух государств и возглавляемых ими военных блоков. Теперь каждая сторона «гарантированно» могло превратить другую в радиоактивный пепел.

Затишье – это не мир. Но мира никогда не бывает и не будет в человечестве. Однако неведомое ранее равновесие – ядерный паритет двух стран – обеспечил мир в Европе, и теперь более, чем на три четверти века. Небывалый срок для мирной жизни в истории «цивилизованных» стран. Этот мир поддерживается до сих пор исключительно благодаря силе каждого из соперников. По-видимому, это единственное, что может удерживать государства и их народы от никогда не затухающих истребительных войн: Сила и страх возмездия. Без этого гуманизм, либерализм, дипломатия разлетаются как пыль под неукротимым завоевательным напором и инстинктом утверждения власти над проявившими слабость чужими народами. Разумеется, для публики всегда потом выдумываются благие намерения и цели, приводятся достойные объяснения проявленной агрессии. Политические аналитики, удивляясь современному, небывалому по длительности миру между сильнейшими государствами, даже назвали ядерное оружие «подарком Бога».

Итак, к десяткам миллионов жертв сталинизма довоенного времени добавились, как минимум 27 миллионов погибших в Великую Отечественную войну. Плюс сотни тысяч загубленных жизней при создании ядерного щита. Разве такое «счастливое будущее» народа видели в мечтах русские интеллигенты и революционеры, вынашивая и претворяя революционные планы? Но этнос живет по своим законам, и понятия «счастье», «комфорт», «благоденствие» не применимы и не нужны ему. Его цель выжить и утвердиться любой ценой. Выжить наперекор агрессивным соседям. Выжить, и только выжить. А для этого этнос готов идти на любые жертвы, и ему нужна, прежде всего, Сила.

В современной физике давно признана двойственная природа многих явлений. Например, волновые и, одновременно, корпускулярные свойства электромагнитных колебаний, необъяснимая способность некоторых субатомных частиц находиться одновременно в разных местах, будто бы в зависимости от намерений наблюдателя, и прочие противоречащие обыкновенной логике явления. Отчего же не допустить возможность и в социальной жизни явлений, столь же необъяснимых или «неприемлемых» с позиции воспитываемых с детства человеколюбивых «ценностей» и морали?

Хищники убивают свои жертвы не потому, что они «злые», а потому, что жизнь в целом устроена в этом мире не по человеческому «хотению», а по большим «законам» природы. Человеческие эмоции, мысли и поступки часто в корне не согласуются с этими законами, и потому многое вокруг кажется «злом» и даже вызывает «ужас».

Но люди уже оправдывают и защищают хищников, перестают убивать змей на дороге только потому, что они вызвали у них страх, поэтому можно допустить, что в жизни имеются такие «можно» или «надо», которые люди пока не поняли, но о чем, возможно, догадываются и стыдливо умалчивают. А именно, о необходимой порой жестокости, жертвах и смерти миллионов, до десятков процентов от численности населения, как это бывает в природные эпидемии. Плюс тяготы и несчастья для остальных – и все это ради выживания и движения народа вперед, а не увядания и скорой гибели от рук соседних «хищников» – государств и народов тоже вовсе не «злых», а лишь действующих по общим для жизни устремлениям и инстинктам. О «сытости», «счастье» и «комфорте» речь не может идти, когда под угрозой оказывается жизнь. Жизнь должна продолжаться, несмотря ни на что. Только в этом ее цель и доступный нам смысл.

Спросите себя, расстались бы вы сейчас со своей бесценной жизнью, или согласились бы не родиться и никогда не жить в обмен на несбыточную, но лучшую долю для тех, кто сгинул в сталинских лагерях и на фронтах всех наших войн? Если согласились, то надо согласиться и с неизбежным исчезновением России с карты мира, и населяющих ее народов из истории.

История этноса непоколебима и тверда как утес, другой она не могла состояться. Ее жизнь сумела реализоваться вопреки всем угрозам и трудностям. Поэтому она всегда истинна, единственно верна и оправдана несмотря ни на что. Живущие ныне – лишь острие, кончик копья, летящего из прошлого. Нам заметен лишь его непрерываемый полет к неведомой цели, об остальном не дано знать. Ничто, никакие враги не должны помешать лететь этому копью к цели. Поэтому «счастье», «комфорт», даже людская «справедливость» неприменимы к нему и к его полету. Средства для поддержания движения этого копья в неведомое будущее лежат «за гранью добра и зла», как выразился философ.

