Прикоснувшись к телескопу, я буквально ощутила на своих плечах мамины руки. Не сдерживая слёзы, которые тут же замерзали на ледяном ветре, я на негнущихся ногах вышла из гаража и, установив телескоп прямо во дворе, погасила свет в гараже. И устремила взгляд в прошлое.
Белая комета, казалось, плыла неспешно, оставляя за собой светящийся хвостик. Словно растворяющаяся капля молока в чёрном кофе.
– Красиво? – приобняв меня теплыми руками спросила мама. Я оторвала взгляд от окуляра.
– Очень, – одновременно ответили мы с сестрой.
– Ладно, давайте чаю попьём. А потом уложу вас. Вижу, уже зеваете.
Она разлила горячий напиток из термоса, который заварила сама из собственных трав. Мы сели в метре от палатки на ствол упавшей ивы. Я прижала к себе Потапыча.
На деревьях ожила листва. Несмотря на то, что был ещё август, повеяло холодком. В воздухе витал запах сена и каких-то полевых цветов. От реки доносились звуки лягушек. Ночные птицы, летучие мыши и кузнечики соревновались, заполняя тишину. Мы с сестрой тихо прихлебывали сладкий чай, проникнувшись волшебством момента, и смотрели на необъятные просторы ночного неба.
– Когда ваш отец уходил на войну, – шёпотом поделилась мать, – Он попросил вспоминать его, когда я смотрю на звёзды. Потому что его путевой звездой была я, – она нашла в себе силы улыбнуться, не смотря на стоявшие в её глазах капли влаги, – Теперь… Я тоже хочу, чтобы вы вспоминали его, глядя в ночное небо. Потому что…
– Он стал звёздочкой и теперь живёт там? – моя сестра указала пальцем вверх.
Мама кивнула.
– А когда он вернётся? – прошептала я, обнимая игрушку покрепче.
Мама опустила глаза:
– Когда-нибудь мы тоже станем звёздами и тогда увидимся с папой.
– Когда? – нетерпеливо спросила Ника.
– Всему своё время, мои хорошие, всему своё время… Ну а теперь давайте, забирайтесь в палатку, пора спать …
Тогда никто не знал, что под их звёзды места на ночном небе уже приготовлены.
Я стояла посреди двора, направив взгляд в никуда, и отчаянно мёрзла. Наваждение прошло, оставив меня в этом жутком и несчастном мире. Воспоминания вымотали меня до предела, я собрала телескоп и отправилась спать.
* * *
– Анна, пожалуйста, ложись спать, – в который раз сказала мама, возвращая меня в постель и целуя в лоб.
– Но как же Потапыч? – канючила я.
– Съели твоего медведя, – съязвила сестра.
– Я принесу тебе его завтра, – ответила мать, бросив на сестру страшный взгляд.
– Он же совсем один. Холодный и голодный.
– У него есть шкура, не замерзнет. А медсёстры его покормят, – пыталась успокоить меня женщина.
– Я не хочу потерять его, как папу, – прошептала я роковую фразу. Тогда я не знала, какое действие окажут эти слова на мать. И какие последствия вызовут.
– Ты уснешь, если я принесу его тебе? – вздохнув, сдалась женщина.
Я кивнула:
– Обещаю.
– Вероника, посмотри за сестрой, я сейчас вернусь.
– Можно мы пока посмотрим телевизор? – поинтересовалась девочка.
Мама вздохнула:
– Ладно, только не громко, – распорядилась она, – И чтоб никаких страстей.
Она имела в виду криминальные фильмы и ужастики, которые в те времена всё чаще показывали по телевидению, и после которых мы с сестрой никак не могли уснуть.
Пока мы настраивали вход в иной мир, мама собралась и, сказав на прощание:
– Не скучайте, я скоро, – вышла за дверь. Вышла, чтобы больше не вернутся.
Ника, конечно, её не послушала. Только мать оказалась за порогом, девушка включила какой-то хоррор, в котором главный герой шел через кладбище, чтобы повидаться с призраком своего сына. В фильме не было ни крови, ни каких-то ужасных существ, но тем не менее атмосфера была очень мрачной и мне, впечатлительной семилетней девочке этого хватило, чтобы испугаться настолько сильно, что кровь стыла в жилах.
