Все-таки, кое-как освободившись к десяти часам, она прибежала домой. Муж снова начал закатывать ей концерт, что она гуляет там со своими хахалями. Упрекал ее в отсутствии любви к дочке. Сам-то он нигде не работал из-за того, что когда-то на стройке ему упавшей многотонной плитой расплющило левую руку, которую впоследствии ампутировали. Мужчина получал копеечную денежную компенсацию от государства, которую ни на что толком не хватало. Обычно, Анастасия его понимала, поддерживала и успокаивала, говорила, что работает по столько ради них с дочкой. Но в этот раз она жутко устала на работе, а нужно было еще приготовить хоть что-то на праздничный стол. Тут еще прибежала дочка, которая случайно порвала свою любимую мягкую игрушку и настойчиво просила, будучи вся в слезах, ее зашить. Пока женщина пыталась мягко спровадить её, сгорели котлеты из последнего фарша. Зашел муж, буркнувший, что Настя и готовить разучилась, пока свои шашни водила.
Тут она не выдержала и в ярости накричала на них. Дочка заплакала еще сильнее и убежала, а муж виновато потупил голову, понимая, что виноват. Разрыдавшись, женщина ушла в спальню. Достала проклятую пачку сигарет, которую она изредка курила в тайне от семьи. Засмолив, Анастасия легла в постель и даже не заметила, как уснула.
Разбудил её муж, который сидел до этого на кухне, напротив спальни, и первый заметил пожар. Он вывел наглотавшуюся дыма и уже туго соображающую женщину из комнаты и начал звать свою дочь, сделав при этом одну ошибку – оставил дверь в горящую спальню открытой.
Огонь быстро побежал по, как оказалось, отлично горящему ковру, который покрывал почти весь пол дома. И пока родители нашли дочь, пламя перекрыло выход из здания.
Благо это была не квартира на семнадцатом этаже, а частный одноэтажный дом. Правда, как вы знаете, с плюсами часто приходят и минусы. А последний заключался в том, что к дому так и не подвели газопровод. Как это ни странно, но в державе, в которой такие громадные запасы нефти и газа, далеко не у всех семей, которые составляют будущее Отчизны и её экономически костяк, были деньги провести себе такое нехитрое, но жизненно необходимое горючее – настолько всё это дорого стоило. Поэтому питание неприхотливой и малопотребляющий газовой плиты осуществлялось через баллоны, которые приходилось затаскивать непосредственно на кухню. Вывести шланг на улицу её муж так и не успел.
Первым делом мужчина вытолкал в окно всё ещё пьяную от угарного газа женщину. Она кое-как встала на ноги и, повернувшись, протянула руки, дабы муж передал ей дочку. Но, как только тот к ней наклонился и взял её под подмышки своей правой рукой, раздался оглушающий взрыв.
В себя Анастасия пришла в скорой. Физически, но не морально. Потому что там женщина узнала, что её дочь и муж погибли. Она осталась одна. Настя не помнит, как пролежав около недели в больнице, выписалась. Не помнит, как к ней приходил психолог и настоятельно рекомендовал ей лечь в психиатрический госпиталь. Не помнит, как она хорошо играла и просила отпустить её домой к маме, а потом, если ей станет хуже, сама ляжет в психушку. Не помнит и того, что как только она вышла из больницы, набрала полную ванну и лишила себя жизни простым старым лезвием для станка, закатившимся в угол да там и забытым её отцом, оставив на последок надпись на плитке кровью «Во всём виновата я».
Но, всё же не уследившие за ней родители вовремя поняли свою ошибку и, вызвав скорую, перевязали её бледные запястья. Снова придя в себя, женщина сильно расстроилась, что выжила. Что ей не удалось увидеть своих близких. Что так и не смогла попросить у них прощения.
Когда раны зажили, Анастасию против воли и привезли сюда. А не перевели её в районную больницу только потому, что родители у неё уже очень старенькие и не могли так далеко ездить, чтобы посещать несчастную дочь.
Я, внимательно выслушав её историю, выразила свои соболезнования по поводу утраты, похвалила, что она отлично держится и пожелала ей поскорее выписаться из этого Богом забытого места.
Мае было около двадцати лет. Она была сиротой. Её личико и фигура были просто отпадными. Девушка больше походила на модель, чем на пациента такого заведения. Впрочем, о чём это я, красивые что, не болеют?
Рассказывать свою историю мне Мая не стала, а я не захотела её упрашивать. Что-то было в ней такое, что говорило о том, что она здесь совсем недавно. И с чувствами ещё не справилась. Поэтому, чтобы не напрягать рыженькую девушку, мы весело с ней поболтали о всяких мелочах.