Преследуемая ящерица, сбрасывает и жертвует хищнику свой хвост, который вскоре отрастает у нее вновь. Сами люди в давние времена перед угрозой голодной смерти убивали собственных малых детей, а часто и съедали их, чтобы уменьшить число голодных ртов и спасти остальных. Потому что эти «остальные» только так получат шанс возродить род. Опасность для жизни, как отдельным людям, так и всему этносу, вызывает готовность и способность к чрезвычайным мерам – неведомым, немыслимым и «ужасным» в обычных условиях. Только превозмогая ужас, людской род успешно продолжает свой путь, умножаясь и «развиваясь».

Каждый этнос в своем стремлении к жизнестойкости внутренне организуется и укрепляет себя. Рождающиеся в этносе пассионарии первыми идут на риски инициации необходимых социальных преобразований, что затем происходят в результате народных восстаний или дворцовых переворотов, когда достигается «критическая» масса народного недовольства. Современный политический строй невозможно улучшить по существу, заменяя лишь самые негодные части или детали. Это живой человеческий организм. Нельзя изъять из него все «плохое» и оставить или добавить только «хорошее». Плохая или хорошая, но это сложившаяся, сросшаяся структура. Это как сидя на стуле, пытаться заменить на нем одну ножку. Надо либо все переворачивать, неминуемо проходя через разброд и развал, или, если не хватает решимости, ничего не трогать и оставаться сидеть на месте, в «застое». Такой переворот «стула» и развал случился в России в 1917 году, подобное произошло и в 1991 году.

14. От могущества к краху

Смерть Сталина в 1953 году обозначила конец эпохе перерождения России. Новый народ, новый русский этнос не только был успешно рожден и воспитан, но прошел и жесточайшее испытание на стойкость, сопротивляемость и силу Великой Отечественной войной.

Власть над громадной страной после Сталина перешла к пятерке его ближайших соратников, товарищей по работе в Совете Министров и ЦК партии. Это были эффективные организаторы, люди большой трудоспособности – иных бы Сталин к себе не приблизил, – но они были лишь исполнители, никогда не имевшие собственных целей, кроме личного влияния и власти. Самостоятельных и убежденных в своей правоте людей, пассионариев, Сталин около себя не держал – опасался. Он всегда настороженно следил за группировками, возникающими между его ближайшими соратниками в их борьбе за влияние. Такой отрицательный отбор, проводимый Сталиным десятилетия, вырастил элиту отличных исполнителей, но не талантливых личностей.

Эпоха подлинных пассинариев, рисковавших жизнью в революционной борьбе ради идей, терявших позже жизнь при сталинских репрессиях, закончилась в России. На несколько десятилетий самоотверженное следование идеалам и убеждениям, чем бы они позже ни оборачивались и какие бы жертвы народу ни несли, прекратилось. Наступила глухая пора правления малообразованной партийной номенклатуры, лишенной высоких устремлений и способности глубоко самостоятельно мыслить, готовой только к бездумному повторению мертвеющих коммунистических догм, уповая на чудо «великих» ленинских истин, способных и далее вести страну, удерживая от неминуемого коллапса. Искренность и убедительная сила былых партийных призывов к народу стала замещаться бездарными идеологическими шаблонами.

Если придерживаться мнения Льва Гумилева, что пассионарность есть наследственное качество, то сталинские чистки и репрессии 30-х годов, погубившие миллионы соотечественников, повредили генофонд партии большевиков, то есть целое поколение управляющей элиты. Репрессии 30-х годов в процентном отношении ударили сильнее всего по верхам, управленцам и армии. Были расстреляны или сгинули в лагерях почти все «старые большевики» из окружения Ленина, с кем он начинал строить новую страну. Погибло большинство соратников самого Сталина, с кем тот поднимал страну «на дыбы» в 20-х, тот самый «сталинский призыв» в партию, который он использовал, чтобы разбавить партийный контингент новым членами, ставшими затем верными лично ему, не знавшими подлинной революционной истории. В живых остались, в основном, услужливые, недалекие, умеющие скрывать подлинные мысли и чувства ради сохранения должности и жизни. Пассионарии нового этноса «Homo soveticus» в верхах, в партийной элите, понесли большие потери в Отечественную войну и после победы. Однако советский этнос уже родился, и только набирался сил, не ведая, разумеется, что в действительности происходило в верхах,

В то время, как страны, разгромленные Россией и ее союзниками в недавней войне – Германия, Япония, – через десять лет уже восстановились, и в них начался бурный рост благосостояния, СССР по-прежнему жил на полуголодном карточном пайке, потребительские товары производись в минимальном количестве и в нищенском ассортименте. Сельское хозяйство – коллективное, принудительное, как всегда лишенное стимулов к труду, – хронически не способно было накормить страну.

