…
По небу расплылся алый закат, солнышко было красным. На воде качался длинный кораблик. С берега туда затекали люди.
У реки стояли Степан с Алёшкой.
– Пойдёшь с ними? – спросил купец.
– Я теперь с атаманом. Куда-угодно с ним пойду, – ответил друг. Через его плечо протянулся ремень с боеприпасами, к поясу был пристёгнут клинок. – Прощай, Стёпка!
Они крепко обнялись. Степан потрепал лохматую голову друга:
– Прощай! Даст Бог, ещё свидимся!
– Свидимся-свидимся.
Друзья расстались. Купец шагнул на борт корабля.
Гребцы взмахнули длинными вёслами. Судно, полное людей, двинулось в путь, по тёмной глади Волги. Казачий городок растворился в изумрудном океане, ладья шла навстречу бордовому горизонту.
***
Степан наклонился к товарищам, говоря тихонько:
– Молвил атаман, что на Москве даже рати созвать не успеют – как уж и казаки объявятся!
Все слушали взволнованно, и с интересом. Софрон воскликнул:
– Я не слышал, чтоб под Москву казачьи полки приходили!
– Это да, – задумчиво подтвердил купец. – Видимо, не вышла его затея…
[27] Феска – восточная шапочка с кисточкой
[28] Баглама – струнный щипковый музыкальный инструмент, популярный на Востоке
[29] Каторга – турецкое гребное судно
[30] Карбас – вёсельная лодка
[31] Паузок – мелкое судно для разгрузки кораблей на мелях
[32] Аманат – заложник
[33] Струг – казачье судно
[34] Парубок – парень
Глава 5. Из сердца утёса.
7106 год от сотворения мира (1598 г.).
Сибирь.
Стоял трескучий мороз. Светило солнце. Над заснеженной рекой возвышался большой тёмный утёс. Сверху торчал частокол. По краям утёса были дощатые коробы. Там, у бойниц, сидели зоркие лучники. По льду реки, скрипя сапогами по снегу, стремительно пронеслась вереница служилых людей с пищалями. Они бежали пригнувшись. Свистели стрелы, врезаясь в белоснежный покров.
С обратной стороны пригорка, у ворот в осаждённый городок, преклонив колено, стояла пара десятков стрельцов и казаков в доспехах поверх кафтанов. Они ловко заряжали ружья. Ворота были за обледенелым валом, за которым был ров. С грохотом выстрелила пушка.
Служилые ринулись на вал, к воротам. Один за другим, они стали карабкаться по льду, пытаясь не съехать вниз. Полетели острые стрелы – прямиком в казаков, отскакивая от железа, либо втыкаясь им в руки и ноги. Раздались вопли.
Воевода в сверкающем нагруднике, красном кафтане и шапке на меху стоял, смотря на вздымавшийся вдали холм с вражеской крепостью.
– Приступом, в который раз, наседаем – никак не выходит! – воскликнул его сподручник.
– Скоро сами вылезут, – ответил командующий осадой.
…
Через пару дней, на рассвете, ворота крепости отворились. Чрез ров упал мостик. Несколько сот остяцких воинов в блестящих пластинчатых латах ринулись по мосту. С их острых шлемов спускались чёрные метёлки. Остяки угрожающе кричали, они побежали к лагерю осаждающих.
В тяжёлой битве сабли казаков схлестнулись с топорами, мечами и копьями сибирских ратников. Атака остяков была мощной, но обречённой на провал – под огнём пищалей и пушек разъярённые воины, хотя и побившие многих русских, были уничтожены.
Пронёсшись по мосту, русские ворвались в крепость инородцев. Здесь были улочки, стояло множество обитых глиной полуземлянок. Служилые искали добычи, заходили в дома. Звучали жалобные всхлипы женщин и детей.
Воевода с небольшим отрядом прошлись до другого конца городка, и взобрались на деревянный помост у частокола. С обрывистого утёса открывался вид на заснеженную отмель, реку и бескрайнюю тайгу. Всё было залито светом, снег искрился на солнце.
