Россия – возврат к могуществу. Обретение силы и национальной идеи

12. Испытание огнем

Оглядываясь назад, можно с уверенностью утверждать, что за первую четверть века правления большевиков ни одно из ленинских воззваний, «крылатых» лозунгов и, обещаний счастливого будущего не было претворено в жизнь или выполнено, как впрочем, и за все 70 лет. Наоборот, российский народ испытал чудовищные тягости и горе, несравнимые ни с чем в дореволюционное время, было истреблено до четверти населения страны.

Однако только большевиков трудно винить в этом. Виноваты они «лишь» в том, что сначала наивно следовали догмам и иллюзорным планам своих немудрых теоретиков, затем гнали народ, как умели, по указанному теми пути, пока страну не накрыла туча сталинских репрессий, по своей жестокости и масштабам, неизвестных в истории человечества. Ведь еще в XIX веке, в то время как Маркс и Энгельс мечтали об утопии справедливого и счастливого общества, английский философ Герберт Спенсер уже писал: «Природные недостатки граждан неминуемо проявятся в дурном действии всякой социальной конструкции…. Нет такой политической алхимии, посредством которой можно было бы получить золотое поведение из свинцовых инстинктов». Но нет, Маркс, Энгельс, а за ними Ленин свято верили в свои социальные теории, «высосанные из пальца», были убеждены в возможности «перевоспитания» людей, вопреки внутренней природе. Примитивный материализм, принятый ими на вооружение для обоснования своих иллюзий, застилал им глаза плотной розовой пеленой, не позволяя увидеть и понять Поток жизни. Жизнь никогда и нигде не оборачивалась мирным счастьем в полном довольстве, сытости и покое. Это недостижимо. Борьба предстоит всем и каждому, независимо от социальных иллюзий и теорий. Но марксисты-ленинцы с фанатизмом ранних христиан повели народ в пустоту, к пропасти.

Тем не менее, за первые четверть века в России народилось новое поколение людей – советских людей. Они не знали царизма, с детства читали под новогодней елкой стишки вроде «Я маленькая девочка, играю и пою, я Сталина не видела, но я его люблю». Повязав красные пионерские галстуки, они учились в светлых советских школах и, став комсомольцами, с энтузиазмом работали на тысячах новостроек. Они маршировали под бодрые сталинские марши на праздниках физкультуры, учились бегать и стрелять, «сдавая» на «разряд» БГТО (Будь Готов к Труду и Обороне), с радостью шли по призыву в Красную Армию. Свершилась, наконец, долгожданная эмансипация женщин. Женщина впервые за историю стала равна мужчине не только закону, но и в реальности советской жизни. Женщины даже с некоторым вызовом устремились в сугубо мужские области: в воздухоплавание, спортивные игры, участвовали в тяжелых автопробегах по пескам Средней Азии, маршировали по Красной площади на спортивных демонстрациях.

Изба-читальня и Красный уголок в клубе заменили молодежи церковь; кинопередвижка по воскресеньям – посиделки и хороводы; праздничные демонстрации с лозунгами и красными флагами – крестный ход; патефон с пластинками записей московских артистов – гармонь и балалайку; портреты Ленина и Сталина – иконы в избах.

Единственным, но и самым важным результатом потрясений и горестей народа за четверть века стало его перерождение в иной этнос. «Старый мир» отцов и дедов стал чуждым советской молодежи – по культуре, по нравственным установкам, по идеям и целям. Это был успешный результат «передового» коммунистического воспитания. Молодые люди больше не верили в Бога, как их отцы и деды, считали религию «опиумом для народа», как учили их в школах. Они верили только в материализм, в науку и технику. Они боготворили Сталина, продолжателя дела великого Ленина, готовы были ради него на любые подвиги. Они верили в единственное нужное и возможное для всех народов, самое желанное счастье – торжество коммунизма во всем мире.

Демократии в стране не получилось, наоборот, наступила более жестокая деспотия и диктатура, чем при царизме, зато впервые в истории у народа появилось чувство общего равенства. Это было равенство в бедности, в беде, но все-таки равенство. В народе больше не существовало разделяющих пропастей по достатку, по наследным привилегиям и правам. Былые привычки преклонения и традиции были сломлены – рубили топорами даже иконы.

Народ, сломивший себе хребет четверть века назад в войне и разрухе, медленно выздоравливал. Из старого человеческого материала возрождался новый русский этнос. Но для проверки жизнеспособности, сопротивляемости, чтобы с полным правом назваться новым этносом, ему предстояло теперь пройти испытание огнем – Отечественной войной.