– Переключи, пожалуйста, – шёпотом попросила я.
– Что, страшно? – Ника знала, какая я впечатлительная. Впрочем, сама она ненамного дальше ушла, просто хорохорилась. Ей нравилось пугать меня. Мне всегда казалось, что она просто мне завидовала, только не понимала почему.
Минут через пятнадцать самозапугивания, как это часто бывает, когда смотришь такое кино, страшные события из фильма стали воплощаться в реальность. Но, увы, на этот раз игра воображения здесь была не причём.
К тому времени я уже сидела под столом и пропускала особенно ужасные сцены из ленты, зажмуривая глаза и иногда закрывая уши ладошками. Неожиданно я услышала шорох. Тот самый, лёгкое прикосновение почвы и снега и тяжёлых ботинок, едва уловимое. Словно ступающий не хотел спугнуть своих жертв.
– Прекрати, – конечно, я заподозрила сестру, кто же ещё мог это быть?
– Что? – повернулась ко мне Вика, уставившись непонимающими глазами.
– Прекрати пугать меня, – ответила я, – Это уже не смешно.
Она лишь покачала головой:
– Отстань, я ничего не делала.
Шаги стали более отчётливыми. Между ними я хорошо уловила звон железа. Такой звук бывает, когда, например, достаёшь из ножен нож. Или вынимаешь из колоды массивный топор для колки дров.
Ручка входной двери мягко опустилась. Но, к счастью, она была заперта. Поняв это, существо так же тихо вернуло механизм в исходное положение. Я надеялась, что на этом оно оставит свои попытки проникнуть в дом и удалиться. Но…
Осколки стекла брызнули в комнату, усеяв собой весь пол. Несколько из небольших песчинок попали на мою правую руку и на сестру. Из ранок тут же хлынула кровь.
Мы с сестрой завизжали даже громче, чем разбилось окно. В проеме сначала показались руки, в одной из которых было что-то тяжёлое, а затем и голова самого страшного монстра планеты Земля – человека.
– Привет, красавицы, – прохрипел лысый мужчина. И оскалился своими гнилыми зубами…
Страх, ужас, мои вопли, крики сестры; дальше всё слилось. Кровь, застрявший в голове смех, нет, гогот убийцы, глухие удары в дверь, безысходность, отчаяние и ещё боль, страх и ужас. Всё это захлестнуло мой разум и открыло мне путь измерение бесконечных мук и вездесущего мрака.
Глава 3. День третий
26 января 2008г.
–Ань, Анна, – чьи-то теплые и мягкие, как у моей матери руки легонько толкали меня в бок. Я резко открыла глаза и с огромным облегчением увидела перед собой заспанную мордашу Дашки. И, словно маленький ребёнок прижалась к ней всем телом и заплакала.
– Ну ты чего? – прошептала подруга, успокаивающе поглаживая меня по спине, – Это всего лишь сон. Страшный сон.
– Хуже, – сквозь слёзы ответила я, – Это жизнь.
Минут через пятнадцать, когда я кое-как взяла себя в руки, мы отправились завтракать. Даша усадила меня в кресло, а сама принялась хозяйничать. Пока на сковороде пеклись свеженькие блинчики, брюнетка, не желая скучать, включила радиоприемник.
– … Снова пропала семья приемных родителей… – информативным тоном сообщила дикторша.
– Опять эти скучные новости, – пробурчала подруга, протягивая руку, чтобы переключить на другую станцию, – Кто их вообще слушает?
– Подожди, – заинтересовавшись, остановила я девушку. Она скорчила гримасу, но послушалась.
– На этот раз на месте преступления были найдены следы взлома, что отметает версию неожиданного переезда, – сообщил какой-то мужчина, очевидно, один из ведущих дела, – то, что эти оба случая связаны не оставляет никаких сомнений тот факт, что обе семьи были лишены родительских прав.
