До сотворения мира. Студёная вода и Чёрный медведь

Короче говоря, Волька лишний раз убедил себя в том, что все эти годы он имел достаточные основания опасаться Чёрного медведя, и, если бы не бабы Листвяны заступничество тогда, его бы уже и забыли давно в роду, ну бегал такой Волька, да медведь Чёрный забрал.

Волька вырос, и Чёрный медведь был ему уже не страшен, но у него так и осталась привычка подниматься ни свет ни заря и бежать за водой. Хотя Волеслав уже считался взрослым, мог носить рогатину и жил в мужской избе, в женской избе всегда были полные кадьи студёной воды, которую он добросовестно таскал каждое утро. Пытался было отделаться от этой вредной привычки, воду по утрам таскать, да, во-первых, совестно было, как-то перед бабами неудобно, они, конечно, ничего не скажут, но расстроятся, ведь привыкли уже за годы, что воды вдоволь, будут сами таскать, время тратить, и каша у них не такая вкусная будет. А во-вторых, он настолько привык с тяжёлыми вёдрами по утрам бегать, что, раз тяжести с утра не потаскает, весь день себя неловко чувствует, как будто нехватает чего.

Ну а медвежака Чёрный плохим охотником оказался, до встречи в следующей жизни. Не судьба, видать, была парнягу словить. И Ящуру с Чернобогом, дружкам своим, кланяйся от меня, не взяли они Волеслава из племён Кривичей, из рода Родославичей, не взяли! Дудки вам!

Но, тем не менее, непутёвый нрав Вольки никуда не делся и брал своё. Волька постоянно впутывался в различные истории, которые, хвала Роду заступнику, заканчивались всегда благополучно. Но в один прекрасный день, вернее, прекрасное утро, боги, которые, видимо, устали от Волькиных проделок, решили послать ему настоящие испытания духа и характера.

Глава четвёртая. О том, что крепкий и здоровой сон может открыть новые горизонты

Утро, совершенно обычное, обещавшее совершенно обыденный день, началось как всегда. Волька встал, жил он уже в малой мужской избе, добежал до женской избы, схватил вёдра и по привычке натаскал воды в кадьи. Потом чуть-чуть поиграл с проснувшимися Утрёнкой и Дарёнкой, которых он по-доброму дразнил «Снежанкой» и «Барашкой», потому что у Утрёны были белые длинные волосы, как снежная вьюга летавшие за ней, когда она бегала, а бегала она постоянно, а у Дарёнки волосы были очень редкого золотисто-пшеничного цвета, вившиеся мелкими завитками, и походили на шерсть барашков, что было очень забавно. Ни Листвяна, никто ещё из баб, не могли расчесать эти золотистые кудряшки, и по сему Дарёнке вечно обрезали волосы по уши, чтобы репьёв девка не нахватала. Но это помогало мало, Дарёна носилась вслед за Утрёной, и на голове, напоминавшей одуванчик, пружинили золотистые кудряшки, в которых путались растения и иные предметы, тщательно выбираемые бабами перед тем, как этот одуванчик ложился спать. Голубые глаза обеих девчонок тоже отличались: у Утрёны цвета летнего неба, а у Дарёны как васильки, что растут меж пшеницы. А в остальном девчухи были похожи, обе вечно чумазые, шебутные и визжащие, одетые в почти одинаковые платки с родовыми рунами, лопотинки (простое название детской одежды) с такими же рунами и лыковыми лаптями, уже без охранных рун, но в обротках с рунами, по мнению их матерей только и спасавших девочек от неприятностей. Короче, это были самые обычные девчата, которые очень любили Вольку.

Так вот, навозившись с сестрой и Дарёнкой, Волька ушёл по своим делам. На стрельбище с утра ему торопиться было не нужно, так как он был уже взрослым членом общины. Ну, в смысле, не малец. А на стрельбище дед Доброхлеб обучал стрелять только мальцов. Хотя, тем не менее, Волька, когда у него было свободное время, а Доброхлеб был не занят, всё ещё охотно бегал к нему постигать искусство стрельбы из лука.

