Мальчишка сидел на кровати и аккуратно выводил огрызком карандаша линии на замусоленных листиках. Он выглядел так, словно отключился от реальности, пребывая в своём особом мире без боли и утрат.
– Привет, – тихонько сказала я, чтобы не напугать парнишку, занятого своими делами, – Меня зовут Анна. Но ты можешь звать меня Аней или Аннушкой… Так меня называла мама. А как тебя зовут?
Мальчишка дернулся при таком знакомом, но доставлявшем столько боли слове «мама». Повернул ко мне голову в пол-оборота, но передумал и продолжил свое бесконечное занятие.
– Я тоже очень люблю рисовать, – продолжила я, – Может, покажешь мне, что у тебя получилось? Мне бы очень хотелось посмотреть.
Казалось, мальчик не реагировал. Но через несколько долгих секунд он неожиданно встал и, не спеша, словно плывя по полу, приблизился. Полускомканные листки мягко легли на полку. Взглянув на рисунки, я ужаснулась, но всё же виду не подала. Говорят, произведения художников, музыкантов, писателей и прочих культурных деятелей в какой-то мере отражают состояние души человека его создающего. Если верить этому, в закоулках разума мальчика остались только боль, страх и всеобъемлющая тьма, что заполняет улицы станицы каждую ночь, где время гасит все, даже самые яркие огни.
– Очень красиво, у тебя получается даже лучше, чем у меня, – я улыбнулась, хотя он не мог этого видеть.
На первом листе были изображены двое: мальчик и девочка с бантиками, стоявшие под ярким солнцем. Но, несмотря на простоту и доброту сюжета, изображение было каким-то печальным и даже жутким. На втором был нарисован какой-то томик. Чёрный-пречёрный.
– А что это за книга? – про мальчика и девочку и так всё было ясно. Но это…
– Во всём виновата она. Я пытался её сжечь, но даже пламя здесь бессильно, – тихо прошептал парнишка, – Она захватила не один разум и помыкает людьми, как марионетками. И… Он ощутил её власть и теперь не остановится…
– Кто – он?
– Он придёт. Придёт и закончит начатое. Когда звезда станет ближе, у него не будет выбора. Ритуал должен быть завершён…
– О чём ты говоришь? – спросила я, но мальчишка снова замолчал. Пытаясь осмыслить его слова, я взглянула на последний рисунок. И вот тут внутри меня всё замерло.
С потёртого листика на меня смотрела девчонка с кудрявой прической. Её лицо искажала стрёмная улыбка, больше смахивающая на оскал. На месте её груди виднелись отчётливые линии и, кажется, я знала почему. Хуже всего было другое. У девочки не было одного глаза.
– Откуда?.. – слова застряли у меня в горле.
– Ты забрала её глаз, – тихо ответил мальчик, – Она ищет его…
…Из ступора меня вырвал душераздирающий крик, раздавшийся с первого этажа. Я закинула рисунки в карман своего халата и устремилась к месту происшествия.
– Они внутри меня! Они внутри!
Кричала София из второй палаты. Неприметная доселе пациентка, как ужаленная бегала по коридору и до крови расчесывала свои руки.
– Софи, успокойтесь! – Дашка пыталась поймать женщину. Но та, несмотря на свой возраст – ей было за сорок, двигалась довольно проворно.
Как я уже говорила, практически всех пациентов, которые могли навредить кому-то или себе перевели в другие больницы, где за ними оказывали более надлежащий надзор. Увы, кроме Софии. У неё был периодический дерматозойный психоз, из-за которого ей казалось, что у неё под кожей живут и размножаются черви, используя её тело в качестве инкубатора. В основном она была вменяемая и любила поиграть в шахматы с немногочисленными пациентами. Но в период обострения…
– Вытащите их из меня! Они внутри! – она забилась в угол и, скинув с себя пижаму, острыми ногтями впилась в свою плоть, оставляя на теле красные отметины.
Наконец, подошёл Николай, и мы втроём смогли-таки скрутить её и вколоть успокоительное. Доктор осмотрел и обрабатывал раны, после чего, с горечью, нам пришлось замотать безвольное тело в смирительную рубашку и оттащить Софию в карцер, стены которого были оббиты старыми вонючими матрасами, дабы пациентка не навредила себе.