Идеологи партии, чтобы воодушевить народ на новые «трудовые подвиги», ухватились за новую идею принять и утвердить в народе «Моральный кодекс строителя коммунизма». Кодекс преследовал прежнюю утопическую цель воспитания «прогрессивного» человека: «сознательного и активного борца за коммунизм, всесторонне развитого, нового человека, свободного от пороков и пережитков старого общества». Моральный кодекс, должен был стать «Евангелием» новой веры и нравственности, регламентацией новых стереотипов поведения нового этноса, всего, что отстаивали пассионарии еще ленинского времени.

Новый «почин» был с воодушевлением поддержан партийными и комсомольскими функционерами от идеологии. На улицах советских городов, на крышах домов появились красочные плакаты и кумачовые лозунги с «выводами» из Кодекса и его моральными требованиями:

«Добросовестный труд на благо общества: кто не работает, тот не ест».

«Высокое сознание общественного долга, нетерпимость к нарушениям общественных интересов».

«Коллективизм и товарищеская взаимопомощь: каждый за всех, все за одного».

«Гуманные отношения и взаимное уважение между людьми: человек человеку – друг, товарищ и брат».

«Непримиримость к несправедливости, тунеядству, нечестности, карьеризму, стяжательству».

«Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни».

«Дружба и братство всех народов СССР, нетерпимость к национальной и расовой неприязни».

Это хорошие и правильные принципы, вечно притягательные для человечества: христианство проповедовало подобное более двух тысяч лет. Но в религии главное – это вера. Верой достигается сплоченность и готовность идти на любые подвиги. Однако в послевоенном СССР веры не осталось ни во что. Ни в громогласно по-прежнему провозглашаемые коммунистические идеалы, ни в справедливость и законность диктата единственной в стране партии – коммунистической, ни в руководство страны, избранное не народом, а неведомо кем. Народ потерял в большинстве также и религиозную веру – из-за многолетней сталинской антирелигиозной пропаганды, репрессий против священнослужителей, закрытия и разрушения церквей. Всякая вера, как и тесно связанная с ней пассионарность, политическая «страстность», ушла не только из народа. Первой она покинула власти страны, руководящую и культурную ее элиту.

Если большинство случаев упадка, разложения или гибели этносов происходило в истории из-за агрессии внешних врагов, из-за климатических изменений (например, после засухи: майя, ацтеки), или ландшафтных катастроф (извержение вулкана: минойцы), то советский этнос неожиданно споткнулся вскоре после Великой Отечественной войны из-за дефекта его собственного идеологического фундамента. Идеологические «табу» на частное предпринимательство и связанную с ним «эксплуатацию человека человеком» жестоко и бездумно «оскопило» русский этнос в отношении естественных возможностей развития. Это выбило из-под народа естественные стимулы свободного, раскрепощенного труда, и как следствие вызвало торможение промышленного и аграрного развития.

В ускоренной индустриализации страны с 20-х вплоть до начала 50-х годов, промышленность страны опиралась на простейшие технические решения. Успехи первых пятилеток в восстановлении после разрухи и в наращивании промышленного и военного могущества связаны были в основном со строительством и запуском в работу базовых отраслей, отсутствующих или находящихся в зачаточном состоянии в дореволюционной России. Это тяжелая промышленность, металлургия, энергетика, транспортная система и т.п. Научные, технические и проектные основы этих отраслей были заложены еще до революции, и еще не требовали существенного развития. Более современные технологии, как автомобилестроение, были приобретены за валюту у передовых стран Запада. Для полуголодной, разрушенной и ослабшей страны это казалось более чем достаточно. Все были рады и этим первым успехам, готовы были мириться и с жалким выбором и качеством товаров на прилавках, к которым надо было еще начала пробиться, выстаивая длинные очереди. Тем более, что никто не видел зарубежных аналогов и не мог ничего сравнивать. Однако военная техника, благодаря природной смекалке народа, требованиям военной «приемки» и жестокими наказаниями за брак получалась хотя и «без затей», но в основном крепкой, простой и надежной.

