Хозяин шашлычной тем временем мигом соориентировался и скрылся в близлежащем лесочке. Блондинка застыла возле прилавка, в ужасе разинув рот, не смея шелохнуться.

– Вот тебе и небритый младенец, – скривив в насмешке губы, сказал Шпала и повернулся к Коляну. – Эй, замороженный, абрека, что шашлыки жарил, поймать надо. Беги за ним, свидетели нам на фиг не нужны, тащи его сюда. А я пока Чичолиной займусь.

Колян поднялся и на автопилоте направился в сторону дороги.

– Эй, – крикнул ему Шпала, – ты куда? В лес иди.

Колян на всё том же автопилоте развернулся и пошел к лесу. Убивать кого-либо у него и в мыслях не было, а шашлычник интересовал его ровно настолько, насколько в интонации Шпалы прозвучало настойчивости. То есть он шёл сам не зная зачем, куда и почему.

Смола зашёл в лес, постоял секунд тридцать в нерешительности, не зная в какую сторону направиться, и двинулся по наиболее легкому пути, где деревьев и кустов было меньше. Шёл он не торопясь, разглядывая природу и пытаясь понять, что же произошло на его глазах несколько минут назад. Что убийство – он понимал, но зачем – оставалось для него загадкой. Для разгадки он попробовал применить теорию мертвого Булы. Получалось, что не убей кавказцев Шпала, возможно, убили бы они, в том числе и его самого. Это раз. Обе противоборствующие стороны хотели доказать свою жизнеспособность, подтвердить значимость своей роли. Это два. Ну это со слов Булы, но при чем тут эти утверждения, когда конфликт начался с обыкновенного анекдота. Какое самоутверждение в анекдоте, какая жизнеспособность роли? Гоги нарисовал неправильную картину, кавказцы усомнились в этом. Потом начались оскорбления. Они, возможно, и портят авторитет, но никак не угрожают жизни, и уж никак не решают спор по поводу Гогиной картины. Ну подумаешь, побрить и одеть в трусы младенца Гоге посоветовали, ну и одел бы, что здесь убиенным не понравилось. Да и какая разница самим спорящим, в трусах младенец или нет. Выходит, что жизнеспособность и значимость ролей кавказцев и Шпалы зависят напрямую от каких-то там трусов и небритости…

Поразительный вывод заставил Коляна замедлить шаг. Он тупо уставился в дерево и повращал зрачками. Какое-то странное кино, где жизнь роли зависит от картины, существование которой было высказано лишь на словах. Тут Колян вспомнил изречение – "за базар ответишь", и ему пришла в голову мысль, что здесь, в этом фильме "базар" имеет главное значение, причём он реальней, чем сама роль, поскольку роли вычёркивают друг друга из кадра из-за каких-то слов, высказанных по поводу картины, которая сама лишь слова. Тут Колян вспомнил другое известное изречение, связанное с религией – "В начале было слово". Колян задумчиво сморщил лоб. Получается, что роль второстепенна, главное – слово. Жизнь имеет меньшее значение, чем слово. А раз так, любое кино можно изменить словом, показать одно действие, но придать ему этим словом совершенно иное значение. Значит Шпала был прав, любое его действие, хорошо оно или плохо, есть правда, потому что он, Шпала, никогда не придаст ему характеристику плохого или неправильного. Значит, слово каждого человека – это и есть его закон. А слово – это производное мыслей. Вот Шпала и живёт по законам, составленным из его собственных мыслей и слов, то есть собственных измышлений, и в любом случае для него они правильны. Тут Коляна снова осенило – а значит, какую бы картину Гоги не нарисовал, правильной она будет только исходя из того, как её измыслит Шпала. То же и с собственным мнением в целом о картине. И у кавказцев так же , для них мнение о картине своё, об анекдоте тоже. Но своё мнение надо защищать, доказывать его состоятельность. А если слова в ходе доказательства кончились, то в ход идет сила. Доказывать приходиться уже кулаками и оружием. Вот и получается, что жизнеспособность роли зависит исключительно от слов и силы. Поэтому любое произнесённое слово имеет прямое отношение к жизнеспособности и самоутверждению роли. Не зря значит говорят – "за базар ответишь". Доказательство правдивости своих слов – это борьба, и тут уже в поддержку слова выступает сила. Слово и сила, сила и слово – вот значит что руководит ролями и всем миром.

