– Поживешь на пасеке пару недель, – предложил мне хороший знакомый. – Вот увидишь, тебе понравится.
От восторга я забыл все слова благодарности. Мой друг Лёнька, конечно бы, нашёлся, ему всегда есть что сказать. Но когда Лёха улыбается, у него пропадает дар речи. Конечно же, Лёнька был рад не меньше моего.
Оказывается, за сезон с пасеки могут несколько раз вывозить мед, если он, конечно, есть. А когда его нет, то и вывозить нечего. В таких случаях вся пасека перевозится в другое место, туда, где пчелам есть работа.
Теперь я знаю, что на пасеке всегда кто-то должен «сидеть». Бывает всякое. Зверь забредет, например, медведь. А то ещё хуже – бродяга-человек. А от этого всякого жди, даже пожара. Но такое случается не часто. А вот если повадился мишка на пасеку за медком, то держи ухо в остро. Этому косолапому разбойнику пчелы, что комары, а мёд-то вкусный. Любят эти лесные бродяги мед. Силы в медведе, как в экскаваторе. Ухватит улей обеими лапами – и в лес. Метров за сто отойдёт и будет пировать. После него улей выбрасывай. Жаль таких мишек. Но об этом как-нибудь после, в другой раз.
Пасека, на которой мне предстояло жить, с неделю как «уехала» на кочевку. На точке одиноко красовалось полдюжины ульёв, как мне объяснили, беспонтовых семей: или больных, или ленивых. А может, руки пчеловода не дошли в своё время.
Пчелы ежесекундно влетали и вылетали из маленькой дырочки, создавая видимость непосильного труда, но как выразился один сказочный герой – это были неправильные пчёлы. Что ни говори, а работы с пчёлами много. Тем, кто не знает тонкостей лесной жизни, объяснять бесполезно. Тут нужно самому в шкуре пчеловода побыть.
Кочуют по-разному. Если, к примеру, пасека в лесу, на липе, то к осени её нужно везти на цветы, где болотисто и просторно, или наоборот. Пчела не должна знать отдыха, ей чем больше меда, тем лучше. Ещё в весенней июньской прохладе леса начинают гудеть от пчелы клёны и бархаты, на смену им в густых и душных дебрях июля покрываются цветом липняки, дурманя путника своим ароматом. Ближе к осени одеваются серебром болотистые луга и мари. Пчёлы успевают всюду. Дикий лук, иван-чай, серпуха – всего видимо-невидимо. Во всём этом пчеловод как дирижёр. И если заспался, то в магазине мёда не будет, а в кармане денег, соответственно. Вот и приходится собирать весь скарб. Забивать улья, чтобы не разлетелись по дороге пчелы, и переезжать на медовые места. Ничего не поделаешь.
Ещё при мне, поздно вечером, с сумерками, мужики закидали последними пустыми корпусами доверху трудягу «ЗИЛа». Каким-то чудом сверху пристроили медогонку и стол для рамок. Теперь передовая переезжает на новое место со всем арсеналом. Ну, а я за сторожа. Буду охранять ленивых пчел от ленивых медведей и голодных студентов, вроде меня. В моей сумке хороший запас литературы, альбом для зарисовок, карандаши. На крыльце уже занял свое место мой этюдник, заляпанный маслом и, как всегда, с вываливающейся ногой. Пишешь иной раз этюд, а тут вдруг – раз! И сложилась нога. Этюд, естественно, как бутерброд. Масло с песочком. Если бы он живой был, убил бы.
Машина скрылась за поворотом. За ней гордо семенили три беспородные собаки, похожие на неудавшихся волков.
И я остался один.
Долго ещё долетали звуки возившегося в мокрых лужах ЗИЛа, незаменимого помощника всех лесных жителей. Вокруг стало пусто и одиноко. Хотя буквально за час до этого я молил бога и изнывал в ожидании, чтобы все поскорее убрались ко всем чертям. Не люблю суету. Но ведь сам хотел именно этого.
Небольшой ручеек мирно журчал по камням среди густых зарослей недалеко от пасеки. Ну, а если я захочу искупаться, то в пяти километрах есть речка.