Народное хозяйство, где наибольшее значение уделялось «валу», т.е. количеству продукции для насыщения спроса, всегда превышающего предложение, при гнетущем страну тотальном «дефиците», могло успешно функционировать и в режиме государственного капитализма и административно-командной системы. «План», «вал», «трудовая дисциплина» – были общими законами государства, нарушение которых строго наказывалось, в критические времена даже лишением свободы.

Это успешно «работало», страна восстановилась, победила в войне и вновь восстановилась – на тех же производственных принципах и стимулах к труду: «все у нас общее», то есть государственное, и «кто не работает, тот не ест». Принуждение к труду было всеобщим. С 30-х до конца войны неоднократно опоздавших на работу судили и «сажали». Позже за «тунеядство», т.е. за «отлынивание от общественно полезной работы» судили и отправляли на работы в отдаленные районы страны. Известный пример этому ссылка на работы за «тунеядство» знаменитого впоследствии поэта, Нобелевского лауреата Иосифа Бродского.

Однако вскоре после аврального восстановления после войны экономика перестала развиваться, и страна незаметно вошла в «застой». С 70-х годов плановые пятилетки и семилетка развития страны уже ни разу не выполнялись, что, как всегда, умалчивалось. Сельское хозяйство после революции всегда, мягко выражаясь, «хромало» и вызывало «головную боль» у руководства, но теперь стало считаться вообще «черной дырой», куда бесполезно утекала валюта, вырученная от продажи нефти.

Бригады «шабашников», в основном приезжих из союзных республик, строили по деревням «Нечерноземья» коровники, «халтурные» по качеству, но «золотые» по себестоимости. Ничего не помогало: подневольный труд ни в колхозах, ни в совхозах не порождал изобилия, даже отдаленно похожего на «западное». Продуктов питания не хватало, страна не могла достигнуть самодостаточности, достойной «супердержавы». С середины 60-х годов приходилось уже импортировать пшеницу и прочие зерновые. Как злорадно удивлялись западные наблюдатели: «И такое происходит в стране, которая до революции кормила хлебом всю Европу!». Действительно, это было для всех неожиданно. Пришлось даже элеваторы и погрузочную технику в Новороссийском порту срочно переделывать из традиционно экспортной системы отгрузки пшеницы в систему для приема пшеницы из-за рубежа.

Плановая экономика с ее трудоемкими расчетами «всего и вся», стремившаяся согласовать на годы вперед производственные возможности, с одной стороны, и потребности хозяйства и населения, с другой, способна была, как всегда, «с горем пополам» удовлетворять только базовые потребности страны. Дефицит ощущался практически по всем товарным позициям и продуктами питания. В очередях в магазинах люди теряли по несколько часов ежедневно. Если в крупных городах, столицах республик, власти еще старались поддерживать видимость изобилия, то в областях, в поселках и деревнях на полках магазинов можно было видеть, чаще всего, только «дежурные» соль, водку, некоторые крупы, рыбные консервы, макароны и хлеб. Автор этих строк, выезжавший в начале 80-х годов в командировку в город Ереван, столицу союзной Армении, был поражен очередью в продуктовый магазин с хвостом на улицу на десятки метров. На вопрос: «Что дают?» получил ответ: «Сливочное масло».

Тем не менее еще при Ленине переход от «военного коммунизма» к НЭПу, высвободивший корыстный инстинкт личного обогащения частным предпринимательством, моментально дал эффект и заполнил рынки и полки магазинов. Но для современных партийных владык, победителей и авторов «Развитого социализма», завершение постройки которого они официально объявили на съезде своей партии, малейшее отступление от марксистко-ленинской догматики казалось преступлением.

Естественная мотивация частного производителя – корыстный или тщеславный интерес в получении наибольшей прибыли, ради которой он проявляет организационные чудеса, – при советском социализме заменилась партийным понуканием. Партийные ячейки и парткомы, созданные во всех учреждениях и предприятиях (государственных, иных не было), ведомые десятками тысяч райкомовских инструкторов, теребили, требовали, угрожали исключением из партии, потерей постов, уголовным преследованием, зачислением в «враги народа», что наводило на всех страх. Но страх – негодная замена предпринимательскому порыву и заинтересованному труду. Однако и страх, подстегивавший тружеников, раньше «работал», страна развивалась, но только на раннем, «примитивном» этапе развития промышленности и сельского хозяйства, когда главными были «план» и «вал», а полки в магазинах были пусты, и Красная армия остро нуждалась в вооружении.