Коляну показалось, что он начинает сходить с ума, впрочем куда уж больше. Не понимая своей роли и фильма, понять присущие им качества и характеристики было сложно, почти невозможно.

Спасло молодого человека неожиданное появление шагах в десяти от него хозяина кафе. Убежав в глубь леса, тот некоторое время подождал – погони не было слышно, ведь Смола шёл тихо, никуда не торопясь – и решил вернуться обратно, решив, что бандиты уже уехали, кто ж долго будет оставаться на месте преступления. Но он оказался не прав, что и подвердил Колян, выйдя прямо навстречу шашлычнику. Коляна нежданное появление беглеца, как ни странно, не застало врасплох. Он мигом оторвался от своих размышлений, в несколько шагов настиг мужчину и повалил на землю. Шашлычник вяло сопротивлялся и что-то бормотал на своём языке. Колян уселся на него, окончательно обездвижил и спросил:

– Что убегал-то?

Хозяин кафе озабоченно уставился на бандита, он вдруг не к месту вспомнил, что на мангале остались шашлыки и должно быть уже сгорели.

– Шашлыки, – только и смог выдавить из себя полуспятивший от страха мужчина.

Колян попытался связать воедино шашлыки и свой вопрос. Получилось у него нечто своеобразное.

– Ты это, за базаром следи, – недавние мысли и выводы о значении в жизни роли слова, видимо, не давали покоя его повреждённым мозгам. – Я так понимаю, шашлыки – это для тебя оправдание, но на мой взгляд – это просто еда. И прав будет тот, кто докажет свою точку зрения.

Слышал бы Шпала своего подельника – мысль об избавлении от него стала бы главенствующей. Но шашлычник не знал о проблемах напавшего, он непонимающе уставился на него, видимо, полагая, что тот, как это принято у конкретных пацанов, "колотит понты", в предвкушении расправы.

– Но я тебе доказывать ничего не буду, – продолжил Колян, – потому как нечего мне тебе доказывать, я и себя-то толком не знаю. А шашлыки вкусные были…

Тут до хозяина кафе дошло, что перед ним сумасшедший, а следовательно и вся их компания тоже, вот и вид у девушки был очень странный и путешествует она необычным способом, да и так хладнокровно убивать мог только маньяк, от таких можно было ожидать что угодно. Мужчина подумал, что сейчас над ним станут измываться в непринятой у цивилизованных людей форме. Он зашмыгал носом, на глазах появились слёзы.

Заметив слёзы, Колян почесал затылок и спросил:

– Ты чего?

Шашлычник зашмыгал еще громче.

– Не, реально, шашлыки классные были, если ты из-за них, то брось. А если из-за слова, то тут вопрос спорный. Видел, что из-за слова Шпала сделал… Вот… Так что кончай слёзы лить, пошли обратно.

– Не пойду, – упрямо, заливаясь слезами, промямлил мужчина.

– Идиот, кому сказал пошли, – настойчиво повторил Колян.

Вдруг вспышкой молнии прорезала мозг Коляна неожиданная мысль, что на самом деле идиот тут не лежащий под ним человек, а он сам. Осознав всю нелепость и абсурдность разговора, он слез с шашлычника и сказал:

– Блин, не камень свёл меня с ума, а жизнь ваша, хочу её понять, но в голове лишь бред. Может, она, жизнь эта, и есть бред… Да ну вас всех…

Колян поднялся и быстро зашагал прочь, оставив распластавшегося на земле в полуобморочном состоянии мужчину в полном непонимании произошедшего.