Это сильно сказалось на нашем с Дашей настроении и, когда мы возвращались домой после непростого рабочего дня, мы шли молча.
Небо снова заволокли тяжёлые тучи, и вся станица погрузилась в уже привычную темень. Лёгкие порывы ветра были настолько холодными, что приходилось закрывать ладонями лицо, иначе оно напрочь отмерзало. Своеобразно радующие меня звёзды, одновременно вводившие меня в тоску, словно отгородились от бездушных людишек.
Когда мы с подругой уже подходили к дому, я заприметила на дороге сгорбившуюся фигуру. Даша, а затем и я, решили аккуратно обойти, пытаясь не привлекать к себе внимание. Но та, шаркая, двинулась нам навстречу.
– Берегися, – старуха схватила меня за руку, впившись тонкими, но сильными пальцами, – Будэ хвостата звизда, а за нею – навьи. Сгубишь ты себэ, коли не уйдёшь. Вся беда здеся схоронилась…
Бабка выпустила меня из своих удивительно сильных рук и прикоснулась к моей груди, в том месте, где было сердце. А потом, словно ничего и не случилось, заковыляла дальше по улице, опираясь на трость.
– Ты как? Не испугалась? – спросила Дарья.
– Это было… Неожиданно, – призналась я.
– Ага, это точно. Это бабка Владиславна. Теперь понимаешь, почему её ведьмой называют?
Мы немного постояли, посмотрев вслед удаляющегося силуэта, а потом всё же вернулись к своим планам. Мотоциклом сегодня я решила не заниматься, больно устала. К тому же, там осталось работы не так уж много. Из того, что я могла сделать сама. Если же он после этого не поедет, то придётся докупать запчасти. Но скорее, в таком случае пришлось бы его кому-то продать так. Потому что новые железки на эту модель стоили целое состояние.
Дашка принялась растапливать котел, а я – хозяйничать у плиты. Когда я доставала из привезенных мною запасов тушёнку, заприметила одну странность. Ибо все вещи в сумке были буквально перевернуты вверх дном. Но я тут же отбросила эти мысли, решив, что у меня паранойя, потому что дом почти тринадцать лет стоял пустым и из него ничего не вынесли, с чего грабителям заявляться сюда, когда приехали хозяева? Чтобы попасть в тюрьму?
Поэтому вскоре этот инцидент был мною забыт, разве что я пообещала поставить на дверь второй замок. Сварганив разваристую гречку с тушёнкой и начав микроотопительный сезон, мы сели в свои кресла и принялись с удовольствием уминать ужин. Когда с ним было покончено, Даша разлила по кружкам чай и сказала:
– Я терпела весь день, не могу больше. Ещё раз прости за любопытство, но как ты тогда выжила?
Я, конечно, ожидала подобный вопрос. Ароматный горячий чай, потрескивание поленьев, полумрак комнаты и присутствие в помещении близкого человека, как и вчера создавали особую атмосферу. В которой почему-то делиться тайнами пусть и такими чудовищными было много проще. Но моё молчание девушка расценила по-своему и принялась снова делиться первой:
– Меня мама разбудила среди ночи, и мы спрятались в гараже. Ворота там добротные, железные, ну ты видела, просто так не пробить. А вот папа помчался, как я уже говорила, за своими проклятыми книженциями. И всю ночь мы просидели там, отчаянно пытаясь согреться и слушая ужасные крики, раздававшиеся повсюду.
Когда я спросила у мамы, что происходит и почему папа не возвращается, она лишь сказала, что всё будет хорошо. Да и что она могла объяснить? – девушка тяжело вздохнула и криво улыбнулась, – Теперь я знаю, что, если говорят: «всё будет хорошо» – нужно готовиться к худшему.
Как бы это не было грустно, но имели эти слова и забавные составляющие. Капелька чёрного юмора в чёрной истории ещё одной чёрной судьбы.
