Прогресс в умственном развитии Коляна был на лицо, но самое парадоксальное, что он не осознавал этого сам. Чёрная дыра вроде стала затягиваться, но в голове по-прежнему была пустота, пустота и тяжесть, мыслей много, они давят, создавая тяжесть, но в то же время ничего не обозначают, потому и пустота. И версия причины побега Шпалы родилась в его мозгу сама собой, ниоткуда, и непосредственно самому Коляну не говорила ни о чем. Просто ляпнул невесть что, пускай даже совершенно в тему и в точку, не осознанно, не анализируя да и не понимая, что говорит и имеет в виду.

– Не так грубо, убогий. Впрочем, я вижу ты несказанно поумнел, выводы тут свои лепишь, – грубо ответил Шпала. – Сам-то чё из дома в окно сдернул. Тоже небось о заднице думал…

Слова Шпалы озадачили Коляна. Момент прыжка он помнил хорошо, но момент, когда пришла спасительная идея, отсутствовал в его памяти. Нет, он его не забыл, просто его как бы и не было вовсе, будто за Коляна это решил кто-то другой, и вытащил зрителя, случайно попавшего в кадр кинофильма, из чрезвычайной, смертельной ситуации обратно в кинозал. Осмысление этого факта выглядело странно и необычно. И тут Колян вспомнил сон, точнее последние кадры этого сна, когда вражеский воин подобрал его и понес с поля боя к знахарю. Кадры непонятно перемешивались с новой действительностью: два сюжета, два фильма, в которых зритель непосредственно участвует, непостижимым образом попадая в сам фильм, он по-прежнему не киногерой, а только наблюдатель, но всё, что происходит в кадре , тем не менее непосредственно его касается. Полный сумбур, полный кавардак и хаос в мозгах, Колянова пустота стала расширяться, угрожая разорвать голову. Смоле казалось, нет даже не казалось, он был уверен, что в последнее время постоянно курсирует туда-сюда, то в зрительныий зал, то в кадр, причём не одного фильма. От полного непонимания, что происходит, зачем и почему, Коляну стало плохо, ничего не значащие мысли перепутались, став ещё более незначимыми, при этом оставаясь загадочными и очень нужными, только вот кому нужными – опять же было не понятно.

– Ладно, – прервал очередное самоосознание товарища Шпала, – забыли, жизнь такова, что каждый из нас в первую очередь спасает свой зад. Вопрос в другом, что делать-то будем?

– А? – Колян с полным безразличием во взгляде уставился на подельника.

– Я говорю, Булу мочканули, козлы эти у нас на хвосте и думаю, что не отстанут, вона как нас махом вычислили. Кстати, – Шпала достал свой сотовый, бросил на асфальт и раздавил, у Смолы телефон как и пистолет изъяли ранее, – полагаю, по звонилке нашли, других вариантов не вижу. Подвязки, видимо, у них конкретные. Да, блин, – подытожил Шпала, – хреновая ситуэйшен, валить надо. И чем дальше, тем лучше.

Колян согласно кивнул головой и огляделся по сторонам, словно подыскивая место, куда можно свалить.

– Садись, – махнул рукой Шпала.

Абсолютно прямая до бесконечного дежавю в глазах трасса терялась где-то за горизонтом, оставляя позади перелески, дома и встречные автомобили. Судя по солнцу она вела на восток, впрочем, молодых людей это мало заботило – хоть на восток, хоть на запад, лишь бы подальше от города, а значит и от угрозы для их жизни. Им, точнее Шпале, было ясно, что люди, с которыми невзначай, но предсказуемо свела судьба, не оставят их в покое. Кто это был конкретно и чьи интересы представлял, можно было только догадываться, но судя по крутому джипу, однотипным лицам и настойчивости люди эти были серьёзными, куда весомей покойного Хмеля. А это значило, что за какой бы "косяк" их не искали, будут искать до конца, пока не убедятся, что души сиих грешников не отправились к праотцам.