Я вспомнила, что до сих пор держала в руке стаканчик с её таблетками и, встав, подошла к ней. Очевидно, слишком резко. Мая прижалась спиной к стене, подтянула к себе ноги и, выкатив от испуга глаза, крикнула:
– Не подходите!
Я сглотнула, догадавшись причину её пребывания здесь. Красота девушки, по сути, оказалась её источником. Потому что ее изнасиловали.
Я аккуратно и медленно поставила таблетки на тумбочку и сделала шаг назад.
– Прости, я не знала. Но… Его посадили?
На глазах красотки выступили слёзы. Но всё же она нашла в себе силы и кивнула:
– Их… Да, посадили.
– Прости меня за моё излишнее любопытство.
Мы ещё немного посидели, успокоили её и, ещё раз извинившись, вышли в коридор, оставив девушку в покое и дав ей лёгкое седативное.
– Ты в курсе? Что с ней было? – любопытство всё-таки не давало мне покоя.
– Всё то тебе нужно знать, – передразнила меня подруга, но, посмотрев на меня сжалилась, – Парень Mайи, тоже из детдомовских, пригласил на вечеринку своих друзей. Они принесли целую тонну алкоголя, хорошенько набрались, но девушка пить отказалась. Мужчины, которые были уже просто в сопли, начали к ней приставать, приговаривая, мол, мы делились с тобой выпивкой и закуской, теперь твоя очередь не жадничать. Она почти смогла сбежать от них, но девушку остановил её парень, который типа боялся потерять своих «друзей», не хотел их, так сказать, обижать. Что будет с Майей он, конечно, не думал. В общем, её там… Вот… А потом ещё над ногой красоткой стали измываться: тушить сигареты о кожу и даже немного порезали осколками разбитой бутылки… В конце концов, когда мужчины уже были еле живые, она смогла сбежать, откусив у одного из них нос.
– Господи, какая дикость, – возмущенно и ошеломленно сказала я, – Как таких людей Земля носит?
– О, ты удивишься каких… нет, даже не зверей она выдерживает.
Был и ещё один пациент. Тот самый.
В палату к нему я даже заходить не хотела, но толкающая меня вперёд подруга, всё же победила:
– Тебе всё равно придётся это сделать.
Быстро выдав другим их таблетки, я остановилась перед стариком. Его безжизненные стеклянные глаза смотрели прямо на меня, но не видели. Голова была безвольно завалена влево, из-за чего из полуоткрытого рта нескончаемым потоком бежала слюна.
Я сделала шаг. Весь вид пациента говорил о том, что он уже никому не сможет причинить вреда. И я всецело пыталась убедить в этом себя. Только жуткие воспоминания, нещадно лезущие в голову, отталкивали, заставляли бежать от этого кошмарного чудовища. Сделав ещё один шаг ватными ногами, приблизившись уже почти вплотную к больному человеку, я всё-таки не выдержала. Резко развернулась и, вложив в руки подруги таблетки, выбежала из комнаты.
В голове была каша. С одной стороны, я понимала, что пациент не здоров и не виноват в том, что случилось. Но другая часть меня, жаждущая беспощадной мести, никак не могла взять в толк, как я могу лечить того человека, который причинил столько боли и страданий. Хотелось его просто отдубасить и в завершение этой кровавой вендетты выкинуть его в окно. Или сделать с ним то, что он сделал с моей сестрой.
Кое-как придя в себя в служебном туалете, я умылась, пытаясь понять, какого чёрта я всё-таки припёрлась сюда, и вернулась к дежурному столу, где меня уже ждала подруга. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но не успела: раздался звонок в дверь. Очевидно, прибыло пополнение.
Дарья достала огромную связку ключей, переданную ей дежурным врачом, и, быстро найдя в ней необходимые, открыла последовательно обе двери, которые служили довольно смешной защитой от повторения роковой ночи, когда несколько десятков сумасшедших, перебив половину персонала, оказались на воле, неся ужас и террор.
Вошедший в чертоги психбольницы, новый пациент ошеломил меня и мою подругу. Сопровождали его сам Пётр Михайлович и милиционер, как я догадалась, участковый.
Десятилетний мальчик, которого мы увидели, никак не походил на опаснейшего для общества индивида. Одетые на его запястья железные браслеты выглядели футуристично и казались чьей-то плохой шуткой. Обычный на вид мальчик, что бегают на детских площадках, играют в футбол и шалят. Разве что какой-то зашуганный и хмурый. Но больше всего от сверстников его отличал безнадежный холодный взгляд. Глаза человека не сдавшегося, но ставшего выше всей этой суеты под солнцем, который просто наблюдает за глупыми людишками со стороны.