Таинственная тайга. Днём её не видно и не слышно. Лес да и лес. Долетают из глубины волнующие шорохи не то задушенной птицы, не то разъяренного ёжика. От всего этого совсем не страшно, когда сидишь на уютном крылечке, зная, что можно спрятаться за стенами дома, если что.
Точёк уже успел зарасти травой, и только вокруг ульев трава была примята ногами трудолюбивого пчеловода. Мне вменялось выкашивать его хоть изредка. Присмотревшись, можно увидеть ленивых змей всех мастей и окрасок. Греются на солнышке, гадюки. Удивительно, что к этим тварям я равнодушен. Конечно, только не в постели. Но сапоги повесил на гвоздь, на всякий случай.
Обойдя весь точёк и ознакомившись со своими владениями, я узнал, что вся пасека огорожена. Интересно! Кому помешает преграда из тонких жердочек? Ёж, и тот переползёт, не задев её своими колючками.
Электричества на пасеке не было и не будет. В домике сумрачно и душно. Но на улице, образно выражаясь, ещё кое-что можно разглядеть. Но сволочи комары! От них нигде не спасёшься!
Немного в стороне, рядом с лесом, старенький омшаник – зимнее хранилище для пчел. Сложен добротно, из толстенных кедровых брёвен. Следи за ним, и ещё сто лет стоять будет. Однако два нижних венца уже успели врасти в землю, а на северной стороне под крышей растут грибы.
Но меня успокоили, сказав, что так он уже десятый год стоит.
Рядом валяются напиленные брусья для нового омшаника. Слабо, стало быть, из бревен, по-дедушкиному, в ласточкин хвост или хотя бы в чашку. Долго. Это же надо топориком помахать, желоба вырубать. А из бруса мигом! Неделя – и стоит. Правда, сколько? Это вопрос открытый. Брус-то – не бревно. Намокает, как промокашка. Ветер в таких «сараях» гуляет, как у себя дома.
Беда ещё в том, что часто меняются хозяева. Так мне объяснили. Вот и стоит бесхозный, гниёт помаленьку. Да и домишко оставляет желать лучшего. Хорошо, хоть комаров стены сдерживают. Эти варвары даже зубы не дадут почистить. С вечера тешил себя надеждой взяться за этюд. Куда там!
Недалеко сопочка, под ней два огромных дуба. Обзор что надо! Вдали голубые сопки. Закат. Красота. Классика!
Я всегда злорадствую, вспоминая своих сокурсников. Слоняются, наверно, бедолаги по трущобам пыльного и душного города. А здесь, куда ни глянь, везде одни шедевры. Однако сколько ни верти головой, этюдов не прибавится. Надо работать.
А может, ограничиться фотоаппаратом? Впрочем, уже темно. Если и получится, то один из миллиона, но именно такие и выходят самыми удачными и украшают по сей день мой альбом.
Если взять всю пленку, которую я испортил, засветил, залил водой, сварил в кипятке, то получится хорошая змея длиной в километр.
Завтра залезу на один из дубов и изведу весь остаток плёнки, вот так!
С этими мыслями я зарываюсь в старой, дырявой тряпке (бывшем одеяле), чтобы хоть как-то спастись от гнусных насекомых.
Всё равно. Как не укрывайся, какой-нибудь негодяй залезет в ухо и будет жужжать, пока его не вытащишь за ноги. Комара хоть и слышно, однако не он мешает мне уснуть. Я чувствую постороннего. Нужен свет.
Говорят, что керосиновая лампа – самое большое зло на пасеке. Их даже сами пчеловоды не любят. Настоящее порождение Пифона и Эхидны. Чем только их не заправляют. От них одна вонь. Зато у меня есть «жучок». Нигде не расстаюсь с ним: и руку тренирует, и светит мало-мальски. Да и батарейки не нужны.
Ну, так и знал. Под мышкой ползает клещ. Ползёт совсем неслышно, а я чувствую.