Всё это было понятно, и даже очень, но что делать дальше, куда бежать и как долго, было абсолютно неизвестным. Шпала, глядя на своего ничуть не беспокоившегося и умиротворенного товарища, в какой-то момент даже пожалел, что камнем досталось не ему. Сейчас был бы столь же умиротворённым, витал в облаках и не имел проблем, ну по крайней мере не забивал бы голову беспокойными мыслями и не страдал паранойей.

– Слышь, Колян, – спросил Шпала, – у тебя родня или друзья в отдалённых деревнях есть?… А, да, тьфу ты, у тебя ж амнезия… У меня нету, так что будем ехать, куда глаза глядят, пока…

– А кто это был? – перебил товарища Смола.

– Это ты про что?

– Ну кто на нас напал.

– Да толком-то не понятно, они ж не представлялись, – с нескрываемой грустью в голосе ответил Шпала. – Есть, конечно, варианты. Может друзья убиенного турка, который не турок, может бойцы, нанятые папашей девки, может таинственные большие люди, во главе с Русиком, чего хотят, а может вообще левый вариант, о котором мы на данный момент и помыслов не имеем. Друзьям турка вроде бы и резона нет так настойчево нас преследовать, они уже Хмелю отомстили. Папаша девки, ну тот по идее не должен знать, кто дочурку украл … хотя все может быть. Большие люди, так им проще было бы с нами просто поговорить, я думаю, что мы бы согласились на все их условия. Так что хрен его знает, что тут и почём. Ладно, дальше видно будет, может что и прояснится.

– А зачем турка убили? – наивно спросил Колян.

– Слышь, – Шпала заметно занервничал, – ты тут конкретного дебила из себя не строй. Понимаю, амнезия, но перестрелку сегодня видел, вот сиди теперь думай, почему люди друг друга убивают… Ты чё реально полагаешь, что он у нас первый и единственный. Ты сам лично двоим башку продырявил.

– Как это, продырявил? – Колян непонимающе посмотрел на подельника.

– Пристрелил.

– Это не я, – немного подумав, ответил Колян.

– А кто?! – во все горло заржал Шпала.

– Тот, старый Колян.

Шпала, с глумливой усмешкой посмотрел на товарища.

– Ну теперь понятно, почему ты на нас с табуреткой кинулся… Смола, ты тот же самый, что и был, только ни фига не помнишь, и останешься таким же, это твоя суть, её не поменяешь. Я б тебе целую лекцию мог прочесть про неизменчивость сути личности конкретного индивидуума, да вот только настроения нет. А то, что ты мне уже начинаешь втирать, в дальнейшем полагая развивать в геометрической прогрессии, является, по-русски говоря, полной хренью. Я знаю, что ты дальше начнешь говорить, новообращённый святой ты наш, по программе за библию возьмешься, проповедями изводить будешь, может, если амнезия окажется необратимой, секту свою создашь, ты щас идеальный кандидат по крайней мере в адепты, а то и в новоявленные пророки. При мне лучше про мораль, нравственность, грехи, всякие заповеди, типа не убий, даже не заикайся, как и про любую религию в целом. Мало того что тебя, убогого, забазарю, так ещё могу невзначай в раздражении пристрелить. Ты, Николай, бандит, им и останешься, а освятит тебя только могила, да и то сомневаюсь.

Колян промолчал, глядя на убегающую вдаль трассу. Он был не согласен с товарищем, поскольку навязываемая ему роль бандита не соответствовала его теперешнему внутреннему миру, была чужда, он по-прежнему считал себя лишь зрителем, а то, что его порой заносило в кадр, являлось аномалией.

– Тем более что, – вновь заговорил Шпала, – мне, может быть, ты эти понты ещё втереть сможешь, а тем козлам, что нас преследуют, вряд ли. С тебя будут спрашивать как с прежнего Коляна. А будешь пургу им гнать, долото в задницу воткнут.

Колян вновь промолчал. Но сделал вывод – зритель ты не зритель, но раз переодически попадаешь в кадр, то должен играть по правилам той роли, в которую тебя занесло ветрами и правилами кинотеатра. А значит стоит послушать Шпалу, иначе можно было запросто познакомиться с долотом.