Сегодня у Вольки были дела на скотном дворе, куда он, собственно, и направился. Нужно было собирать навоз и таскать его в большую навозную кучу, что была за селом. Работа эта была недолгая и не очень сложная. Погода была отличная, светило солнышкои весело играло лучами на только недавно появившихся на деревьях листиках. На душе у Вольки было хорошо и весело. После работы они с ребятами задумали сходить на озеро, порыбачить, в том смысле чтобы побить рыбин, ещё не до конца отошедших от зимних холодов, из луков, а потом отнести их на кухню в женскую избу, что было своеобразным соревнованием для ватаги парней. Ведь не знаешь, какую рыбину подстрелишь, они же в воде, эти рыбины. Каждый стреляет и тащит в избу, причём стрелять можно только одну рыбину. Да и тащить их до избы потом тяжеловато, если больше одной застрелишь, иногда по два шага в длину попадались. Около избы все рыбины кладутся рядком. Кто принёс самую большую рыбину, тот и победил. Ведь правда же, очень интересная игра? Правда!

Но порыбачить в тот день Вольке не удалось. Не успели они с ребятами ещё закончить с уборкой навоза, как к сараю подошёл Загор. Загор был старшиной сельских товарников, и он был очень уважаемым на селе мужем. Он водил менять товары, которых было в селе в избытке, и привозил в село всякие нужные вещи, которых недоставало. Летом товарники ходили на Ладьях от реки, на которой стояло село. Ну а зимой ездили на санях по льду той же реки. Кривичский род Радимичей стоял на реке, которую их соседи, племена Муромы (Финно-угорский народ, соседи славян), называли Чёрной рекой, потому что из-за высоких деревьев, что её окружали, вода в этой реке казалась чёрной. Кривичи тоже привыкли звать свою реку Чёрной.

Загор был в таком возрасте, когда о муже говорят, что у него самый расцвет. Роста он был не очень высокого, зато с широкими плечами и могучими руками человека привыкшего к труду, который всю свою жизнь ходил на ладье. У Загора было доброе лицо и вдумчивые, умные серые глаза. Да и сам он был очень умным и решительным. Хотя, как все товарники, был набожным, и всегда приносил богатые и добротные дары на капище, в особенности почитая Чура, что было странно для товарников, которые вечно шлялись далеко от родных изб. А еще Загор был вежливый и умел удивить женский пол, поэтому многие молодые девки в нём души не чаяли и только и искали повода помиловаться, когда он приходил из похода.

– Здоровенько живёте, охотнички, – вежливо сказал Загор, подходя к ватаге молодёжи.

– Здравствуй, дядька Загор, – хором ответили ребята.

– Буду здравствовать, хвала Роду, как же не здравствовать. Помощь нужна, братцы.

– Что нужно, Дядько? – спросил за всех Волька.

Товарников на селе любили. Они всегда привозили много забавных иноземных штук, которые потом раздавали малышне и бабам, и много других полезных для села предметов и охотничьей, и войской (войсковой) снаряги (снаряжение), даже каменные жернова для помола муки, насадки из меди и крепких камней для плугов и тупиц (деревянныхлопат) и, главное, зерно на посев, так как хлеб в тех краях родился плохо, и иной раз не хватало не то что на посеять, а и на еду.

– Так от тебя помощи и жду, поможешь Воль?

– Конечно, дядько, чем помочь-то нужно?

– Ты, говорят люди у нас селе, за водой самый что ни на есть главный? Такое дело, мы тут с братцами по товарным делам в это утро решили уходить. Слыхали, небось.

– Слыхали, конечно, как не слыхали.

– Так вот, думали с утра воды в дорогу понабрать, чтобы постудёнее и посвежее была. А говорят, ты все родники в окрестностях знаешь, нам бы чтоб, водица подольше вкусной оставалась, поможешь, покажешь, где такие?

– Да конечно, покажу, делов-то, вот только с сараем управлюсь, тута чуток осталось.

– Ну добре, чуток я подожду.

Тут в разговор вмешался Бурей, который, подбоченясь, сказал:

– Да иди уж, тут без тебя справимся, и Олешку с собой возьми, может, ещё на что сгодитесь уважаемым товарным людям, мож, подсобите чем за всю нашу ватагу. (Товарных людей товарниками называли за глаза, так как им прозвище товарник не очень нравилось).