Есть типы, что при виде этой мрази в обморок падают, а мне хоть в борщ. Но только не в постель. Нет. Только не с этим. Немногие знают, как опасен клещ, хоть и мизерный. Видел я человека, переболевшего энцефалитом. Мой бывший командир роты. Тот всегда любил говорить перед строем:
– Если укусил клещ, то ты либо дурак, либо помер. Третьего не дано. А говорю вам потому, как знаю это, как свои пять пальцев. Сам переболел.
Никак не доходило до него, почему сто человек умирают от смеха. Может, и он смеялся, только тихо.
И как я этих насекомых чую? Многие не слышат, а потом не отдерешь. С ногами влезет в тело. Отрывать – дохлый номер. Всё равно голова останется. Но мне клещ – что узбеку скорпион, потому, иммунитет у меня врождённый. Но в постель – нет!
Чтобы не мучиться, лучше встать и вытряхнуть и одеяло, и простыни. Так-то лучше! Спать на пасеке – не мёд. На улице уже прохладненько, осенью пахнет. Даже листья на деревьях шумят по-особому. Нет в них уже той влаги, мягкости. Сухо шумят. В тайге всё воспринимается по-другому, острее. Даже погоду легче предугадать. На завтра обещали солнышко.
Чёрт! И почему я не засыпаю? В углу полтергейст. Кусочек сухаря двигается в одном направлении, к дырке в полу, что в самом углу. Слово «пол» не совсем подходит. Голые, не струганные доски, истёртые каблуками, а под ними земля. Вот и весь пол. Обидно за наших пчеловодов.
Мышей мне только не хватало. Вот уж чего с детства терпеть не могу, так этих тварей. Змеи, клещи, это ещё куда ни шло. Эти хоть потихоньку. Но мыши! Спать всю ночь не дадут, это точно. Мой башмак летит в угол. Попал, кажется, пальцем в небо. Снова недолгая тишина. Слышно, как сверчки летают в траве. Тоже выдумка природы. Детей по ночам пугать.
Башмака хватило ненадолго. Тянусь за вторым. Что там у меня ещё в арсенале? Жаль, «хромой» на крыльце остался, постеснялся в дом зайти. Он бы нагнал жути на этих воришек.
Ну, и хрен с вами. Волоките свой сухарь, стяжатели. Тут ещё под столом подруга объявилась. Ох! Зачем я согласился караулить пасеку. Недаром Лёнька так загадочно улыбался. И почему на пасеке нет обыкновенного кота. Понимаю теперь, почему Лёха зубы скалил. Ну, ничего, с ним я ещё разберусь.
Завтра лезть на дерево. Чуть не забыл! Сумка! Её надо подвесить, иначе моим запасам провизии придется похоронный марш играть. Эти мелкие грызуны знают, где вкусно пахнет.
Нет. Надо выйти, подышать свежим воздухом.
Вот это да! Пока я воевал с паразитами и грызунами, мир вокруг преобразился. От удивления не могу закрыть рта, и пока справляюсь с волной эмоций, в мой открытый рот влетает не меньше десятка искателей приключений. А я уже почистил зубы.
Но красиво до чего! Звезды, каких нигде и никогда не увидишь. Впрочем, вот так какой-нибудь бедолага на такой же пасеке, сидя в кресле или гамачке, покачивается и думает то же самое, пыхтя папироской. Разгадывает смысл бытия. И как это удивительно, что звезды с их далёким мерцанием всегда возвращают нас на грешную землю.
Слишком далеко. Да и красота – ни дать, ни взять.
А комарам наплевать. Им звезды не нужны, им моя кровь нужна. Давай меня, и всё тут. Знаю, что скоро они смоются в траву. Лёгкий ветерок, немного прохлады, и их уже нет. Но где-то в штанине всё же запутался одинокий комаришка. Сам виноват, никто тебя в гости не звал. Что ж, буду смотреть на звезды до самого утра, завтра на работу не идти.