– Среди убитых – князец. И это последний городок! – торжествующе молвил воевода. – Слава Богу! Мы принесём в Сургут радостную весть!
***
Два года спустя.
Небо было пасмурным. По реке, среди осенней тайги, плыл длинный каюк. В нём сидели члены одного семейства. Все были в мешковатых малицах из оленьей шкуры.
Среди тёмных елей желтели ярко-оранжевые лиственницы, золотились берёзки. Деревья густо покрывали оба берега. Лодка причалила к месту, где они немного расступались. Группа самоедов вылезла из каюка на берег.
…
Они вышли на опушку леса. Здесь стояло несколько чумов – огромных конических палаток, в которых живут, и с которыми кочуют, обитатели севера. Рядом, из сложенных нарт и шедшего полукругом плетня был сделан просторный загон. В нём паслись серые мохнатые олени, пощипывая красноватый мох.
Навстречу незваным гостям вышло несколько мужчин с луками.
– Зачем пришёл, Вороний глаз?! – вскрикнул один из самоедов. – Сколько наших людей погибло от твоих стрел!
– Я пришёл к Ачикану. Не для того, чтоб воевать! – решительно ответил седоватый гость, глава семейства. – Пускай в чум!
…
Для гостей задушили и разделали нескольких оленей. Их сырое мясо принесли в юрту Ачикана.
Здесь было тепло, и светло от пламенеющего в центре очага. Вокруг него расселись круглолицые самоеды – хозяин с роднёй, и гости. Все с удовольствием поедали кусочки сырой оленины, втягивая губами горячую кровь. Вороний глаз воскликнул:
– Ты знаешь, Ачикан, что мои сородичи живут к югу отсюда? Они не кочуют с оленями, а пасут свиней. Их дома стоят всё время на одном месте!
– Я знаю об этом, – говорил хозяин. – Для чего ты прибыл?
– В их края пришла смерть! Она привела с собой бледнолицых детей подземного мира, детей Нга. Скоро они будут и здесь. Я предлагаю нашим с тобой родам заключить мир! Пускай мои дочери выходят замуж за твоих сыновей, а мои – за твоих сестёр и дочерей, – пожилой самоед наклонился, всматриваясь в огонь костра. – Хозяйка Земли говорила со мной. Я должен уйти из этого мира. Но перед этим – я должен принести ей жертву.
Подумав, хозяин вздохнул и молвил:
– Нам давно пора было примириться, Вороний глаз.
– Дай мне меч! – сказал гость своему сыну, сидевшему рядом. Тот вручил отцу оружие. Вороний глаз поднял его перед собой, и с лязгом выдвинул клинок из ножен. Лезвие заискрилось – в нём отражалось пламя. – Дети Нума, могучие богатыри в железных латах, спустятся с седьмого неба на землю! Их чумы – железные, они приедут в железных нартах. Богатыри помогут нам загнать демонов Нга обратно в преисподнюю!
…
По окончании тёплого приёма, гости направились от стоянки к реке. Вороньему глазу дали отдельный каюк, его понесли несколько человек от Ачикана.
Стоя на берегу, гость обнял и поцеловал всех родственников. Он простился с ними. А потом сел в лодку, и поплыл один. В ветру шумели деревья. С них летели жёлтые листочки, и иголочки лиственниц. С пасмурного неба накрапывала морось.
Каюк Вороньего глаза плыл ещё долго. Наконец, он причалил к небольшой песчаной отмели, под высоким чёрным утёсом. На его верху торчали заросшие травой и мхом обломки частокола.
Пожилой самоед вылез из лодки. На тёмных выступах утёса стояли каменные болванчики – грубые и толстенькие фигурки, подобия людей. На них были намотаны, развеваясь, красные и синие тканые ленточки.
Он присел перед фигурами. Он поставил колени в песок, и положил на них ладони. И начал молиться, зажмурив глаза: «Мать Земли! Я не привёл с собой оленей для тебя! Не привёл и собаки!». Вороний глаз взволнованно завопил, рыдая: «Я готов! Забирай мою жизнь!».
Раздался выстрел – пуля пронзила грудь самоеда, по ней растеклось пятно алой крови. Он рухнул замертво. Труп покатился в реку.
По песку прошли трое человек в кафтанах и с ружьями – русские промышленники. Они подошли к утёсу, и стали с интересом разглядывать каменных болванов. Один из них, отойдя в сторону, углядел высокую чёрную плиту. Поднатужившись, промышленник отвалил её вбок. Открылся проход в пещеру.
Он ступил внутрь, здесь было темновато. Но лившийся через отверстие свет помогал видеть то, что тут имелось. Впереди, во мраке, меж каменных глыб, что-то таинственно и ярко блестело. Человек закричал товарищам с радостью: «Идите быстрей сюда!».
…
В Мангазее пошёл снег. Широкая гладь реки Таз ещё даже не задёрнулась льдом. На просторном бечевнике35 лежали вверх дном, будто половинки яиц, толстые кораблики. Они постепенно белели, засыпаемые снежинками. Люди в шубах поднимались с пристани по деревянной мостовой, поднимались на холм. А на холме раскинулся поморский городок. Одинокая русская колония, продуваемая ледяными ветрами, на далёком краю земли – между тундрой на севере, и тайгой на юге. Здесь торговали драгоценной пушниной, клыком моржа и мамонтовым бивнем. По мангазейским жилам текли удача, опасность и золото.
Городок был обнесён стеной, правда невысокой. Люди заходили туда через ворота. Тут была своя церковь. Она стояла недалеко от торжища. Люди шли на рынок по мощёной досками улице, между избами. В одной из них сидел Иван.
Он сидел за столом, склонившись над бумагами. В стороне лежали книжки. Его лицо покрылось густой и недлинной, светлой бородой. Макая перо в чернильницу, молодец выписывал строчку за строчкой:
«…и приидохом Божиею милостию по морю студёному к Монгазее».
Записав последнюю строку, Иван поднялся и вышел на улицу.
…
Летали снежинки. На торжище было много народу. Длиннобородые поморы бродили от прилавка к прилавку. Под навесом, были разложены причудливые украшения, выточенные из моржового зуба. Софрон брал их, и с любопытством вертел перед глазами. До него доносились возгласы: «Староста людей в артель36 кличет! Завтра уже отправляются за рухлядью37 в тайгу, к зимовью».
Народ расступился. По площади с шумом проехали сани, залаяли впряжённые в них собаки. В санях сидело несколько человек в оленьих шубах.
– Это Дружина с товарищами приехал из Обдорска! – сказал молодому купцу продавец, стоявший за прилавком, и усмехнулся. – Толмач и дружок самояди завсегдашний!
– Я слышал, у вас здесь, в городе, самоеды бывают частенько. Не строят ли козней каких, не нападают? – спросил Софрон.
– Нет! Мы с ними дружим! Привозят к нам соболей, и песцов, и лисичек. А мы им одекуя38 цветного бусины даём, да котелки всякие и ножички. Вот, недавно так поторговали с нами, и уехали к себе в тундру.
Софрон положил костяные украшения, попрощался с продавцом и пошёл дальше. Вдруг, кто-то грубо схватил его за руку. Молодец обернулся:
– Пойди сюда! – с хрипом воскликнул незнакомец. Одет он был прилично. Под меховой шапкой белело бледное лицо с бородой. Белки глаз налились кровью.
– Что такое?
– Я хочу продать сокровище! Если у тебя есть серебро, – незнакомец захрипел, и закашлялся. Потом показал рукой вперёд, на избу, – приходи ко мне домой, завтра! Там всё узнаешь!
…
В городе была корчма. В корчме было светло, весело и шумно. Здесь наливали мёд. Сюда пришёл Дружина – высокий промышленник, с чёрненькой бородкой и слегка седыми иссиня-чёрными волосами. Ему было лет сорок пять. На лицо он был похож на самоеда.
В здание вошёл Иван. Он знал о приезде опытного охотника и толмача. Дружина стоял у стены. Молодец подошёл к нему, чтобы выведать всё самое интересное. Они разговорились.
– Я иду в поход с артелью, к Верховскому зимовью, – говорил молодец.
– Ты когда-нибудь ходил на промысел?
– Ни разу.
– Что ж, – Дружина прищурил маленькие глазки. – Тебе придётся долго там проторчать, много месяцев. И не жаловаться, а все дела нужные делать на пользу артели. Готов к этому?
– Готов, – сказал со вздохом Иван, и воскликнул. – Я хочу увидеть самоедов! Расскажи мне о них, Дружина!
– Пойдём подышим! – с улыбкой ответил промышленник.
Они вышли из тёплой и шумной корчмы. На заметаемую снегом, промёрзшую улочку.
…
Пока они брели, Дружина поведал о том, что сам был рождён в чуме. Его отец был печорским промышленником, а мать – самоедкой. С малых лет Дружина слышал речь самоедов. Однажды, к берегу могучей Печоры причалила ладья. Отец, со своей ватагой, забрал сына – и уплыл с ним в село. Там ребёнка крестили, и воспитали по русскому обычаю.
Тем временем, товарищи поднялись на пригорок. С него открылся вид на чёрную речную гладь. Далеко, на другом берегу реки, среди снега росли невысокие серые лиственницы, и тёмненькие ёлочки. Над горизонтом, сквозь вьюгу светилось крохотное солнышко. Дружина с Иваном смотрели на юг. Где-то там, за тысячи вёрст от Мангазеи, казаки упрямо хлестали топорами, вырубая крепкие остроги – чтоб привести всю землю к востоку от Урала под высокую царскую руку.
– Они живут большими семьями. У них нет князей или каких-нибудь мурз, – говорил промышленник. – А есть опытный и уважаемый человек – глава всему роду. Самоед во всю жизнь живёт с оленями, кочует с ними по разным стоянкам и охотничьим местечкам. И ест мясо оленье сырое, и кровь оленью пьёт.
– Говорят, не знают они Бога?
– Не знают. Живёт у нас один крещёный, толмач Матвейка. Я ещё с самоедами знаком, которые хотели бы в нашу веру обратиться. Бывают же они в нашем городе – и про Спасителя слыхали. Но не считая таковых, о ком я сказал – веруют в духов. Духов этих очень много. Они и под землёю живут, и на земле живут, и на небесах… У неба есть хозяин, у земли – хозяйка. А под землёю сидит родич хозяина ихнего – диавол!
– Им бы надобно о Господе нашем больше рассказать! То, о чём ты говоришь, походит и на нашу веру. Только в их вере, окромя Творца – всякие бесы!
– Самоеды думают, что бесы эти помогут, если их о том попросить. А чтобы попросить – для этой цели кудесник нужен! Кудесник с духами говорить научен…
– Слушай, Дружина! – взволнованно прервал Иван. – Не златая ли баба эта хозяйка земли?
Промышленник призадумался, и ответил:
– Я слышал нечто подобное. Мне ведомо, что у остяков такая баба в почёте.
– А что за остяки?
– Думаешь, я обо всём на свете знаю? Живут где-то далеко, вот и всё.
…
Софрон вошёл в просторную горницу. Хозяин стоял перед иконами, шепча молитву и крестясь. Когда закончил, повернулся к вошедшему. Его лицо было болезненно высушенным. Глаза – красными. Прокашлявшись, он спросил:
– Пришёл за товаром?
– За товаром. Ты б его показал хоть!
– Я тебе прежде скажу – злое это дело, нечистое! Продаю… так как недолго мне осталось по землице бродить.
Хозяин подошёл к лавке. На ней было что-то, укрытое толстым одеялом. Продавец стянул одеяло, и бросил в сторону. Молодой купец раскрыл глаза от изумления: «Ничего себе!». Перед ним сверкала огромная золотая статуэтка – толстая женщина с младенцем. Казалось, сияние золота осветило лицо Софрона, и всю горницу.
– Я купил этого болванчика три седмицы назад у людей, пришедших с верховьев реки, они достали его в какой-то пещере. Этот бесовской шайтан мне проклятье принёс! – хозяин дома мучительно закашлял, отплёвываясь кровью. Отдышавшись, он отчаянно вскрикнул. – Я помру скоро, Господи!
Продавец нахмурился, и вздохнул:
– А ты помни – может и тебя сгубит! Все деньги, какие заплатишь, я церкви отдам на помин моей грешной души!
Хозяин стал креститься. Заворожённый златом, молодой купец всё разглядывал сверкающую штуковину. Он сочувственно воскликнул:
– Тяжко мне твой недуг видеть, сударь! Буду молиться за тебя. И за себя… чтоб не быть мне проклятым. И всё ж, возьму у тебя эту бабу. Серебро при мне!
…
В метели заливисто гавкали остроухие лайки, привязанные к саням – первым из длинной вереницы. На нартах были сложены мешки с едой и походным снаряжением. Промышленники неторопливо подходили к обозу. Они усаживались в сани, по два человека. Среди отправлявшихся в путь были Никита Зверь, Иван, Степан и Фёдор. Собаки побежали – упряжка тронулась. Позади, стал уменьшаться, уплывая вдаль, заснеженный городок на холме.
Уже скоро вьюга прекратилась. Была ночь. На северном небе рассыпались звёзды. Промеж звёзд зацвели зелёные ленты, причудливо извиваясь и сияя ярким светом. Санная упряжка стремительно неслась вперёд. Деревья всё увереннее обступали её, тундра покрывалась лесом. Полозья нарт оставляли на белом снегу длинный след.
В санях сидели двое в толстых шубах с высоким меховым воротом. Никита Зверь сердито бросил:
– Дружина – плут и нечестивец! Говорят, ему его поганые дороже наших собратьев!
– Почему? – возмутился Иван. – Я с ним общался, и так бы о нём не сказал.
– Не слушай его, Ваня! Этот вор ждёт, как бы самоедов под Мангазею привести, и погромить её! Ходят слухи, что в наш городок скоро приедут воеводы государевы с отрядом служилых – острог будут ставить. Да – платить будем пошлину с наших промыслов и торговли. Но хоть будет нам от поганых защита, в случае чего!
…
Встали на ночлег. Разожгли костёр. Бросили мяса проголодавшимся собакам. Окончив все приготовления, промышленники улеглись вокруг огня. Закутавшись в толстые меховые покрывала, задремали и захрапели.
Степан открыл глаза, и медленно высунулся из-под покрова. Голову схватил морозный воздух. Ещё ночь. Небо было звёздным. Светил месяц. Он глянул вокруг себя – никого! Вместо костра слегка дымился чёрный кружок из углей. «Уехали без меня?!» – в страхе подумал купец.
Он поднялся, и походил по округе, осмотрев место бывшего лагеря – это была просторная, застланная снегом поляна. Со стороны леса раздавались какие-то звуки. Чьи-то возгласы. Степан быстро пошёл в ту сторону.
Купец брёл по снегу, между стволами деревьев. Окрики, и топот ног – эти звуки становились всё слышнее. Совсем рядом что-то шелохнулось. Степан взглянул вправо. Светилось два огонёчка – два круглых глаза животного. Меж ёлок, к купцу подкрадывался, шурша лапами, здоровый рыжий лев, обсыпанный снежком. Степан оторопел. Лев зарычал и озлобил рыжую морду.
Купец в ужасе бросился бежать. Бежал всё глубже в тайгу – вокруг мелькали стволы. Ринулся вверх по холму – он бежал и бежал! Наконец, все звуки благополучно стихли. Вдали, среди деревьев, показался огонёк. Он устремился к нему. Как подобрался ближе, разглядел – это была избушка. Её оконца ярко светились.