Собираясь с силами, я налила-таки себе в бокал вина, оставленного мною вчера и, почти залпом осушив его, налила второй:
– Я капризничала… Не хотела ложиться спать без своей мягкой игрушки, которую я забыла у мамы на работе. Когда она отправилась её искать, мы с сестрой остались одни, сели смотреть телевизор. Тогда-то всё и началось. Окно разбилось и через него к нам начал залазить нынешний кататоник…
… Медленно, словно актёр антагонист в фильме ужасов, мужчина принялся протискиваться в оконный в проём. У испуганной до сумасшествия меня кто-то словно щёлкнул тумблер, и я, вскочив из-под стола сделала то же самое, что делала всегда, когда меня пугали. Я запустила в маньяка вазу. Снаряд пролетел через всю комнату и засветил мужчине прямо в лысый череп, но, разбившись, не причинил последнему практически никакого вреда. Однако, этого хватило, чтобы маньяк потерял равновесие и выпал обратно в окно.
Пришедшая в себя сестра (насколько это было возможно в данной ситуации), воспользовалась несколькосекундной заминкой убийцы и, схватив меня за руку, потащила на кухню. Мне было столь страшно, что мои ноги совершенно не слушались и Веронике буквально пришлось тащить меня за собой, словно мешок с картошкой.
Наконец, мы оказались в другой комнате. Сестра захлопнула дверь и придвинула старый комод, наваливая затем сверху всякого хлама, решив забаррикадироваться. Я немного очухалась и принялась ей помогать. Но разве могли деревянная дверь и небольшая кучка мусора помешать смерти с тяжёлым топором, которая решила забрать нас?
– Бам! – первый же удар колуна пробил дверь насквозь.
Мужчина за преградой прильнул к щели и улыбнулся:
– А я вас вижу! – и принялся с удвоенным остервенением громить непрочное укрытие.
– Прячься, – прошептала мне сестра, освобождая неприметное местечко в углу кухне, где стоял старый шкаф.
– А ты?
– Я спрячусь в другом месте, не переживай за меня.
Выглянув из своего укрытия, я увидела, как Ника запрыгнула за плиту. Раздался последний «бам» и наша стена окончательно рухнула. Мужчина оглядел комнатку и, видимо, не приметив занавешенную дверь детской, засмеялся:
– Иду искать.
И тут же направился в мою сторону. Его тяжелое дыхание сеяло в моём сознании страх. Мерные, не торопящиеся шаги вселяли в душу трепет. Вот он остановился и… Открыл дверцы шкафа. Я задержала дыхание, боясь, что меня услышат. Успела распрощаться с жизнью и даже обмочиться в трусики, как вдруг маньяк развернулся и пошёл дальше по комнате. Я бы расплакалась от облегчения, но тут услышала полный боли вопль сестры. Аккуратно выглянув из-за шкафа, я поняла, что её он всё-таки нашёл и теперь вытягивал из укрытия, жёстко схватив девочку толстыми пальцами за волосы. И безудержно и очень противно заливаясь смехом. В воздух начал подниматься колун.
– Не тронь мою сестрёнку! – я, едва дотянувшись, врезала маньяку по затылку старой шваброй. Тот заревел от боли и отбросил-таки Веронику, развернувшись ко мне. И тут я, не по своей воле, сделала то, чего делать нельзя было ни в коем случае. Я растерялась. Против меня выступал здоровенный мужик с тяжёлым топором для колки дров, чей один удар мог с легкостью раздробить моё маленькое тело. Я стояла, смотрела на свою смерть, как она долго, словно в замедленной съемке поворачивается ко мне своим ужасным лицом. Как одновременно с этим поднимается колун, готовясь нанести роковой удар. И тут до меня дошло, словно озарение посетило мою голову – сопротивляться бессмысленно. Смерть всё равно всех заберёт…
– Хрясь! – обух топора опустился на мой правый глаз. Меня отбросило от удара на пару метров, где я врезалась в стену, рассыпав крупы и приправы на маминой полке.