Лес уже другой, притихший, словно затаился. Где-то в темной гуще слышится крик совы. А может, опять ежика задавили. Нет, в лес я ночью не пойду. Найдутся же чудаки. Им что день, что ночь, всё одно, когда шастать по тайге. Да я и сам в детстве не знал страха. Все коряги и пни были мне известны в лесу. Сейчас дом куда привлекательнее выглядит.
А это что такое? Вижу, что на точке что-то шевелиться. Даже потом прошибло. Мурашки по спине побежали. В темноте едва различаю одинокие улья. Вот же холера! Думал медведь. И не хватило ума хоть плюгавенькую шавочку оставить. Лаяла бы сейчас зверям на страх, мне в успокоение, хоть всю ночь, зато на душе было бы спокойно и весело.
Тихо. Наверно, почудилось. Чего не увидишь в темноте, особенно если воображение художника. Где мой жучок? А ну-ка, что там в темноте? Всматриваюсь в серые тени. Сколько раз хотел выбросить эту дрянь, и купить нормальный фонарь о трёх батарейках. Шучу, конечно. Сколько вынес, бедолага, и в воде тонул, и в огне горел. Брата родного роднее. От работы рука устала. Был бы медведь, давно убежал от страшного жужжания. На всякий случай жмусь поближе к двери. А сердце колотится в самом горле. Хорошо, Лёньки нет. Не хватало ещё позориться перед другом. Он-то точно не увидел бы ничего.
И всё-таки хорошо, что я один. Одно мгновенье, и я уже за дверью. Так дернул, что ручка осталась в руке, а дверь предательски приоткрылась.
Что за чудовище орёт так сильно?! И под самым боком. Так можно и дар речи потерять. Обзываю себя трусом. Ага! Дар речи не потерян, но сердце уже в пятках.
Подул ветерок. Наконец-то. Комарам конец. Плёнка на окнах зашумела, предательница.
Да куда же мне спрятаться от всего этого!?
И тут я вспомнил лицо хозяина пасеки (кажется, Игорь), спокойное и умиротворенное. Мужик немолодой, да ещё в очках. Неужели, он так же всю ночь от всего шарахается?
Наверное, я чужой. И всё здесь для меня незнакомо и непривычно. Но таким всё вокруг было и до меня. А раз так, то будем привыкать. Бог с ней, с дверью. Укрываюсь с головой своим одеяльцем, авось, не съедят меня мыши за ночь.
Когда я открыл глаза, было уже светло. День! Солнышко. Живой!
Что такое невесомость, знают, наверное, только космонавты да я. Летаю. Ног не чую. Впереди радужные планы, море работы.
Сначала знакомлюсь с ручьём. Привет ручей! Всё журчишь? Тысячу лет бежишь себе куда-то вниз, и все тебе рады.
Чистка зубов дубовой палочкой, как у индийских йогов. Даже зарядку на таком воздухе не хочется делать. Какая зарядка, когда вокруг такое чудо творится.
Уезжая, кочевники мне помахали ручкой и оставили полбанки с мёдом. Но ведь это же сказка. Мёд моё любимое блюдо с самого детства. Надо всё-таки поэкономнее, иначе и на неделю не хватит. Жаль, ружья под замком в омшанике. Знаю, что на любой пасеке есть, хоть старенькое, но ружьишко. Но искать бесполезно. Всё равно не найдёшь, только ноги в темноте ломать. Но там ещё и с полфляги меда. Обидно. Вдруг пропадет, или я пропаду.
Ради интереса брожу вокруг амбара, и не обнаружив в нем лазейки, иду варить еду. Не помирать же голодной смертью. Жрать ещё с вечера охота.
Благодаря старой привычки рыться на чердаке, нашёл удочку. Речка-то рядом, всего пять километров, глядишь, и на уху наловлю. Однако идти в такую даль что-то лень сегодня. В другой раз, как-нибудь. Мы по старинке. Суп из пачки, вермишель с макаронами… Нам много не надо. Раз приготовлю – на неделю хватит. А на свежем воздухе даже такая гадость в радость.