Машина с большой скоростью удалялась от города. По краям дороги простирались бескрайние пшеничные поля, виднелись прохудившиеся крыши деревенских домов, на лугах пасся домашний скот. Друзей приветствовала одноэтажная провинциальная Россия. Но друзьям было не до красот родной земли, только спасительная дорога интересовала их в данный момент.

– А что девка? – неожиданно нарушил тишину Колян.

– Какая девка? – Шпала непонимающе посмотрел на товарища.

– Которую похитили.

Наступила пауза. Шпала переваривал в голове услышанное и никак не мог сосредоточиться и правильно воспринять слова приятеля. Наконец до него дошло, о ком идёт речь.

– И чё?

– Делать с ней что будем? – с полным безразличием, как к самой девушке, так и собственно к самому своему вопросу спросил Колян.

– А где она, кстати? – Шпала вопросительно уставился на Коляна, удивляясь, как это он совсем забыл о пленнице.

– В багажнике, – с прежним безразличием ответил Смола.

Машина свернула на обочину и остановилась. Шпала с любопытством посмотрел на подельника и устало, обречённо спросил:

– И как она там оказалась?

– Я её туда положил, ночью.

Шпала открыл дверь и вышел из машины. Колян последовал за ним. С двух сторон обойдя машину, они остановились перед багажником и вопрошающе уставились друг на друга. Шпала открыл багажник.

Лиза давно уже очнулась, осознав , что по-прежнему жива и опять находится в багажнике, не знала, то ли ей радоваться, то ли плакать. Она отчасти помнила вчерашние события и знала, что её изнасиловали, это, конечно, огорчало, но гораздо больше тревожило, что она всё ещё находится в руках отморозков, но в то же время то, что она до сих пор жива, несколько сглаживало ситуацию и оттесняло неприятные мысли. И ещё девушку мучили головные боли и к горлу подступала тошнота, она догадалась, что это были признаки похмелья. В связи с этим голова работала плохо, мысли путались, и девушка вплоть до того, как открылся багажник, предпочла ни о чём не думать, по крайней мере так спокойней, а из багажника всё равно никуда не денешься.

Шпалу же наоборот, мысли мучили, их было много, и он усиленно о них думал, вследствии чего раздражался ещё больше. И тут нежданно на него свалилась ещё одна забота, добавив мыслям беспокойства. В их стане появилась совершенно ненужная вещь, от которой вчера не избавились благодаря пьяным усилиям Коляна. Открывая багажник, он лишь хотел удостовериться в наличии этой вещи, и, удостоверившись, пустым взглядом, скривив губы, разглядывал сей лишний в их интерьере предмет, решая в голове непростой вопрос – а что дальше? Но так ничего и не решив, он перевёл взгляд на Коляна и сказал:

– Полная хрень, не мог ты её в другое место положить.

Колян молча пожал плечами, свои ночные действия он не контролировал, выполняя их на автопилоте.

– Свой плюс в том, что мы её вчера не мочканули есть, – Шпала уловил единственный положительный момент в обнаружении девушки, – труп бы спрятать не успели, а там щас мусоров, наверное, полно. За неё бы нас размотали по полной, а с учётом папаши крутого, мы могли и до суда не дожить. Вот только нахрен она нам тут сдалась. Менты так и так нам на хвост сядут, найдут Булу, посмотрят на бойню, захотят побеседовать с нами…

Колян вновь пожал плечами, рассуждения товарища он воспринимал поверхностно.

– У нас есть три варианта, – продолжал Шпала, – первый, таскать её с собой. Скажу сразу, плохой вариант, самим бы ноги унести, а тут ещё с ней возись, да и сколько мы её таскать будем, рано или поздно вопрос с ней придётся решать более конкретно. Второй вариант, выкинуть на хрен тут же, выкинуть и забыть. Но вряд ли забудут менты и папаша. Она ж сразу к ментам побежит. Третий вариант, мочкануть и закопать, глубоко и надёжно, чтоб никто не нашёл. Я склоняюсь к двум последним. Мусора всё равно на хвост сядут, парой мусоров меньше, парой больше – фигня какая. Мочкануть ещё лучше. Избавимся от проблемы без особых последствий.