– Дзинь! – Вероника вмазала маньяку грязной чугунной сковородкой. Тот схватился за вывихнутую челюсть и снова взвыл от боли. Сестра не стала терять времени и, проскочив мимо него, схватила меня за руку, направившись к нашей спальне. Неожиданно раздался какой-то мерзкий хруст, который до сих пор преследует моё сознание. Ника резко остановилась, её лицо скорее выражало удивление, нежели боль, поэтому я не сразу поняла, что совершенно спятивший от боли психопат умудрился засадить мощным топором в хребет моей сестры. Вероника сглотнула и, отпуская мою руку, одними губами сказала своё последнее слово:
– Беги!
Слёзы тут же застелили мне единственный видевший тогда глаз, ибо второй уже заплыл, и я, быстро добралась до спальни только из-за того, что хорошо знала дом. Плача в голос, я застыла в дверях, глядя как топор раз за разом вонзается в тело Ники, превращая её грудную клетку в суп-пюре. Остановившись, убийца вырвал остатки её сердца, больше похожие теперь на тряпку из мышц и, подняв их над головой, пустил кровь себе в рот, наслаждаясь неповторимым вкусом.
Наконец, я резко захлопнула дверь и придвинула к ней свою кровать, лихорадочно пытаясь сообразить, что же делать дальше.
– Бам! – и опять этот мерзкий хохот. Как маньяк умудрялся смеяться со свёрнутой набок челюстью, для меня до сих пор остаётся загадкой.
Я схватила какую-то книжку с полки и с силой запустила ею в окно. Раздался звон битого стекла. Я подбежала и принялась выдергивать осколки, оставшиеся в раме.
– Бам! – лёгкая фанерная дверь разлетелась на кусочки, словно в кино. Время была на исходе, и я решила рискнуть, перебравшись на подоконник. Свобода была уже так близко, когда пальцы убийцы стальной хваткой врезались мне в ступню. И потянули обратно, в обитель боли и смерти.
Маньяку бы хватило сил выдернуть меня из окна одним рывком, но он заметил, что небольшой осколкок, торчащий снизу, зацепил моё растянувшееся тело, и принялся тянуть сильно, но не спеша, под углом, чтобы орудие пыток не сломалось. Стекляшка с треском рассекала пижаму, а за ней и мою кожу, выпуская наружу потоки крови. Это продолжалось целую вечность, целая вечность боли и страха. Когда, наконец, осколок дошёл до плеча, вспоров меня словно рыбешку, убийца приостановился, наслаждаясь зрелищем. Я же, стиснув зубы и порезав ещё и ладонь, достала из рамы проклятую стекляшку. И, когда маньяк опустил меня на пол и развернул меня лицом к себе, держа в руках мамину спицу для вязания, которую она отдала моей сестре, и намереваясь превратить меня в увеличенную версию куклы Вуду, я нанесла удар.
Я хотела перерезать ему горло, как когда-то делала мать, когда резала козу. После увиденного тогда я не спала почти неделю. Сейчас же, если бы мама увидела, что делает её полуспятившая от смерти сестры семилетняя дочка, она бы больше никогда не смогла заснуть.
Но, увы, или удар оказался слабым, или я не смогла перерезать артерию, о которой тогда и не знала, но несколько капель крови, упавших на меня, только сильнее раззадорили убийцу. И, замахнувшись спицей, он вонзил мне её прямо в глаз, оборвав воспоминания о той мрачной ночи.
Войди спица на пару миллиметров глубже или правее, и я бы, скорее всего, умерла. И, возможно, так было бы даже лучше. А так, он ударил левой рукой в мой левый глаз, и из-за получившегося непрямого угла, он лишь лишил меня роговицы. Опять же, будь спица чуть-чуть потолще, и я бы осталась без глаза. Но врачи, пока я была без сознания, но уже стабилизирована, не знали, смогу ли я видеть правым глазом, вокруг которого разместилась такая обширная гематома. Созвав консилиум, решили подстраховаться и пересадили мне роговицу глаза покойного донора, близкого мне по крови. Моей сестры.
Обычно, при таких операциях радужка не меняет свой цвет, но из-за возникшего кровотечения на оную, цвет всё же сменился на зелёный. Такой же, какого цвета были глаза у моей Ники.