– Заведенное уголовное дело против предполагаемой банды похитителей уже стала одним из самых громких в истории региона, – снова взяла слово ведущая, – Мы будем следить за развитием событий…
– Класс, – снимая горячий блинчик со сковороды и закидывая его в мою тарелку, посмеялась Дарья, – Скоро к нам в больничку отправят ещё пару психов…
Даже днём станица выглядела как-то мрачновато. Немногочисленные полуразваленные домики и заборы были серыми и невзрачными, навевали тоску и бессмысленность жизни. Выглянувшее солнце своими золотистыми лучами придавало поселению и вовсе какой-то потусторонний вид. Лишь виднеющиеся за границей проклятой степной деревушки поля, луга и посадки дарили более или менее приятные чувства, напоминая о чем-то далеком, весёло-грустном и манящем. Словно воспоминания из прошлой жизни.
Прибыв на работу, мы с подругой быстренько переоделись и, разделившись, поспешили к пациентам. В первую очередь я решила проведать самую таинственную пациентку больницы – Инид. Когда я принесла девушке поднос с завтраком и таблетками, та даже не шелохнулась, словно впав в какой-то транс. Длиною в жизнь. Инид сидела в том же месте и в той же позе, что и вчера. Открыть дверь, я бы, конечно, не решилась, да и ключа у меня не было. Но я пообещала себе рассказать о поведении девушки её лечащему врачу, хотя сомневалась, что это станет для него новостью.
После этого я помогла Даше оттащить на второй этаж ТВН-ы с завтраком и, спустившись под присмотром полной, но крайне миролюбивой старушки тёти Глаши, осуществила приём пищи пациентами женского отделения. Собрав посуду и протерев столики, я взялась за препараты.
Майя сегодня была какая-то грустная. Грустнее, наверное, даже чем вчера. Поэтому, дав ей её таблетки, я присела рядом. Девушка отвела пустой взгляд от окна и спросила:
– Дальше не пойдешь?
– Я ещё не выдала тебе весь курс, – улыбнувшись, покачала я головой.
– Да? А это? – красотка скосила взгляд на стаканчик с таблетками.
– Антидепрессанты – это, конечно, хорошо. Но знаешь, какой лучший из них? Общение. Общение с хорошими людьми и время могут помочь всем. Даже мне.
Девушка улыбнулась:
– Вы теперь врач?
– Нет, я сестра. Но кто побеждает в войне: солдаты или генералы? Это вопрос, на который нет ответа.
Майя вздохнула:
– Я не знаю, что делать. Из-за… этого вся моя жизнь буквально рухнула. Я любила, мечтала стать матерью и завести детей. Хоть и банальный, но у меня был смысл жизни. А теперь? Я просто клубок, сотканный из боли, разрушенных надежд и неопределённости.
Я немного помолчала, обдумывая её слова.
– Многие философы и великие умы человечества пытались разгадать смысл жизни. Теорий на эту тему очень много. Но в народе, особенно в нашей стране, почему-то всё сводится к двум пунктам: семья и карьера. Люди словно боятся искать что-то другое. И малейшая мысль индивидуума о том, что в его мечты не ходят планы завести детей и устроиться на респектабельную работу представляется им отклонением. Ведь, если принять это, людишки начнут задумываться, а правильный ли выбор сделали они: расплачиваться по десять лет за небольшую квартиру, семь лет за не самую лучшую иномарку и менять спиногрызам пелёнки. А думать человечки не любят. Именно поэтому большинство людей ненавидят оставаться в одиночестве. Она заставляет напрягать мозги и мыслить самому, а не управляться навязанными обществом «аксиомами». Безусловно, такой курс выгоден государству, так как такие ячейки общества двигают внутреннюю экономику. Но ведь большинство людей до самой смерти и не задумываются, что выгодно им самим. Жизнь – слишком короткая штука, чтобы исполнять чужие мечты.
Я подняла взгляд. Майя слушала меня очень внимательно и буквально заглядывала мне в рот.
– А что касается любви… Ты прости, не думаю, что тебе от моих слов будет легче, но… Любовь всего лишь совокупность химических реакций, заставляющих особей размножаться. Ты увидела человека и думаешь, что полюбила его с первого взгляда и что жить без него не сможешь, но на самом деле заложенные в тебе гены всего лишь сосчитали информацию о его ДНК, заключённых в таких областях как внешний вид, голос, запах на подсознательном уровне и принуждают тебя к спариванию, потому что ваше потомство будет здоровым.
– Звучит отвратительно, – прошептала Майя.