Смола вышел из леса и тут же нос к носу столкнулся со Шпалой.

– Ты где потерялся? – раздражённо спросил Шпала. – И где абрек?

Колян пожал плечами и указал на лес рукой.

– Там.

– И как он?

– Плох, – вполне правдиво ответил Колян.

– Совсем плох? – Шпала улыбнулся, понимая слова подельника по-своему.

– Совсем, – махнул рукой Колян, вспоминая слёзы шашлычника.

Шпала решил, что Смола убил мужчину. Мыслил он со своей позиции, а поэтому даже не предполагал, что мог быть, несмотря на явное помешательство товарища, какой-либо иной результат. Он похлопал Коляна по плечу и сказал:

– Ништяк, теперь вижу в себя приходишь, пошли, пора сматываться.

Колян был несколько удивлён, когда обнаружил на заднем сиденье Лизу. Но своё удивление никак не выказал.

– Я тут подумал, что как-то нехорошо даму в багажнике возить, – решил пояснить появление девушки в салоне машины Шпала.

На самом деле, видимо, в следствии своеобразной жестокой разрядки скопившегося напряжения, Шпала стал более снисходителен к пленнице. Как ни странно, но в глазах бандита девушка начала приобретать черты подельника, только с некоторыми изъянами, как у Коляна. И уже где-то на второй план отошли истинные роль и предназначение Лизы в этом спектакле. Если бы у Шпалы неожиданно спросили, зачем с ними едет девушка, то более менее осмысленно он смог бы ответить лишь собравшись с мыслями. Но всё это не значило, что Лиза приобрела для него реальные черты, она по-прежнему являлась чем-то вроде вещи, к которой привыкаешь и не считаешь такой уж ненужной.

Девушка же как не думала ни о чём час назад, так не думала и сейчас, происходящие события приобретали еще одного зрителя.

Когда машина отъезжала от кафе, Колян бросил короткий взгляд на импровизированный прилавок. Перевалившись через упаковки с пивом, на земле в неестественной позе лежала блондинка, во лбу зияло небольшое аккуратное отверстие, окаймлённое кровью. Взгляд пустых глаз убитой был устремлён в небо, в бесконечное пространство вселенной, будто ища в ней свое неотделимое от её целостности место.

Интересно, подумал Смола, какое слово могла сказать продавщица, чтобы войти в противоречие со Шпалой. В начале было слово, – пронеслось в его голове, – и это слово приобрело значение смерти. Ведь сами понятия выживаемости и жизнеспособности – это лишь слова, кем-то впервые осмысленные, озвученные и запущенные в фильм для более увлекательного развития сюжета.

Через минуту машина выехала на трассу. Колян вновь ушел в прострацию. Лиза после почти суток, проведённых в тёмном багажнике, постепенно возвращалась к жизни. Немного смущала рассправа, устроенная Шпалой в шашлычной, но подобное поведение бандитов она начала воспринимать как некую данность, чего ещё можно ожидать от отморозков. По сравнению со вчерашним днём и сегодняшним утром девушка чувствовала себя всё уверенней. Сложившаяся ситуация ей стала казаться уже не такой мрачной и безысходной. Видимо, этому способствовали открытое пространство и бескрайние леса и поля, раскинувшиеся по обеим сторонам трассы. Но каких-то положительных перспектив в отношении себя и своей свободы она по-прежнему не видела. Мир казался ей чрезвычайно малым, заключённым в салоне машины, а всё, что за, то как бы не её, из другой жизни.

Шпала, казалось, был самым счастливым и жизнерадостным из всех. Он широко улыбался и в такт магнитоле подпевал, безбожно коверкая и переиначивая текст песен. Произошедшее в кафе явно подействовало на него положительным образом. Еще недавно он был угрюм, озабочен и мрачен, ситуация со странной погоней с безжалостными преследователями могучими тисками сжимала мозги, напряжение росло. Он казался себе мелкой сошкой в жестоком мире и силы сопротивления были на исходе, но вот всё изменилось – он доказал, в первую очередь самому себе, что не является мелкой сошкой, он сильный, он способен справиться с любой ситуацией. У него есть внутренний стержень и пистолет, ну а остальное дело техники.