В Роду товарников хоть и любили, но путешествовать с товарами по дальним землям никто особо не рвался. Это ж нужно от села родного отходить, от капища, от родовой защиты, от стариков и бабок-ведуний, от волхвов мудрых. Это ж страсть-то какая. А коли голову сложишь не на родной земле, как потом к предкам дорогу искать или среди чужого рода век вековать приживалкой. Да такого врагу лютому не пожелаешь. Тут нужно быть человеком не робкого десятка, и с богами и предками связи постоянно держать. Это не каждому дано, вот почему, хоть Кривичи и были не из трусливых, в товарники мало кто шёл. Вот соседи Мурома, те так вообще с товарами сами не ходили, к Кривичам на торжки (место, где рода обменивались товаром) приходили. Дома как-то спокойнее. Ну а коли товарник просил по делу подсобить, тут каждый был готов.

Вот и Волька с Олешкой решили помочь храбрым мужам рода не только показать лучший источник с самой студёной и сладкой водой, но и помочь натаскать им этой воды на ладью. Загор, который собирался в дальний путь, как все люди перед дорогой суетился по разным мелочам. И, разумеется, был очень рад, когда двое молодых родичей предложили ему свою помощь. Хотя, положа руку на сердце, это предложение помощи было предсказуемо, и ладейный старшой на неё рассчитывал. Поэтому, проводив пареньков до мостика на реке, у которого была пришвартована ладья, он показал им, куда носить воду, где вёдра, и ушёл, пообещав парням гостинцы за работу. Дело в том, что он торопился присоединиться к остальным товарным людям, которые перед отходом в дальние края всё утро проводили на капище, где почитали предков и приносили дары богам, чтобы дорога была лёгкой и меньше в ней печали было. А после, простившись с любимыми и детьми, что ждали их на селе, отбыть в путь дальний. Да тут ещё воды нужно натаскать. Вот Загор и проявил хвалёную свою смекалку.

Кадья, где хранили запас пресной воды из дома, что тоже почиталось чуть ли не святыней, здоровая и широченная, стояла на носу ладьи, тут парой вёдер не обойтись. Была ещё и поменьше, на корме, ну туда набирали воду из источников по дороге или прямо из реки. Разумеется, Волька с Олешкой, дабы уважить товарников, решили набрать самой лучшей водицы, чтоб стояла подольше, а посему бегали в лес на Глубокий родник, где вода была голубого цвета и такая вкусная, будто мёдом отдавала. Их совершенно не смущало, что путь до источника был вовсе неблизок, они бегали с вёдрами, чтобы как можно скорее пойти на рыбалку, и, понятное дело, хоть и работали вдвоём, малость притомились. Ну не то, чтобы уж прямо совсем притомились, но немного, было дело. Закончив работу, поставив вёдра туда, где взяли, и закрыв тяжёлые крышки на кадье, друзья стали размышлять, что им делать дальше. Из товарников на ладье был только дед Цапель, который сидел на корме и мёды распивал. А вот дядька Загор задерживался на капище вместе с остальными товарниками. Ведь все знают, общение с богами дело такое, оно суеты не любит. Когда нужно уйти, боги сами дадут знать. А тут уж никто не подгадает, когда сподобятся, нужно терпеливо дожидаться.

Но одно дело милости от богов ждать, а совсем другое сидеть на ладье и ждать, когда дядька Загор придёт, который гостинцы обещал. Это как-то неудобно получается, как будто за гостинцы воду тягали, а не от души хотели товарным людям помочь. Короче, не очень красиво выходило. А с другой стороны, нужно чтобы Загор работу принял. Если уйти не попрощавшись, обидится, скажет, гостинцами парни побрезговали, тоже нехорошо выйдет. Поэтому порешили вот так: Волька остаётся на ладье и будет ожидать прихода дядьки Загора, и работу покажет, и гостинцы заберёт, а Олешка к ватаге побежит, те уж, наверное, рыбачат вовсю.

