7. Последняя попытка вестернизации России
Не смея ничего трогать из «ленинских заветов» в фундаменте советского государства, взоры партийного руководства обратились конце 1980-х в сторону Китая. Коммунистический Китай уже 10 лет как поступился некоторыми марксистскими принципами и следовал согласно присказки «отца» реформ Дэн Сяопина «Неважно, какого цвета кошка, главное, чтобы она ловила мышей». С помощью щедрых американских инвестиций и «реабилитированного» частного предпринимательства, он демонстрировал невиданные результаты. Рост экономики Китая «зашкаливал», превышая 12% в год, в то время как генсек «реформатор» М. Горбачев призывал свою страну к росту хотя бы на 4% в год. Но в позднем СССР рост не удавался, началась рецессия, валюты не хватало на самое необходимое. Внешний долг увеличился за несколько лет правления Горбачева в три раза, внутренний долг еще более, но он никогда потом не был выплачен миллионам владельцев «сберкнижек».
Недалекий, но оптимистично настроенный генсек Горбачев видел спасение страны в двух мероприятиях, вполне «революционных» для психологии коммунистических руководителей. Первое, обращение к ленинскому опыту 20-х годов введения в стране НЭПа, т.е. разрешения строжайше запрещенного на 70 лет частного предпринимательства. Если при Ленине это оживило страну буквально «за ночь», то Горбачев ожидал, что такое произойдет и теперь. Ленинское наследие было реанимировано в виде разрешения на организацию производственных и торговых кооперативов – то есть после 70-ти лет запрета и преследования даровалась свобода мелким частникам. Однако при отсутствии у населения достаточных сбережений и капиталов, как это было у «нэпманов», истребленных 70 лет назад, у которых был и ценный предпринимательский опыт, теперь же, при всеобщей государственной собственности, горбачевский НЭП открыл путь только мелочной торговле на улицах и кустарничеству. Одновременно хлынул поток криминала, мошенничества и коррупции. Ни о каком оживлении умирающей экономики в масштабе страны не могло быть и речи. Горбачевская «перестройка» оказалась мертворожденной.
От второго своего почина Горбачев ожидал немедленных успехов на международном поприще. Горбачев был убежден, что, пойдя на уступки капиталистическому окружению, он моментально изменит их враждебное отношение к советской стране. Как все коммунисты, и не только они, он верил, что только марксистская идеология является непреодолимой преградой между его страной и Западом. Будучи еще только вероятным наследником кресла генсека, Горбачев ездил в Великобританию и очень тепло был принят премьер-министром Маргарет Тэтчер, знаменитой и хитрой «железной леди», сразу распознавшей в нем простака. Неизменную европейскую вежливость и обязательную благожелательность в личном общении, бывший комбайнер Горбачев принял за намеки и обещание будущего мира и согласия – только лишь СССР перестанет им угрожать ракетами, пойдет на уступки, «цивилизуется» и начнет реформы.
Получив власть, Горбачев немедленно приступил к преобразованиям, противоречивым и непоследовательным. Как было вполне ожидаемо от генсека компартии, его реформы были надежно привязаны к марксистско-ленинским догмам. Но и эти полумеры, названные «Перестройкой», встретили поддержку в народе и породили надежды.
Внешней политикой Горбачев продемонстрировал курс «на интеграцию СССР в сообщество западных стран». Ему хотелось на Запад, который ему очень понравился еще в молодости, когда как высокому партийному начальнику ему было позволено попутешествовать с женой на автомашине по Европе. В своем письме лидерам «семерки» ведущих стран Горбачев писал: «На нашу встречу в Лондоне возлагаю большие надежды. Есть все основания полагать, что она может стать поворотным пунктом в процессе ограниченного включения Советского Союза в мировое экономическое сообщество». Так Горбачев от безвыходности подтолкнул советскую страну к новой волне вестернизации, надеясь на чудо и спасение: деньги были нужны «позарез», валютных резервов не оставалось, расходы только росли.