– Да, знаю, – ответила я, – Но такая уж природа человека.
Палата наполнилась тишиной. Девушка погрузилась в раздумья.
– В чём же он заключается? Смысл жизни? – негромко спросила Майя.
– Вся суть смысла жизни в том, что он у каждого должен быть своим. Если же он испарился, стоит задаться вопросом: по тому ли пути ты пошла? Или, может, тебе навязало эту мечту общество, во главе со святым в своей пропаганде государством?
– И что же мне делать?
– Всё, что придёт в голову. Играй на гитаре, танцуй, нарисуй картину или напиши книгу. Займись рукоделием, в конце концов. Найти себя. И свою мечту.
Я взглянула на часы:
– Прости, я бы с радостью ещё с тобой поговорила, но мне давно уже пора.
Девушка лишь задумчиво кивнула и напряжённо улыбнулась в ответ.
– Ты так говоришь про любовь, будто и не любила никогда, – застал меня вопрос бабки со старческим расстройством у самой двери – соседки Майи.
– Нет, я так говорю, потому что любила, – и вышла.
У двери меня, как на зло, поджидала подруга, так любившая докапываться до самой соли.
– А ты мне не говорила о своей любви, – со злобной улыбкой проворковала Даша.
– А ты и не спрашивала, – я попыталась отбиться, – Давай не сейчас, мне ещё лекарство раздать надо.
– Ну уж нет. Опять ты что-то скрываешь, значит, есть что.
– Или же, если я не сказала, значит, не о чём говорить.
Я поскользнулась и едва не пробила головой бетонную стену. Но подруга меня таки удержала.
– Это на тебя так любовь действует? – ухмыльнулась она.
– Ну начинается, – я поставила поднос с лекарствами на подоконник, – С любовью, как и с Господом Богом – невозможно доказать её отсутствие. Если тебе плохо, ты молишься, и становится лучше – значит он Милосердный существует, а если становится хуже, значит, он просто хочет тебя проверить и опять-таки он существует.
– Так что ж и Бога нет? – спросила девушка, присев на краешек того же подоконника.
– Слава Богу, я этого не говорила, – обожаю говорить загадками. К тому же каламбурными.
Дарья улыбнулась:
– Ты сравниваешь Бога с любовью. Но многие люди скажут тебе, что это одно и то же. Что Господь и есть любовь.
– Возможно, но лучше бы он был совестью. Будь она у всех людей на адекватном уровне ни грабежей, ни убийств практические не было. А любовь заставляет людей творить глупости. Нередко и противозаконные.
– Ну а совесть не даёт людям делать глупые, но весёлые вещи. В твоём мире все бы умерли от скуки.
– Скука не столь смертельна, как нож в спину или пуля в лоб, – парировала я, возвращаясь к таблеткам и пациентам. Дарья решила не отставать.
Анастасия была напротив в приподнятом настроении. По больнице уже пошли слухи о её скорой выписке и, видимо, они не ускользнули от самого объекта обсуждения. Женщина, улыбаясь, обыгрывала в карты русоволосую девчонку четырнадцати лет с шизофренией из соседней палаты. Из карманов у неё всё время торчали фломастеры. Она была самой молодой, теперь, конечно, только после мальчика из изолятора, в госпитале. Вчера я не успела послушать историю девочки, но сегодня у меня были все шансы.
– Можно к вам присоединиться? – как бы это пафосно и где-то жестоко не звучало, но мне нужно было стать ближе, втереться в доверие.
Мы с Дарьей подсели игрокам. Подруга с нескрываемым любопытством следила за моими действиями.
– Тебя зовут Таня, да? – конечно, я знала имя девчушки, но нужно же было с чего-то начать разговор. Та с улыбкой кинула в ответ.
– Это моя подруга, – приобняв Таню, участливо сообщила мне Настя.
Раздавая карты игрокам, я заметила, что зеркальце на тумбочке Анастасии, рядом с которой сидела девочка, лежало лицом вниз. Хотя вчера весь день гордо стояло, услужливо отражая проходящих мимо людей.
– В детстве я жутко боялась зеркал, – заговорщицким тоном поделилась я, – Мне всегда казалось, что там живут злые монстры и приведения, которые лишь принимают наш облик, дабы втереться в доверие и, в конце концов, ужалить побольнее.