Все в мире резко и навеки изменилось с середины 50-х годов, с началом «научно-технической революции – изменилось в мире, но не в СССР. Не в мировой коммунистической системе зародилась и развилась научно-техническая революция. Лишь свободное предпринимательство, подкрепляемое корыстным интересом, тяга людей к самореализации могли породить лавину технических новаций, изменивших мир во всех областях – в экономике, в обыденной жизни, в культуре. СССР безнадежно отставал во всем. Это проявлялось не только в быту советских людей, лишь понаслышке знавших о жизни за «железным занавесом», но сказалось и на авторитете страны. Всем становилась очевидной неспособность коммунистической системы дать людям современные блага и свободы.

Тем временем личные автомобили, комфортабельное «отдельное» жилье, удивительная по тем временам бытовая техника становились нормой жизни в западных странах, даже недавно разрушенных войной и «побежденных» в ней. В то же время у нас люди ютились, в большинстве, в коммунальных квартирах, а за вожделенным личным автомобилем, стоившим более пятилетней годовой средней зарплаты, стояли в очереди по десятку лет. Автор этих строк, встав на очередь на автомобиль «Запорожец» в 1972 году, получил его по очереди только в начале 1980-х. Полки магазинов даже в крупных городах были полупусты, все продавалось только с длинными очередями. Немногочисленные импортные товары, исключительно из стран «соцлагеря», т.е. из стран содружества «стран народной демократии», а также дефицитные продукты питания (в городах – колбасы, рыбные копчености, консервированные фрукты и т.д.) продавались трудящимся на производстве и в учреждениях в виде «наборов» или «заказов», чаще всего, к большим праздникам. Мера была вынужденная, т.к. ничего «дефицитного» после работы в конце дня трудящимся в магазинах уже не доставалось.

К 80-м годам неспособность безраздельно правящей коммунистической партии вывести страну из нескончаемых проблем стала очевидной. Народ все болезненнее воспринимал свою бедность, общую несвободу, границы «на замке», лживость пропаганды СМИ. Вот примеры лозунгов многометровыми буквами на крышах домов: «Слава КПСС!», «Народ и партия едины!», «Все ради человека, все на благо человека!», «Советское – значит отличное», «Партия – наш рулевой», «Партия – это ум, честь и совесть нашей эпохи», «Ленин с нами». Эти лозунги начали вызывать только усмешку и раздражение. Ведь генсек Никита Хрущев уже пообещал коммунизм в начале 60-х годов: «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!». Но вместо обещанного коммунизма, ленинского «рая на земле» в 80-х годах, как и прежде, в магазинах были полупустые полки, длинные очереди, во всем неискоренимый «дефицит», а «коммунистический быт» – в тесных общих, «коммунальных» квартирах.

Однако явные протестные настроения широко не распространялись в народе, хотя и случилось восстание рабочих в Новочеркасске, с расстрелом и жертвами, затем засекреченное. В основном среди людей разливалось нечто похожее на разочарование и апатию. Ведь все-таки был мир, а это после страшной войны казалось великим достижением и «заслугой» руководства. Люди были более-менее сыты, продавался необходимый ширпотреб. Безработицы, как за рубежом, в советской стране «принципиально» не существовало, о чем трубили СМИ. На улицах люди не ночевали, как в «западных» городах: государственное жилье было у всех, – чаще общее, коммунальное, но было. Начали строить и раздавать бесплатно «остро нуждающимся» отдельные квартиры, позже появилась возможность в некоторых городах купить отдельную «кооперативную» квартиру. Народ, отвыкший за 70 лет от дореволюционного «съестного» изобилия, от политических свобод, наоборот, свыкшийся с равенством в бедности и беде, не имея возможности сравнить свою жизнь с «западной», воспринимал свое существование со спокойным равнодушием. И действительно, это был тот случай, когда протест и восстание ради большего «комфорта» народ инстинктивно понимал как ошибочные, ведущие только к ухудшению положения. Потому что только разлитое в народе понимание действительной опасности ситуации, стремление к восстановлению сопротивляемости этноса и его Силы способно подвигнуть его на революционный хаос и последующие лишения. Именно это случилось в феврале 1917 года, когда народ совершил революцию самостоятельно, неожиданно и без участия политических партий, работавших над этим десятилетия, даже к большому их изумлению.