Александр Первый

Невероятно, насколько история может увлекать! Понравилось, что в этом романе много деталей, событий, которые дают больше представления об известных личностях. Правда, язык повествования не так прост, но это, по-моему, еще лучше помогает перенестись в то время и представить все, что тогда происходило. Насколько всему написанному можно доверять – вопрос второй).

Книга-антитеза. Царь против декабристов, декабристы против божественного объяснения царской власти на земле, юдоль земная против небесной, сын против отца, жертвенные женщины против суровых мужчин, сиюминутное против вечного…список можно продолжать бесконечно. И вопрос тут не в том, что первая четверть девятнадцатого века выдалась такой спорной, а в авторских попытках красиво увязать свои теории с историческими фактами. Это плавно подводит читателя к интересной мысли, верить ли написанному вообще. Мережковский наделяет своих героев человеческими слабостями, чтобы мы могли разглядеть за фигурами исторических деятелей обычных людей. Желаете ли увидеть Александра I мнительным тепличным растением, которого подспудно грызёт страх повторения судьбы своего отца? А как вам Каховский – меланхолик, фанатик, слепое оружие в руках Рылеева? Или Пестель, не нашедший своего счастья, но болезненно влюблённый в свою сестру Софию? Кстати, имя это для автора волшебное. Так зовут ещё и полностью придуманную незаконную дочь императора от Нарышкиной, на которой завязано два основных героя произведения – Александр I и Валериан Голицын. Оба любят её, но «странною любовью». Она – воплощение всего небесного, что есть на свете. Тоненькие руки, большие распахнутые глаза, лучащиеся неземным светом, белое невесомое платье – словно ангел спустился на землю. Овеществлённая совесть Голицына и несбывшаяся надежда на светлое будущее императора. В романе у неё самые сильные слова, пробирающие до мурашек: «Живых убивать можно, — но как же мертвого?». О них Голицын вспоминает, когда, собираясь с Пестелем в Таганрог, где планируется покушение на Александра, они узнают о его смерти. Круг замыкается, и каждый делает свой выбор, ведущий к «взрослению» и гибели.

«Детскость» же основных персонажей вообще неоднократно подчёркивается автором. Император с женой неоднократно вспоминают державинскую оду новобрачным «пятнадцатилетнему мальчику и четырнадцатилетней девочке». В описаниях декабристов, в большинстве своём, проскальзывают детские черты: «мальчишеские вихры», «пухловатые губы», «пушок на щеках». Если учесть, что «заместо отца родного» у Александра был Аракчеев, жесткий, хитрый, умеющий усмирять подростковый дух бунтарства, можно представить, каким вырос сын. Все граждане Российской империи – дети его императорского величества и внуки Аракчеева. Прекрасные условия для заговора детей против взрослых, и чудовищная трагедия, когда каждое звено становится заложником предыдущего. Не расклепав себя, не выпадешь из цепи – вот такой парадокс системы.

Символично, что глобальный разговор о Звере поднимается в произведении всего лишь три раза. В первых двух случаях предлагается идти на Зверя с крестом. Православный отец Фотий и декабрист-иезуит Лунин готовы нести его, не щадя живота своего, до смерти без сомнений и колебаний. Кто же является Зверем? Павел Первый ли, невинно убиенный? Александр Первый ли, мятущаяся душа или Николай Палкин, вступивший на престол по чурбакам, выбитым из-под ног пятёрки, качающейся над эшафотом? А может быть, речь о дедушке Аракчееве? Третье упоминание как раз о нем звучит из уст императора Александра:

Искать ответы на этот вопрос стоит, по задумке автора, в цикле Христос и Антихрист . Там и встретимся!