Олешка убежал, а Волька подошёл к старику, что дремал на корме, и доложился, что так мол и так, деда Цапель, работа сделана. Может, ещё чем подсобить, пока дядьку Загора буду ждать. Цапель, старый и умный вой, совершенно седой со схваченной в пучок у подбородка длинной бородой, чтобы не мешала в делах, улыбнулся. Он прекрасно понимал, что мальцы, которые добросовестно таскали воду с дальних родников, ждут обещанного Загором гостинца. Но показать, что ждут гостинца, они стесняются. Уйти же просто так с ладьи, не простившись, тоже как-то неудобно. Ведь, как ни крути, они же не просто так воду таскали, а ладью в путь снаряжали, нужно чтобы старшой работу принял. К тому же, небось, гостинцев и остальная ватага ждёт, куда же без этого. Ведь у них, парней, как есть, один приносит, на всех делится, хоть маленькая, но община. Так всегда было, даже когда сам Цапель с ватагой бегал. А ещё ждут их друзья рассказов, что да как на ладье товарной, сколько товаров, какая снаряга у воев ладейных, и прочие интересные подросткам сведения. Как никак, на Ладьях в далёкий поход раз в год сельчане уходят, не каждый день снаряжённую ладью увидишь. Так что отпускать парней без гостинцев и слов благодарности от старшины было бы неправильно. Поэтому цапель на вопрос Вольки ответил так:

– Ну брат, что я тебе скажу-то, тебя дядька Загор о помощи просил, так?

– Так, дядь Цапель.

– Вот ему и покажешь, что сделали, я-то почём знаю, о чём вы с ним говорили. Иди вон, на ладье посиди, подожди, товары, что собрали в дорогу, посмотри, а хошь, на берегу посиди. Но работу нужно сдавать тому, с кем договорился.

– Понятно, дядь, чего непонятного-то, я тут на ладье посижу, ждать буду.

– Вот, доброе дело, а я тут посижу, посторожу пока от лихих людей.

– Да дед, откель в наших местах лихие люди, их отродясь здесь не водилось? – удивился Волька.

– Да потому и не водилось, что сторожим! – назидательно сказал Цапель, зевая. – Всё, парняга, иди, не мешай спать. – после чего закрыл глаза и сел поудобнее, облокотившись на здоровенную рогатину, которую используют вои, так как для охоты она тяжела и оконец не той формы, а вот для ратного дела в самый раз подходит.

Волька походил немного по ладье, запомнил, какие товары и снаряга, чтобы потом в подробностях ребятам рассказать, потом забрался на нос ладьи, где в аккуратной стопке были сложены шерстяные одеяла, которыми товарники укрывались на привале. Усевшись на самый нос, обняв голову гордо смотревшей в небо птицы, установленной на носовой балке Ладьи, погладил искусно вырезанные на этой голове охранные руны их рода, сделанные ввиде перьев, Волька представил себе, взглянув в даль, как храбрые товарники через невзгоды и лишения идут в чужие земли, чтобы доставить в род нужные товары и сладости детям. Как вороги, что кишат в чужих землях, пытаются напасть и отнять то, что принадлежит роду, но ладейные вои храбро защищают, что им вверено, ощетинившись тяжёлыми рогатинами. И тогда лютые чужеземцы просят своих злых волхвов, чтобы те напустили чары на храбрых родичей и потопили ладью в тёмных водах. Но голова этой птицы с охранными рунами, на которые наложили чары родовые волхвы, оберегает воев от злых чар. И наши товарники всегда побеждают злых людей и возвращаются в родное село.

После чего он прилёг на сложенные в стопку за большой кадьёй одеяла и начал мечтать, что и он когда-нибудь будет приносить роду много пользы, добывать в лесу мясо и шкуры диких зверей, защищать от хищников домашний скот, и о прочих приятных вещах. За бортом плескалась вода, Волька утомился, пока таскал воду, припекало утреннее солнышко, и он незаметно уснул на носу ладьи, закутавшись в одеяла.