Однако на кокетливое заигрывание Горбачева Запад, прекрасно понимая безвыходность положения СССР, выдвинул очень серьезные требования. На просьбы предоставить кредит в 20 млрд. долларов «на преодоление внутренних трудностей», западные партнеры связали получение денег: с прекращением военной помощи Кубе – «острову свободы», давнему союзнику СССР; с «более гибкой» позицией в отношении германского вопроса «о воссоединении», т.е. требованием вывести войска из Восточной Германии и сдачи стратегического преимущества; с «большим самоопределением» прибалтийских республик, т.е. с фактическим отделением советской Прибалтики. Неожиданно Советская страна, после 70 лет великих свершений и побед, оказалась «у разбитого корыта», нищей, просящей у недавних врагов подачку на пропитание.
Как ни поразительно это теперь, Горбачев добровольно и фактически безвозмездно выполнил требования, удивив этим даже западных руководителей. Припавшую на колени по вине коммунистического правления страну он повел с протянутой рукой к Западу. Получая необходимые кредиты, он за несколько лет спустил «задарма» все наши стратегические козыри. Под улыбки и мизерные деньги на обустройство на новом месте были выведены наши войска из Восточной Германии, составлявшие доминирующую силу в Европе. Наивный Горбачев удовлетворился «дружескими» устными обещаниями западных лидеров не продвигать силы НАТО к нашим границам. Об этих стратегических обещаниях никто потом и не вспомнил на Западе, и войска НАТО встали в сотнях метров от границы с Ленинградской областью. Так же безвольно Горбачев поддался и давлению госдепа США по разграничению континентального шельфа в Чукотском и Беринговом морях. Со своим министром иностранных дел он безвозмездно подарил США 46,3 тысяч квадратных километров нашей территории в Беринговом море. Как позже было отмечено в печати – «Американцам достались не только богатые рыбой промысловые районы Берингова моря, но и значительная часть континентального шельфа, в том числе перспективные участки нефтегазовых бассейнов «Наваринское» и «Алеутское»».
Однако в семью «цивилизованного» Запада, куда генсек так стремился, горбачевский СССР так и не приняли. В итоге Советское государство погрузилось в полное банкротство, как в финансовом, так и в политическом плане. Холодная война, длившаяся 45 лет между СССР и странами НАТО, была полностью и позорно проиграна. Стратегические и геополитические завоевания советского народа были бездарно потеряны.
Столь же безуспешной была и внутренняя политика Горбачева. Подготовка нового «Союзного договора», на что возлагались большие надежды по реформированию страны, прервалась военным путчем и пленением генсека его же партийными соратниками. Путч был пресечен исключительно благодаря решимости Бориса Ельцина, президента Российской союзной республики (РСФСР). Однако Советскому Союзу оставалось жить после этого всего несколько месяцев. 8 декабря 1991 г. руководители России, Украины и Белоруссии подписали в Беловежской Пуще «Соглашение о прекращении существования СССР». Как косточки домино вслед за Россией, Украиной и Белоруссией отпали и прочие союзные республики. Легко и дружно, к удивлению народов республик, прошел «парад суверенитетов», и Советский Союз мирно и «бесшумно» рассыпался после 70 лет бурной истории.
Так в России очень буднично, без жертв, «репрессивный» и «кровавый» коммунистический режим за несколько декабрьских дней сменился на свободный и демократический строй. Именно таковым новый строй был преподнесен народу России. Было «разрешено все, что не запрещено», провозглашена дружба с Западом и скорое благоденствие «как у них». Случилось это вовсе «не волей» народов, населявших просторы страны, а решениями и энергией лишь властной элиты России, нескольких десятков человек с партбилетами Коммунистической Партии Советского Союза в карманах. Благодаря только их политике в Кремле мирно, в декабрьских вечерних сумерках спустили с кремлевского флагштока кроваво-красный большевистский стяг и подняли триколор Февральской демократической революции 1917 года.
Вновь в российской истории реформаторы, недавние коммунисты, как их собратья большевики революционных лет, приняли иллюзию за руководство к действию. В 1922 году при утверждении Конституции СССР основатель страны Ленин настоял, чтобы для республик было записано право добровольного выхода из Союза. Этим как бы провозглашалась свобода и защита от «русского шовинизма», который он всячески искоренял. Сталин был категорически против и оказался прав. Советский союз распался в 1991 году юридически «чисто», на основании лишь нескольких строк на пожелтевшей за семьдесят лет бумажке, подписанной давно умершими людьми. В тот же миг Россией было потеряно половина населения и треть собранных царями и большевиками земель, а миллионы этнических русских стали изгоями за новыми рубежами. Однако никто не предполагал будущую неспособность постсоветских государств, неожиданно получивших суверенитет, упрочить свою государственность. Следствием стала возникшая у них потребность неизменно перекладывать вину за свои беды в прошлом и настоящем на недавнего «колонизатора» – Россию. С тех пор это питает там национализм, а у некоторых – неприкрытую вражду. Еще в 2000-х годах русский философ Александр Дугин прозорливо допустил вариант гражданской войны на просторах бывшего СССР как войну Украины с Россией, инициированную Западом.