Я не думала, что угадаю причину её страхов с первого раза, но всё же попала в яблочко. Девчонка подняла свои уже серьёзные глаза и посмотрела на меня по-новому:
– Правда?
Я кивнула, подкидывая Дашке очередные картишки, которая она не смогла побить:
– Только мне никто не верил. Когда я раскрыла их, они словно стали на меня охотиться. Это продолжалось довольно долго, я почти не выходила из дома и шарахалась ото всех зеркал в пределах видимости. Лишь ближе к восемнадцати я успокоилась. Они перестали меня донимать, потому что я стала взрослой. А они боятся взрослых.
– Со мной тоже так будет? – с надеждой спросила Таня.
– Конечно, – улыбнулась я. Мы остались с ней вдвоём в партии. У неё была одна карта –какой-то мелкий козырь. У меня был туз, дама и шестёрка. Одни козыри. Да ещё и мой ход.
Я кинула шестёрку, и девчонка с облегчением побила её восьмёркой. Я улыбнулась и тихо скинула карты с видом поражённого. Я победила не потому, что победила, но потому что проиграла.
– Всё началось с поломки трансформатора. Был холодный осенний вечер. Мы с подругой смотрели какой-то весёлый сериал про молодую ведьмочку, когда погас свет. Родителей дома не было, и мы зажгли свечи и принялись пугать друг друга страшными историями. Но тут Наташе пришла в голову идея погадать. Она, мол, недавно читала про ритуалы гадания в библиотеке и теперь ей хотелось проверить, как они работают. Я отказывалась сначала, но делать всё равно было нечего, да и слишком велик был соблазн почувствовать себя такой же весёлой и всемогущей ведьмочкой, что показывали по телеку.
– И вы использовали зеркала? – это было очевидно.
– Я бы всё отдала, чтобы вернуться в тот момент и остановить это… Мы поставили их друг напротив друга. При свечах их отражения, уходящие в бесконечность, были такими таинственными и загадочными. И мы долго сидели, всматриваясь в изображения. Но шло время, ничего не происходило. Тогда Наташка не выдержала:
– Эй! Есть там кто-нибудь? Какая же это глупость. Нет никаких духов зазеркалья, которые превращаются в суженных. Ну же, придите и сделайте что-нибудь, чтобы мы поняли, что вы существуете!
– Что ты делаешь?! – воскликнула я, – Нельзя так общаться с силами потустороннего мира!
– Да успокойся ты. Разве не видишь? Сказки всё это.
Прошло несколько дней, и мы действительно решили, что у нас ничего не получилось. Всё было по-прежнему, за исключением кошмаров, которые стали мне сниться ежедневно.
– Что же в них было? – немного нетерпеливо спросила я.
– Я… Вернее моё отражение выбиралось из зеркала и убивало всех дорогих мне людей. Раз за разом. В пятницу я узнала, что Наташа бесследно исчезла, и что её ищет милиция. Я сразу поняла, что случилось. Она заблудилась в Зазеркалье. Я хотела ей помочь, но вход мне преграждала моя копия – воплощение зла. Я упала в обморок в ванной, а отражение вышло из ловушки взяло нож и встретило маму вместо меня. А потом всадила ей оружие в спину по рукоятку. Когда я очнулась, поняла, что это всего лишь сон, что моя мать жива и здорова. И я ей всё рассказала…
– И она отправила тебя сюда, – поняла я. И продолжая мысль, – И работает она именно здесь. Не так ли?
Девочка со слезами на глазах кивнула. Наверняка это одна из тех сестёр, что работает в ночную смену, потому что ей в каком-то плане стыдно видеть свою дочь взаперти такого учреждения. И невыносимо больно.
– Вот что с тобой случилось, – неожиданно сказала Даша, – У тебя началось половое созревание, и на фоне беспокойства и морального напряжения развился психоз. Это нередкое явление, которое всё объясняет.
– Вы мне тоже не верите, – Таня заплакала ещё сильнее.
– Я верю, – твердо сказала я, успокаивающе поглаживая девочку по голове.