Что касается Коляна, то весь мир, включая салон автомобиля, пассажиров да и его самого, казался ему выходцем из иной реальности. Но это и понятно, его голова в данный момент напоминала собой космический корабль, бороздящий просторы вселенной, к иллюминаторам которого, любопытно воззрясь в неизвестность, приникли гуманоиды.

Странная компания двигалась в неизведанное, являя собой абсурдную смесь не совместимых между собой вселенных, но в то же время непонятным образом уже ставших соединяться в одну общую, посредством той ситуации, что загнала их в один автомобиль и, усугубляясь с каждым мгновением, она гнала их все дальше и дальше в то самое загадочное, но преисполненное верой и надеждой неизведанное. У каждого из находившихся в салоне людей было своё прошлое и своё видение реальности и мира. Но та же ситуация меняла и их прошлое, и реальность, и мир. И даже казалось остававшийся неизменным Шпала и тот не знал, почему и зачем сменяются кадры фильма, унося его прочь от города. Впрочем, ему это и не надо было – зачем знать кадру о кадре, ведь при осознании целлулоидным изображением того, что оно – всего лишь изображение, может случиться апокалипсис, маленький армагеддон неподготовленной картинки, вдруг узнавшей, что она не есть главное, а всего лишь часть фильма, который в свою очередь лишь миг в вечности кинозала. Ближе всех к пониманию этого оказался Колян, неосторожное движение Булы лишило его осознания окружающего мира. Он вдруг понял, что всё вокруг – это лишь сменяющиеся картинки, он видел их и знал, но никак не мог вобрать в себя всю их суть, осознать причину показа кино. Это была его маленькая катастрофа, катастрофа кадра, осознавшего всю иллюзорность своей роли, заставившая заняться поиском своего истинного, осмысленного места, а значит двигавшая к пониманию чего-то всеобъемлющего, более значимого, чем показываемый фильм. Но Колян ещё был далёк от полного осознания, черная дыра почти затянулась и он начал делать первые робкие шаги осмысления.

Другое дело Лиза. Девушка, не обременённая потерей памяти, просто под воздействием чужой силы преместилась в другой показ, в другой фильм, став играть роль жертвы. И наложение двух сюжетов, прошлого и настоящего, неприятно давило, заставляя чувствовать себя непонятно потерянной. Она была лишь случайностью в чьём-то сюжете, которую заставили принять действительность этого противного ей сюжета. И полная потеря связи с окружающим, контроля, делала её чем-то похожим на Коляна, с тем лишь отличием, что она не пыталась осмыслить своё положение, разобраться и найти своё место. Она просто старалась ни о чём не думать, а следовательно была далека от поисков возможных вариантов своего освобождения, безропотно двигаясь по тому пути, что предлагали ей ситуация и ежечасно меняющиеся обстоятельства.

Единственно реальный из всей компании в этом фильме человек продолжал петь, повысив голос до радостного крика и ещё больше коверкая оригинальные тексты песен.

Из динамиков неслось:

"…Если бы твои глаза излучали свет

Я б увидел в темноте твоей любви рассвет

Красочной любви, лучезарно яркой

Освещающей мечты, твоей души подарки…"

У Шпалы получалось:

"…Если бы в твоих шарах лампочка зажглася

Я б увидел в темноте друга сваво Васю

Он любовь тебе дарил на кровате нашей

Разлучу-ка я тротилом Васю с моей Дашей…"

Шпала радовался новым текстам как ребёнок. Его глаза излучали счастье. Этакий неосознанный приступ детского веселья и счастья. Казалось, ничего другого в этой жизни ему и не надо, главное – что он есть и есть возможность пародировать чужие песни. Именно это, возможность переиначивать чужие слова, доказывает реальность происходящего, окружающий мир зависит только от него. Ведь несмотря на настойчивость голоса, исполняющего текст песни, он, этот текст, может быть любым, таким, каким его захочет видеть сам Шпала. Следовательно и весь мир таков, каковым его захочет видеть молодой человек. А что как не значимость себя, значимость того, чьё зрение рождает окружающее – и есть истинное счастье. Есть он, Шпала, а всё остальное лишь звучащие из динамика звуки, которые можно переиначить, как тебе захочется.