Сила государства и его народа, всегда растет с его расширением и централизацией, и, наоборот, падает с его уменьшением или расчленением. Однако продолжая воевать с коммунистической силой и ее наследием, но в полном согласии с утопическими идеями ранних большевиков о равноправии народов, Ельцин не только бросил свой знаменитый призыв к республикам, входившим в Россию: «Берите столько суверенитета, сколько сможете проглотить», но и применил его на практике.
Это пример, как желание «жить, как они», т.е. получить все блага с плеча «победителей», вместо первоочередного восстановления независимости и могущества собственного государства, даже очень длительного, трудного и голодного, всегда приводит к позорному краху. Потеря сопротивляемости этносом всегда вызывает попытки разрушить его государство, если не снаружи, то изнутри. Это, как оставить мясо в тепле на сутки – протухнет, потому, что сразу появятся силы, желающие поживиться. Такова история человечества, таковы природные законы существования живых существ. Либо ты силен и жив, либо ты раб или мертв. Природа ставит все живое – ползающее, ходящее, плавающее, летающее, растущее в земле – в одни общие для всех условия. Жестоко, обидно, но неизбежно. Подобное сразу проявилось в России агрессией на Кавказе на деньги и с благословением на «джихад» арабского востока. Терроризм с сотнями жертв в Москве и на Кавказе, «первая чеченская война», затем «вторая» – этим обернулась в 1990-х годах раздача суверенитета и потеря Россией силы и сопротивляемости. Крах СССР показал не только банкротство коммунистических идеалов и тщетность претворения их в жизнь. Отсутствие у погибшего государства средств даже на жизненно необходимые нужды, на пропитание, вынудившее просить помощи у вечно проклинаемых коммунистами «буржуев», обнажило катастрофическую потерю народом сопротивляемости и силы.
В 1991 году с Россией произошло нечто подобное политическому перевороту октября 1917 года, но только с обратным знаком. Действующей силой внезапных социальных перемен в России стали опять не народные массы, ведомые политическими силами, заслужившими у них авторитет. Переворот в России в 1991 году, хотя и юридически законный, был осуществлен небольшой по численности коммунистической «номенклатурой», т.е. высшей партийной и административной элитой, ничем значительным и полезным себя ранее не зарекомендовавшей.
Новоизбранному президенту России Борису Ельцину и его команде предстояло разворачивать социалистическую «телегу» в обратную сторону – от коллективизма и «уравниловки» назад к частной собственности, к частной инициативе и индивидуализму, которые большевистские «старшие товарищи» искоренили 70 лет назад. Ельцин взял курс, который он и его команда молодых реформаторов приняли для себя за образец: примирение с Западом, копирование Россией его хозяйственной и культурной жизни. Он сразу удивил вчерашних непримиримых врагов готовностью в одностороннем порядке снять с прицелов на их города наши ракеты с ядерными боезарядами. Он развернул широкую приватизацию государственных промышленных предприятий, пригласил с Запада консультантов по переходу хозяйства на капиталистические рельсы, по воссозданию рыночной системы после 70 лет господства «плана». В качестве одобрения или как медаль за заслуги на этом пути, Запад принял Россию в свой привилегированный клуб, в «семерку» ведущих стран «свободного мира», объявив ее «восьмеркой». Ельцинская команда восприняла неожиданное поощрение с благодарностью и восторгом.