Пока разбирал «хромого» – в кастрюле забулькало. Между прочим, на пасеке есть газ! Это же цивилизация. Интересно! Сколько овощей сконцентрировалось в этом пакетике? Гляжу в угол. Там, в мусорном ведре не меньше сотни таких же разорванных пакетов. Понятно, не один я такой практичный. В печке тоже творится полный хаос. Тоже мне, мусорный бак нашли. Впрочем, это разумно. Как-нибудь протопить бы её, а то что-то сыро в доме.
А вот и местный житель. Только не надо пугать! Сами с усами. Ей-богу, мысли читают. И вправду подумали, что буду топить. Мудрые. Кто бы мог подумать. До сих пор не пойму наших учёных. Звёзды, протоны, атомы… Всё это ерунда. Надо тараканов изучать.
Подозрительно шевеля усами, братья по разуму рассредоточились вокруг меня. Наверно, хотят атаковать мой суп. Наблюдают, как я поглощаю свое варево. Но им-то обед уж точно обеспечен. Пусть не сало, но пару крошек хлеба достанется.
Ну вот, подкрепились. Теперь можно и в дорогу. На правом плече «Зенит», сверху «хромой». Тюбики, наверное, уже засохли оттого, что им не дают высказаться. Кисти уж точно задубели с последнего раза. С ними, однако, придется повозиться.
Залезть на дерево несложно, но с этюдником эта задача посильна только акробатам да обезьянам. Не знаю, с кого брать пример. Лучше воспользоваться веревочкой.
Так бы и сидел всю жизнь, как соловей-разбойник.
Первые мазки и первые гости. Рядом села сорока и оповещает всех о новом жителе. Конечно, в её глазах я выгляжу подозрительно. Интересно, кто еще придет поглазеть на меня. Оглядевшись вокруг, замечаю, что дерево рядом обжито. Даже приспособы есть, чтобы залазить и сидеть. Да там домик самый настоящий? Интересно, кому понадобилось лепить на такой высоте гнездо? Обычно дети любят на деревьях что-нибудь строить.
От большого перерыва в работе испытываю приятный холодок. Да и сидеть на высоте десяти метров и при этом глядеть во все стороны с занятыми руками не каждому дано. Масла не жалею, кладу большими мазками. Просмотр не завтра, высохнет. Тут же к этюду прилетает жук. Ну вот. Сейчас всё испортит. Или, может, оставить? Давай убирайся, пока до скандала не дошло. Радуюсь удачно подобранному сочетанию. Сложнее всего найти гармонию между небом и землей. Вот этюд готов. Любой препод нашёл бы, что сказать. А я промолчу и уже соскабливаю ещё не родившийся шедевр мастихином. Мастихин у меня волшебный. Такие – редкость. Штука универсальная. Это не какой-нибудь мастерок или шпатель. Даже бумагу режет, не говоря уже о колбасе. Мажет, к примеру, масло, и не только сливочное. А можно и как зеркальце использовать. Как могут девчонки бросать свои мастихины не протертыми? Краска засыхает, и мастихин превращается непонятно во что. Правда, мои кисти не лучше. Ими разве что асфальт красить.
Ближайшие ветки я уже успел вымазать остатками счищенной с картона фузы. Ну что же, будем рождать новый шедевр. Уверен, что хоть один из миллиона да выйдет. Количеством надо брать. Нам краску экономить не пристало.
Бог ты мой! К нам гости. Вот это да! Прямо под деревом стоит козел. Это я по рогам сужу. Первый раз так близко вижу живого козла. Куда бы деться? Они что же здесь, ручные? Как назло, ноги затекли. Мясо само в руки лезет, а под бочиной сучок предательский. Сейчас бы ружьишко какое, или на худой конец рогатку. Кощунство, конечно. Мы здесь пока только гости.
Козёл завертел головой и застыл на месте. Видят-то они во все стороны. Наверно, почуял запах масла. А голову задрать ума не хватает. Вот дурья башка! Посмотри наверх, козлиная твоя голова! Уж точно, помрешь от страха. А рогатый точно страх потерял. К самой пасеке припёрся. Гуран-гуранищще!