– Ерунду говоришь, – неожиданно вполне вменяемо заговорил Смола, – не надо нам её мочить и выкидывать. Надо взять её в заложники, в качестве разменной карты. За нами погоня, нас хотят убить, а папаша у девки крутой. Мы можем обменять её на гарантии нашей безопасности. Кто б за нами не гнался, думаю, её папаша сможет с ними договориться, ради любимой дочки.

– Думаешь? – Шпала даже как-то и не удивился адекватной речи и вполне здравому предложению товарища.

Честно говоря, Колян вообще не думал, а высказал своё предложение на всё том же автопилоте, будто повторяя слова за театральным суфлёром, подсказывавшему текст роли крайне забывчивому актёру. Кто был суфлёром, он не знал, но, нисколько не сомневаясь, в точности повторил за ним слова.

Лиза всё это время внимательно слушала, боролась с головной болью и путающимися мозгами и пыталась разобраться в словах бандитов. Решение её участи интересовало девушку не меньше, чем самих киднепперов. Ей отчаянно хотелось подсказать этим незнакомым людям верное решение, заключавшееся в полной свободе и возвращении домой. Факт изнасилования отошел на второй план, даже воспринимался как нечто должное в подобных случаях.

Шпала в этот момент представлял в уме полчища врагов, желавших с ними поквитаться. Сюда входили как уже известные неизвестные преследователи, так и полицейские и крутой папаша олигарх. Молодому человеку стало не по себе, он сглотнул слюну, неконтролируемо выделявшуюся вследствии пораженческих мыслей, ещё раз посмотрел на девушку и сказал:

– Реально это вариант, выйдем на папашу, поставим условия. Он, конечно, не дурак, попытается нас обыграть, но и мы не лыком шиты. Ты вон, гляжу, умнеешь на глазах… В общем берём её с собой. Попытка не пытка, других вариантов просто нет. Короче, для начала надо поменять машину, а девку одеть, не возить же её голой.

Шпала захлопнул багажник и направился к водительскому сиденью.

Молодой человек завёл машину и она тронулась с места, догонять вечно убегающий горизонт. Надежда умирает последней, и молодой человек надеялся на благоприятный исход, счастливую молодость и спокойную старость.

Сменить машину Шпала предполагал в самое ближайшее время. А менять её надо было стопроцентно, автомобиль был засвечен. Вот только где ее сменить, Шпала пока не решил. На трассе было опасно, поток машин непрерывно следовал по ней в обоих направлениях. Лучший вариант – это либо отдыхающие на природе, либо грибники и рыбаки, но их ещё надо было найти. Шпала проехал ещё километр, и окончательно решил съехать с трассы на просёлок.

Минут через десять экстремальной езды по ухабам и колдобинам машина выехала к берегу небольшого пруда. Шпала остановил автомобиль, вышел из него и осмотрелся.

На противоположном берегу в зарослях тальника чуть виднелся капот синего автомобиля, марку которого с такого расстояния Шпала определить не смог. Но ему и этого было достаточно, чтобы принять решение.

Шпала сел в машину и внимательно, оценивающе посмотрел на напарника. Нет, Колян явно не подходил для дела по приватизации чужой собственности.

– Короче, Колян, сиди тут, а я сейчас пойду добывать нам новое транспортное средство, на этом опасно даже за грибами ездить, – Шпала подумал, еще раз внимательно посмотрел на Смолу, полез под сиденье, достал пистолет и сказал: – Это на всякий пожарный, если увидишь за мной погоню, стреляй не раздумывая, не в меня конечно… Пользоваться-то помнишь как?

Колян пожал плечами. Шпала тяжко вздохнул и стал пояснять правила пользования оружием.

– Вот это затвор, его вот так передергивают, – объясняя, молодой человек показывал наглядно, – это предохранитель, собираешься стрелять, спускай с него, это курок, на него надо жать, чтобы стрельнуть.

Колян в такт словам и движениям товарища молча кивал головой.