– Понятно, – сказала подруга, я когда мы вышли из палаты, – Ты не веришь в любовь как в высшее чувство, но думаешь, что привидения Зазеркалья существуют. Ты очень сложный и противоречивый человек, Анна.
– Во-первых, одно другому не мешает. А во-вторых, все действительно достойные вещи существующие сейчас на Земле считались невозможными, пока не были открыты, либо созданы. Мало кто верил в существование радиоволн, пока не изобрели радио. И мало кто верил в возможность ядерного синтеза, да ещё и управляемого, пока не взорвалась первая атомная бомба. Безусловно, я сильно утрирую, но, думаю, смысл понятен.
– А то, – Дарья лишь улыбнулась, отмахиваясь.
Так или иначе, мы с Дашкой, наконец, раздав все таблетки, поднялись на второй, где, по заверениям подруги, меня хотел видеть Игорь.
Эта новость меня, несомненно, поразила, и я думала до последнего, что брюнетка просто меня разыгрывает. Но нет. Когда я вошла к юноше в палату, тот залился краской и протянул мне поделку. Я аккуратно взяла ни то коня, ни то осла из его холодных рук, собранного из шишки, жёлудя и палок и непонимающе спросила:
– Это мне?
Паренёк лишь смущенно кивнул, так и не произнеся ни слова. Мне в голову пришла одна история, которую я когда-то в далеком прошлом изучала на уроке немецкого языка. В главной роли там выступал необщительный юноша, который не очень-то жаловал уроки иностранного и частенько их прогуливал. Но всё изменилось с приходом новой преподавательницы, в которую он влюбился. В самом тексте этого, конечно, не говорилось, но догадаться по контексту было несложно. После чего он никогда больше не прогулял ни одного урока и стал учиться исключительно на пятёрки.
Вот и сейчас я чувствовала себя персонажем этого рассказа. И, честно, мне стало даже как-то не по себе. Не зная, как реагировать на подарок, я поблагодарила парня и, вышла из палаты.
– Поздравляю, – съехидничала моя подруга, – Вот ты и нашла себе поклонника.
– Что… Что мне делать?
– Наслаждайся, – засмеялась девушка, – Сходи с ним на свидание…
– Я не шучу.
– Зато я – да… Забей. Знаешь, сколько раз за те годы, которые я здесь работаю, мне предлагали выйти замуж? Раза три точно. И что, видишь у меня кольцо?
Она показала мне пустой Безымянный палец. Я начала успокаиваться, и мы пошли обедать.
Персонал принимал пищу посменно. Пока одна медсестра ест, вторая как бы патрулирует оба этажа во избежание происшествий. Первой на приём пищи по моему настоянию отправилось Даша, так как я иногда, а вернее зачастую кушала весьма долго.
Проходя мимо изолятора с мальчиком, я, воспользовавшись моментом, заглянула в его утонувшую в полумраке комнатку, откуда только что вышел главврач, кивнув по пути мне. Ребёнок сидел у стены и пытался что-то вычертить на ней куском штукатурки. Я знала, что давать ему что-то было запрещено, но я всё же, действуя по какому-то наитию, сходила к посту сестры и, взяв маленький кусочек карандашика и пару клочков бумаги, передала их мальчишке.
Позже Дашка сменила меня, и я, наконец, отправилась обедать. В персоналке как раз собрался почти весь коллектив сегодняшнего трудового дня. Не хватало только Дашки, которая уже поела, и главврача.
– Сидай, не стесняйся, внучка, – пригласил меня завхоз, – Угощайся всим, шо приглянётся.
Я хотела отобедать своим сухпайком из печенек и консервов, но увидев обилие на столе из пирожков, лука, сала, толчёнки, котлет и вишневого компота, не удержалась и со словами хвалы блюд и бесконечной благодарности принялась уплетать простую, но очень вкусную деревенскую пищу.
Как водится в сёлах и небольших деревеньках, почти все обо всех всё знали. Очевидно, успели узнать и про мою нелегкую судьбу, поэтому с расспросами особо лезть не стали. Из-за этого обстоятельства я ещё сильнее стала им симпатизировать.