* * *
Я резко приподнялась в постели. Рядом сопела Дашка. Вспоминая события прошлого вечера, я поняла, что я уснула от морального истощения, рассказывая свою историю подруге, как это сделала позавчера она. И, очевидно, также решив меня не будить, она отплатила мне той же монетой.
На часах было около двух ночи. Луна кое-как иногда проглядывала сквозь тяжёлые свинцовые тучи. Меня словно какая-то неведомая сила выдернула из кровати, и мне ничего не оставалось, как подчиниться ей. Я накинула старый тулупчик и вышла на улицу, навстречу зову. Пройдясь по замерзшему двору, я остановилась у калитки, ведущей на огород. Естественно, его уже давно не пахали, и небольшая рощица в его конце принялась разрастаться. Но вот снова выглянула луна, и я застыла в ужасе.
Не только мой неухоженный огород, но и всю-всю деревню заполнили полчища ужасных призраков. Их фигуры переливались под лучами ночного солнца и словно были сотканы из них же, только более плотные. Костлявые пальцы тянулись ко мне, оборванные лохмотья оголяли чудовищные тела, а лица застыли в гримасе беспредельной паники.
Но вот у небольшой рощицы, куда практически не проникали серебристо-голубые лунные лучи, я заметила нечто. Сплетенную из абсолютной тьмы фигуру в балахоне никак нельзя было рассмотреть. Лишь коса из вороного металла слегка поигрывала с лучами загадочного светила. Вдруг, свободная рука существа поднялась и, прикоснувшись к капюшону, дернула его с головы. От испытанных мною чувств страха и отчаяния я потеряла сознание.
Глава 4. День четвёртый
27 января 2008г.
Я резко приподнялась в постели. Рядом сопела Дашка. Я снова была в замешательстве. Как я оказалась здесь? Или прогулка в два ночи была всего лишь сном? Но, валявшийся рядом тулуп подсказывал, что это не так. Я попыталась сосредоточиться, вспоминая, что же я увидела под капюшоном того существа, почему-то мне казалось это очень важно. Но, чем больше я старалась, тем быстрее произошедшее выветривалось из моей головы.
Было несколько минут до звонка будильника, я вырубила его, дабы не проснулась подруга. У неё, в отличие от меня, сегодня был выходной и вместо посещения психушки, она планировала заняться реконструкцией своей отопительной системы. Я с небольшой долей зависти посмотрела на Дашку, которая так уютно устроилась под одеялом, мило прижавшись к подушке, и отправилась готовить завтрак.
Жаря яичницу, я вспоминала события вчерашней давности и гадала, правильно ли поступила, что не сказала своей подруге ни о чудовищном предзнаменовании мальчика, ни об остальных событиях. Впрочем, рассказывать кому-то о призраках, преследующих меня, было опасно – так не долго и самой оказаться пациенткой. Да и предупреждения парнишки и ведьмы были крайне запутаны и непонятными, не давали практически никакой информации, кроме той, что приближается какая-то беда. А такое событие в проклятой деревне, едва ли из ряда вон выходящее. Может быть тут это даже стало некой мрачной традицией, делиться с людьми, что скоро будет что-то страшное.
Чепуху, конечно, несу. Но рассказывать кому-то, даже Даше о чём-то странном, чего я и сама не понимаю, выглядело как-то глупо. «Даш, мне тут мальчик психопат и старая ведьма сказали, что будет что-то плохое» – сказала я своей подруге у тебя в голове. «Так, и что делать?» – ответила та. Я с шумом втянула воздух, осмысливая ответ. «Что-то» – многозначительно произнесла я и улыбнулась своим мыслям.
Приготовив яйца, я тихонечко включила телевизор. Поклацав по каналам, на которых не было ничего толкового, я опять наткнулась на новости.
– Милиции удалось, наконец, получить фотографии с камеры видеонаблюдения участника похищения, чью банду в народе уже прозвали в народе «детдомовской мафией» при исчезновении третьей семьи, – на экране появился щуплый мужчина в очках и с короткой стрижкой, где виднелась немалая проплешина. Фотография заставила меня выронить из руки вилку, и отвиснуть мою часть.