В этот миг, как по закону подлости, вываливается нога из моего этюдника. Равновесие нарушилось, и вся моя импровизированная студия летит вниз.
Треск, грохот посыпавшихся тюбиков. Масло. Кисти. Растворитель… Стой, сволочь! Жалко. Чем теперь кисти отмывать? «Хромой» всё же доконал меня, показав своё гнилое нутро. Ройся теперь в траве. Козла, естественно, след простыл. Скотина! Тайги ему мало. Выбрал именно то место, куда грохнулся мой этюдник. Нога совсем оторвалась. Теперь будет чем заняться.
Половины кистей я так и не нашёл, про тюбики молчу. Да что там! Растворитель накрылся.
Вот и закончился мой пленэр. Придётся в институте про козла рассказывать. Спросят:
– Где один из миллиона?
– А вон, висит на дереве вместе с палитрой.
Ну и ладно, буду теперь книжки читать. В сумке ещё уголь есть, пастели немного, сангины кусочек завалялся. Обойдусь. Жаль, всё-таки, масло ведь. Уголь-то для портретов, пейзажи им так себе.
И все же здорово на пасеке. И, вроде, скучать не приходится. Да и как скучать, когда вокруг столько жизни. Природа. Одна незадача – готовить еду лень.
Странно. Как-то не читается. Вроде, и времени вагон, и не мешает никто, а не читается. Просматриваю все книжки. Выбрал детектив недочитанный, ищу страницу, хоть и говорят, сама где надо откроется – фиг. Закладки, конечно, нет. Будем искать. Рассеянно пробегаю глазами по строчкам, механически переворачиваю страницы. Природа так и лезет в открытую дверь. Ветки зеленые, подкрашенные солнечным светом, как изумруд. Это хорошо, когда из дома виден пейзаж. На любой пасеке даже туалет с бухты-барахты не поставят. Выйдешь на крыльцо, и чтобы вид был. Тут солнышко, там сопочки, здесь поляна. Всё в равновесии, в гармонии. Вот где красоты!
В дом залетел большой шмель и с лёта приземлился на моей книжке. Ну, друг. Это не дело. Нашёл ты неудачный аэродром на моей постели. Ещё и недоволен.
Странно. Почему-то цвет листка изменился. Пожелтела книга. В глазах у меня, что ли, пожелтело? Не понял. Сижу, думаю. Слева за спиной окно. Свет оттуда. Краем глаза смотрю, анализирую. Глаза-то у меня что надо. Медленно, но верно в голове проявляется мысль. Ай! Ай! Ай! Я возвращаюсь на грешную землю. Грешник – это я. В голове вырисовывается понятие текущего момента.
Все! До меня дошло, почему книга пожелтела. Это не от глаз и не от солнца. Даже боюсь повернуть голову. За окном, на завалинке, растянулось что-то огромное и рыжее. Что-то мне подсказывает, что это тигр. Медленно волосы дружно встают дыбом. Окно-то заделано полиэтиленовой пленкой. Это успокаивает меня, как покойника. Мне почему-то кажется, что это «она». Тигрица. Даже слышно, как она облизывается. Шарю по фанзе глазами. О… Этого не хватало: дверь открыта!
Со стороны я похож на мышку, которую всё равно съедят и она об этом знает. Жаль, Лёньки рядом нет. На кого бы он походил бы?
Ноги кажется отнялись совсем, потому что кровь остановилась. Спина к стене приклеилась. Просто замечательно. Руки отбивают последние конвульсии, а из двери по-прежнему виден прекрасный пейзаж с зелеными деревьями и синими сопочками. Посмотреть бы на себя в зеркало, хоть при жизни себя покойником почувствовать.
Всё-то лежит. Пора бы погулять пойти. Кончик хвоста мерно постукивает по стенке дома. Значит, нервничает, а это не к добру. Сразу вспоминаю детскую сказку-ужас про трех поросят и при этом чувствую себя Ниф-Нифом. Ужин сегодня кому-то обеспечен.