На простых людей все это действовало самым необыкновенным образом, вселяя в них одновременно оторопь и неоправданные надежды. На митингах в поддержку действий властей можно было увидеть лозунг: «Капитализм, прости и спаси нас!». Людей охватила убеждение, что все наши беды – следствие не только «оков» и идейных рогаток на пути, по которому вели «коммунисты», но и искусственно разжигаемой ими враждебности к Западу. Люди, вслед за Ельциным и его командой, поверили, что, сбросив шоры и путы коммунистической идеологии, показавшей полную несостоятельность, закончив, наконец, противостояние с мировым капитализмом по идеологическим причинам, Запад с радостью примет Россию в свои объятия, забудет прошлые обиды. Без коммунистической идеологии, грозившей 70 лет мировой революцией, без ленинских «Сокрушим гидру мирового империализма!», без хрущевских «Мы вас похороним!», «Мы еще покажем американцам Кузькину мать!» не станет более причин для вражды, Россия станет равноправным и любимым членом семьи западной цивилизации. Это казалось таким желанным и вполне достижимым для народа, замученного «марксизмом» и «развитым социализмом». Всеобщим становилось желание «наконец-то зажить, как на Западе».
Оголодавшая и обнищавшая Россия безмерно устала от коммунистических экспериментов над собой. Лозунги ельцинских реформаторов со словами «демократия», «свобода» казались измученному народу правдоподобным спасением. Поэтому Россия безвольно и покорно легла под иглу с новой инъекцией западной цивилизации, горько надеясь – «авось, поможет». «Уколы» с прививкой делали опытные западные консультанты, приглашенные ельцинской командой. Они не только сияли радостью, обрадованные нежданно легкой победой в затяжной Холодной войне, но и одновременно набивали себе карманы валявшимися под ногами богатствами, заработанными и созданными народом, сидевшим теперь перед ними в инвалидной коляске.
Это было похоже на то, как русский народ, скатившись в яму слабости и утраты сопротивляемости по вине ложной коммунистической догматики, возжелал всего лишь «сытости» и комфортной жизни «как на Западе», что давно обещалось западной пропагандой. Ему показалось, что все хорошее и важное в его жизни само собой останется, никуда не денется, но добавится к этому только еще лучшее. Это стало развилкой на пути народа, и он выбрал на целое десятилетие тупиковый путь. Иное направление развития России – к обретению утерянной государственной силы, как первоочередное – тогда вообще не рассматривалось, оно вызывало у всех только неприязнь. Ведь только-только позорно закончилась война в Афганистане, показавшая народу чего стоят и чем заканчиваются политические амбиции коммунистов. Армия и ее офицеры воспринимались как опора ненавистного коммунистического режима. Военных на улицах оскорбляли, молодежь не желала поступать в военные училища, авторитет армии и военной профессии упал вслед за коммунистическими идеалами. Тем временем лидеры ведущих западных стран демонстрировали на публике исключительную доброжелательность и щедрость по отношению к стране, уступившей им в долголетнем противостоянии. Ослабевшему и проигравшему – улыбки, сочувствие и гуманитарная помощь, – это так цивилизованно. Подобное вселяло надежду и веру в добрых и «бескорыстных» давешних врагов, не помнящих зла. Те же ощущали про себя восторг победы и готовили планы по разворачиванию безграничного «однополярного» мира, их СМИ были полны презрительных насмешек над покоренным, недавно опасным и страшным «медведем».
Но новые руководители России были столь же невежественны в делах переустройства страны на капиталистический лад, как и их предшественники – на лад социалистический. Ельцин намеренно собрал свою команду из молодых интеллигентов, не имевших ничего общего с провалившимися управленцами коммунистической эпохи. То было правительство из амбициозных, энергичных «завлабов», как их в насмешку называли, не имевших опыта управления не только государством, но даже предприятием – начитавшихся лишь книжек. На этот раз не марксистских, как сто лет назад большевики, а либеральных, но тоже, конечно, западных.
Ельцин с самого начала подгонял команду к ускоренным реформам, делающим невозможным возврат к коммунистической системе, Опасность реванша Ельцин чувствовал очень остро. Она и подтвердилась через пару лет новым путчем, правительственным кризисом и «расстрелом» из танков здания госдумы, где «заперлись» депутаты во главе с вице-президентом.