– Надеюсь, что понял, – сказал Шпала. – По своим не стрелять, по чужим с лёгкостью и радостью, но только в случае крайней необходимости, а то сейчас начнёшь палить направо и налево. Собственной тени не пугаться, на посторонние шумы реагировать критически, то есть сначала выяснить, кто их издаёт… Хотя, внатуре, после того, что случилось ночью, оружие тебе доверять опасно. Предупреждаю, если опять рамсы попутаешь, пристрелю на месте, без сожаления, исповеди и причастия.

Шпала ушёл. Колян рассматривал в окно машины природу и лениво зевал. Ему стало скучно, но чем себя занять, он не знал. Он повертел в руках пистолет, заглянул в ствол и вспомнил кадры какого-то боевика, по-ковбойски вскинул пистолет, прицелился в невидимого врага и со словами: "Ну вот мы и встретились, моя месть будет ужасной", – имитировал выстрел, добавив детское "Пах". С довольной улыбкой на лице дунул на "дымящийся" ствол пистолета и снова зевнул.

Колян откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза и через некоторое время задремал. Полностью растворившись в дрёме, он перестал понимать, где реальность, а где сон и небытиё.

– Хвати спать, братан, – вдруг раздался чей-то голос.

Колян обернулся назад. Перед его глазами предстал Була собственной персоной. Развалившись в фривольной позе, он лениво покуривал сигарету.

Как ни странно, Смола ничуть не удивился, никаких мыслей и эмоциональных всплесков по поводу нежданного появления в машине погибшего товарища у него не возникло. Он оглядел Булу с ног до головы и спросил:

– Ты откуда здесь взялся?

– Оттуда, – ответил Була и показал пальцем наверх.

Колян устремил взгляд вслед за жестом умершего друга, но ничего полезного в крыше салона не нашёл и сказал:

– Шпала сказал, что тебя убили.

– Возможно, – неопределённо ответил Була, – но это не важно, все мы мёртвые, и ещё не известно, кто мертвее, жертва или её убийца.

Колян не стал уточнять сказанное бывшим подельником, ему было всё равно, мертвец перед ним или вполне живой Була.

– Кстати, о Шпале, – произнёс Була, – тебе следует его замочить.

– Зачем? – Колян был совершенно спокоен и ничему не удивлялся.

– Чтобы он тебя не замочил.

Смола попытался осмыслить сказанное товарищем, но так и не понял, с какой это стати Шпала должен его замочить.

– Закон природы и человеческого общества, – пояснил Була, – не убьёшь ты, убьют тебя, выживает сильнейший. Такова жизнь, состоящая из благ и обязанностей. Если ты слабый, то у тебя всегда будут лишь обязанности, станешь сильным – будешь купаться в благах. Ведь блага просто так не достаются, их надо отбирать у более слабого.

Колян не отреагировал на слова Булы, ни благ, ни обязанностей на данный момент в его жизни не существовало.

Смысл жизни таков, – продолжил Була, – что не терпит слабости, что душевной, что физической. И заключается он в стремлении человека подняться как можно выше по иерархической лестнице, заполучить как можно больше благ в жизни и совсем не иметь обязанностей. Твоё место в обществе определяется исключительно твоим положением в иерархии, чем выше ты находишься и чем больше имеешь благ и власти, тем выше мнение о тебе окружающих людей, тем выше твой авторитет в их глазах. А если твоё положение низкое, то и в глазах людей будешь никем, даже ничем, неудачником и чмом, тебя будут топтать и вытирать об тебя ноги, нагрузят непомерными обязанностями, сделают из тебя вьючное животное. Ты лишь тот, кем видят тебя люди, никого не интересует, что у тебя внутри, главное – внешние понты, мнения и взгляды людей полностью зависят от тех вещей, которыми ты себя окружаешь. Тебя оценивают с позиции твоих возможностей, а они в свою очередь зависят от высоты твоего положения и наличности в карманах. А наличие ума определяется количеством денег, которыми обладает носитель этого ума. Точно так же и с уважением. Ну а чтобы они у тебя были и ты выполнил свою жизненную задачу, надо всегда и везде показывать свою силу, а если понадобиться, то и убивать. В противном случае на тебя взвалят кучу обязанностей, назовут неудачником и смешают с дерьмом. Таковы законы природы и общества, и ничего ты с этим не поделаешь.