Можно соглашаться или не соглашаться с взглядами автора на проблемы монархии в России, но исторические портреты он рисует великолепно. Пестель, Бестужев, Рылеев… кому не знакомы эти имена? Еще в школе мы узнаем о лучших представителях российского дворянства, которые хотели другой жизни для народа, изучаем причины неудачи их постигшей. Но, к сожалению, в красивых учебных фразах нет информации о том, что заговорщики были, прежде всего, обычными людьми, которые и могли ошибаться, и ошибались, и как мало в них было единства, и насколько утопичны были их планы на будущее России. Не рассказывают нам и о том, что Александр I, хоть и был далеко не самым мудрым государем, но в то же время был совсем неплохим человеком, не лишенным либеральных взглядов. Роман Дмитрия Мережковского как раз об этом, о людях, которые жили в начале XIX веках, людях, которые творили историю. Устами князя Валериана Михайловича Голицына, а затем и других персонажей автор разворачивает перед читателями полноценную панораму общественной и политической жизни России, предшествующей декабрьскому восстанию, всесторонне описывает процессы, в нем происходившие, и «бродящие в умах» идеи. Очень познавательно получилась. Главное – есть, о чем подумать. Текст местами суховат, но если тема интересна, то читается совсем неплохо. Хотя, конечно, многословные монологи про сущность власти, про религию, про грядущее мироустройство достаточно сильно утяжеляют написанное. Но в этом ведь основа сюжета, так что по-другому, видимо, никак.

Большой серьёзный и, возможно, даже фундаментальный роман Дмитрия Мережковского о последнем годе царствования императора Александра I. Т.е. автор не стал описывать нам весь период нахождения у власти Александра Павловича, а ввёл нас сразу в 1824 год. Когда остались позади почти 24 года принятия и исполнения непростых решений, причём как в международном поле, так и внутригосударственных, внутриполитических. Когда от бывшего едва ли не революционера и уж во всяком случае реформатора молодого Александра, жаждавшего привести народы России к счастью и к конституции, остались только малые крохи, а в реалии перед нами предстаёт немолодой (48-летний) умудрённый и жизненным, и царственным опытом муж. Когда уже ощущается усталость не только телесная, но и эмоциональная, да к тому же ещё и умственная. Когда нет лада в рядах придворных и приближённых, когда есть ощущение недовольства сделанным, но в гораздо большей степени не сделанным. И всё это на фоне слухов, а затем доносов и донесений о назревающем недовольстве среди офицеров и о готовящемся заговоре.

Дальше...

Однако в центре авторского внимания не только сам самодержец (причём его Мережковский показывает с самых разных сторон, от любящего отца и заботливого мужа до высшего чина российского самодержавия). Довольно много места и времени отведено в романе императрице и супруге Александра — Елизавете Алексеевне — со всеми внутренними переживаниями женщины не только от государственных забот происходящими, но и просто как жены и подруги. Другой большой и содержательный материал посвящён будущим декабристам — один из главных героев романа князь Голицын вхож в Северное общество, и мы вместе с ним знакомимся с Рылеевым и Кюхельбекером, Луниным и братьями Муравьёвыми, Каховским и Бестужевым, а из Южного общества — с Пестелем и некоторыми другими революционерами-заговорщиками. При этом особое внимание уделяет автор разногласиям в этой среде, вплоть до демонстрации противостояния северных и южных и несогласия их друг с другом. Не оставлен без внимания и Аракчеев с его воинскими поселениями, а также архимандрит Фотий, ну и все прочие присные и влиятельные люди эпохи.

Огромной заслугой автора в этом романе мне кажется то, что Мережковский старается, насколько это возможно, приблизить читателя к главным героям книги, буквально впустить их в мир сокровенных мыслей и чувств, мечтаний и переживаний. Как будто порой на исповеди находишься…

Мощная книга. Глыбища!

Да, у Мережковского он таким и получился, хотя мог ли он быть другим? Ребенок, выросший разрываясь между бабушкой и отцом, с огромным желанием всем нравиться. Порывистый, увлекающийся и быстро остывающий, "враг труда" - не довел практически ничего из задуманных преобразований до внятной реализации, все слабенько, половинчато, пугливо. "Хотелось как лучше, а получилось.... как получилось". Не выглядит российский властелин ни сильным, ни могучим... намеренно отворачивался от правды, предпочитая радоваться Аракчеевским "потемкинским" деревням, за что ни брался - выходил пшик((. И такой же пшик - движение декабристов, киношная романтика в романе оказалась бравадой, пустословием и диктаторскими бреднями. Для всех ностальгирующих выдержка из планов декабристов: