Нет.
Вы увидите печать смерти. Потому что Он знает, зачем Он входит в этот город. И он знает цену нам, с нашей радостью, пальмовыми ветвями или вербами в руках, с нашими криками «Осанна!» и с нашими ожиданиями.
Он знает цену нам. Поэтому Он, приближаясь к этому городу, приближаясь к нам и глядя на нас с горы, плачет. Вы слышите? Он плачет не о Себе, хотя крест для Него уже приготовлен. Он плачет о нас с вами.
Есть о чем плакать, глядя на Иерусалим, который будет вскоре разрушен.
Есть о чем плакать, глядя на нас, которые думают, что у них все, включая Бога, под контролем.
Но мы не знаем даже завтрашнего дня. Возможно завтра наша жизнь разрушится, семья распадется, а нас охватит горькое разочарование от этой жизни, от вчерашней радости, от Бога, который прошел мимо нас. И как только эта мысль посетит вас, вспомните – Он стоял на горе, смотрел на нашу жизнь оттуда и плакал. О разрушенном Иерусалиме, не узнавшем Его. О нас с вами, решивших, что у нас все под контролем. О наших детях, для которых мы уже придумали будущее. О наших любимых, которые вдруг испугались нашей любви. Это – наше единственное утешение, эти Его слезы сквозь наши слезы.
Он не прошел мимо. Он пришел на крест. Чтобы простить нам всю нашу ложь, все наше неумение сказать друг другу то, что мы думаем, что мы чувствуем, как мы любим, во что мы верим.
Он не прошел мимо, через крест Он встал рядом с нами, настолько близко, что – протяни руку, и ты его найдешь. В твою руку опустится Его плоть, твоих губ коснется Его кровь, и в этом причастии Ему ты обретешь силы жить дальше…
Переписка в вайбере, Вербное воскресенье, день.
– Привет, Саша! Хорошей тебе недели. Ты вчера спросил, что со мной? Мне пришли в голову простые слова. Аллегория. Я улитка, которая сейчас сидит в своей раковине и с наслаждением жует свой хвост. За которым на воле бегает по кругу.
– Я знаю, Богомила, что ты не мизантроп. Если бы так, ты бы не открылась и не потянулась ко мне, и не протянулась бы мне руку. Просто такой период. Но ты меня изменила, просто тем, что появилась. И то, что сейчас происходит со мной – не твоя вина. Это просто новый я. И что бы ты не делала сейчас, это ничего уже не остановит. Ты меня изменила, сказал я? Нет. Я дал себе свободу открыться тебе. И это столкнуло лавину. Теперь учусь жить в новом мире… А ты ни в чем не виновата. Нельзя быть виноватым за желание любить.
– Ты умеешь извлекать улиток из раковин? Ох, Сашко, боюсь, что все это не приведет ни к чему хорошему.
–Хм… Я поищу способ, ладно?
Письмо Александра, вечером Вербного воскресенья
КАК УЛИТКА ПАНЦИРЯ ЛИШИЛАСЬ
Улитка любила прятаться в своей раковине от проблем. Залезет поглубже, закроет глаза и ждет, когда проблемы уйдут. Однажды было ей так тошно, что она решила развернуться в своей раковине и спрятаться поглубже. Развернулась, полезла по спирали, да и застряла. Впереди узко, а сзади ни ножки, ни хвостик уже за край зацепиться не могут. Подергалась улитка да и замерла, глаза прикрыла.
Вдруг – ба-бах! – удар раздался, открыла улитка глаза в испуге – да и зажмурилась от света. Лежит она на песке, посреди осколков от своей раковины, а над ней здоровенный муравей-термит стоит, молотком помахивает.
– Спасибо, термит, – говорит улитка, – что спас меня. Но только как мне теперь без панциря жить?
– А ты ничего и без панциря, – говорит термит и посмеивается, – стройная и симпатичная, и передвигаться так значительно быстрее будешь. А коли тебе панцирь нужен, так тут, на пляже их, брошенных, пруд пруди. Они, конечно, известкой мараются, зато легкие. В путешествия по миру с собой брать можно.
– Без панциря? – удивилась улитка. – А мне мои друзья все время про панцирь мой говорили, какой он красивый и прочный.
– Друзья твои сами в панцирях всю жизнь живут, вот им и кажется, что вся жизнь – это в панцирь залазить и проблемы там пережидать. А мир – он вон какой! И в нем так много надо успеть. Ладно, пойду я по своим делам. Может, еще кого надо спасти из заточения
И усмехнувшись, пошел, молотком помахивая.
А улитка с тех пор панцирь не носит. Так, если только в путешествие, легкий известковый берет. Побольше, чтобы не одной там можно было от проблем прятаться.
Разговор в вайбере, вечер Вербного воскресенья
– Послал тебе сказку. Только, умоляю, без анализа. Ты не улитка, я не муравей, а главное тут – молоток.
Фотосообщения от Богомилы
– А я сегодня каталась весь день.
– Так зелено уже у вас. Смотрю фотографии. Хочу быть рядом на велосипеде. Но не уверен, что даже ногу перекину через раму. Уплываю…
– Устал?
– Устал…
– Уплывай. Маешь право.
– Каждую секунду думаю о тебе. Даже во сне.
– Спи давай. До завтра.
– Богомила… Сколько км ты сегодня проехала? Под сотню?
– Да
– Меня не видела? Когда оборачивалась?
– Очень много образов вспомнила из нашей поездки.
– Я все время ловлю глюки. Катаюсь по утрам в парке и вижу тебя, уезжающую вперед. Догоняю – а это не ты…
– Спать
– Спать…Подержишь за руку?
– Подержу. Спокойной ночи, варвар-муравей.
– Спокойной. Улитка без панциря.
– Мечтаешь?
– Верю.
– Фашист. Варварские методы все разрушать. Найду умелые ручки для своей раковины. Без молотка.
– Механик нужен
– Нет. Не в этом случае.
– Эх, Богомила…
– Удары тяжелого молота…Страстная неделя. Подумай, как можно молотком разбить раковину. Представь, что останется от живого существа в ней.
– Я аккуратно. А как иначе? Задохнешься… Никому тебя не отдам. Придется тебе меня убить. Сдать СБУ. Этого русского вторгшегося варвара…
– Спи лучше.
– Я и так спал всю жизнь…
– Попробуй не молотком махать Механик, а ювелирным инструментом, как настоящий ценитель красоты, если ты конечно такой, Александр Иваныч.
– Я попробую.
– Давай спать…
– Давай. До завтра…
Из неотправленного письма Александра
…Ты впустила меня в свой кокон, в свой хрупкий мир, похожий на панцирь улитки, а я начал там размахивать молотком, как варвар-муравей из моей-же сказки… Я знаю, что причинил тебе боль. Это не разбитая бабушкина ваза и не мамин хрусталь, и я ужасно сожалею о том, что я был так неуклюж и толстокож. Я такой же и сейчас, но твое молчание заставило меня думать, вспоминать, листать наши разговоры в моей голове, и я вдруг стал что-то понимать. Твои страхи и твои отложенные комбэки, твою тоску по любви, которая должна бы приносить счастье, но приносит тебе почему-то боль. Ты научилась жить с этой болью, даже научилась видеть в ней светлую сторону, это – твоя святыня, иначе я не могу назвать то, что ты продолжаешь чувствовать к тому, кто научил тебя однажды любить, но не дал тебе счастья. Прости, если и эти мои слова звучат сейчас, как звуки молотка. Я сам чувствую, как тебе больно, потому что все время думаю о тебе, перечитываю то, что ты мне написала, и прирастаю, прирастаю к тебе…
… Что я могу? Да почти ничего. Разве что – быть верным, там, где я могу быть верным. И быть честным, там, где не могу быть верным. И жить, между этой верностью и честностью. И говорить с тобой о любви без эвфемизмов, без всех этих ярлыков «страсть», «влюбленность», «одержимость»…
Великий Понедельник, Абалаков, Сибирь / Киев
Переписка в вайбере, позднее утро.
– Доброе утро, Богомила. Надеюсь, не разбудил? Устал ждать вашего утра. У нас уже день.
– Доброе утро, Саша. Нет, не разбудил, я на ночь отключаю звук. Я, когда просыпаюсь, открываю один глаз, смотрю время, закрываю и считаю сколько времени в вашем Абалакове. Ты выспался?
– Ага.
– Да ну? Хиба таке бувае? Может, еще бы поспал?
– Как перед расстрелом, да.
– Почему?
– Послушай меня сейчас, ладно? Мне чертовски не хватает сейчас твоего цем. Я напоминаю себе космонавта в безвоздушном пространстве. Сегодня я все сказал жене. Попросил развод. Что бы ты сейчас мне не сказала, уже ничего не изменить. Я не хотел пока тебе писать об этом, но понял, что не могу не сказать. Мне нужна связь, Хьюстон!
– Саша…
– Богомила…
– Я еще кофе не пила.
– А я уже хочу водки…
– Жуть.
– Ага.
– Ты как- то страстно Страстную неделю начинаешь.
– Так получилось.
– Саша, если ты принял там свое решение относительно жены, я уверена, что это давно назрело. Все дело было во времени…Так ведь… Я только катализатором послужила…особенно в свете нашего общения
– Да. Не грузись. И не ищи здесь свою вину. Я уже говорил тебе об этом.
– Вт я и проснулась, да… Вспомнила сразу про развод своих родителей. Развелись, но жили вместе, в одной квартире, по разным комнатам…
– Развод по-советски.
– Да.
– Богомила, послушай. Я очень хочу оградить тебя от всего, что сейчас со мной происходит. Ото всех осколков шрапнели, что сейчас летят, чтобы они тебя никак не задели. Я даже не знаю, нужен ли я тебе такой вот.
– А летят?
– Думаю, летят. И ещё будут лететь.
– Саша, мне сложно дать тебе какой-то ответ.
– Да я и не прошу ответов.
– Я могу сказать одно тебе сейчас – если даже ты разведешься-таки…Ты не можешь так вот сразу уехать и все бросить. Ну, жена – это понятно…
– Это так.
– Нет не перебивай! Дети выросли. А вот люди… люди, которые в тебя верят и знают тебя, их нельзя подвести.
Худшее, что может меня зацепить, доставить переживания, так то, что эти все люди, знакомые, родственники даже и дети твои, свяжут твой развод с увлечением «молодой и красивой».
Я не уверена, что будь твоей жене лет как мне, мы бы писали все это друг другу. Увлечься ты мог бы, но развестись и жениться на мне – нет. Ведь так? И твоя дочь подросток. Она ведь тут не при чём…
– Богомила, ты давишь на рану. Я люблю дочь. Но ради этой любви я не сумею жить, как прежде. Просто не смогу. А фальшь она почует, и будет еще хуже.
– Возможно и так. Возможно, что ты прав. Но стоит тебе уйти, как у нее появится новая почва для размышлений. Это в ее-то молодой головке.
– Я не изменю к ней своего отношения, и она, надеюсь, меня поймет. Блин, никогда не думал, что буду похож на какого-то героя мелодрамы! Богомила, все решено. И ты себя не вини.
– Я себя не виню.
– Хорошо.
– Странные вещи случаются. Но от жен своих вы не уходите.
– Мне достаточно того, что ты нужна мне. Я готов ждать тебя столько, сколько нужно.
– Саша, не спеши принимать решение окончательно. Пусть все отлежится. Поговорил – хорошо. На душе легче.
– Да.
– Но резких движений не предпринимай. Я уверена, она еще не все тебе сказала.
– Я человек решений, ты же знаешь.
– Да. Это меня порадовало и восхитило бы лет десять назад. Теперь пугает.
– Не бойся. Но мне сейчас, как никогда, нужна трубка с кислородом. Длиной в пять тысяч км.
– Я хочу поверить.
– Спасибо. Хочу тебя обнять, но руки коротки.
– Но я боюсь поверить. Я боюсь обмануться вновь. Я так много времени потратила на ожидание чуда, что себя приторно жалко порой.
– Я не тороплю тебя. Я попробую ювелирным инструментом. В топку молоток.
– Мне проще с Семеном, я тебе уже писала об этом. Его не надо любить. Его не надо ждать, ему даже не обязательно быть верной. Он это все, конечно, не знает, но мне все равно. Но нужен ли мне другой? Нужен ли ты? Нужен. Но я не могу и не знаю, не умею поверить. Поверить, что это возможно.
– Я знал это. Ты так сильно колебалась в своих чувствах в эти дни…
– Пока это все только бегущие строчки. Но мы все живые. И в жизни нашей все не так, как мы хотим, а только как надо. А как надо, я не знаю. У меня не получилось это раньше, почему это получится сейчас?
– Эй, погоди! Что значит надо? Ты опять лезешь в раковину, Богомила. Слушай сердце.
– Опять Экзюпери?
– Ладно, не будем пока больше об этом, ладно?
– Согласна, не надо сейчас.