Машина неслась по шоссе, сменяя пейзаж за окном за считанные секунды: лес, поля, деревенские дома. Картинка пейзажа появлялась, была некоторое мгновение и исчезала, но при этом оставаясь всё в том же неизменном виде, внезависимости от движения автомобиля и взглядов пассажиров, рождавших её. Получалась странная ситуация, данного пейзажа не было, пока с ним не поравнялась машина и взгляды сидящих в ней людей не родили его, потом он умирал, оставаясь лишь в памяти. Но умирая в одном месте, он рождался в другом, в глазах пассажиров следующей машины, и так до бесконечности. И выходило, что он есть, пока есть те, кто его видит. И оставалось загадкой, а существует ли он, если нет зрителей. Возможно, но не доказано.

Каков пейзаж был на самом деле, тоже не совсем понятно – у каждого наблюдателя свой текст песни. Есть общий, официальный, кем-то придуманный и озвученный, возведённый в закон, получивший некую форму и характеристику, и есть тот, каким его ощущает отдельное видение отдельного человека.А так как весь мир отдельного человека – это нечто малопонятное, присущее только восприятию и микрокосмосу этого самого человека, то и пейзаж за окном у каждого свой. А вследствии того, что люди не слишком стремяться понять друг друга, то истинная форма пейзажа остается скрытой. Люди, храня в себе тайну своего мира, своего видения пейзажа, не торопятся делиться ею с окружающими, дабы не войти в противоречие, и поэтому предпочитают использовать официальную характеристику пейзажа, некогда озвученную авторитетными соплеменниками, впоследствии передаваемую из поколения в поколение, устоявшуюся, оспорить которую нельзя, поскольку она считается правильной и незыблемой. И люди боятся проявлять свои признаки вселенной, соглашаясь с официальным видением пейзажа, рискуя в противном случае прослыть сумасшедшими и стать лишними, чужими. И всю жизнь мучаются, постоянно подстраиваясь под общую точку зрения, а кто не выдерживает – самоустраняется, не нужен такой правильному, официальному миру.

Колян сонным взглядом следил за проглатываемыми метрами трассы и молчал, не разделяя радости Шпалы. Он был сам по себе, и Лиза сама по себе, и Шпала тоже был сам по себе, со своим диким пародированием песен и жизни.

Из динамиков неслось:

"…Душа моя полна любви к тебе, красотка

Гляжу я на тебя, аж замирает глотка

Ни слова не сказать, не спеть, не свеселиться

Моя любовь чиста, хочу аж сматериться…"

Шпала вошёл в раж и орал громче включённого на полную громкость магнитофона:

"…В душевной пустоте, прикинь, сижу я на заборе, прикол

Гляжу я в даль в тоске, вот муть, и вижу в дали море, ништяк

В тумане море то, слышь брат, искрится в пьяной дымке, блин

Хотя мне всё равно, насрать, оно ведь на картинке, понт…"

Колян безразличным взглядом посмотрел на Шпалу, потер сонные глаза и достал из кармана книгу, захваченную по инерции утром при побеге из дома Ираклия. Зачем он её захватил, и сам толком не знал, поскольку мало что понимал из написанного. Вряд ли ему хотелось узнать продолжение странного сюжета, скорее всего произошло это по всё той же причине, что и все его действия за последние сутки.

Колян открыл книгу, нашел страницу, на которой прервался, и углубился в чтение, позабыв на время о существовании машины, Шпалы и Лизы.