Когда Загор, который последний покидал капище, вернулся к ладье, уже вся команда, сидя на берегу, ждала старшину. Пожалуй, за исключением старого Цапеля, который дремал, сидя на корме. Так уж повелось, что без старшины никто не мог зайти на борт ладьи до отплытия. Загор должен был зайти на борт первым, спросить у охраны, всё ли добро, и после, получив утвердительный ответ, пригласить на борт остальных родичей. Родичи, в свою очередь, ждали, что им скажет старшина о том, что ему поведали боги. Это был целый ритуал. Ладейный люд вообще был жутко суеверный и подверженный разным малопонятным другим людям ритуалам. Загор сообщил ладейным, что вызнал у богов, но поведать это он мог только на земле. Поэтому суровые вои стояли на берегу и слушали своего старшину, даже старый цапель, оставив рогатину на ладье, присоединился к остальным.

Настроение у Загора было отличное и он, передавая своё хорошее настроение команде, широко улыбнулся, после чего возвестил:

– Боги нам помогут!

Вои одобрительно загудели и стали хлопать друг друга по плечам, что было проявлением радости. Загор, соблюдая традицию, первым зашёл на борот ладьи и молвил остальным:

– Братья, кому боги открыли, что не примут его, коли голову сложит, есть такие?

В ответ было молчанье, что означало что таких нет.

– Братья, кого село родное держит, в путь далекий не пущает, есть такие?

И опять в ответ молчанье, что означало, что каждый из стоявших на берегу готов к далёкому и опасному пути.

– Ну а коли так, грузитесь скорее, а то время ужо к полудню скоро, а мы ещё не отошли от села. До темноты можем не успетьдо места, условленного прибыть. Ждать не будут, коли опоздаем. Одни до торжка речного (места мены родов) пойдём.

Загор и правда боялся не успеть к тому месту, где он сговорился встретиться с ладьями других родов, так как слишком много времени провёл с волхвами, аж целых три раза вопрошать богов пришлось. После первого раза руны легли так, что и путь будет гладкий, и мена хорошо пройдёт, и товара богатого наменяют, но вот в конце пути беда быть может. Пришлось богов задабривать, как же без этого. Зато в другой раз, когда руны волхв кинул, показало, что трудности трудностями, куда без них в пути, но в село вернутся, и товары в целости довезут. Ну третий раз был для того, чтобы ещё раз проверить, мало-ли чего там они с волхвами напутали. Но руны выпали точно так же, как и во второй раз. И Загор, успокоившись, решил вернуться к команде. Шёл он с легким сердцем, думая о том, что же там такое решили поменять боги после его даров, чтобы от беды уберечь.

Так как время, мягко сказать, поджимало, то, соответственно, погрузка на ладью осуществлялась в экстренном порядке, без суеты, конечно, но и без проволочек, короче говоря, поспешно отходили от родных берегов. Но тем не менее, Загор хозяйским взглядом успел осмотреть, всё ли ладно на вверенном ему судне. Всё на местах. Всё было хорошо. Только то, как лежали одеяла на носу, немного смутило старшину. Они не были сложены аккуратной стопкой, как положено, лежали кучей. Но то ерунда, парняги, наверное, разворошили, когда воду таскали. Вечером к привалу ближе разберём, как положено одеялам лежать на судне, сейчас не до того. Вспомнив о Вольке с Олешкой, Загор крикнул Цапеля.

– Цапель, а чего малые-то меня не дождались, не обиделись?

– Что не дождались, ждал Волька тебя, меня спрашал, как быть, я ему ответил: «жди Загора», да тот, егоза, видимо, на месте не усидел, знаешь же его, вечно носится, как с мурашами в портах, а у них рыбалка затевалась, вот и не усидел.

– Понятно, рыбалка для мужа дело такое, важное, дал ему хоть что?

– Да не, видимо, убёг, пока я на корме дремал, будить постеснялся.

– Странное дело, не попрощался даже, что за молодёжь пошла, совсем вежливости не учат их что ли бабы, это ж надо, уйти не попрощавшись, доброго пути не пожелав, и куда этот мир катится, – посетовал Загор.