Первые недели грянувшей войны стали во многом позорными для страны. Хвалившаяся своей мощью армия, заявлявшая, что если будет война, то «малой кровью и на чужой территории», откатывалась, оказывая лишь незначительное сопротивление врагу, попадая в умело расставленные котлы, теряя многие сотни тысяч бойцов убитыми и пленными.

Смятение и неразбериха воцарилась тогда и в Кремле. Связь с командующими фронтами была ненадежная или вообще утеряна. Не получая вразумительных ответов на запросы командующим, Сталин направил на фронт даже начальника Генштаба Г.К.Жукова, лишив Генштаб должного управления. Не в силах обуздать себя, Сталин ежечасно вызывал к себе высших военачальников, невзирая на время суток, отвлекая их важнейшей работы.

Наконец, в конце июня наступили дни, похожие на кризис управления: Сталин исчез из Кремля, никому не звонил, никого не вызывал, уехал на свою «ближнюю дачу» в Кунцево. Не выдержав неопределенности, неспособные принимать самостоятельные решения, не имея даже формальной власти приказывать многим организациям, что было следствием установленной Сталиным строгой централизации, несколько членов Политбюро решились выехать к нему домой. Историки по-разному описывают эту встречу. Есть даже мнение, что Сталин взял тогда пример с царя Ивана Грозного, уехавшего из Москвы в свое село, «бросив» монархию. Бояре тогда действительно вскоре явились к нему с мольбами взять власть в свои руки. Нечто подобное произошло и теперь.

Приехавшие к Сталину гости отмечали позже, что он был в подавленном состоянии. Полагают даже, Сталин решил, что они приехали его арестовать. «Зачем приехали?» – спросил он. Но гости только робко просили срочно организовать Государственный Комитет Обороны, которому передавались рычаги управления страной в отсутствие Сталина. Сталин это даже не обсуждал и принял сразу. По свидетельству Н.С.Хрущева первые месяцы войны Сталин представлял жалкое зрелище в личном отношении, не верил в способность Красной Армии противостоять врагу, пытался заключить с Германией мир, жертвуя захваченными к тому времени территориями. Именно тогда от него услышали: «Все, чего добился Ленин и что он нам оставил, мы про… Все погибло».

Поражения первых недель войны объясняют недальновидностью Сталина, доверившегося договору о «дружбе» с коварным Гитлером, истреблением опытных и умелых командиров Красной Армии в предвоенные годы, нехваткой в армии многих видов вооружения – не хватало даже винтовок, наконец, ошибками военного планирования, отвергавшего ранее планы и учения по стратегической обороне. Однако страна в целом была подготовлена к неизбежной войне. Самое главное, хребет страны, ее промышленность была построена. Благодаря только этому авральная эвакуация на восток заводов из захваченных областей позволили через год-два нарастить производство до превосходящего врага уровня. Численность войск, количество бронетехники, артиллерии, авиации даже в начале войны превосходили или были равны возможностям германской армии и ее союзников. Тем не менее, несмотря на многочисленные случаи проявления героизма, войска Красной Армии, почти не оказывая сопротивления, отступали, попадали в окружения и сдавались.

Германский народ, воодушевленный ранними победами, безусловно, побеждал народ русский. Гитлер и его окружение уже провозглашали свою победу над ненавистной коммунистической страной, явно уже не способной к серьезному сопротивлению после понесенных потерь. Но как выяснилось, русский этнос только собирался силами, «только запрягал», испытание огнем лишь начиналось.

За месяцы отступления стальная пружина воли и терпения народа все более сжималась. Ярость, ненависть к врагу, готовность скорее погибнуть, чем позволить врагу подмять себя, все шире овладевало народом.

Перелом случился почти через полгода после начала беды, с зимнего наступления под Москвой. Это был перелом и в душе народа. С этих пор новые страшные жертвы, потери новых сотен тысяч убитых, сотен тысяч гибнущих в окружениях и плену воспринимались как и прежде с болью, но теперь и с крепнущей верой, что все не напрасно, худшее позади, и народ уже ничто не сломит.

К удивлению врага, рассчитывавшего, что «стоит только ударить в дверь сапогом», и советская страна развалится, к удивлению всего мира, оцепеневшего в ожидании развязки, коммунистический режим оказался жизнестойким и достаточно эффективным в чрезвычайных обстоятельствах.