– В настоящее время правоохранительные органы разыскивают данного человека, если Вам известно что-то о его местонахождении, позвоните по горячей линии, предоставленному внизу телеэкранов либо по номеру 02.
Очень мягко говоря, я пребывала в некотором замешательстве. Неужели это был Пётр Михайлович? Человек, который днём работал главврачом в психиатрическом госпитале, а ночью помогал красть людей, с которыми потом делают неизвестно что. Я не могла в это поверить.
– «А так ли я хорошо знала доктора? – спросила я себя, – ведь по сути мы знакомы, если, конечно, не считать детство, из которого я почти ничего не помню, всего несколько дней. И что мешало ему совершать такое?»
Но и что щуплого старика могло сподвигнуть на такое, в моей голове не укладывалось. После долгих раздумий я всё же решила позвонить в милицию. Пускай там сами разбираются, он это или просто похожий на него человек. Но тут я вспомнила, что так и не подключила домашний телефон. Поэтому связаться с властями можно было только из клиники.
Всё ещё пребывая в шоке, я, наконец, дособиралась и выдвинулась к месту работы. Погодка на улице значительно ухудшилась (хотя, казалось бы, куда ещё хуже?) и накрапывал мерзкий холодный дождь. Многосантиметровая корка льда, покрывавшая окрестности, начала таять и превращалась в рыхлую массу. Дороги, а вернее направления, по которым следовало двигаться, раскисли и превратились в подобие бездонных илистых рек. Лишь в некоторых местах чудом сохранившаяся гравийка, напоминала островки, в которых тоже можно было изгваздаться, но хотя бы не бояться, что затянет в трясину. Вот вам и рыночная экономика, и демократия, где о простых людях совершенно никто не думал. Честно трудится на заводе, учить детей или лечить стало как-то не модно и даже зазорно, хотя раньше именно рабочие и крестьянские классы составляли гордость и будущее нашей Родины. Было время, когда дети мечтали стать космонавтами, врачами и учёными. А теперь все хотели быть олигархами, моделями и раскручивающимися сейчас семимильными шагами блогерами. Взгляды народа на простейшие вещи в корне изменились, но… В правильном ли направлении?
Мне так же не давала покоя мысль о призраках из моего сна. Невидимые простому человеческому взгляду, они наполняли все улицы и рощицы умирающей станицы, медленно разлагаясь своими бестелесными телами. Я постоянно ощущала на себе их злобные глаза и едва уловимый запах смерти.
Когда я зашла в здание больницы, на входе столкнулась с каким-то молодым человеком. Я остановилась, пытаясь сообразить, кто он и что тут делает. Словно отвечая на мой немой вопрос, мужчина улыбнулся и, достав удостоверение, представился:
– Лейтенант Морозов, Министерство внутренних дел Российской Федерации. Вы сотрудница этой больницы?
– Да, я медсестра.
– Мы разыскиваем вашего главврача, Петра Михайловича. Знаете, где он?
Я покачала головой.
– Когда в последний раз вы его видели?
– Вчера вечером, когда уходила домой.
– Во сколько это было?
– Около восьми.
Я приготовилась к длительному допросу, но молодой человек задал ещё только несколько вопросов и отпустил меня. Обдумывая происходящее, я быстренько переоделась и отправилась выполнять свои обязанности.
Как только я более или менее освободилась, то отправилась посетить Майю, так как боялась, что она из-за серьезной депрессии может наделать глупостей. Но, к моему глубочайшему удивлению, та сидела на стуле у окна (что было само по себе необычно, ибо я её видела только на кровати, откуда она отлучалась исключительно в туалет. Даже еду мы носили ей в постель) и с улыбкой что-то увлеченно строчила ручкой в старенькой, но толстой тетрадке. Я не хотела её отвлекать и, немного постояв и полюбовавшись преобразовавшейся девушкой, решила тихонечко выйти из комнаты. Но Майя самба отложила ручку и, повернувшись, улыбнулась шире, чем обычно:
– Аннушка, Привет!
– Привет, Майя! Я вижу, тебе лучше?