Колян молча слушал и пытался в своём осмыслении сказанного поспеть за словами подельника, порой это удавалось, но никаких выводов он не делал.

– Вот сейчас Шпала пошёл отбирать чужую машину, ради спасения себя. И спасёт себя в этом случае тот, кто окажется сильнее, если Шпала убьёт владельцев, то заберёт машину, для него это спасение, а если владелец окажется сильнее и мочканёт Шпалу, то спасёт себя. Устранение слабого – закон для сильного, без соблюдения которого он не выживет. Так что убей Шпалу – и стань сильным.

Колян пожал плечами, некая логика в словах Булы была.

– Я не понял, зачем ты мне это всё говоришь? – всё-таки Колян решил уточнить логичность слов Булы.

– Нет, видно сильно всё же ударился. Я тебе обосновываю, почему надо замочить Шпалу.

– Да не хочу я никого мочить.

– Ну и дурак, – подвёл итог Була. – Впрочем, это твоё дело, только не жалуйся, когда Шпала тебя продырявит.

Колян почти полностью развернулся к Буле и пронзительно посмотрел ему в глаза.

– Слышь, тебя здесь вообще не должно быть. Я хоть и потерял память, но за придурка вы меня зря держите. Даже если тебя не убили, то всё равно в машине ты оказаться не мог.

– Много ты знаешь, – казалось, Була обиделся на утверждение товарища. – Может, я и не живой, но оказаться могу где угодно.

– Во, сам признался. Так чего я с трупом разговаривать должен, да ещё его советы выслушивать.

– Я ни в чём не признавался, – возразил Була, – я же говорил, что ещё не известно, кто из нас мертвее. У тебя , вон, прошлого нет, а у меня есть.

– Обоснуй? – Колян и сам удивился, откуда в нём взялась такая настойчивость. – За базар отвечаешь?

Видимо, в отсутствии альтернативных вариантов Колян стал приобретать некоторые свойства, навязанные ему ролью бандита, отсюда и соответственный лексикон, неожиданно прозвучавший из его уст. С волками жить по волчьи выть.

Була приблизился к лицу собеседника и, глядя в глаза, сказал:

– Кончина человека – следствие всей его жизни. Меня убили в перестрелке, а случившаяся перестрелка – это результат всей моей прошлой жизни, был бандитом, похищал и убивал людей. Понял, у меня есть прошлое и я его помню.

Так у меня тоже, наверное, было, тебе ли этого не знать, – неуверенно парировал Колян. – Просто я не помню прошлого.

– А кто тебе сказал, что я знаю, ничего я не знаю – усмехнулся Була. – Кто не помнит своего прошлого, тот мертвец. А я тебе могу столько вариантов твоего прошлого порассказать, офигеешь и поверишь, поскольку выбора у тебя нет. Представь себе государство, которое в одночасье напрочь забыло всю свою историю, как ты думаешь, соседние и уж тем более враждебные страны какое прошлое воссоздадут в памяти забывчивого народа…страшно подумать… То же и с отдельным человеком. Зомби будешь, живущий под диктовку других людей, их мыслями и идеями. А зомби – это мертвец.

– Ну и ты не факт, что живой, – не сдавался Колян, – камни тоже имеют прошлое и мертвецы имеют.

– А я и не утверждаю, что я тот, кем был раньше, – защищался Була, – но я знаю, кто я, а ты нет. Тебя нет в этом фильме. Понял…

Колян задумался, ему стало нехорошо, Була затронул больную для него тему.

– Значит, ты хочешь сказать, что живой тот, кто есть или был в этом фильме, а тот, кого нет, настоящий мертвец? Живые те, кто на экране, а зритель никто, мертвец по отношению к киногероям, правдиво только то, что на экране?

– Соображаешь, – Була одобрительно похлопал Смолу по плечу. – Если хочешь стать живым, то полностью прими фильм и войди в роль. Вот поэтому тебе и надо убить Шпалу.

– Не понял?

– Жизнь – это фильм, и для каждого он свой. Чтобы выжить, надо выбрать роль в этом фильме и утверждаться в ней. О том, что твоё утверждение в фильме, то есть твоё положение, тем рациональней, благополучней и выше, чем сильнее ты, я уже говорил. Доказать достойность своей роли ты можешь только полностью вжившись в неё и силой. Грохни Шпалу, утвердись в роли.

Колян поёжился, зрителем, возможно, быть и не так приятно, но менее проблематично. Осознание себя – это приобретение роли, но может и зритель не такая уж лишняя деталь и тоже существует, не являясь абстракцией. Голова Коляна раскалывалась, стоило определяться, делать выбор. С ролью всё понятно, доказывать надо было действием. Но что делать, чтобы будучи зрителем считаться полноценным – Смола не знал.

– Ты пойми, это кино не допускает множественность роли, – сказал Була.

– А зритель? – спросил Колян.

–А что зритель? Ты, реально, братан, паришь, зрителей не бывает, зрители лишь на небе. Вот они видят все коллизии фильма и понимают, что абсолюта в людях нет. Но мы-то здесь, в фильме, и у нас свои законы, всех перепетий мы не знаем, и правда у нас одна – кто сильнее, тот и прав. Врубаешься? Что, думаешь, я просто так бандитом стал? Я просто хотел выжить и самоутвердиться. Варианты самоутверждения есть разные, но я в силу причин и социального положения выбрал этот. Я хотел доказать жизнеспособность своей роли, а заодно и получить некоторые блага для тела.

– А если я иногда чувствую себя зрителем, – смущённо произнёс Колян.

– Ты чё, Бог, ангел или святой?! Я, блин, потусторонний мир знаю лучше, но ореола святости над тобой не вижу. От тебя мертвечиной за версту пахнет, твоя роль гнилая насквозь. Вот раньше, пока не свихнулся, реальным пацаном был, а сейчас…

– За базаром-то следи, а то так и пулю схлопотать не долго, – неосознанно Колян начал вживаться в роль, – ещё мертвее сделаю.

– Да мне по сути по барабану, но ты не стрельнешь, потому что тебя как бы нет. В этом кино произвести какое-либо серьёзное действие может только тот, кто есть, чья роль жизнеспособна.

– А если Шпала человек? – не к месту вставил Колян, вспомнив свой сон.

– Кто, Шпала, человек?! – усмехнулся Була. – Он – роль. Ты думаешь, ему будет больно, когда ты его завалишь? Ерунда, боли нет, нервные окончания, сигнализирующие о ней, – это всего лишь предупреждение роли об опасности её уничтожения. Предохранители.

– Погоди, – все ещё не сдавался Колян, – если я себя чувствую, значит я есть, просто не понимаю себя.

– Есть твоя оболочка, но пока ты не самоутвердился, тебя нет. Видимо, действительно сильно башку повредил, раньше же всё прекрасно понимал. Эх, Колян, Колян, сотрут тебя из кадра, если так дальше будешь думать и жить. Даже слабый, нагруженный кучей обязанностей, и то всё прекрасно понимает и живет по законам кино, поэтому его и не стерают, он уступает сильному и ему позволяют жить. А ты со своей пустой хаотичной башкой – лишний.

Колян отвернулся от мертвого подельника,откинулся на сиденье и уставился в даль. Получалось, что вся эта даль всего лишь бутафория, декорации к фильму – трава, деревья, машина. И они существуют только пока есть фильм. А значит и роль, то есть человек существует пока есть фильм. И мёртвый Була прикидывается живым пока есть фильм. А любое кино, как известно, когда-нибудь заканчивается. Тогда так ли уж важна роль, если она имеет свой конец, по сравнению с вечностью она – ничто, соответственно и положение роли-человека – ничто. Но где есть ничто, должно быть и что-то, как материя и антиматерия. И что же это что-то? Сама вечность? Или что-то что может стать вечностью. Если фильм таковым быть не может, соответственно и роль тоже. Но один фильм сменяется другим, и пока существует кинозал и кинотеатр, фильмов может быть показано множество, и в принципе показ фильмов может длиться до бесконечности, превратившись в вечность, а следовательно кто-то или что-то, всё время присутсвующий на этом показе, может стать частью вечности. А кто как не зритель ближе всего к этому. Получается, что вместе с вечностью реален, в отличие от множества скоротечных фильмов и ролей, только зритель. Значит и живой только он, зритель, а роль это только роль в выдуманном фильме. Не прав Була, ох не прав.