Они просто продолжили свой прерванный разговор:
–А я утверждаю, что все эти россказни про приведений, чертей, ведьм и прочую нечисть просто вымысел. Кто-то забыл закусить, кто-то насмотрелся всякого по телевидению, кто-то наслушался ваших историй – вот и мерещится людям эдакое. Есть и те, кто придумывает эти сказки просто, чтобы привлечь к себе внимание. На самом деле людям просто хочется верить в то, что их ждёт что-то после смерти, кроме бесконечного забвения. Но существуй вся эта нечисть, наука бы уже, наверняка, доказала это.
– Ты, доктор Коль, парень умный, но молодой йище больно. Вот из тебэ максимализму со всех щелей и лизет, – улыбнулась тётя Глаша, – Вот что я тебэ расскажу, а ты слухай и не перебивай.
Приснула я яксь у бабки Фроськи – чай мы с ней пили да сплетничали помаленьку. Проснулась где-то ближе к полуночи, да и чего, думаю, пойду лучше домой, або мой ненаглядный, – бабка кивнула на завхоза, – чай волнлваться будэ. Фроську будить не стала, нихай спит, ночь свитла, лунная, дойду, шо со мной сдилается. Только на половине пути, на перекрёстке, вспомнила, шо сегодня не проста ночка, а ночь на Ивана Купалу. А нечистая этому радуется и празднуе по-всякому. Но обратно идти було уже ни к чиму. Я навистрила уши и, глядя по сторонам, поспешила в хату. Вдруг с речки плеск водицы послышался да смешки такие звонки, дивичьи. Жуть взяла, ведь то мавки – утопленницы озорничали. Пробабка минэ казала, шо они в ночь на Купалу могли и по лугам, и по полям бигать, а то и в деревню заявиться. А коль найдут кого – так с собою в речке тотчас и схоронят. Я опять шагу то прибавила, да бигать минэ возраст уже не позволял. Читвирь пути осталась, як я увидала вештицу – ведьму, по-вашему. На вид молоденькая була да голая вся на ухвате своём к небу пиднималась. Тогда йище на небе несколько тучек висело, а як она взлитила, они ищизли в ту же секунду. Я чуть со страху то там и не упала. Но всё же освятила себя крестным знамением трижды да припустила к дому як молода коза, по сторонам более не глядя. Тогда я не приметила з якой хаты вештица пиднялась, хотя вси знают, шо то була бабка Владиславна.
– И куда же она в таком виде собралась? – не удержался от колкости Николай, – По магазинам круглосуточным?
Но тётя Глаша на его подколы внимания не обратила:
– Извистно дило – на шабаш. В ночь на Ивана Купала один из главных сборищ бабской нечисти.
– Да ладно, вы просто нагоняли на себя, вот вам и почудилось, – доктор был настроен скептически. Бабка лишь хмыкнула и махнула на него рукой, мол, думай, что хочешь.
– Почудилось? А как тибэ такое, – начал завхоз, –Було це йище в мою молодость, когда мы с Глашкой токма поженилися. Я як раз траву тогда йиздыл косить, рано-прерано утром с Ромашкой – так лошадь нашу звали. И в аккурат мимо дома председателя. Я гляжу, а на ивонной крыше филин сидит. Глазищи выпучил свои и орёт, честной народ пугае. Ты, конечно, не знаешь, но на Руси издревле верили, коли на хату филин аль сова сядэ да голосить начнёт, то якась беда приключится. Помрёт хтось, аль пожар случится. И не зря верили, умные люди жили. А председатель – вот як ты попався, неверующий. Разбудил я его, предупредил, а он: «Будэ вам, – говорит, – Це всего лишь птица». Да токма колы я вернулся, сгорил дом председателя, так и истлел. И вся семья ихня погибла: двое детей, жинка и сам председатель. Все як есть сгорили, люди даже сдилать ничего не успели. Вот тебэ и на.
– Это… Просто совпадение, – не так уверенно, как в начале разговора произнёс Николай, – Да и с чего мне верить, что вы эту историю не выдумали? Где аргументы, задокументированные факты? Где доказательства?
– А ты далече своего носа смотри почаще, будут тебе и аргументы, и факты, – сказал дед, – Места то у нас лихие, недобрые, долго смотреть не треба, коли видеть можешь. А после того, шо случилось тринадцать лет назад, станица и вовсе стала проклятой, приютом для всяческой нечисти. И этот чёрный туман, каждую ночь поглощающий деревню, именно тогда появился…
– Если места такие нехорошие, почему же вы не переедете? – спросил доктор.