– Намного. Я думала о том, что ты мне вчера сказала. Думала всю ночь. И вспомнила, что в детстве я одно время мечтала стать писательницей. Создавать различных персонажей, образы, невероятные события. Я всегда отчётливо видела разницу между книгами и фильмами. И, если в последних мы, когда нам симпатична какая-то картина, привязываем это к персонажу, актёру или актрисе, то в книге, мы питаем чувства к его мыслям и поступкам. Мы влюбляемся в его душу. И я поняла, что именно этого мне и не хватает. Чтобы кто-то полюбил меня не за мою красоту, не за моё стройное тело, но за поступки и характер. Чтобы кто-то влюбился в мою душу.
Я слушала её очень внимательно. Честно сказать, я не думала, что плоды моих долгих минут одиночества, самокопания и размышлений после смерти семьи, смогут кому-то помочь. Я, конечно, предполагала это, когда разговаривала с ней вчера, но даже не могла себе представить, что мой поступок возымеет столь серьезное действие. Очевидно, я слишком сильно занижала свою самооценку.
– О чём пишешь? – спросила я, когда она замолчала.
Майя улыбнулась:
– Пока секрет, но я обязательно дам тебе почитать, как закончу.
Я разомлела в ответ:
– Договорились.
Мы немного помолчали, смотря друг другу в глаза.
– Спасибо тебе, – прошептала девушка, беря в свои руки мою. По моей коже пробежали приятные мурашки. Нечасто я прикасалась к другим людям, тем более к таким красивым.
– Я действительно очень рада, что смогла тебе помочь.
– А вообще-то, ты сможешь помочь мне ещё раз. Если тебе, конечно, нетрудно. Я буду крайне признательна.
– Да?
– Ты говорила, что когда-то любила. Я бы очень хотела послушать твою историю и записать её на бумаге.
– Ну не знаю, – я смущенно улыбнулась, – Там и писать особо не о чем.
– Пожалуйста, – она посмотрела на меня молящим взглядом. И как такой милашке отказать?
– Ну хорошо, но сделай меня героиней вестерна с двумя крутыми револьверами. И, чтобы я прикончила негодяя в конце.
Майя рассмеялась:
– Идёт.
– Это случилось в восьмом классе. К нам перевёлся мальчик. С виду такой неприметный, среднего роста и глаза самые обыкновенные… Но не для меня. Я сразу же влюбилась в него. Пыталась всё время быть ближе к нему, даже записалась в те же кружки, что и он. А во втором полугодии меня посадили с ним за одну парту. Я думала, что вот, наконец, тот момент, когда парень меня заметит, но время шло, а он не обращал на странную девчонку с разными глазами никакого внимания. Словно меня и не существовало.
Однажды, в конце весны, я всё же набралась смелости и, отведя его в безлюдное место, призналась в своих чувствах:
– Я… Я люблю тебя, – тихо и запинаясь от волнения, прошептала я.
– Прости, но я тебя – нет, – спокойно ответил он и, оставив меня в слезах, ушёл.
В тот день я едва не покончила жизнь самоубийством. Хотела прыгнуть под поезд. Но эшелона всё не было, и я, жутко продрогнув под ливнем пошла домой. На утро я так сильно испугалась своих мыслей, что до сих пор боюсь подходить к рельсам.
В девятом классе боль стала немного затихать, и, хотя я пару раз писала парню любовные письма в надежде, что он передумает, в глубине души понимала, что нам никогда не быть вместе. В конце учебного года я узнала, что у него появилась девушка. А потом… Потом я просто уехала поступать в колледж. Вот и всё.
Сейчас я понимаю, как глупо себя вела из-за этой вашей любви. Поэтому-то я уверена, что это не только светлое и чудесное чувство, о котором трубят на каждом углу, но и жестокая и опасная штука.
– У тебя была очень непростая жизнь, – посочувствовала Майя.
– Да уж, это точно. Иногда мне кажется, что я какая-то неудавшаяся черновая версия чего-то глупого рассказа, а не реальный человек.
– Тогда автор – полный идиот, – пошутила девушка.
После обеда я взяла на себя смелость и приготовила чашку кофе с печеньками для товарища лейтенанта. Впрочем, мои альтруистические начала произошли из отчасти алчных побуждений.