Всё вышесказанное пронеслось в больной голове Коляна за считанные секунды и провалилось в чёрную дыру. Толком он не понял своих же размышлений, но всё-таки некоторый отпечаток, словно фотонегатив, в его сознании отложился. Не оборачиваясь к Буле, он сказал:

– Нет, Була, чтобы стать живым, не обязательно вживаться в роль.

– Гонишь, – процедил Була, – впрочем, ты сам скоро поймёшь ошибку, когда тебя будут вычёркивать из роли. А цепляться за неё ты будешь руками и ногами, с мольбой, поверь мне. Никто не хочет быть вычеркнут из фильма, если он, конечно, в своём уме. Только сумасшедшему по фигу фильм, точнее не сам фильм, а место в нём, у сумасшедшего много этих мест, ролей, и нигде он не задерживается, он по сути голограмма множества своих ролей, но никак не сама роль, поэтому и помещён в психушку, чтобы не влиял на сюжет своими непредсказуемыми действиями. Вот и ты, после удара по голове, стал подобным типом, не имеющим своей роли, но активно голографирующимся в чужих персонажей. Мне кажется, ты опасен, тем более что путешествуешь не по одному фильму. Да, я знаю про раненого воина… Эх, ма, надо было мне к Шпале прийти, он бы понял, он хорошо вжился и исполняет свою роль.

Була неприятно засмеялся каким-то внутренним булькающим смехом.

– Ладно, покедова, придурок, пойду искать более достойных своей роли.

Колян даже не обернулся, он знал, что в машине уже никого нет. В это время где-то в отдалении раздался приглушенный звук выстрела, затем ещё один и ещё…

Минут через десять объявился Шпала на старенькой десятке. Салон автомобиля и двери были в крови. Молодой человек не стал ничего пояснять в ответ на вопросительный взгляд Смолы, а сразу проследовал к багажнику своей машины. Открыл его и, заглянув внутрь, сказал:

– Вылазь, подруга, нехрен на халяву кататься, ведро тряпку в зубы и за водой, отрабатывать проезд будешь.

Девушка нехотя вылезла из багажника, захватив с собой маленькое ведро и тряпку, загодя припасённые хозяйственными бандитами на всякий случай. Молча она дошла до пруда и набрала воды, не вполне представляя зачем это понадобилось киднепперам.

– Ну, чё встала, видишь тачку, – сказал Шпала, – замаралась она немного, иди отмывай.

Лиза поплелась к автомобилю. Следы крови сразу бросились в глаза и девушку тут же стошнило.

– Вот, блин, какие мы нежные. Или похмелье давит? Ниче, главное начать и дело пойдёт. Мой, нюни и сопли не распускай, а то личико попорчу.

Лиза утерлась рукой, тяжело вздохнула и приступила к неприятной обязанности. С трудом, что моральным, что физическим, стараясь не глядеть на кровь, девушка отмывала забрызганные части автомобиля. Шпала стоял не подалеку и неприятно ухмылялся, изредка он произносил с изрядным сарказмом подбадривающие фразы и с удовольствием разглядывал обнаженное женское тело. Впрочем, сексуальных желаний у него не возникало, голова была забита другими более насущными мыслями. Невыносимое действо продолжалось около получаса, салон оказался не столь испачкан, как казалось на первый взгляд.

Шпала осмотрел вымытый автомобиль и одобрительно похлопал девушку по оголенному заду. Его голову посетила мысль, что пленницу надо всё-таки одевать, возможные похотливые, сексуальные мысли на данный момент совсем ни к чему, отвлекаться на женские прелести значило поставить себя в проигрышное положение по отношению к преследователям, человеческая история это не раз доказывала и наступать на чужие грабли молодой человек не хотел. Он покопался в багажнике отвоёванной машины и выудил оттуда рабочую одежду бывшего хозяина, благо тот, видимо, был хилого телосложения и мал ростом. Шпала протянул Лизе старую кофту и потертые джинсы.