– Да говорю тебе, дремал я, мож, и попрощался, да я спросонок и ответил чаво, а тот за ватагой побежал, у них же рыбалка, говорю же, – вступился за молодёжь Цапель, хотя и не помнил, что Волька с ним попрощался, – Сторожа, что Олешкой кличут, тот точно простился и доброго пути пожелал, ну второго, может, и правда проспал. Старею.

– Добре, ладно, как уж вернёмся, не забуду парняг, уж гостинцами не обижу. А теперь нам и правда поднажать нужно, братия, ох, не успеваем. Добре? – зычно крикнул Загор, обращаясь к команде.

– Добре! Разом крикнули все, кто сидел на вёслах.

От резкого крика Волька проснулся.

Глава пятая. Научно-познавательная, информационно-деформационная

Проснувшись, Волька сначала и не понял, где он, сон хороший снился. Но через несколько секунд, осознав свое бытие, сориентировавшись во времени и пространстве, он понял, что это не сон, он на ладье. Вместе с этим к нему пришло и осознание проблемы, которая у него возникла. Решение проблемы Волька представил себе в трёх этапах, первым из которых было вылезти из-под одеял, где он мирно дремал, и показать себя товарникам во главе с дядькой Загором, который, стоя на корме, лихо отдавал приказы вёсельным и правил ладьёй кормовым веслом. Этап второй, появившись на ладье, как можно быстрее и не привлекая к себе внимания, сигануть за борт. Товарники люди суеверные, рассуждал Волька, и запросто могут посчитать его неожиданное появление дурным знаком со всеми вытекающими отсюда подробностями, которые могут окончиться для Вольки нехорошими последствиями. Ну и, наконец, третий этап заключался в том, чтобы доплыть до берега и бегом вдоль реки добежать до села. Раз село на реке, то он обязательно добежит. Он был уверен, что ради него одного товарники ладью не развернут. А каждый взмах ладейных вёсел всё дальше и дальше относил Вольку от родного села и прибавлял время пути до него. А время-то было уже за полдень, хорошо бы до вечера до села добежать.

Проведя анализ ситуации и рассудив максимально для себя рационально, Волька, в конце концов, принял наиболее взвешенное, а по тому оптимальное для себя решение. Он решил так: вот сейчас, если заметят, то особо размышлять над возникшей проблемой не будут. Появись он нежданно-негаданно, суеверные ладейники ещё чего за духа его примут, за чудо водное, или ещё кого там. Стрелами утыкают и за борт. К самому Воднику в гости. На всякий случай, чтобы он на ладье дел дурных не понаделал и не выскакивал невесть откуда, да ещё когда его не ждут. Дядька Загор и дед Цапель, его, конечно, узнают, но вот остановить ладейников могут и опоздать. Ведь каждому известно, как с нечистьюнужно справляться: чем быстрее, тем лучше. А иначе можно и не успеть, на то она и нечисть, и появляется ниоткуда и быстро. Так что, быстро появляться не самый разумный вариант. Можно, конечно, не появляться вообще, а по-тихому соскользнуть с ладейного носа в вводу, но это тоже не совсем здорово. Ладья высокая и ход у неё хороший, вон все товарники на вёслах сидят, торопятся, видимо. Пока до воды долетишь, и ушибиться запросто. А потом под ладью затянет, если с носа сигать, так и не выплыть вообще можно. Не совсем хорошая перспектива. Кликнуть потихоньку Загора? Но он на корме рулит и команды раздает. Да и не услышит он, если кликать тихо, тут кричать нужно. Ладейникиуже песню затянули про родимое село, где живётся весело. А резко выскакивать или кричать не стоит, как Волька для себя уже определил, луки-то у них под рукой. Посему Волька принял единственно верное для себя в данной ситуации решение: не беспокоить ладейников и старшину, а продолжить тихо лежать в одеялах, покуда его самого не найдут. Так проще будет. Тут главное, чтобы сначала говорить начали, а не из луков бить.