***

Старый Арнав стоял на краю обрыва. Внизу протекала бурная река. Глядя на её кипящие, пенящиеся воды, он обдумывал ответ на очередной заданный учениками вопрос. Зако и Чаки стояли чуть поодаль, в ожидании ответа, внимательно следя за тем, чтобы учитель случайно не оступился и не упал в бурлящую реку. Но Арнав был гораздо ловчее, чем думали о нём юноши, старой в нём была только внешность, внутри же он сохранял бодрость и молодость, а его мудрый, живой ум намного превосходил вместе взятые умы учеников.

Дорога к священной пещере становилась всё труднее. Множество непроходимых препятствий приходилось преодолевать путешественникам. Много странных и поразительных людей встречали они на своём пути. И всё это время пытались постичь Лотси. Давалось это с трудом, но теперь их движение на пути к Пониманию нельзя было даже сравнивать с первыми шагами, сделанными в первых беседах со старцем. Но несмотря на заметный успех, они ещё были очень далеки от своей цели и вопросов Арнаву задавали ничуть не меньше, чем в начале.

– Ваше видение зависит от многих неконтролируемых факторов. Живя в Мрата, вы находитесь под влиянием множества предрассудков, некогда выдуманных людьми, – заговорил, отвечая на вопрос Арнав, – выдуманных из-за страха перед неизвестным, из-за неспособности изменить окружающий мир, а порой и просто ради удовлетворения собственных амбиций… Бурная река, протекающая внизу, в вашем представлении является опасным и даже смертельным препятствием, которое лучше преодолеть в более спокойном и тихом месте. Но так ли это на самом деле?

Арнав вопрошающе посмотрел на учеников. Дизи и Чаки уставились на грохочущий, перекатывающий словно пушинки огромные камни поток, покачали головами и в один голос ответили:

– Да, если дорожишь жизнью, то вряд ли решишься войти в воды реки в этом месте. Смельчака ждёт неминуемая смерть.

Арнав улыбнулся.

– Если будешь входить в бурлящий поток, думая только об его опасности, то и получишь закономерный итог – смерть. Опасность существует только для того, кто о ней постоянно думает, а главное – боится. Вы слышали такое утверждение, что новичкам всегда везёт?

Ученики кивнули головами.

– Но вряд ли новички действительно являются везунчиками, просто они и не подозревают о тех трудностях и препятствиях, которые встретятся им на пути, поэтому без особых помех преодолевают этот путь. По большей части этот путь наполнен на самом деле не трудностями и препятствиями, а предрассудками по их поводу. То есть именно отсутствие предрассудков и позволяет преодолевать им путь без особых проблем. Предрассудки – враг человека, мешающий увидеть мир и людей такими, какими они есть на самом деле.

– Но река действительно опасна, – воскликнул Чаки.

– Да. Но только для того, кто живёт в Мрата. Когда вы избавитесь от всего лишнего, мешающего вам постичь Понимание, река не будет выглядеть для вас такой опасной. Человечество веками создавало для себя препятствия и некие законы сущего, оно хотело выжить, а для этого надо было упорядочить жизнь да и весь мир. Но любое упорядочение и называние вещей определёнными именами возводит мышление и жизнь человека в определённые рамки, разрушить, переступить через которые нельзя. Мешают собственные внутренние тиски и страх, мнение соплеменников. Табу, порой бессмысленное и ни на чём не основанное. Нельзя потому, что нельзя. Как вы понимаете, река в данном случае выступает в качестве метафоры.

– Я понял, – сказал Дизи, – вступив в Лотси, взглянув на вещи с разных сторон, я как бы избавлюсь от этого табу, потому что для меня откроется совершенно иной взгляд на казалось бы обыденные, давно известные вещи, для меня изменится их суть. Предрассудки перестанут для меня существовать.