Буквально из-под сапог наступающих фашистов выхватывалось и спасалось бесценное оборудование тысяч заводов и отправлялось на восток страны. За считанные месяцы, на пустырях за Уралом создавалась новая кузница вооружений. Не сумели бы, не успели это сделать – нечем было бы вскоре воевать. Организация такой невиданной по масштабу эвакуации, удалась, пожалуй, только в результате жестко «воспитанной» Сталиным дисциплины и ответственности. Ведь не были бы те заводы государственными, а все частное, как до революции – не было бы тогда тех тысяч заводов, что спасли страну, построенных государством в первые пятилетки «на костях» умиравших от голода, ценой безмерных лишений всего народа.

Гражданский люд, иногда безоружный, добровольно шел в ополчение. Оставшиеся на оккупированных территориях мужчины и женщины организовывались в партизанские отряды которые, пополнившись выходящими из окружения бойцами, превращались в новую и неожиданную для врага силу. У станков на заводах по 12 часов в день стояли старики, женщины, подростки. Весь народ с предельным напряжением превозмогал общую беду. Только ценой этих неимоверных усилий всего народа враг был разбит, и страна освобождена.

Представим, что случилось бы, если большевики не взяли власть в свои руки в 1917 году. Разумеется, история не имеет сослагательного наклонения. Однако, обильно расставив в этих размышлениях слова «возможно», «вероятно» и «если бы» такой экскурс в прошлое может быть полезен.

После Февральской революции 1917 года власть в России получили либерально-демократические партии. Временное правительство, состоявшее из представителей буржуазных и социалистических партий, выступало за «войну до победного конца» для соблюдения чести страны и верности союзникам. Но фронт массово покидали дезертиры, военное снабжение только ухудшалось, однако летом 1918 г. Временное Правительство предприняло наступление в Галиции. Наступление было позорно отброшено врагом. В результате последовавшего правительственного кризиса глава правительства Львов был смещен, и премьером стал социалист Керенский.

Падающая политическая поддержка, растущее недовольство продовольственным снабжением народа, военные неудачи ненадолго продлили бы жизнь этого слабого правительства, даже если большевики не сумели бы взять власть в октябре. Если не это, то страну могло ожидать только дальнейшее отступление на фронтах, скорое падение Временного правительства – в результате военного мятежа, и установление военной диктатуры. Диктатура одного или нескольких царских в недавнем прошлом генералов направила бы страну по единственно доступному им «новому» пути – дворянско-буржуазному подобию европейской демократии. Но сначала последовали бы годы наведения порядка в стране. Судя по жестокости «белого террора», проявленного царским офицерством в Гражданскую войну, меры по наведению порядка в стране немногим отличались бы от «красного террора» большевиков.

Однако то, что называется имущественными и производственными отношениями в стране изменению бы не подлежали. Развитие страны по старым наезженным рельсам привело бы Россию к длительному, на десятки лет, отставанию, даже прозябанию на задворках Европы. Разрушенные войной союзники, благожелательные и, вероятно, благодарные России за верность до конца союзническому договору, вряд ли смогли бы ей серьезно помочь кредитами на восстановление. Собственных же ресурсов для восстановления и ускоренного развития у России как не было до революции, так не было бы и теперь.

Однако, как мы знаем, России, Европе, всему миру, судьбой было отпущено только двадцать мирных лет. В условиях либерально-буржуазного строя о стремительном наращивании Россией экономических и военных мускулов речи быть не могло. Для сравнения можно привести условия, в каких Россия оказалась в 1991 году. Тогда тоже наступил новый политический и экономический кризис, развал, умеренная по меркам начала века «разруха», отсутствие национальной идеи, а на ее месте общее желание «жить как на Западе». Народ ельцинской России, жаждавший перемен, полагал, что его, освободившегося от «коммунистических» пут мученика жестокого режима, примут на Западе и во всем «цивилизованном» мире с объятиями, как равного, как любимого брата, проплутавшего семьдесят лет «блудного сына». Опостылевший всем «коммунизм» заменился в стране понятным и вожделенным «либерализмом», очень похожим на то, что случилось после февральской революции в 1917 году. Царило ощущение свободы, радость и ожидание скорых перемен, все верили чудо и бескорыстную помощь из-за рубежа. Но первой появилась свобода для бандитов, мошенников и стяжателей.

Об этом времени вспомним позже, пока только отметим, что за те же двадцать лет ельцинского «либерализма», были не построены, а разрушены тысячи заводов. Армия полностью потеряла престиж и уважение, на офицеров плевались на улице. Наше последнее технологическое чудо, космический «челнок», лишь недавно прошедший успешные испытания, был продан в парк аттракционов. За первые два десятилетия «новой» России была построена не промышленность, а всего лишь два пассажирских самолета, еще советской разработки. Это пример, как работает «либерализм» в стране, где не развито еще «гражданское» общество, способное контролировать себя и власти.