Купец постучал, открыл дверку и зашёл внутрь. И от страха вскрикнул, чуть отпятившись. Перед ним, у стола, стоял монах с ножом. Он шустро резал хлеб. Из-под чёрного капюшона белела знакомая половина лица:
– Вот и встретились, – устало воскликнул чернец низким голосом, и вздохнул. – Садись уж! Поешь хоть.
Степан, раскрыв глаза и тяжело дыша, прижимался спиной и руками к стене. Опомнившись, подошёл к иноку и присел напротив него за стол.
– А как это ты… здесь? – растерянно спросил купец.
– Очень просто. Как Бог повелел – так я и сделал. Теперь мне суждено Ему в отшельничестве хвалу воздавать. Ты лучше скажи, почему никак не остановишься в безумстве своём, не раскаешься? Если забыл, я напомню – предел когда-нибудь наступит Божьему терпенью!
– Ничего я не забыл, – раздражённо отмахнулся Степан. – Как звать-то тебя?
Чернец налил вина в чашу и поставил её перед гостем. Он снял капюшон. На лицо он был молодой, кудрявый. Взглянув чёрными глазами на купца, монах спокойно ответил:
– Павел меня звать. Ты не подумай, что я – святой какой-нибудь. Все мы грешны. Но ты прямо упорствуешь! Может, прыть твою в другое русло нужно направить? Для чего-то же Господь тебя ещё пока никак не наказывает!
– Может и нужно, – гость нахмурился.
Он поднёс чашу к губам, попробовать вина. Глотнув, он почувствовал гадкий солёный вкус и выплюнул всё с криком:
– Ну и дрянь! – со рта на серую шубу потекла густая красная жидкость, купец перемазался в ней, и с испугом ахнул. – Это кровь что ли?!
– А как ты хотел! – злобно ответил инок.
Степан уронил чашу, вылив кровь на стол. Он вспрыгнул и бросился к двери. В страхе выскочил на мороз и понёсся по лесу. С двух сторон раздавались громкие крики. Вдруг, чьи-то острые пальцы схватили его шею, потом ногу – купец грохнулся в снег. Четверо костлявых самоедов в малицах накинулись на него – и стали рвать одежду. Разорвав её на груди, один из них, с худым серым лицом и чёрными усами, яростно скорчился. Он откуда-то вытащил саблю. Вынул лезвие из ножен – и взмахнул им, и хрястнул лежащего в грудь!
Купец открыл глаза. Он был под одеялом. Высунувшись, он возрадовался – горело пламя, рядом спали товарищи. Всё было на своих местах.
…
Был день. По стволу дерева полз вверх бурый зверёк – почуял запах приманки. Прыгнув на дощечку, юркий соболь устремился к цели. Вдруг, на него обрушилось толстое брёвнышко – и прибило.
Прошло много времени. Летели снежинки. Раздавленный зверёк болтался в ветру. Издали послышался скрип шагов. Подошёл промышленник – и вынул соболя из ловушки.
Все приехали уже в зимовье, занялись промыслом. Верховское зимовье было – несколько изб среди тайги. Между избами, один человек сидел и остриём вычищал собольи шкурки от потрохов. Другой у костра крутил, поджаривая, кусочки дичи на палочке. У огня сидели Иван со Степаном, купец тихо говорил:
– Я видел во сне льва, он как и тогда меня загрызть захотел! А потом чернец повстречался, который со мною плыл в Дербент. Призывал меня в грехах раскаяться.