– Да. Я уже говорил, что вожди выше простых соплеменников тем, что имеют кроме одной устоявшейся точки зрения ещё несколько, их взгляды шире. И для них казалось бы незыблемые вещи могут приобретать иные черты… Ты воин, твой брат Стук – охотник. И он будет всю жизнь охотником, потому что ему с детства внушали, что он должен стать охотником, кормить семью, быть ловким, смелым, а значит уважаемым в своей среде. Возможно, где-то в глубине души он завидует вождю и хочет занять его место, но это лишь нелепые, несбывчивые мечты. Его ум зажат в тисках множества предрассудков. Устоявшееся мнение гласит, что охотник должен быть только охотником. И он тоже начинает так считать, другого ему не дано. Кто в противном случае тогда будет охотиться и кормить семью? Как посмотрят люди на его попытку изменить жизнь? Да и вообще, как возможно ему сравниться с умом вождя? Рождённый ползать летать не может. Он не способен на большее, поскольку родился охотником. Всё это и мешает ему изменить своё отношение к жизни. Но человеческий потенциал гораздо больше, чем об этом думает охотник.

Дизи и Чаки сосредоточенно осмысливали услышанное, пытаясь сделать полезные для себя выводы. Арнав продолжал:

– Я говорю вам это для того, чтобы вы окончательно избавились от предрассудков и смогли увидеть камень с разных сторон. Видение ваших соплеменников зачастую зависит от умных мыслей авторитетных людей. Получается, что они соглашаются с чужим видением мира, даже не задумываясь, правильно ли оно. Они видят вещи такими, какими предписывают им предрассудки и устоявшееся мнение. Это и рождает ограниченность. И уже отдельно взятому человеку невозможно переступить невидимую черту, за которой скрывается истинный облик этих вещей. Благодаря этому племя рождает предметы поклонения, кумиров и постоянно ищет в своей среде сумасшедших и изгоев. Инакомыслие в племени наказуемо. Вещи, люди приобретают порядковый номер, с которым и существуют до конца своих дней, даже не подозревая, что на самом деле они абсолютно свободные, могущие приобрести любые значения и смысл. Понять, кто ты есть на самом деле и какими возможностями обладаешь, можно только взглянув на самого себя освобождённым от предрассудков и чужого мнения взглядом… Ты приходишь к своему соседу, который считается умным, авторитетным человеком, чтобы получить от него совет по важному вопросу. Тебе и в голову не приходит, что ты способен измыслить более лучший вариант, потому что по устоявшемуся мнению ты по сравнению с соседом не слишком умный…

– А если он действительно умный, – перебил учителя Дизи, – и не раз это доказывал?

– А я и не говорю, что он глупый. Просто благодаря своим внутренним тискам, ты не можешь расскрыть себя и живёшь всегда чужими взглядами, мыслями и идеями. А значит и чужой жизнью. Ты считаешь себя не то что бы недостойным в выборе своего собственного пути, а скорее не способным на этот выбор, со временем вообще перестаёшь думать самостоятельно, тебе становится легче жить по кем-то придуманным правилам, ты превращаешься в живого зомби, у которого расписана вся жизнь. Это страшно. Хотя и не смертельно. Но со временем похожих на тебя людей-зомби становится всё больше и больше, они сбиваются в клубок, превращаясь в ничто. И вся вселенная, вся вечность грозится со временем превратиться в ничто, в сплошной вакуум.

– Но…, – Дизи вновь перебил Арнава, – я есть, я себя чувствую, а значит я не ничто.