Сделать невозможным возврат в «социализм-коммунизм» Ельцин и его команда решили через немедленную приватизацию, т.е. бесплатную раздачу государственных предприятий в частные руки, что, по их мнению, сразу увеличило бы число сторонников «демократии». Решение верное: неискоренимый частнособственнический инстинкт не выпустит из рук доставшуюся даром собственность. Приватизация была проведена в спешке столь неумело и бездарно, что «ваучеры», т.е. паи, розданные населению, были скуплены за гроши верткими «бизнесменами». Промышленность великого государства, созданная с неимоверными трудностями и жертвами несколькими поколениями народа, в одночасье стала собственностью «олигархов», «красных директоров» и недавних коммунистических «секретарей» из распущенных райкомов и обкомов – людей некомпетентных в рыночной экономике.
Разумеется, приватизация была необходима – лишь в частных руках промышленность и сельское хозяйство могли восстановиться и окрепнуть после разрухи «социализма». Но успеха в этом можно было достигнуть только после первоочередного восстановления нравственной силы народа и могущества государства. Ради этого семьдесят лет назад перековывали страну большевики, и достигли цели – кровью, страданиями, гибелью миллионов, десятилетиями перенапряжения и репрессий. В результате страна обрела могущество, равного которому не было на земле. Напрасно? Но тогда бы не было теперь России, ни той, «которую мы потеряли», ни любой иной жизнеспособной – свободной и независимой. Нашествие нацистов с Запада в 1941 году не оставило бы слабую Россию в живых. История бы текла, конечно, своим чередом, но без ослабевшего в 1917 году российского народа. Так же, как продолжалась история и после гибели прочих великих цивилизаций – Египта, Греции, Рима. Желать другой судьбы, это как желать, чтобы у вас были другие дедушка и бабушка.
Все меры либерального правительства Ельцина осуществлялись под «чутким руководством» западных советников и консультантов. Целью было скорейшее установление «рыночной экономики» для блага, прежде всего, частных лиц, – ведь демократия! – а не государства в целом. Государство же, напротив, западные советники стремились, как можно более ослабить. Обернулось это тяжелейшей «шоковой терапией», финансовым дефолтом, обнищанием государства и народа.
Почти половина государственных предприятий входила тогда в военно-промышленный комплекс (ВПК) и производила, в основном, вооружение. Теперь их продукция не только не была востребована, но эти предприятия по настоянию западных советников подлежали закрытию, ликвидации. На перепрофилирование ВПК денег не было, как не было их и у покупателей отечественной продукции. В результате предприятия закрывались, миллионы людей лишались работы. В городах закрывались не только «нерентабельные» предприятия со своей «социалкой» – яслями, детсадами, домами отдыха, но и разнообразные НИИ, в большинстве не приносившие научной пользы, но обеспечивавшие занятость и сносные зарплаты своим «сидельцам».
Из-за чудовищной инфляции, достигавшей порой 2000% в год, из-за неумения хозяйствовать в условиях рынка, страну охватила эпидемия взаимных неплатежей между предприятиями. Предприятия перестали выплачивать работникам зарплаты. Долги работникам растягивались на полгода и более, люди принудительно отправлялись в неоплачиваемые отпуска. В лучшем случае с работниками расплачивались собственной продукцией. По автодорогам и на рынках можно было увидеть распродажи работниками заработанных ими изделий – посуды, носков, текстиля и т.д. Бюджетные организации задерживали с выплатой зарплаты, сокращали ее до предела, отправляли людей в неоплаченные отпуска.
Полунищие, растерянные и раздраженные, люди хватались за любую возможность что-нибудь заработать. «Челночники» – современные мешочники, – возившие дешевые «тряпки» из Турции, становились завидной, но и опасной из-за рэкета профессией. Более доступной и менее опасной была только торговля вещами на расплодившихся вещевых рынках, даже на стадионах, как в Лужниках.
Совхозы распались в несколько месяцев. Из-за неискоренимой их убыточности, особенно в Нечерноземье, десятилетиями финансируемых за счет продаж изобильной в то время нефти, у государства денег на них теперь не было. При их ликвидации сельхозтехника была роздана работникам, земля разделена на паи, и распределена между ними в виде «бумажек». Ни тогда, ни позже паи не стали настоящей землей в руках их владельцев, и поля вскоре заросли лесом, как это можно теперь увидеть не только, например, в Новгородской области, но и в Московской. Народ кормился пенсиями старушек, мизерными, но исправно выплачиваемыми государством, своим огородом, да сбором грибов и ягод на сдачу в автолавки, в обмен на продукты и водку.