Ладья шла споро и деловито, песни товарников летели над Чёрной рекой, по берегам которой росли, отбрасывая тень своих могучих стволов на воду, огромные деревья. На воде были слышны ритмичные шлепки от вёсел. Но товарники всё шли и шли вперёд на хорошей скорости, даже и не думая уставать, чем вызывали неподдельное восхищение у Вольки. Но время брало своё, уже стало вечереть, в животе голодного Вольки урчало, но это совсем его не смущало. Он представлял тот момент, когда ладейники, уставшие после тяжёлого дня, придут за своими одеялами.

Как шла ладья, Загору было по нраву, и, хотя дело близилось к вечеру, они точнов срок поспевали к малому торжку (место сбора, где роды менялись товарами), туда, где сговорились встретиться с ладьями родичей из других сёл. На торжке они планировали сделать первую остановку, отдохнуть от трудного перехода. Несмотря на усталость, настроение на ладье было отличное. Загор решил немного передохнуть, передав управление Цапелю, который тоже был отличным кормчим. Солнце, несмотря на приближающийся вечер, ещё было довольно высоко, и Загор решил, пока не стемнело, пойти разобраться с привальными одеялами, которые он заметил на носу вначале их пути. Во-первых, потому, что это не порядок, а на судне должен быть всегда порядок везде и во всём, даже в мелочах. А во-вторых, нужно их пересчитать, а то вдруг кому не хватит, уж лучше по светлоте резервные тюки распаковать, чем по темноте чкаться (глагол, обозначающий бесцельное действие: искать, тыкаться, ворочаться и т.п.). Ведь на то он и старшина, чтобы заранее всё, что у него на ладье происходит, знать.

Но человек может только предполагать, что он всё знает, в отличие от богов, которые располагают. Из кучи одеял на него смотрели хитрые, до боли знакомые серые глазки, обрамлённые растрёпанными русыми волосами, те самые глазки, которые находились на курносом лице его юного родича Вольки. И бывалый старшина немного удивился.

– Не, ну точно не ладейный. Это ж надо такое удумать, целый день таился на носу ладьи за кадьёй, ни воды, ни еды даже не попросил. Да ладейный бы давно животом урчащим всю рыбу распугал, не, не ладейный! А этот сидит, как охотцкий на засидке, что ни видать, ни слыхать.

– Дык я…

– Дык, подык, перекудык! – рассмеялся Загор. – Да, брат, на этот раз ты нашкодил крепко, ой крепко… Проблема у тебя, Волеслав! Одеяла-то на тебя нет…

– Да дядь… Я таво, уснул, покуда тебя ждал, на солнышке притомился и таво. Не серчай… Я уж без одеяла как-нибудь сдюжу, – скромно сказал Волька, изобразив при этом самое невинное выражение на своей хитрой мордашке.

– Здоров же ты, брат, спать. Это хорошо, когда сон крепкий. Щя, подберём мы и тебе одеяло, время к привалу ужо, ох, хорошо пришёл нос ладейный проверить, а то бы до темноты шкерился (прятался). А что не вышел-то, испужался, чтоль?

– Да было дело немного, думал, за водника меня, али ещё за кого примете, и стрелять будете…

– Во даёт! Кто ж водников из луков бьёт, их огнём жгут! Чему там вас бабы учат?! – ещё раз рассмеялся Загор, и к нему на этот раз присоединились все ладейные, кто слышал их разговор.

– Это ж тебе не леший аль кикимора, водники огня боятся, что твой Чёрный медведь. Хотя… – Загор немного задумался. – Кикимору тоже огнём лучше жечь.

– Так я так, для порядка оберёгся, – Волька развел руками.

– Оберёгся он для порядка. Иди вон к Цапелю на корму, каши поешь. Я пока тебе одеяло достану и приодену малость, а то родичи подойдут, засмеют нашу ладью, что у нас тут абы кто одет абы как, шлындрает (слоняется) по ладье.

Волька пошёл на корму мимо шутящих и подбадривающих его гребцов, а Загор полез в тюки и что-то деловито ворчал себе под нос. На корме широко улыбался Цапель, который разговора не слышал и думал, как и многие, что парняга пробрался на ладью, чтобы ладейным стать. А так как в ладейные, как уже говорилось, родичи не слишком-то и шли, появление каждого нового ладейного вызывало бурные проявления радостных эмоций. И да, про дружбу и взаимопомощь тех, кто ходил с товарами, не то что песни слагались, пословицы в народе ходили: «ладейных ряд, как один, подряд – одного толкни, от всех будешь не рад» и так далее.