Возвратимся к варианту установления «либерального» режима в отсталой России начала века в условиях угрозы мировой войны, которая и разразилась через двадцать лет. Великие европейские страны рухнули под ударом фашистской Германии в считанные недели. Извечно отстававшая от них Россия последовала бы вслед за ними, развалившись как карточный домик, вплоть до самого Урала. Но на Урале Германию встретила бы не сильная русская военная промышленность, вооружавшая народ, а оккупационная армия союзной по «Оси» Японии.

Еще одну «развилку» в судьбе Россия могла встретить в 1918 году на Учредительном собрании. Этот всероссийский съезд представителей всех политических сил России должен был обсудить и принять основные для нового государства акты, выбрать правительство и его главу. Даже большевики задолго до октябрьского переворота публично призывали к скорейшему его созыву, полагая в нем возможность усиления своих позиций, не надеясь еще на успех силового переворота. Однако после Октября отношение большевиков к работе и вероятным решениям Учредительного Собрания изменилось в корне. После проведения всероссийских выборов депутатов (более 800), оказалось, что большевиков и их сторонников среди них было менее четверти. Стало ясно, что нужных большевикам решений Учредительное собрание не примет. Главой правительства большевик выбран быть не может, только либерал-социалист или эсер или меньшевик. Однако захваченную силой власть большевики отдавать никому не собирались.

Учредительное собрание было официально созвано и открыто в январе 1918 года, но после короткого времени работы (чуть менее суток), ранним утром оно было грубо прервано большевиками, объявивших, что «караул устал», а на следующий день вообще закрыто и распущено. Представим дальнейший путь России, если бы Учредительное собрание продолжило свою работу, избрало правительство и премьера. «Гадая на кофейной гуще», оценим, что стало бы «лучше» при либеральных демократах, если бы они сумели удержаться у власти.

Очень возможно, что не было бы Гражданской войны или она стала бы менее кровопролитной и яростной. Россия не потеряла бы от 12.5 до 15 миллионов своих граждан.

Не было бы насильственной коллективизации крестьянских хозяйств. Миллионы работящих и зажиточных крестьян и их семей не были бы выселены в отдаленные районы, многие из которых погибли. Напротив, окрепшие частные хозяйства, вне сомнений, хорошо кормили бы страну.

Не случилось бы страшного голода начала 30-х годов, из-за изъятия хлеба государством для продажи за рубеж в обмен на оборудование, нужное для ускоренной индустриализации. Тогда тоже погибло несколько миллионов граждан.

Не произошли бы жестокие политические репрессии, начавшиеся сразу после прихода большевиков к власти, достигшие небывалых масштабов в 30-х годах, и вновь вспыхнувшие после войны. То было горе, неволя и гибель для более, чем 40 миллионов ни в чем не повинных людей.

Назовем теперь «пассив» этой гипотетической «бухгалтерии», то есть что бы стало «хуже» при либералах, без власти большевиков.

Не были бы построены за годы первых пятилеток тысячи новых заводов, шахт, каналов, дорог, составивших «хребет» новой России. Не было бы перед войной создано станкостроения, автомобилестроения, тракторостроения, химической и авиационной промышленности, как и производства мощных турбин и генераторов, качественных сталей, ферросплавов, синтетического каучука, азота, искусственного волокна и прочего. Как никогда не было этого и до революции.

«Хребет» страны был создан исключительно за счет внутреннего ресурса – внутреннего накопления, потому что в кредит никто и ничего не давал – только за наличные: хлеб, золото, художественные ценности. Золото – из церквей и по реквизиции от бывших дворян, «буржуев», «деклассированных» элементов; картины – из национализированных частных собраний, включая Эрмитаж; хлеб – насильно отнятый у крестьян, в том числе у страдавших и умиравших от голода. Для успеха нужен был еще труд. Выручил рабский, принудительный труд десятков миллионов репрессированных.

Без этого начального капитала, невозможно было ни быстро восстановить страну, ни превратить ее в индустриальную державу. Индустрия – это была сила, которая спасла страну в Отечественную войну. Победа в ней была достигнута не только «ценой» 27 миллионов погибших соотечественников, но и десятков миллионов тружеников, в том числе заключенных, брошенных Сталиным в топку ускоренной индустриализации в 20-30-х годах.

Но и «левый» или «правый» уклоны в самой партии большевиков, с которыми Сталин боролся, повели бы страну в сторону от укрепления государственной мощи. И те и другие уклонисты-большевики видели путь России в замедлении темпов индустриализации для блага самих же граждан России, в защите крестьянства от насильственной коллективизации под лозунгом Бухарина «Обогощайтесь!». Сталин смял эти настроения в партии, как и уничтожил их представителей. Он требовал от партии наращивания Силы государства, а не достижения потребительского счастья для народа, и в этом его неизменно поддерживали партийные съезды.