– М-м-м… Большое спасибо, – поблагодарил меня милиционер, увидев перед собой угощения, – С утра ничегошеньки не кушал. Всё дела да дела.
– Вы наверняка знаете моё имя, но всё же представлюсь: Анна, – с улыбкой сказала я, садясь рядом с мужчиной.
– Александр, очень приятно, – он просиял в ответ.
Я начала с ним болтать в каких-то мелочах, пытаясь придумать, как из него вытянуть интересующую меня информацию. Но, неожиданно мне помог сам служивый:
– Вы ведь хотите что-то спросить, но не можете решиться, не так ли?
Я нервно улыбнулась:
– Увы, это так.
– Тогда задавайте свой вопрос, а я скажу, смогу ли вам помочь.
Я глубоко вдохнула и произнесла:
– Вы знаете что-то о мальчике, который поступил к нам позавчера?
– Да, я вёз его сюда вместе с вашим участковым.
– Вы можете сказать, что там произошло?
– Боюсь, это пока что закрытая информация. Ведётся следствие.
Я попыталась его убедить:
– Пожалуйста. В изоляторе сидит десятилетний парень, словно опаснейший преступник. И всё больше, и больше сходит с ума. Ему нужна помощь, но что мы можем сделать, если даже точно не знаем, что с ним случилось?
– В таком случае, информацию об этом должны были передать его лечащему врачу.
– Его лечащий врач – Пётр Михайлович, – я немного взвинтилась, – И едва ли ему сейчас до пациентов, ведь он скрывается от закона.
Лейтенант явно не ожидал от маленькой и милой девушки такого. И сдался:
– Его приёмные родители – это бывшие бандиты. Они промышляли в основном мелкими кражами, иногда грабежами. Но хоть они и были в розыске, их так и не посадили. Около полугода назад они под поддельными документами весьма хорошего качества поселились неподалёку отсюда. И взяли из детдома близнецов: этого мальчика и его сестру. Мы также нашли на месте преступления большое количество ритуальной символики и прочих сатанинских штучек. А также письмо неизвестного, который обещал пару щедро наградить, если они проведут какой-то нечистый обряд. Скорее всего, именно они убили, а затем сожгли девчонку в печи. Мальчику, который всё это видел, как-то удалось высвободиться и накачать их наркотиком, пока те спали. А потом, когда они очнулись сделал из них… мясную нарезку.
– Если это ритуал, почему они не убили и мальчика? Зачем они брали из детдома двоих, если умертвили только девочку?
– Мальчика в соответствии с обрядом нужно было «использовать» через определенное время. Я особо не вчитывался в наблюдения криминалистов по этому поводу, но там говорилось, что одна смерть должна была привлечь потусторонние силы, а другая – накормить. Или как-то так. Очень противная у них религия, в общем.
– То есть, мальчик опасности, и за ним может вернуться заказчик, чтобы закончить начатое?
– Сатанисты, если что-то пошло не по их плану, чаще всего разбегаются кто куда, опасаясь расправы. Так что это крайне маловероятно, – успокоил меня лейтенант, – Но, если он или она всё же решат навестить мальчугана, я познакомлю их своим другом.
Мужчина вытащил из кобуры пистолет системы Макарова.
– Это, конечно, не автомат, но с засранцами справляется неплохо.
И подмигнул. Я немного успокоилась, утешённая его доводами. Хотела спросить его ещё о чём-то, но неожиданно услышала какой-то странный звук, который словно заколдовал меня, и завладел моим хрупким телом. Я словно со стороны наблюдала, как развернулась и пошла дальше по коридору первого этажа. Ближе к концу я начала приходить в себя, и конечности стали подчиняться. Остановившись, попыталась осознать, что происходит, как вдруг поняла, что шум, похожий на гуляющий сквозной ветер издаётся из изолятора. Сглотнув, я приблизилась к его двери и, открыв окошко, заглянула во внутрь. И тут же в испуге отскочила. По ту сторону на меня немигающим взглядом смотрела Инид. Мне показалось, что у девушки совершенно не было зрачков, но, присмотревшись, поняла, что они затянуты густым бельмом.