Тем не менее, несмотря на все трудности, то было время, когда впервые за многовековую историю России власть, которая управляла народом, стала им же и выбираться. Россия становилась действительно республикой, хотя, разумеется, до гражданского общества было далеко. В местную исполнительную власть легко проникал криминал, на выборах в областные «думы» тон грубо задавали политтехнологи и «административный ресурс». Печать по-прежнему не решалась «слово сказать» против местного начальства, приученная к этому десятилетиями. Но детские болезни проходят, молодой организм крепнет и очищается, демократии еще только предстояло вырасти из пеленок. Однако политическая свобода уже проникла в Россию, как долгожданная живительная влага после засухи. Это было первое из набора величайших достижений гения западной цивилизации, наконец, достигшее России.
Второе из этого набора – частная инициатива и предпринимательство, благодаря чему Запад сотни лет опережал своими технологическими новациями мир, оставалось по-прежнему чужаком в русском обществе. «Барыга», «спекулянт», «хапуга» – обычные эпитеты в «перестроечные» годы для размножившихся мелких «бизнесменов». За мелкой рыбешкой «дикого капитализма» пришли и хищники – рэкетиры и бандиты. Они вымогали, убивали, грабили. Милиция их робко преследовала, но и сама нередко была повязана с ними. Однако в народе это часто вызывало только снисходительную усмешку и даже злорадство. Да и сама по себе милиция-полиция нередко не упускала случая поживиться за счет «барыг», вымогая своей властью не меньше, и часто со спокойной совестью, с удовлетворением от наведения «порядка и справедливости». Должно было пройти еще два десятка лет, народиться новое поколение, а поколениям советского воспитания задуматься и понять – чтобы в толще народа к частным предпринимателям и фермерам, дающим людям работу и зарплату, стали относиться с пониманием и уважением, как к кормильцам и тоже работникам. Да и самим «барыгам» предстояло еще «цивилизоваться», чтобы злобная зависть больше не затмевала разум многим из окружающих.
Создавая «новую» Россию, Ельцин хотел, как можно быстрее и дальше, «оттащить» страну от коммунистической деспотии и авторитарности. Это благое намерение он спутал с добровольным уничтожением силы государства, с разбазариванием накопленных русским народом за столетия сил и земель. Не только Ельцин и его команда, но так полагало большинство людей, возбужденных происходящими переменами. Им казалось, что есть полное тождество между опостылевшей коммунистической властью и государственной силой, которую она представляла. Широко распространилось убеждение, поддерживаемое новой властью: разрушим государственную силу – разрушим коммунизм. За несколько лет разрушили то и другое – осталась только слабость и нищета.
Народ объединяют идеи и лозунги, выражающие высокие цели и смысл жизни. После переворота 1917 года былые религиозные верования сменялись на высокие революционные идеалы, на иллюзорные идеи построения в «одной, отдельной» стране социализма и коммунизма. Затем народ воевал под лозунгами «Смерть фашизму!», «Дело наше правое, победа будет за нами!». Победивший русский народ восстанавливал разоренную страну под лозунгами «Миру мир!», «Партия – наш рулевой», «Долой поджигателей войны!». В десятилетия «брежневского застоя» люди верили клятве компартии «Всё во имя человека, все для блага человека!». Эти лозунги внедряли в сознание силу, достоинство, сплоченность ради достижения высоких целей. Если многие и относились к этому с иронической усмешкой, но все равно, эти лозунги со школы создавали в подсознании некоторый фундамент, представление о направлении в жизни, вечные понятия о «добре» и «зле». С годами это превращалось в некое «коллективное подсознание».
С разрушением коммунистических идеалов развенчаны были и духовные объединяющие скрепы. Крушение «нерушимого СССР», роспуск коммунистической партии Советского Союза (а ведь «Партия – это ум, честь и совесть нашей эпохи!») – и люди стали терять ориентиры в жизни. Впереди больше не было общего «счастливого будущего», ради которого людей десятилетиями призывали стойко переносить тяготы. От религии народ давно отвык, или лучше сказать, был отстранен и отлучен усилиями большевиков, как от марксистского «опиума для народа». Поэтому, за образовавшейся нравственной пустотой, на фоне усугубляющейся нищеты и безработицы, начал проявляться цинизм и подавленность.