– Пусть пройдёт Страстная неделя.
– Точно. И Пасха еще.
– Давай сделаем перерыв. Мне нужно заняться делами. И спасибо, что дала мне кислороду на сегодня.
– Пока, Сашко. До связи.
– До связи…
Переписка в вайбере, вечер того же дня.
– Добрый вечер, Богомила! Ох и день!
– Добрый вечер, Сашко.
– Обними меня? Мне сейчас нужно, чтобы ты обняла меня.
– Обнимаю
– И я.
– Цем. Так, что ли… Я еще работаю.
– Извини, что отвлекаю.
– Да нет, норм. Через пару часиков освобожусь.
– Ладно. Сегодня я хочу лечь в час ночи. Значит, час у нас будет? Да.
– Да.
– До связи, родная.
– До связи.
Переписка в вайбере, в ночь на Великий Вторник
– Привет, Мила! Мой вайбер пишет «сегодня», и у нас это сегодня уже наступило. А у вас еще «вчера». Я думаю об этой разнице о времени и благодарю Бога, что ты живешь не в какой-нибудь Австралии или Аргентине.
– Привет! Я уже на связи.
– Уже дома?
– Я и была дома. Разве что в магазин ездила, за тканями. Просто много было работы.
– А я представлял тебя в метро…
– Это завтра. Аж два раза.
– Сегодня я ставил новый руль на велосипед. Это было главным психотерапевтическим действием дня после всех объяснений. После все этой шрапнели.
– У вас… скандалы?
– Нет. Скандалов нет. Но разговоры выпивают душу.
– Хорошо, что нет скандалов.
– Богомила, я сегодня все время повторял и повторял твое имя. Если твой папа сделал что-то хорошее в жизни, то одно их этого хорошего – это твое имя.
– Ну… Я не знаю, что на это сказать.
– Сегодня мне нужна была твоя помощь, и я ее получил. Спасибо тебе, что была рядом. Не знаю, как это объяснить. Сложно было. Чертовски сложно.
– Сложно до принятия решения или после?
– Скорее, в процессе. Когда говоришь, когда ищешь слова. Ладно, не грузись, это мои грузилки.
– Уже нагрузил. И ты получил желаемое?
– Желаемое – это ты. Получил ли я тебя? Тянусь ли пять тысяч километров?
– Саша, ты опять давишь на меня. Ты обещал… Ты забыл?
– Я не забыл. Просто говорю, что думаю. Я ведь ничего от тебя не требую. Как я могу требовать чего-то от тебя?
Эй, ты тут? Богомила, не убегай. Ну, прости, дурака. Я ведь и правда, не могу не думать о тебе каждую минуту. Что это, как не желаемое – видеть, слышать, чувствовать тебя?
– Саша, ты обещал, что не будешь форсировать события. Что дашь нам время. Дашь время мне принять свое независимое решение. А теперь я чувствую себя в центре стихии. Я не только у тебя на устах, я на устах твоей жены. Зачем ты со мной так?
– Богомила, послушай. Ты на моих устах, это правда. И ты в эпицентре моей жизни. И разве может быть по-другому? Я не обсуждаю свои чувства к тебе со своей женой. Мы не говорим с ней о тебе.
– Саша, мне надо время. Много времени. Я не буду переворачивать все вверх дном ради того, что мне непонятно и что меня пугает. А ты меня сейчас пугаешь. Все твои действия, вся твоя настойчивость меня пугает. Твой натиск на меня пугает и напрягает меня. Прости уж за честность. Я бы позвала тебя, возможно, со временем, когда была бы готова к столь резкой и неожиданной в моей жизни перемене. Но ты не подождал меня. Почему? Мы бы вместе приняли решения, которые касались бы уже нас. Но ты сам все решил, начиная с разговора с женой. Я не вижу себя сквозь камнепад твоих решений. Где здесь я?
– Богомила…
– Если я в сердце твоем, оставь меня там. До времени оставь. Такой был уговор.
– Послушай, Богомила.
– Ты благодаришь меня, но что я сделала?
– Послушай…
– А можно я завтра послушаю? Я пару дней назад попросила побыть одной. Почему ты не дал мне этот покой? Почему начал все эти разговоры с женой именно сейчас? Ты давишь на меня. Это не честно. И не справедливо.
– Да ничего я не начинал, Богомила! Утром жена сама подошла и потребовала объяснений. Я чувствовал, что это случится однажды. Но я хотел отложить это на после Пасхи. Не получилось.