– Знаешь, – молодец задумался, а потом сказал. – Может быть… лев этот – гордыня твоя? От гордыни ведь всё зло в человеке. А чернец – совесть души твоей, и смирение пред Богом. Я тебе поведаю один случай! Читал я в хронике… очень давно, жил на свете Ираклий, царь греческий. Одолел Ираклий персидского царя Хозроя – и забрал у нечестивца животворящий крест Господень, который персияне прежде из Иерусалима умыкнули. После победы, возвратился греческий царь во Иерусалим с крестом, и видит – над вратами ангел порхает! И сказал ангел Ираклию: «Этими вратами небесный Царь со смирением на добровольную гибель шёл, и нёс этот крест! А ты с гордынею войти хочешь?!». И спустился царь с коня – венец царский снял, снял сапоги, одна рубаха на нём осталась. Потащил Ираклий тяжкий крест на гору, со слезами! И поставил его на горе, на прежнее место.
Степан задумчиво глядел в огонь.
…
Однажды, Иван отошёл от зимовья очень далеко. Пока ходил, уже стемнело. Он всё бродил по ночной тайге, высматривая хижины. Но их нигде не было. Молодец в страхе молился о том, чтоб отыскать товарищей.
Он вышел на опушку. Под звёздным небосводом, среди снега стояло несколько огромных чумов с торчащими вверху, из-под оленьих шкур, острыми концами жердей. Верхушки юрт ярко светились. Из них струился дымок. Самоеды.
Иван приблизился к палатке, поднял покров. Он зашёл. Посредине горело пламя. Рассевшиеся возле очага взрослые и детишки с удивлением уставились на светлобородого незнакомца. Напротив молодца, в другом конце чума, стоял кудесник – всё его платье было обвешано блестящими подвесками и брелочками, на рукавах трепались разноцветные лоскутки.
– Помогите мне! – отчаянно воскликнул Иван.
Кудесник что-то громко крикнул гостю. Он засуетился, поднял с земли большую берестяную чашу и протянул её молодцу. Чаша была доверху наполнена тёмно-красно кровью.
– Нет уж, не буду я это бесовское зелье пить! – вскричал Иван.
Самоедский колдун страшно разозлился. Вдруг, завыла вьюга – сбоку посыпался снег. Огонь потух – палатка исчезла! Вместо кудесника стоял мужик с головой собаки. Пёсья морда залаяла, существо кинулось к молодцу. Иван побежал прочь – понёсся в лес. Бежал он по лесу ещё очень-очень долго…
Настало утро. Заснеженная тайга была залита мягким дневным светом. Беглец окончательно выбился из сил. От бессилья согнувшись, он схватился за дерево и начал жадно вдыхать холодный зимний воздух. Отдышавшись, он очумело потащился вперёд, не ведая – что происходит. Откуда-то раздался знакомый голос: «Ваня! Иди сюда!». Молодец поднял взор, и заметил – меж деревьями была тропа.
Иван пошёл по тропе. Дойдя до конца, он увидел фигуру. От неё лился свет – стало, вдруг, так светло, что пришлось защурить очи. Изумлённый молодец осторожно приблизился к этому сияющему созданию. Показалось светлое лицо, раздался спокойный возглас: «Подойди! Теперь уже всё будет хорошо».
За ярким силуэтом раскрылись громадные белоснежные крылья. Ангел протянул Ивану руку. Иван протянул ему свою, и взял его ладонь.
…
К городу подъезжала санная вереница с собаками. Она въехала внутрь. Упряжка пронеслась по широкой улице между домами.
На заднем дворе стояли нагруженные нарты, укрытые меховым одеялом. Здесь были все товарищи – кроме одного. Степан стянул одеяло. На санях неподвижно лежал Иван в серой шубе. Лицо у него было бледно-синеватое. Его глаза были закрыты. Молодой купец встал на колени возле умолкшего навечно друга, медленно положил голову ему на грудь. И зарыдал.
– Нашли со стрелой – видимо, самоеды, – хмуро воскликнул Степан.
На боку у юноши алело кровавое пятно, Софрон робко опустил туда ладонь. Из-под шубы выпало гремящее ожерелье с бирюзовыми бусинами и большой костяной фигуркой.
[35] Бечевник – сухопутная дорога вдоль берега
[36] Артель – добровольное объединение промысловиков
[37] Мягкая рухлядь – это пушнина
[38] Одекуй – стеклянные бусы, бисер