Замены коммунистической нравственности и идеалам пока не находилось. И, главное, не было «национальной идеи», сплачивающей нацию высоким смыслом общей жизни. Поэтому власти новой России пытались реанимировать традиционную религию в народе. Ремонтировались и открывались храмы, по телевидению начали транслировать праздничные службы с обязательным присутствием на них первых лиц государства. Но обращение к религии получалось в большей степени лишь «обрядным» и не могло восстановить духовный стержень масс, на создание которого ушли столетия.
Народ оставался без «поводырей», в духовной пустоте, с дребеденью дешевых сериалов и серых юмористических программ по телевидению, с единственным теперь «объединяющим» общим устремлением – к деньгам и достатку любыми способами, к жизни и комфорту «как на Западе».
Стремление к достатку и комфорту вовсе не плохо, даже вполне естественно. К этому стремится весь живой мир – быть сытым, отдыхать в тепле и на мягком. Лучшей жизни не придумать – но только если ты в безопасности, и тебе никто и ничто не угрожает. Для людей к этому надо добавить – если ты не раб, а хозяин своей судьбы, если ты силен и независим. Тогда вперед! К комфорту! Но чтобы иметь жизнь и комфорт, «как на Западе» надо сначала стать столь же сильным, как Запад. Комфорт – это заслуга, приз, вишенка на торте.
Но можно пытаться стать у Запада прислужником, «подпевалой» в его политике. Запад действительно подбрасывает тогда некоторый «комфорт» со своего плеча, но с пренебрежительной и презрительной улыбкой. Таких «союзников» у Запада появилось много с распадом «соцлагеря». Все они рассчитывали с гибелью «хозяина», Советского Союза, стать «партнерами» в Европейском Союзе, но, по сути, желали быть «халявщиками» (как в словах незабвенной телерекламы из 90-х). Но они так и не получили многого от ЕС, – лишь небольшие субсидии на инфраструктуру да рынки сбыта по квотам, если им было, что продавать. Если нечего, – тогда, кто был бедным, так и остался бедным, но теперь без промышленности, и с сомнительным национальным достоинством. А еще на Запад через открытые границы хлынули новые гастарбайтеры, оставляя родные земли на четверть обезлюдевшими.
Достаток, подлинный комфорт и достоинство не обретаются из чужих рук. Они только завоевываются своим трудом и доблестью. Это закон все той же живой Природы. В этом и есть смысл жизни. Только это и важно для Потока жизни, которому мы все принадлежим. Сильные выживают, слабые и зависимые долго не живут: желанный «комфорт» им никогда не помогает.
Все десять лет Россия продолжала слабеть. Промышленность встала: с прежним «советским» качеством ее продукция никому была не нужна, ни за рубежами, ни у себя, куда уже хлынул дешевый импорт из Китая и Турции. Сельское хозяйство по-прежнему «лежало»: не было средств на топливо и удобрения по мировым ценам, да и сами селяне не сумели еще освоиться без колхозов и совхозов. Фермерские хозяйства, вспыхнув надеждой, вскоре заглохли. Крупные агрофирмы, на которые было больше надежд, появлялись только в южных, самых плодородных областях. На севере, в Нечерноземье работа стала убыточной: здесь требовалось большее трудолюбие – на бедных землях, при отсутствии дорог, неподъемных ценах на технику и топливо. Молодежь уезжала в города, поля зарастали лесом, страну кормила только нефть, газ, шахты и лес-кругляк.
Финансовых ресурсов у правительства катастрофически не хватало. Печатание пустых денег с инфляцией под четырехзначные проценты помогало только вначале. Тяготы инфляционного бремени перекладывались на весь народ, придавливая и производителей. Недалекие реформаторы ельцинской команды пробовали зафиксировать курс рубля, жестко привязав его к твердой валюте. Но стало только хуже: инфляция сменилась катастрофическим вымыванием тощих валютных резервов на поддержку рубля. Оставшись без средств, правительство кинулось занимать деньги, устроив «пирамиду» из облигаций: продавала последующие выпуски для погашения набегавших процентов по предыдущим. Кто был смел, умел и оказался рядом с этой кормушкой, зарабатывали десятикратно на быстрых вложениях в эти «бумажки». Сказочно обогатились не только иностранные банки, финансовые консультанты и наши «воротилы», но и высшие чиновники, даже сами авторы «шоковой терапии» и приватизации («прихватизации», как ее назвали).