– Мы то яксь уже привыкли. Особо на рожон не лизем да и живём помаленьку. А вот вам молодым, лучше тута не задерживаться… Вкусно то, внучка? – с улыбкой поинтересовался дед.
– Очень, – ответила я, доедая пирожок с яйцом и зелёным луком.
– Это Глашка моя цыбулю растила на викне. Знатный урожай в цом году. Ну, доедай, потом к хозяйственному блоку подойдёшь, коль тебе не трудно, надо минэ немного подсобить.
Я кивнула, допивая сладкий компот.
Покончив с обедом, я, предупредив Дашу, отправилась на помощь. Дед как раз закончил вытаскивать из кучи хлама свои инструменты и вручил мне внушительных размеров топор. Весьма тяжёлый и острый. После мы поднялись на крышу административного корпуса. Дед залез под самый потолок, а я была оставлена на Земле, дабы запускать на орбиту инструменты и гвозди. Работали молча, дело спорилось быстро. Наконец, старик слез и попросил меня упереться в рейку, чтобы он прибил отпавшую доску обратно. Я схватила колун и верхушкой его проушины с силой надавила на столб.
– Молодец ты, внучка, смышленая, – похвалил завхоз, – Так и не скажешь, шо в городе жила.
И принялся заколачивать гвозди в сухое дерево, которое при этом издавало противные визжащие звуки. Словно забивали гроб вампира, который не хотел там оставаться навечно.
Неожиданно, краем глаза я заметила какое-то движение в полутьме чердака. Первой мыслью было, что один из пациентов клиники сбежал, каким-то образом забрался под крышу, обхитрив замки, и решил скрыться здесь. Но, когда я повернула голову, все рациональные объяснения вмиг испарились.
На границе тьмы и света стояла моя мать, чей образ я так часто видела в преследующих меня всю жизнь страшных сновидениях. Её рабочий халат был пропитан грязью и кровью, а волосы – мокрыми и слипшимися. Протянутые ко мне пальцы были чёрными, словно их обмакнули в смолу. Но было и одно отличие от фантома из моего подсознания. Нижняя челюсть женщины была раздроблена на две части и то, что от неё осталось, просто свисало с черепа, словно уродская гирлянда в честь Хэллоуина.
От этой жуткой картины меня стало мутить. По коже пробежали ледяные мурашки, а руки безвольно повисли, из-за чего я выронила топор.
Отвлекшись на звон упавшего на пол инструмента, я буквально на долю секунды отвела глаза от матери. Но, когда снова взглянула на привидение, оного уже и след простыл.
– Что там? – спросил старик, прекратив долбить, – Ты поранилась, внучка? У тебя кровь.
Мне было, мягко говоря, не очень. Сознание едва удерживалось на грани реальности. Но, словно в трансе, я вытерла капли крови из-под носа и, присев, ответила, что со мной всё в порядке. Сглотнув, я помотала головой, сделала пару глубоких вдохов и снова взяла колун.
– Просто рука затекла, вот мне и отскочило, – глупо оправдалась я, – Ничего страшного.
Но завхоз всё же отпустил меня, заверив, что доделает потом сам. Он собрал инструменты, оставив не помещающийся в руках колун на чердаке. И провел меня вниз, порекомендовав сходить к Николаю, дабы он меня осмотрел, не сильно ли я ушиблась.
К доктору я так и не пошла, вернувшись к рутинной работе медсестры и прокручивая в голове произошедшее.
Ближе к концу рабочего дня я вспомнила, что в обед дала мальчику из карцера карандаш с бумагой и в свободную минутку решила его проведать. Насчёт парнишки у меня были двоякие чувства. С одной стороны, он зверски расправился со своей сестрой и приёмными родителями, отчего меня бросало в ужас. Но, с другой стороны, моя интуиция, какое-то шестое чувство мне говорило, что мальчонка просто жертва. И я прониклась к нему некой симпатией, потому что узнавала в нём семилетнюю себя. Напуганную миром и происходящими в нём чудовищными вещами.