– Это не оправдание.
– А что оправдание? Я повторял, как мальчишка, твое имя, повторял весь день. Только это помогло мне сегодня. За это я тебя и благодарил. Но… Я чувствую, что напираю и давлю на тебя. Это правда.
– Саша, ты спекулируешь моей открытостью тебе.
– Нет, Богомила!
– Ты поступаешь не благородно, втягивая меня в семейные разбирательства.
– Я о тебе вообще ничего не говорил…
– Хочешь послушать, сколько раз ты скомпрометировал меня? Давай в подробностях это обсудим, и я тебе поплачусь на то, как мне не легко принимать решения. Ты даже не пытаешься уберечь меня от подобных разговоров. Дико мне это обнаружить, Саша.
– Единственный день, когда мне надо было почувствовать твою поддержку. Прости, что так вышло. Я тебе уже говорил – больше никаких разговоров на эти темы, разве что ты сама спросишь. Правда, прости. День такой… поворотный, что ли. Прости, что напугал тебя. Никого рядом не было, кроме тебя, чтобы ощутить поддержку.
– Саша, все что ты пишешь сейчас, все, что делаешь – это твоя плата за мою откровенность?
– Не понял.
– Неужели ты, услышав все, что я тебе рассказала о себе, подумал, что я жду от тебя каких-то действий? Ты заставляешь меня пожалеть о многом. Зачем ты так? Это опять мне ход с письмом напоминает.
– Мы действительно не знаем друг друга, Богомила. О каких действиях ты говоришь?
– Тогда ты хотел отдалить меня за мою же откровенность, сейчас – овладеть мной за нее же… Я очень устала сегодня, Саша. Ты тоже.
– Да.
– Завтра у меня тяжелый день, я должна выспаться. Надеюсь, утро у меня начнется с кофе.
– Ладно. Только, пожалуйста, не воюй со мной? Я и так наделал косяков в наших отношениях… Завтра выйди сама на связь, когда будешь готова, хорошо? Я буду ждать.
– Удобно мне что-либо или нет – ты этого ни разу не спросил толком. По мелочи – да, а по сути? Хочу я или не хочу этих перемен? Ни разу не спросил.
– Ладно, Богомила… Давай завтра? Если ты захочешь.
– Я подумаю. Много подумаю. Даже больше, чем рассчитывала.
– Я буду ждать.
– P.S. Я надеюсь, я этого хочу – что ты помиришься с женой до Пасхи. Что все остановится. Это мое желание, кто это учитывает? Делай, как сам считаешь правильным.
– Девочка, послушай тогда и ты меня. Я уже пытался следовать твоему желанию и оставить все как было. Помнишь? Ты сказала мне, что я нужен тебе, если оставлю все как есть. И что? К чему это привело? К неделе лицемерия и вранья, неумелого и странного? Я пытался честно выполнить твое условие. Но я не могу. Я изменился. Я – другой человек, не тот, что вылетал в Израиль. Я пытался, Богомила, изо всех сил. Но стало только хуже. Жена сказала мне, что, если бы я с порога сказал ей, что все кончено, она бы меня поняла. Я хочу сохранить сейчас наши с тобой отношения, это правда. Может, я делаю это коряво и неумело, но я пытаюсь. А клеить разбитое я не буду. Симулировать жизнь там, где ее нет я не умею. Даже ради тебя. То, что сложилось у нас там, в пути, это как камертон, что ли. Остальное звучит фальшиво. Сейчас я не знаю даже своего завтра. Я просто верю. Верю, что все получится у меня, хотя бы на старости лет. Верю, что ты сможешь поверить в любовь.
– Тут уж стоп.
– Я не знаю, как все будет. Но у тебя выбор есть. Есть выбор все свернуть, а меня послать подальше.
– За девочку спасибо, принято. Насчет жены – все обманутые так говорят, все считают, что им лучше сразу узнать, чем ходить так… с рогами. Никому не хочется быть в шкуре обманываемого. В остальном ты, похоже, использовал меня, вернее, пользовался мной. Моей доверчивостью, открытостью и доступностью. Я, как всегда, распахнулась. Что до старости лет и твоей последней попытки – поверю сразу. Я так подумала еще в Израиле. Я решила подарить тебе легкий ветерок, а ты превратил его в свой личный ураган, сметающий все на своем пути. Я к этому не стремилась.
