…
Наутро корабль отчалил. Посветлело, но небо скрылось за тучами. Судно гнал вперёд холодный ветер.
Корабль плыл несколько часов, огибая заросшие лесом островки двинской дельты. Его команда ждала нападения. Все были готовы принять бой. Наконец, острова остались позади, и спереди раскинулась речная гладь. У бортов стояли люди с оружием в руках. Степан подошёл к носу корабля, в левой руке он держал ружьё. Вдруг, он медленно опустил его вниз:
– Слава Богу! Миновали лихо! – купец перекрестился.
К нему подошли Софрон и Иван.
Слева, по берегу тянулась изумрудная полоса тайги. А справа, на песчаной отмели, возвышались, словно скелеты огромных китов, остовы строившихся кочей25 – искусных русских кораблей, которые, упрямо и ловко пробираясь сквозь плавучие льды студёного моря, достигают желанных земель и островов. Среди дощатых скелетов ходили плотники-поморы. Свистели, и стучали топоры – процесс постройки шёл полным ходом.
Впереди, на речной глади, зарябил лес мачт – на воде стояло два десятка английских и голландских галеонов со спущенными парусами. Справа от них показалась протяжённая крепостная стена. Оттуда вздымались шатры церквей Михаило-Архангельского монастыря. Под стеной рассыпались избы: большие, маленькие, и только строившиеся.
Молодой купец стоял на носу корабля. Слева стоял Степан, положа руку ему на плечо, Иван был справа. Софрон приложил ладонь ко лбу, вглядываясь в даль:
– Архангельск!
[20] Колымага – закрытый возок, карета
[21] Ясак – налог пушниной
[22] Бечева – толстая верёвка, с помощью которой бурлаки тянули суда
[23] Фряги – иностранцы из Южной Европы
[24] Пищаль – ружьё
[25] Коч – русский парусно-гребной корабль, применявшийся в арктическом мореходстве
Глава 3. Люди в плащах и шляпах.
Под хмурым Архангельским небом, у подножия высокой крепостной стены, раскинулся оживлённый рынок. Дул сильный, холодный ветер. Далеко-далеко протянулся ряд срубленных из дерева прилавков и зданьиц – вдоль них бродило море людей…
Среди этого пёстрого моря шли Михаил и Софрон, и болтали. Ряд лавок прервался, уступая широкой наезженной дороге, уходившей сквозь распахнутые ворота толстой бревенчатой башни прямо внутрь крепости. По дороге проехали несколько всадников, и повозка.
– Нам туда надобно потом, пошлину заплатить! – громко воскликнул Михаил, пытаясь перекричать шум людного торжища, и махнул рукой в сторону ворот.
Торговый ряд продолжился вновь. Мимо купцов проезжали телеги, гружёные бочками, ящиками, связками пушнины и горами нарубленных рыжих брёвен. Подстёгивая лошадей, ими правили возничие, обёрнутые в диковинные тёмные плащи и шляпы.
Среди толпы выделялись русские купцы в ярких разноцветных кафтанах со свисающими до земли рукавами. Возле прилавков мелькали чёрные робы и шапки монахов. Ходили стрельцы, опоясанные ремнём с деревянными колбами, по несколько человек, медленно и важно, зыркая по сторонам, и неся в руках по ружью – они следили за порядком.
Михаил держал за плечо Софрона:
– Там вон, сзади, ихняя слобода! – он показал рукой назад, они обернулись. – Туда стрельцов и пушкарей подселили, чтоб защищали крепость, если немцы к ней удумают с боем подступать!
Иноземцы выглядели причудливо. Хотя некоторые жившие тут давно и оделись по-русски – в кафтаны, и шубы, и свыклись уже со здешними обычаями, в основном же они носили дублеты с белыми кружевными воротниками, шляпы и плащи, ходили в здоровых мешковатых плундрах26, чулках и туфлях.
Возле прилавка шла парочка. Мужчина в расписном красно-чёрном дублете с выпуклыми рукавами, в сплюснутой шапке с белым и красным перьями, и в плаще. Слева, за руку его держала леди в пышном тёмно-зелёном платье с белым резным воротником. Немец наклонился к фруктам, разложенным на прилавке:
– Уэлл… ю тэлл ми ай маст бай э хаус ин Хэмптон?
– Нат нау! Мэйби уэн Оливэ эгриз ту сэлл ю зэ боут стэйшн! – воскликнула леди. – Энд… юлл нид ту би найс ту хим!
– Найс? Афтэ айв тэйкен тэн пэундз, энд хи статид демандин сёти пэсент фо эвери дэй?!
Парочка ушла вперёд. Купцы оглядели лежавшие фрукты: апельсины, бананы, инжир, всякие лесные ягоды и много чего ещё. Посередине торчал ананас с оттопыренной зелёной ботвой.
– Гляди, репа с шипами! – Софрон удивлённо показал пальцем на серо-жёлтый фрукт. – А сверху скоморошья шапка!
– Да уж! – засмеялся Михаил. – Я пробовал, такая кислая!
В следующей лавке висели куски суконных тканей самых разных цветов. Лежали платки, вышитые золотом, и серебром, и усеянные жемчугом. Михаил и Софрон с жарким интересом обсуждали с лавочником цены на товар, перебирая и рассматривая ткани.
Потом они ушли к реке. Ветер подхлёстывал небольшие волны, кромка воды тихонько волновалась. По бледной песчаной отмели уходили вдаль, рассекая зыбкую речную гладь, чёрные дощатые причалы. По этим чёрным линиями брели в ту, и в эту сторону люди. Высоко, под серым небом, с криками летали чайки.
Вдалеке, весь горизонт был уставлен огромными кораблями, кверху торчали леса длинных мачт и рей. Над ними вились флаги: чаще всего мелькали оранжево-бело-голубые триколоры, и красные кресты на белом фоне. Между заморскими галеонами и берегом сновали небольшие шлюпы и баркасы, и мелкие лодочки. На берегу моряки, разгружая лодки, таскали на плечах толстые бочки. Они клали эти бочки в телеги, и те уезжали.
– Там гостиный двор немецкий, – Михаил показал туда, куда уезжали нагруженные подводы. Он развернулся в другую сторону, – а там наших торговых людей амбары! За ними – слобода жилецкая, там мой товарищ, Никита Зверь, живёт. Мы у него остановимся. К вечеру подъедем, на пир званый!
– Я помню. Поехали в жилецкую, к купцам.
– Пойдём.
Софрон и Михаил пошли в сторону крепости.
…
Хоть было и светло, но день уже близился к концу. Снаружи, в конюшне, слуга ухаживал за лошадьми. Гости уже собрались на пир, в доме у Никиты Зверя.
Пылали свечи. Было светло. Бородатые промышленники в тёмных меховых накидках рассаживались за столом. Занимали свои места Михаил, Фёдор, Степан и Софрон. В самом начале стола, на стене висела огромная голова медведя с разъярённой мордой и широко раскрытой пастью.
Холопы Никиты приносили блюда: супы, отвары, и рыбу, кубки с вином, и квасом.
– Я разузнал у здешних купцов, – говорил Софрон сидящему рядом Степану, – что есть некий Афанасий Васильев… у него где-то в лесу есть заимка! Он на ней варит мёд, и пиво, и вино. А потом продаёт разным людям, и в кабак продаёт. А заморское вино, романею, тоже продаёт, но это он её у немцев закупает. Вот! Если что, то это у немецких людей из первых рук нужно брать.
– Спасибо, друг! – улыбнулся Степан, и похлопал его по плечу. – Ежели тебе чего понадобится – проси, не стесняйся, всё сделаю!
– А, и вот ещё – Афанасьев-то сын, Сашка, меня в кабак зовёт выпить…
Возле стола прошла, поприветствовав гостей, и поклонившись, молодая высокая девушка. Она ушла на крыльцо, во двор.
– Моя младшая дочь, Ульянка! – гордо воскликнул Никита, он стоял в конце стола – высокий, в огромном меховом плаще. Из его вытянутого морщинистого лица выступал орлиный нос, внизу торчала бородка. Чрез правое око проходил глубокий шрам, и глаз был слегка прикрыт.
…
Ульяна сидела на широком крылечке, приклонив голову к резному деревянному столбцу. На ней был синий сарафан, с белоснежными широкими рукавами. Длинные русые косы лежали на груди, спускаясь концами к дощатым ступеням. Сверху, из горницы, доносился смех, и громкие крики.
Уже темнело. Тучи сильно сгустились. По двору носился ветер, с неба посыпались капли. Кто-то ходил по конюшне, был шелест. Где-то вдали скрипнули ворота, там звучали голоса. Девушка закрыла глаза, думая о чём-то хорошем и приятном, под шум хлынувшего дождя.
Раздался плеск мокрой грязи. Кто-то шагал к крыльцу.
Она открыла глаза. Под навес, на крылечко, ступил незнакомец в коричневом кафтане, с мешком за спиной. К его лицу прилипли длинные вымокшие пряди светлых волос:
– Здравствуй! Куда надобно идти на трапезу? Тут ваш человек был, а потом убежал куда-то!
– Ты кто?
– Я? Иван.
– Ты из товарищей Михаила Иванова?
– Ну да.
– Все уж давно пируют! – с укором воскликнула Ульяна, подняв голову от столбца, и серьёзно посмотрев Ивану в глаза. – А ты где гулял?
– Как где… – молодец нахмурился. – Я не гулял! Я на торжище был, и задержался.
– А что купил? – спросила вдруг Никитина дочь.
– Бумаги много.
– Бумаги?! – улыбаясь, говорила она.
– Да. Перьев, чернил взял, и книжиц разных немецких, и ещё пару вещиц диковинных.
Ульяна поднялась, и сказала Ивану:
– Пошли со мной.
Они стали болтать.
Снаружи лил дождь. Они медленно брели под навесом, по крытой галерее, проходя одну за другой бочковатые резные колонны.
– Я сюда и не думал ехать, – говорил молодец, – мне Софрон предложил, и я решил – вот же, дал Бог случай на край света отправиться!
– Какой край света? Торговое местечко у нас обычное!
– Ну нет! – улыбнулся Иван. – Два месяца досюда добирались, по рекам и по лесам. Меня пару раз чуть не убили!
– Да хватит! – она ударила его по плечу. – Тебе бы только рассказы из книжек читать, о далёких землях! Бывает – целая ватага людей помрёт с голоду, или от чумы какой, или в море заблудится! Понимаешь?!
– Понимаю, конечно.
– Меня отец с собой в плаванья не берёт! – Ульяна тоскливо вздохнула. А потом воскликнула. – Мой отец – самый храбрый! Ходит за моржовым зубом, и за соболями охотится, и соколов ловит! А один раз убил медведя голыми руками!
– А… ничего нам с тобой не будет? Что я с его дочкой незамужней тут разговариваю?
– Нет. Отец меня любит! И свободы у меня не отнимает. Он добрый человек.
…
– Я б их всех собрал на острове – и сжёг! – грозно рявкнул Никита, с размаху вонзив нож в сочного жирного окуня. – Петухи ряженые!
Гости с шумом хлебали вино из серебряных кубков, и поедали кусочки приправленных мясных и рыбных угощений, разложенных по всему столу.
– Да брось, – сказал кто-то из охотников. – Немцы – хорошие люди! Нашим часто помогают, сам знаю. И сколько всякого добра привозят!
– И что?! Припахали мужиков, чтоб лес для них рубили, и здесь же для их кораблей щоглы строили, и верёвки вили, и доски смолили! А в ихних церквах образов никаких нет! Слыхал – скоро эти ихние бесовские церкви и у нас будут ставить, и на Москве!
– Эй, Зверь! – воскликнул один молодой парень. – Скоро в поход!
– Смотрите – вот он! – весело ответил Никита, показывая на парня с короткими светлыми волосами. – Знатец морского пути, Истома! В прошлом году ходил в Мангазею с товарищами. А в этом – и мы пойдём. Расскажи!
– Что рассказывать, – отвечал Истома, – отсюда два с лишком месяца идти к востоку до Мутной реки… Дальше кочи перетаскивать надобно до другой речки, Зелёной. По ней идти к губе, и по губе – в реку Таз. А там уже и град Мангазейский! Мы к нему пошли соболей наловить, и с местной самоядью поторговать.
– Что за град Мангазейский? – спросил Степан. – Не слыхал о таком.
– Потому, братец, не слыхал, – промолвил Никита Зверь, – что этот град от русской земли – очень далеко находится. За морем студёным – и за поясом каменным! Не каждому туда попасть удаётся. Истомка-то не сказал, как важно поспеть до той поры, когда льды в море нагрянут!
– А как туда воеводы со своими служилыми добираются?
– Никак они не добираются. Это вольное поселение – торговых, и промышленных людей.
Вольное? – удивился купец.
…
Ульяна и Иван сидели в небольшой тёмной комнатке, возле угла, на лавке. Впереди, отбрасывая тусклый свет на их лица, мерцал огонёк свечки, стоявшей на столике.
Она прижалась к нему сбоку. На её круглом лице был небольшой вздёрнутый нос, и большие глаза. Иногда поворачиваясь, и поглядывая на него, она взволнованно говорила:
– Отец в детстве рассказывал… что за морем студёным, есть огромная страна – где снега и льды почти весь год лежат, а бывает, всю летнюю пору! Там собаки живут белые. И медведи – белые. По морю – рыба-белуха плавает, три сажени в длину – белая, как снег! И лесу в той стране нет – только голое поле, и камни. А по тому полю бродят дикие коровы. Но не простые коровы, а огромные – выше городской стены, и мохнатые, и с зубами толстыми и длинными, в несколько саженей!
– Ничего себе…
– Да! Той страны жители, самоеды, пасут этих коров. И оленей пасут, и в санки запрягают! Живут в юртах кожаных, носят шубы, а ещё – друг друга едят!
– А веры нашей не знают?
– Не знают! Они в свои кумиры верят, и кудесников своих слушают! Про эту ледяную страну Господь забыл – он почти не глядит туда! И ангелы туда не ходят, – Ульяна посмотрела наверх, в уголок, где в сумраке стояли иконы, чуть подсвеченные блёклым и тёплым пламенем. – По всей земле… там стоят высокие деревянные столбы, с человечьими лицами! И они живые! Самоеды им рыбу, да мясо, да еду всякую приносят, и разные жертвы – почитают их, как старших сестёр и братьев. Или как будто родителями их считают… Но всех главнее в той стране – и самоедов, и кумиров их – золотая баба! Из чистого злата баба – живая! Говорят, что сидит она где-то в лесу, у подножия каменных гор. А самоеды, и болваны их – они её дети. Если баба радуется – то и они радуются. Плачет – то они все вместе плачут… У меня есть ожерелье, с болванчиком ихним! Товарищи отца из тех краёв привезли. Сейчас покажу!
Она наклонилась к сундуку, который стоял здесь же, в углу тёмной комнаты. Открыв его, и пошарив внутри, Ульяна достала ожерелье.
В сарафане был вырез – на её бледной груди, меж двумя толстыми русыми косами, лежал золотой крестик, спускаясь цепочками с шеи. Он ласково приподымался при каждом вздохе.
Она аккуратно просунула свою голову в ожерелье – кружок нанизанных на нить больших бирюзовых бусин, и опустила гремящие шарики на шею. На грудь, поверх крестика, улеглась здоровая бело-желтая фигурка. На молодца глядел вытянутый костяной истукан, покрытый угловатым узорчиком – его рот, и глаза были кроваво-красными. Казалось, он улыбался.
Иван протянул к фигурке руку, и взял её пальцами, прислонив их к горячей груди. Он ощутил сильные удары – где-то внутри колотилось беспокойное сердце.
– Красиво! Резьба очень искусная, – молодец спокойно улыбнулся.
Он смотрел в её большие зелёные глаза. Она тихо смотрела в его лицо. Голубые очи Ивана были чуть завешены длинными локонами, поблёскивавшими в свете огонька. Они просидели ещё долго. Тишину ночи обрывало только их тяжкое дыхание, доносящиеся издали крики гостей, и шелест дождя за стеной терема.
Прогремел гром, свет молнии на мгновение мелькнул из окошка. В тусклом пламени свечи, в углу, виднелась икона. Архангел Михаил на тёмно-золотистом фоне угрожающе взмахнул мечом. Под его ногами валялся, сопротивляясь, когтистый чёрный дьявол. Положив голову на плечо Ивану, девушка рассказывала дальше:
– По тундре безлесой, рыщут люди мохнатые – с головами как у диких псов. Когда охотники на ночлег встают и спать ложатся, то они из тайги выбегают – и на спящих бросаются, и разгрызают их на части! Из озера Зелёного, по речке, в море идут рыбы, а у этих рыб руки растут человеческие! Когда кораблик по морю плывёт – они руками своими за края палубы цепляются – перевернуть его хотят, чтоб людей на дно отправить – и сожрать! А самоедов эти звери не трогают! Только христиан православных! Если сможешь избегнуть этих чудищ – приплывёшь в град чудесный. Он стоит на высоком холме – стеною крепкой обнесён, а оттуда крест вздымается! Святая Троица этот город злым силам не даёт в обиду. Но, говорят, ежели прогневишь златую бабу самоедскую… то погибнет город. Приведёт она всех своих чудовищ, всех сыновей своих под стены города – и православным конец настанет!
– Ульяна, Господь – всех людей, и всех тварей этого мира, и сам мир, создал. Поверь, не сможет никакая баба золотая поперёк Его воли идти, и никакие чудища не смогут. Всех чудищ Бог рассеет, если захочет! Но если обидят Его христиане – тогда предаст их в лапы недругов.
…
Иван лежал на лавке, в отведённой для него комнате усадьбы, в полной темноте. Положивши руки за голову, он опёрся затылком о бревно стены. За окном шумел ливень, раздавался грохот.
Ему было хорошо. Улыбаясь, он думал о всех случившихся моментах, от этих мыслей становилось спокойно и радостно, по всей груди разливалось приятное пламя.
Снаружи, сквозь шелест дождя, послышался какой-то стук. Кажется, по грязи стучали копыта, и колёса телеги. Неразборчиво звучала речь. Переговаривались двое, но понять что-либо из их слов молодцу было не под силу:
– …уонт ту гэт аут оф зис факин фроузн хоул!
– Энд бэк ту Йорк?
– Оф коз!
– Ту зэт… скаттиш тавэн дамзл? Фром щин-эй паб, даун зэ байю?
– Йэа… ю ноу, ай толд ю… щи сингз лайк эн эйнджел! Кисс ми хард бэфо ю го-оу… Саммэтайм са-аднэсс…
– Оу май Гад!
– Даун он зэ уэст коуст…
Голоса незнакомцев растворились в шуме ливня.
Иван закрыл глаза, но спать не хотелось – в голове роились мысли. Где-то за дверью зазвучали шаги. Дверь отворилась. Вошедший воскликнул:
– Не спишь, Ваня?
Молодец открыл глаза:
– Нет, Степан. А что?
– Поговорить с тобой хочу.
Иван поднялся с лавки. Он подошёл к столу, и зажёг свечи. Рыжебородый купец уселся рядом, возле стола:
– Я прошу тебя… записать кое-что. Ладно?
– Конечно! – улыбаясь, ответил молодец, и стал доставать бумагу из лежавшей неподалёку сумки. Наконец, он обмакнул перо в чернильницу.
Степан увлечённо рассказывал ему историю. Из-под пера молодого книжника возникала строка:
«Хождение Степана Артемьева в землю турскую, за море Хвалынское, ко граду Дербенту…»
…
Было утро, прохладное. По узкой протоке плыла лодочка. С шумом разлетались сидевшие на воде утки. Справа и слева, от заросших травой берегов реки, тянулись к небу сосенки, и ели. Небо было серое.
Ветер дул в спину. В затылок летели мелкие капельки – морось, после вчерашнего ливня. Степан усиленно налегал на вёсла, ударяя ими по мутной воде. На нём был простой серый кафтан. Лодка двигалась вперёд.
Он замер, и прислушался. Ему показалось, что где-то в чаще леса были какие-то звуки. И правда, показалось. Купец поплыл дальше…
Лодка пристала к высокому бережку. Степан влез на травянистый пригорок, и медленно пошёл по тропинке, между соснами и ёлками, напряжённо поглядывая по сторонам. Торчали разлапистые колючие ветви. Сплетаясь, они преграждали ему путь. Он отламывал их, и швырял в сторону.
– Эй! – раздался звучный окрик сзади. Оттуда кто-то шёл, шелестя по траве.
Купец тяжело вздохнул, и поднял вверх руки. Он медленно опустил сначала одно, затем другое колено на землю. Со спины подошли двое. Его шеи коснулось холодное лезвие сабли.
– Тебе чего здесь надо, проныра?! – возмущённо спросил мужик.
– Ягоды, небось, собирал! – усмехнулся другой, и воскликнул. – Или пристанища нашего доискивался!
– Я вам не враг! – сказал Степан. – Кто у вас голова? Дайте с ним поговорить!
– Ух ты! Поговорить?! Давай, пошли – поговоришь! – купца схватили за руки, и повели вперёд.
Наконец, по прошествии таёжной тропы, открылась небольшая просека. Слева стоял в зарослях двухэтажный терем, рядом несколько избушек. Издалека доносился звон клинков, и крики – будто кто-то бился на саблях.
Степана привели к нужному месту, поставив его на колени. Среди мокрых кустиков и травы, на пеньке, сидел молодой парень в белой рубахе. Он ритмично строгал ножичком брёвнышко. В стороны летели ошмётки коры – под ногами была целая куча. Парень вдруг прервался, и глянул на подошедших.
Он бросил нож и брусок на землю. Встал, и удивлённо осмотрел пленника. Потом с недоумением взглянул на мужиков:
– Это чё за рыжий хер?
– Сами не знаем! В лесу поймали!
– Я по делу тебя искал! – воскликнул купец. – Как тебя зовут?
Парень наклонился к Степану, и схватил его за бороду:
– Тебя из города прислали, местечко наше найти?!
– Нет! Я клянусь – крест готов целовать – я к тебе лично пришёл! Пришёл рассказать о том, где можно добром разжиться! Я помочь вам хочу!
Главарь отпустил бороду пленника, и нахмурился:
– Ну давай, рассказывай!
…
Однажды, в другой день, Софрон шёл по широкой архангельской улице. Прямо в лицо подул холодный ветер – купеческий сын заторопился быстрее попасть в тепло.
Вот, показалась изба – здешний кабак. Он шагнул на крыльцо кабака, и оказался в просторной светлой комнате, наполненной людьми, весельем и шумом.
За столиком у окошка Софрона поджидали двое мужчин. Один – кудрявый, с бородой. Другой – рыжий, и какой-то необычный. На столе стояли большие кубки.
– Здорово, Софрон! – весело крикнул кудрявый. – Я Сашка Афанасьев, если позабыл! А это Петька!
Молодой купец сел напротив них.
– Питер Йохансзоон, – товарищ Сашки учтиво кивнул головой, его рыжая бородка была небольшая и аккуратная, с завитыми усами.
– Петька – немец из Голландии, но он уж давно здесь живёт, четыре года! – кудрявый, улыбаясь, похлопал его по спине. – Он уж и в веру нашу крестился – наш человек!
– Я работаю клерк и приказчик у ван Ваалерхоф! Чтобы продать здесь сукно… вяйн из Гасконье, Лигхурье… и ещё многое. Это хорошая работа – я живу с женой, и сын, на долгое время в Архангельск. А Саша, и его отец – мои покупатели, и продавцы… и друзья.
– Ты знал, Софрон? Все вина, и мёды, и всё хмельное Архангельска – от моего отца Афанасия, и от Петькиного начальника Валерхофа! – воскликнул Сашка.
– Нет, я не знал, – удивлённо ответил Софрон.
– Ну вот! Сейчас всё и обсудим, все вместе – сколько объёму, и каких тебе напитков надобно.
– С удовольствием!
– Но сначала! – Сашка задорно улыбнулся, глянув на Петьку. – Нужно хорошенько выпить, по русскому обычаю!
Он резко встал, и закричал, посмотрев в сторону стойки:
– Э-эй! Налей нам вина крепкого!
…
– Ваши бабы – во-о-от такие! – Петька широко расставил руки, задев и чуть не уронив стоявший кубок.
– Ты чё несёшь?! – возмущённо крикнул Сашка. – Ты своих видел? Что это вообще?!
– Подождите! – воскликнул Софрон, подымая пустую чашу. – Я готов купить у вас… всё!
Вокруг стремительно проплывали яркие огни. Товарищи, сидевшие напротив, тоже куда-то уплывали, и, казалось, всё дальше и дальше… Голоса иногда звучали так громко – прямо под ухом!
– Прекра-а-асно! – раздался, вдруг, громогласный возглас. – Значит… завтра, мы с тобой встречаемся в Ярославле!
– Именно так!
Софрон чокнулся кубком с Сашкой.
– Я бы хотел стать московский царь! – сказал серьёзно Питер. – У меня был… был бы очень много ручной пляшущий медведь! Я бы подарил один для… дядя Норберт… другой? Тётя Мархрет!
Он стал дёргать руками в стороны, в такт, пытаясь изобразить танец.
– Тебя надо венчать на царство! – Сашка взял со стола чашу, поднял её вверх, перевернул над головой товарища – вино пролилось ему прямо в волосы – и поставил ему на голову.
Голландец танцевал, сидя за столом, с кубком на голове. По всему кабаку разносилось громкое бренчание гуслей. Кто-то яростно колотил в барабаны. Наконец, кубок полетел с макушки Питера вниз, и грохнулся на пол. Тот заорал, выпучив глаза:
– Ха-а-алэн! Ха-а-ал май доор! Дэ вестэн ви-инд брэнгт онс вир тайс – вэ хьювэн эт анкэр во-о дэ клайс! Тюссэн Роттердам эн Хэллевютслайс…
– Опять бесы в тебя вселились! – ошарашенно вскричал кудрявый. Он набросился на Петьку, и схватил его за шею. Они с шумом и воплями повалились на пол.
…
На улице стемнело. Трое товарищей выходили из кабака, спускаясь по крыльцу. Питер держался бодро, и шёл сам. Софрон поддерживал Сашку, они спускались вместе. Тот взволнованно говорил Софрону:
– Как хорошо! Хорошо – что есть такие, как ты… с кем можно иметь дело! Мы с отцом торговали с одним из Ярославля… так он обманул – денег не стал возвращать! Кругом ублюдки!
Сашка, вдруг, остановил товарища. Встал, опёршись рукой о стену здания – и наклонившись вниз, стал издавать страшные звуки, судорожно изливая содержимое своего желудка. Когда это прекратилось, он вздохнул, и сказал, махнув рукой:
– Идите! Меня заберут.
…
Софрон с голландцем, пошатываясь, подходили к усадьбе Никиты Зверя. На тёмно-синем небе рассыпались, словно жемчужинки, яркие звёзды. Меж ними на предутреннем небесном полотне висел толстобокий светлый месяц. Приятная прохлада, обдавая ветерком, отрезвляла голову.
– Приходи в пак гауз… на немецкий двор, – сказал Питер. – Для тебя есть особенный товар!
– И какой же?
– Узнаешь! – улыбнулся голландец. – Такого ты ещё никогда не видел!
Молодой купец простился с голландцем Петькой, и направился в свои покои.
На другой день, погода стала повеселее. По светло-голубому небу плыли облачка. В лицо светило солнышко, и грело.
Софрон, жмурясь, брёл по дощатой мостовой. Слева, время от времени, с грохотом проезжали телеги. Справа тянулся длинный ряд одинаковых квадратных изб – амбаров. Неторопливо шли двое иноземцев в плащах, и в шляпках. Каждый потягивал ртом по длинной трубке. Убирая трубку, немцы выпускали клубы дыма, уносившиеся вверх. Они что-то обсуждали:
– Дат кондэ зэ виир нит… Баренц стирф оп эт эйланд… дэ рэст зеэлдэ тэругх.
– Хэт ис тэ онмогхэлик, – ответил немец, выдыхая облако дыма.
– Йа, маар дэ энгельсен зюлле хэт пробиирэ.
– Линдси, эн зэйн Клара…
Софрон увидал вдали Питера, стоявшего у входа в бревенчатое здание. Он пошёл к голландцу. Товарищи поздоровались. Молодец вошёл в избу, и поднялся на второй этаж, вслед за Питером.
Было очень светло. Посередине, за большим столом сидел мужчина в чёрной широкополой шляпе. За его спиной светились три высоких окна. Питер уселся слева от стола, на стульчике.
Мужчина был в чёрном – его лощёный чёрный дублет весь сверкал. А шею обнимал пышный и резной белоснежный воротник. Господин с важным видом смотрел на большой бумажный лист, который держал в руках. Рядом, на столе, стояли чернильницы, откуда торчали перья. Лежали свёртки, шкатулки, стояли высокие счёты – прямоугольник с нанизанными на спицы шариками.
Софрон оглядел комнату. Слева, на стене, висела большая картина – с неё смотрела спокойным взглядом сидящая женщина, в простом зеленоватом платье. Её голова была обёрнута белым платком. Возле её ног стояло пятеро детишек – трое девочек, и двое мальчиков. «Ну и диво! Точно живые» – изумился молодой купец.
А справа – другое полотно. Лето, поля, дорожка. Вокруг – сочные зелёные деревья… и маленькая каменная хижина. В поле стояло несколько толстеньких коров. Вдалеке, у берега реки, виднелась тёмненькая мельница.
Мужчина в шляпе с шорохом положил свой лист на стол. На листе была серая картинка – ряд причудливых домиков с длинными треугольными крышами, позади них торчало несколько острых шпилей, а у подножья зданьиц вытянулся широкий водный канал. Ниже высыпали чёрненькие строчки печатного текста, доходившего до самого края бумаги.
Здравствуй, садись! – произнёс господин, взглянув на Софрона и показав рукой на стул.
Тот сел напротив него. Лицо мужчины было угловатым, морщинистым, и довольно серьёзным. Его обрамляла аккуратная белоснежная борода. На груди, на чёрном дублете, блестел большой серебристый крест.
Ян ван Ваалерхоф! – воскликнул иноземец, кивнув головой. – Питер будет толмач.
Мужчина начал оживлённо произносить слова, по-голландски. Затем, переводчик молвил:
– Кхм… Я представляю торговую компанию братьев ван Ваалерхоф! У нас есть всё, что тебе может быть нужно. Ваш государь дал… многие милости англичанам, но наше сукно – в два раза дешевле английского, и ничем не хуже по качеству и разнообразию! Мы продаём также украшения, золото, жемчуг. А ещё вино, портвейн…
Заморский купец и Софрон стали обсуждать сделку, договариваясь о ценах на товары. Питер шустро переводил их разговор.
Наконец, Ваалерхоф перестал говорить, и расслабленно откинулся на спинку стула. Немного помолчав, он задумчиво что-то произнёс.
– И ещё кое-что! – сказал Питер.
Иноземец придвинулся ближе к молодцу, смотря ему в глаза. Он начал речь – говорил неторопливо, и добродушно. По её окончании, толмач молвил:
– Я слышал, что вашему царю, не так давно, покорилась страна Сибирь – к востоку отсюда. Я бы хотел… установить торговые отношения с этой землёй. Мне нужен хотя бы один московский корабль – или несколько таких кораблей. Ещё, мне нужен опытный проводник из московитов, которому хорошо известен путь по морю, до устья реки Обь. Я готов щедро заплатить за эту услугу!
– Ну, я таковых проводников не знаю, – незадачливо отвечал Софрон. – И кораблей морских у меня нет… Так что, подсобить с этим делом не смогу, увы! А торговать с тобою, сударь Валерхоф, готов с большой радостью!
Питер перевёл слова русского купца иноземцу. Прищурившись, тот въедливо смотрел молодцу в глаза. Наконец, он что-то сказал по-голландски. Толмач воскликнул:
– Хорошо! Я был рад знакомству с тобой, Софрон Савельев!
…
Софрон с Петькой спустились по лестнице.
– И что же это за товар, которого я никогда не видал? – спросил молодой купец.
– Пойдём за мной!
Они вышли на улицу, направились к другому зданию, и зашли туда.
Здесь было довольно темно. На горы бочонков, ящиков и сундуков падал из маленького окошка тонкий лучик света. Питер подошёл к сундучку, стоявшему в дальнем углу, и аккуратно открыл его. Пошарив в нём, он достал, из-под каких-то мешков, продолговатый предмет – ребристую трубу, блестевшую красноватым медным покрытием. Один её конец был толще другого.
Выходя из здания, товарищи щурились от яркого солнышка.
– Пошли вон к той башенке! – показал рукой голландец.
Они подымались вверх по крутой кольцевой лесенке, что была внутри тесной деревянной башни. И, наконец, очутились высоко над раскинувшейся местностью – на крыше.
Софрон глянул вокруг себя – в ярком дневном свете лежали все окрестности: речная гладь с иноземными кораблями, десятки домов посада, верхушки храмов, и огромная бревенчатая крепость.
– Держи, – Петька протянул молодому купцу медную трубу.
– Что это?
– Мой двоюродный брат, Гаспар из Антверпена – умнейший человек из всех, кого я знаю. Когда, пятнадцать лет назад, испанцы захватили город – ему пришлось бросить схоол, и уехать куда-нибудь подальше. Потом, он попытался поступить на униферситет Ляйден, но его не приняли! Но… это не помешало Гаспару делать собственный чертёж – а на его основе, делать разные чудесные вещи! То, что я дал тебе, есть только в пять экзэмплаар!
– О чём ты говоришь? – недоумевал молодец. – Это что ль какая-то ваша свирелька немецкая?
– Нет, Софрон. Это труба для далёкого зрения! Только повернись на север – нельзя смотреть через неё на солнце.
Софрон развернулся. Перед взором предстало бескрайнее зелёное море таёжного леса. Тайгу пронизывали длинные тёмно-синие рукава, окаймлявшие острова речного устья.
– Что ты там видишь? – спросил Питер, указывая рукой вперёд.
– Один лес вижу! И холмик небольшой.
Голландец помог товарищу подставить подзорную трубу к правому глазу.