Когда тигр бьёт хвостом, можно сразу креститься, даже если ты неверующий. Дверь можно не закрывать. Этой рыжей бестии не обязательно входить в дверь. Её, как видно, делали с большим знанием дел: кусок фанеры, два брусочка, на которых пара навесов да шпингалет. Просто и надёжно, как говорится.
Задница уже прилипла к матрасу. Сейчас эта зверюга почует запах моего пота, и всё!
Без движения тяжело. В такой позе только Махмуд Эсамбаев может находиться. Как же он красиво исполнял танец «Восход солнца»! А потом рассказывал, как в Индии, после исполнения этого священного танца, когда на его теле не звякнул ни один колокольчик, его осыпали лепестками роз, и вела под руку при всём народе сама Индира Ганди.
Великая женщина! Великий танцор! А я, бедный и ничтожный студент, которого скоро должны съесть. Да ведь не вкусный я, и мяса совсем не ем. Разве что в концентратах, с жиденькой юшкой.
Жду, когда силы вытекут из меня и мой пуп расползётся от напряжения. Волосы по-прежнему стоят дыбом, а между ними гуляет ветер. Теперь я знаю, что такое животный страх. Во мне всё рушится. От перенапряжения с грохотом падаю на кровать, пусть жрет. Жаль, что я в обморок не могу падать.
За окном ни звука. То она хвостом колотила, то зевала, а теперь тишина.
Хорошие мысли приходят тогда, когда больше ни на что не способен. Однако, срочно «на двор» надо. Не умереть же от…
Не знаю, сколько пролежал, но спина превратилась в доску. Ещё проблема – подняться. Ни рук, ни ног не чую, только мысли бегают. Не убежали бы вовсе. Прислушиваюсь: вроде, ушла. Надолго ли? А то, может, караулит за дверью, знаю я этих хищников из породы кошачих. И зачем я ночью о кошечке мечтал? Заказывал? Получите!
Крадусь к двери, не помирать же от разрыва мочевого пузыря. Сразу вспоминаю игру в кошки-мышки. Мышка, разумеется, известна. Дверь наполовину открыта. Такое чувство, что внутри всё перемешалось в одно сплошное месиво, а по венам течёт не кровь – холодная вода. Вся сила, вся смелость как будто вытекли, а где-то внизу образовалась пробоина. Медленно двигаюсь по стенке к двери. Со стороны я, наверное, похож на тень. Себя не слышу. Только удары сердца. Смотрю на дверь, и лицо искажает безобразная гримаса.
На двери нет ручки! Временно заменяющий её гвоздь едва сидит, готовый вывалиться. С другой стороны кусочек веревочки. Остается только хорошо дёрнуть, дверь и отвалится. Проклинаю того пчеловода, сделавшего сие подобие. Медленно открываю дверь – никого. С облегчением вздыхаю. Дверь держу полуоткрытой. Шорох у ручья отвлекает меня, даже вздрагиваю, это ускоряет мою кровь. Наконец-то вдыхаю полной грудью, целых два раза. Вдруг меня опять прошибает потом. По спине пробежала целая дивизия мурашек. Медленно поворачиваю голову.
Она стоит в десяти метрах и смотрит мне в глаза.
Здравствуй, милая моя…
Ужальте меня! Делаю вращение вокруг опорного столба, что держит веранду, и словно Тарзан взлетаю над крыльцом. Такого даже в гимнастике не знают, уверен. Ноги машинально цепляются, одна за скобу в бревне, другая уже в проёме чердачного окна. За спиной слышу не то урчание, не то мурлыканье. Ещё секунда, и я стал бы добычей! Оказавшись наверху, думаю, куда ещё выше. Кто её знает, что у неё на уме. От этой зверюги всего можно ожидать. И до чего же крутая крыша! Конек задран так, что до него и не дотянуться. Не раздумывая, лезу по крутому скату и усаживаюсь на самом коньке. Через минуту начинаю жалеть об этом. Удержаться-то труднее, чем залезть. Всё как в жизни: в политике, в искусстве. Пробую расслабиться. Не выходит. Все ясно. Ей хотелось познакомиться поближе с жизнью пчеловода. Эх, жаль, не налил в миску молока, полакала бы. Киса, как видно, не из скромных. Но меня там нет, и это главное. Лишь бы на ночь не осталась. Эхехе… Где же мой «Зенит»? Вот чего мне сейчас недостаёт. Я бы его по назначению использовал. С такого расстояния я не мажу. Вожделенно поглядываю на дубы. Там хоть ночуй в разлапистых сучьях, а здесь я вроде кукушки. Смотрю на солнце. Интересно, сколько времени мне куковать? Дело-то к вечеру. Нескромно в гостях… Слышу её возню в доме. Ну, это уж слишком. Может, она моего голоса испугается? Беру самую низкую ноту:
– Ма-ма-а-а!