– Знаешь, я устал от твоих обвинений, Богомила. От того, что я тобой пользовался, что я тебя использовал. Я готов признавать ошибки. Но я не готов брать на себя то, в чем ты меня обвиняешь. Я не могу использовать того, кого люблю. Это как плевок в душу. И я готов принять это только потому, что ты – та, кого я люблю.
– Хотя мне приятно было представлять, что я могла бы выйти за тебя замуж. Потому я и сказала, что я готова попробовать, если ты ничего не будешь менять сейчас. А ты поменял. Хоть и говоришь, что не хотел этого.
– Я поменял не потому, что так хотел, поверь ты мне хоть раз?
– А кто хотел? Кому была выгодна эта перемена?
– Выгодна?! Ты издеваешься? Это слово вообще не отсюда! Я пытался, я честно пытался все продолжить, как было, спрятав тебя в сердце, только оно слишком громко кричало, прости за пафос.
– Да, жёны чуткие. И стены тонкие. И соцсети доступные, Саша. Ты сразу сделал меня доступной всем. Все могли читать и думать. Саша, зачем эта публичность? Мог бы мне писать, а не на публику изливать.
– Черт, Богомила! Не ты ли сама комментировала и отписывалась в сетях? И если ты – причина каких-то постов, почему ты думаешь, что это только твое и о тебе? Вот это – только о тебе, если хочешь: когда жена пришла ко мне несколько дней назад, я, честно следуя нашему договору, смог быть с ней. Смог быть с ней в постели. Но знаешь, что я чувствовал? Я чувствовал не ее, а тебя.
– О. Это должно мне польстить?
– А публика – что публика? Кто что понял? Только ты и я смогли понять то, что на глубине. А как мне было до тебя докричаться, если «все должно было остаться как было»?
– А жена, значит, читала и все увидела. Нет, Саша, ты писал про меня.
– Конечно? А про кого же еще? Кто застрял в моей голове?
– Вот и писал бы мне. А ты вывалил все в публичное пространство.
– Богомила. Я такой, какой есть. Наверное, я не похож на твоих мужчин. Но я люблю тебя. И я готов ждать столько, сколько нужно.
– О, спасибо за напоминание про «моих мужчин», совсем о них забыла. Всё, закончили разговоры о любви. Только один человек мог говорить мне о любви, не используя меня никогда. Я приоткрыла тебе дверь в самое интимное, а ты вломился туда. Всё, хватит. Тема закрыта.
– Послушай, никогда, НИКОГДА я не использовал тебя. Все это в твоей голове. Все эти страхи и страшилки про меня. То, что было с нами в Израиле помогло мне понять себя лучше. Честно говоря, просто заставило увидеть себя. Но тебя я не открыл до конца. Только приоткрыл, как ты написала. И я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Со мной или без меня. Конечно, мне бы хотелось быть с тобой, чего скрывать. Но важнее ты, а не я.
Черт, как сложно так вот говорить о важном, не видя лица, не видя глаз. Кажется, если бы мы видели друг друга, все было бы по-другому.
Давай отложим эти разговоры до встречи? Я верю, мы еще встретимся с тобой. Я очень этого хочу.
– Ты уважаешь меня?
– Зачем ты это спрашиваешь? Конечно.
– Твои действия и поступки относятся к этому слову?
– Да, Богомила.
– Ты уверен, что делаешь благо сейчас, принимая решения и совершая все свои поступки?
– Благо… Я уверен в одном – честно поступать лучше, чем врать.
– Ты уверен, что Бог на твоей стороне?
– Нет. Но я буду делать то, что честно.
– Но ты же поступаешь честно?
– Да.
– Почему же ты не уверен, что Бог на твоей стороне?
– Потому, что я уверен, что я сейчас – между долгом и чувствами. И я выбрал не долг. И мне за это платить. За все приходится платить, помнишь, ты мне сама это говорила?
– Плата еще не назначена, Саша. Ты выбрал чувства вместо долга, и это честно. Но Бог не на твоей стороне.
– Ты же не всегда выбираешь долг?
– Не важно, что выбираю я. Важно, что от твоих решений меняется мир. А ты рассуждаешь о чувствах и долге.
– Я рассуждаю? Богомила, я, как на допросе тут перед тобой отвечаю. Не подменяй понятия.
– Думай, как хочешь. Скучный разговор. Я пошла спать.
– Спокойной ночи, Богомила.