Есть еще один фактор, сыгравший значительную роль в победе над врагом в Отечественной войне. Это повсеместная жестокая дисциплина и страх. В царской армии, а позже и в армии либерального Временного Правительства, в конце войны дезертировали тысячами. С фронтов снимались и уходили целыми взводами, «левые» пропагандисты свободно призывали солдат к «братанию» с врагом, к суду над строгими офицерами и расстрелу, к созданию солдатских Советов и т.п. В результате фронты Первой мировой оголялись и безудержно откатывались.

Однако уже в Гражданскую войну верховный комиссар Лев Троцкий расстреливал каждого десятого из частей, допустивших, по его мнению, трусость, частей, отступивших перед врагом – мера, неведомая со времен Римских легионов. Он же брал в заложники и мирных граждан из числа враждебных большевикам классов и расстреливал их, если враг совершал диверсии или применял «белый» террор.

Жестокие сталинские репрессии в Армии выкосили десятки тысяч офицеров высшего и среднего звена, оголив войска, оставив их без опытного и «бывалого» в боях руководства, что вскоре оберулось позорными отступлениями и «котлами» в первые полгода войны.

Но это посеяло и страх. НКВД, позднее СМЕРШ, могли выдернуть из войск любого, не только за проступок, но даже за «пораженческие» разговоры. Заградотряды по сталинскому приказу «Ни шагу назад!» становились с пулеметами позади наступающих войск. Не только ненависть к врагу, жажда победы и мести заставляли солдат вставать и идти под пули, но многих двигал и страх. Офицерам, вплоть до командующих армиями, грозил расстрел за малодушие и самовольное отступление перед врагом.

Подобные жестокости не применялись в армиях либеральных стран. Но эти страны и падали перед гитлеровскими армиями как кости домино. Но и Гитлер ввел в своей армии расстрелы за «трусость» в бою и подобие заградотрядов еще задолго до сталинского отчаянного «Ни шагу назад!».

Поэтому сомнительно, что либеральная демократическая Россия, какой ее видели партийные фракционеры-оппозиционеры, смогла бы устоять перед фашистской военной машиной и не рухнуть вслед за либеральной и более сильной Европой.

Чрезвычайные вынужденные меры, как бы жестоки они ни были, воспринимаются всегда народом с болью, смешанным со страхом, но подсознательно «с пониманием», как верные, и действительно необходимые для выживания страны. Ни во время Отечественной войны, ни после победы, ни даже теперь, когда стали известны те жестокие меры, приведшие к гибели миллионов невинных людей, нигде и ни разу это не вызвало широкого негодования или протеста. Люди после окончания войны восприняли это как скорбные, но необходимые и единственно верные тогда меры для достижения победы над врагом. Благодаря, возможно, только этому, они стали победителями, а теперь живы и счастливы. Народ, этнос, в глубине своей способен к любому перенапряжению в решающие для жизни моменты, готов идти на любые жертвы, а победив, не горевать, восстанавливаться и не вспоминать более об этом.

Возвращаясь назад в революционное время, положение России, как мы теперь понимаем, было похоже на картину «Витязь на распутье». "Направо пойдёшь – коня потеряешь, прямо пойдёшь, голову потеряешь, налево пойдёшь – и коня, и голову потеряешь". Но в данном случае витязь коня не развернул, как в сказке, а дальше двинулся, выбрав следующее: пожертвовал благоденствием народа, даже жизнью очень многих, ради жизни этого народа в будущем – его внуков и правнуков.

Было ли это осознанным решением кого-либо конкретно? Одного диктатора Сталина? Нет, это было подспудным решением всего народа. Не потому ли с таким рвением доверили ему свою судьбу не только соратники по партии, но и миллионы? Судьбоносные чувства и умонастроения развиваются в народе постепенно, затем они охватывают людей неким единым внутренним убеждением. Этнос объединяется общей решимостью, он подсознательно противопоставляет себя и свою национальную идею чужакам. В этом проявляется Личность, объединяющая на бессознательном, интуитивном уровне большинство индивидуумов этноса. Внешне случайными событиями, управляемая, казалось бы, случайно встающими у руля власти людьми, Личность народа неизменно подвигается к верному и единственно возможному и благоприятному для будущей жизни решению и исходу. Однако всегда это происходит с многочисленными жертвами и бедами для многих людей.