Сам едва не помер со страху, распугав всех сорок в лесу. Должен признать, что запах в доме не из приятных: сырость, тряпьё старое, сапоги… Короче, дерьма хватает. А тут ещё это чудовище. Вспомнил козла. До чего же изменчива жизнь. Не обязательно философом быть, чтобы понять случайность и зыбкость своего существования. Хоть бы трубу сделали человеческую, из кирпича, как положено. Сел бы на неё сверху и ногами болтал. А попробуй, сядь на кусок железа.
Прислушался. Вроде, как пленка на окне шелестит. Эх, жаль, не видно. Думаю, ей вовсе не обязательно выходить в дверь. Наверное, в окно вышла.
Ну и денек! А какой тогда ночка будет? Как в церкви, на отпевании Паночки. Чует сердце, не доживу я до следующего утра. Не комары, так тигр съест. Что же, пробую слазить.
До чего же бесшумная бестия. Когда ушла? Вот уж, действительно, кошка! Эх, жаль Леха не видит всего этого, как я гнездиться собрался, словно аист, на крыше. Жаль, что у меня нет когтей. Кончиками пальцев ощущаю противную поверхность старого шифера. Понятно, что с таким наклоном он хоть сто лет простоит. Мудро все же. Сколько просидел, не знаю, но в желудке творится невообразимое. А если эта рыжая бестия съела мой суп?
Книжка по-прежнему валяется на койке. Чтение полосато-рыжую почему-то не заинтересовало.
Фу! Что за гадость она приволокла? Угостить, что ли, надумала. Ночью, видать, была удачная охота на кабанчика, и не доела. Как это пошло и не красиво. А я думал, это ежик в лесу орёт. Один раз я уже видел процедуру разделки туши дикого кабана. Ну и гадость! Вот, оказывается, чем питается тигр. А если она завтра сделает то же самое со мной? Может, это намёк какой? Куда же мне?
Хорошо, что в кладовке оказалось несколько кусочков старого полиэтилена.
Наскоро, оглядываясь по сторонам, как вор, заделал дыру в окне, и на всякий случай прибиваю два бруска крест-накрест. Подумал гвоздей набить на брусках. Но не стал. Вдруг поранится. Цирк да и только.
Чем темнее становилось, тем страшнее было мне. Зубы по-прежнему не находили своих посадочных мест. Правда, уже не стучали так сильно. Во влип! И это называется отдых. Если так пойдет дальше, то в следующий раз должен медведь прийти. Может, к его приходу медку в омшанике наковырять? А! Пусть хоть танцуют, хоть с улья на улей прыгают. Лишь бы эта зебра опять не приволокла чего-нибудь новенького.
Зажав нос, всё же вытолкал ногами подарок за дверь. Может, кто сожрет за ночь. Мне такие подношения не нужны.
Усаживаюсь на крылечке, смотрю на вечернее солнце. Чувствую себя погано. Мной овладевает жуткое отчаянье. Оказывается, одиночество хорошо до поры до времени. Под каждым кустом рыжее пятно мерещится, даже трава стала рыжей. Смотрю на улья. Вот под каким из них эта зверюга сейчас спряталась? Ну и жуть! Не могли хоть дробовик оставить. Может, бросить всё к чертям и драпануть, со всех ног, в сторону деревни. Да куда там. Выследит и съест по дороге.