– Так что не всё так уж и плохо вышло, – думал Волеслав, уплетая кашу на корме и глядя на пенные следы, что оставались за ладьёй. – Так вообще ничего, поспал с толком, парням расскажу, обзавидуются.

А тем временем в селе был действительно жуткий переполох. Ну как, не во всём селе, а только в большой бабьей избе, если быть точнее. Но шуму было на всё село. Звана плакала и с пристрастием допрашивала ни в чём неповинного Олешку, куда непутевый Волька запропастился. Олешка, который с утра убежал на озеро, а после обеда был направлен разделывать двух кабанов, что охотские принесли из леса, говорил правду. Надо сказать, что врать он, как всякий Кривич, не то что не умел, но считал зазорным. А Звана не унималась, пытаясь установить того, кто видел, ушёлли с товарниками Волька или, мож, опять где проказничает. А может, вообще утоп! Звана в слезах вопрошала у Олешки все подробности до того момента, пока он убёг на рыбалку, оставив Вольку на ладье.

– Может, вспомнишь, Стороженька, мож, говорил чего, мож, куды собирался? Вы же вечно что-то как удумаете, а потом не помните.

– Да, баб Звана, ну говорил же ужо, сговорились опосля того, как Волька гостинец заберёт и работу сдаст, сперва до бабьей избы дойдёт, а коли нет нас там, значит, на озеро… Мы там ещё будем.

– Так товарники ещё дообеда ушли… Мож, дед Цапель ему чего говорил, дескать, пошли, Волька, с нами, моря посмотрим… Он так вечно всех забирает, старый медовушник!

– Да не, точно не говорил. Спал дед Цапель, точно помню.

– Так куда же делся-то он? И от Загора вестей не было. Ох, сейчас я те для памяти коромыслом промеж лопаток! Вспоминай, давай! – не унималась, ревела Звана.

Олешка стоял, рассматривая половицы избы, он очень хотел помочь горю матери своего друга, но не знал, как, и чесал подбородок, на котором пока ещё не выросла борода.

В это время в избу зашла баба Листвяна, у которой было хмурое и серьёзное лицо, что являлось явным свидетельством того, что она ходила до ведуньи Беляны. В избе как-то сразу стало очень тихо. Звана прекратила реветь и стала смотреть на Листвяну полными надежды глазами.

– Не шуми, Званушка, с товарниками ушёл, поганец, – тихо и твёрдо сказала Листвяна. – Я до ведуньи бегала, так она мне сразу с порога сказала, что мы все бабы бестолковые, ревём без дела, да кашу кое-как варим, вот и ушёл Волеслав с товарниками. До того, как лёд станется, вернётся, коли не сгинет по глупости своей. И ещё сказала, чтоб кто из молодых парняг стал воду вместо него таскать. А то! – ух-ты! Листвяна повернулась к молодым парням и, взъерошив волосы, изобразила рычанье. – Вернуться медвежака Чёрная может и сволочёт самого непутёвого.

Данная тирада произвела на молодёжь должное впечатление, кое-кто призадумался. Но, как ни странно, в этот раз о Чёрном медведе обмолвилась сама Беляна. Ну и ладно, а от детворы что, не убудет вёдра таскать.

– Ох горюшко, горюшко, и чем же я богов разгневала-то?

– Да хватит тебе причитать, говорю! – в голосе Листвяны уже стали звучать нотки раздражения. – С товарниками Загор старшиной ходит, Цапель с ним рядом, мудрым словом поможет. А Цапеля даже ведуньи иной раз слушают. Поучат Волькут вово уму-разуму, листья падать начнут, мужем придёт. Что голосить-то зря?

– Так я ж уж теперь для порядка. А что, коль понравится ему с Загором ходить, он же ведь дурной, Волька-то, не приведи Род, в товарники пойдет, а?

– Для порядка? Ты для порядка детёв повечеряй! Для порядка! Понравится, будет товарником тогда, всё селу хлопот меньше.