– Это ещё не значит, что ты являешься кем-то. Человек становится личностью, только когда начинает думать самостоятельно. Твоё я живо, лишь когда осознаёт, зачем это надо. Но когда ты существуешь для того, чтобы утром идти на охоту, чтобы убить зверя и поесть, восполнив силы для того, чтобы утром опять идти на охоту – ты перестаёшь быть личностью, ты лишь тело, которое постоянно нужно подпитывать. И даже став вождём, но живя по тем же принципам, ты не перестаёшь быть телом, просто переходишь на более высокий уровень его содержания, получаешь больше возможностей в приобретении пищи для поддержки этого тела. Ты – вождь, который может влиять на судьбы других людей и в целом на всё племя, но ты никто и ничего не обозначаешь, поскольку живёшь по неким законам, не знаешь зачем, боясь смерти и своего смещения с поста вождя. И когда-нибудь начинаешь понимать, что ты столь же далёк от счастья, как и в самом начале своего пути. Вся твоя жизнь превращается в борьбу за сохранение своего статуса… Тело без рамок, законов и предрассудков существовать не может. А тела, достигшие некоего статуса, того же вождя, рождают новые предрассудки. И получается замкнутый круг – предрассудки рождают тела, а тела рождают новые предрассудки, отдаляя человека от сути, превращая всё человечество в некий штамм микроорганизмов, враждебный не только ко всему окружающему, но и к самому себе, существующий сам не зная зачем. Ведь главный закон тела – его выживаемость, а для этого оно уничтожает всё, что на его примитивный взгляд может нести опасность. Для разнообразия и придания хоть какого-то смысла своему бессмысленному существованию это тело создаёт вокруг себя бутафории, которые называет благами, и чтобы ими пользоваться в достаточной мере, постоянно борется за них всеми возможными способами, не брезгуя даже уничтожением себе подобных. Всё это называется борьбой тел за жизненное пространство. И в конце концов, когда совершенно обезумевшее племя тел борьбу за блага и жизненное пространство возведёт в абсолютизм, придаст ей высший смысл, оно уничтожит себя.

***

Машину сильно тряхануло, колесо попало в дорожную выбоину. Шпала чертыхнулся. Колян лишь лениво оторвал взгляд от книги, посмотрел на дорогу и тут же вернулся к тексту. Странно, но он понимал из прочитанного уже значительно больше, чем накануне. И в нём вдруг возникли некоторые сомнения по поводу своей роли. Если кто-то, в частности Була и Шпала, и сказал, что он – бандит и другого пути нет, то это ещё не значит, что так оно и есть на самом деле. Надо только включить собственную мысль, хорошо подумать и тогда…

Колян так и не домыслил, что "и тогда", и вновь уставился на мелкие строчки книги.

***

Дизи и Чаки разожгли костер. Уставшие путники расположились возле него, разложили на земле холодную закуску и стали подкреплять силы. Арнав не ел. Не известно, откуда он питал свои неисчерпаемые силы, ведь к еде прикасался только раз в сутки, но, как показало путешествие, был не менее вынослив, чем его более молодые спутники. Юноши не раз задавались этим вопросом, но ответа не находили, а у самого учителя спросить стеснялись. Может всё дело в Понимании, может оно и подпитывает его, может действительно даёт некое подобие вечности?.. Сам Арнав никогда не касался этой темы, поскольку объяснять ученикам то, что стоит за гранью восприятия их ума, было бессмысленно.

Поедая очередной кусок пищи, Чаки, дабы разрушить тишину, тягостно влиявшую на молодые головы, прекратив на время жевать, спросил:

– Учитель, вы говорили, что люди связаны между собой цепью предрассудков, неужели только они сближают людей? Я имею в виду в целом, а не кровные или дружеские узы.

– В целом.., – немного подумав, ответил Арнав, – вы даже не представляете, насколько близки друг к другу люди. Мы все связаны невидимой, но достаточно прочной нитью. Я уже говорил, что каждый человек – это отдельная вселенная, являющаяся составной частью общей вселенной. А частицы одного целого – это и есть само целое.

– Но почему тогда один человек приносит вполне осознанно страдания другому, ведь получается, если все люди одно целое, что он также приносит страдания и себе самому?

– Да, но не каждый это понимает. Люди еще способны осознать это на примитивном уровне родственных отношений, но применить такую позицию к постороннему человеку они не могут. Человеку трудно представить и понять, что рядом живущий испытывает ту же боль, те же чувства, что и он сам. Так уж устроены люди, не зря же каждый человек есть отдельная вселенная, отдельное, в какой-то мере замкнутое мироздание. И боль с чувствами не выходят за пределы этого мироздания.