В изолятор его отвели в том же порядке, словно крайне опасного преступника. Когда я, наконец, отошла от шока, мальчик уже оказался в крохотной комнатке, милиционер ушел по своим делам, а главврач запирал дверь камеры. Я понимала, что раз паренька привили в наручниках, значит, так надо, да и изолятор использовался в разных целях, не только для безумных убийц. Но в голове у меня никак не складывалось, что же такое он мог натворить, чтобы ему было уделено такое нездоровое внимание.
– Он же всего лишь мальчик, – не выдержала я, – Как вы можете посадить его в изолятор, тогда как пациенты, действительно заслужившие это, люди в вашей больнице, спокойно сидят со всеми?
– О чём это ты? – смущённо почесав лысину, недоумевал старик.
– О пациенте, который совершил убийство… Который сделал меня такой, – я указала на свой глаз, имеющий другой цвет; из них тут же брызнули слёзы, – Треклятый прикидывающийся кататоник.
– Боже мой, – прошептал доктор, – Это ужасно… Но всё же твои опасения насчёт него напрасны. Он уже тринадцать лет не подаёт признаков улучшений. По сути, он более дюжины лет является овощем. Ему за шестьдесят, и он со дня на день умрёт, так и не придя в себя. А что касается этого «милого» мальчика, то он распотрошил своих родителей кухонным ножом и сжёг в печи свою сестру. Как, по-твоему, этого достаточно, чтобы посадить его в изолятор?
– Как? – только и смогла спросить я.
– Это ты у него спроси, – старик успокоился, – К нему никому не входить, я лично буду за ним следить.
И быстрым шагом он оставил меня, всё ещё прибывавшую в замешательстве. Я подняла взгляд на дверь изолятора и увидела в небольшом окошке лицо мальчика. В нём уловимо читалась надежда, которая тут же угасла, сменившись тем же каменным выражением лица. Мальчик спрыгнул на пол и удалился в дальний угол своей темницы.
* * *
Чистое, без единого облачка, ночное небо переливалось скоплениями ярких точек. Звёзды словно подмигивали необременённым интеллектом людишкам оставить свои никчёмные, ни к чему не ведущие занятия, чьи достижения, в конце концов, рассыплются в прах и, глядя на них, наконец, задуматься о том, что действительно важно.
Но, не смотря на звёзды, устлавшую покрывалом подмёрзшую кашу из осадков и редкие уличные фонари, на безмолвную станицу вновь опускался мрак. Он словно дожидался, когда сядет ненавистное солнце, дабы вновь обрести власть над этими землями и живыми существами.
Смотря на чёрный туман, я невольно начинала задумываться, что за его пределами больше ничего не существует. И если что-то случится, никто и ничто не придёт нам на помощь. Только одна захудалая полуразрушенная деревушка посреди бесконечной ночи, не знающей сострадания. В плену у тьмы.
Переполненная мрачными мыслями и жутко уставшая после первого рабочего дня, я, наконец, вернулась домой. Хотелось попросту забить на все хозяйственные дела, закутаться поплотнее в одеялко и, закинувшись снотворным, проспать до самого утра без видений и болезненных воспоминаний. Отрешившись от всего этого грязного мира.
И всё же здравый смысл победил. Растопив котёл, на этот раз безо всяких эксцессов, я всё-таки отложила уборку на потом. Скромно поужинала и вместо физической разгрузки – валяния на кровати, выбрала моральную, пройдя в запылённый гараж.
R12 всё так и стоял, словно солдат поставленный на пост. Да и куда он мог уехать? Ни в чём не виноватый механизм, оставленный среди старых вещей и безысходности.
Я протёрла кожаное сидение и люльку от пыли и мусора и взгромоздилась на тяжёлую разведмашину. И хотя он не заводился и даже не горела фара, от махины так и веяло былой мощью и величием.
Поразвлекавшись, я приступила к делу. Совершив беглый осмотр, я поняла, что под слоем пыли и грязи большинство деталей механического монстра находились в довольно неплохом состоянии. Я быстро определила какие узлы нуждаются в ремонте и обслуживании и, засучив рукава, принялась за тяжёлую, но приятную для меня работу.
Спустя минут сорок, мою возню прервал страшный шорох. Словно кто-то шел на цыпочках и не хотел, чтобы его заметили. В памяти снова всплыли ужасные воспоминания, я словно погрузилась в них. Волосы на голове зашевелились, а по спине пробежал холодок. Неужели опять…
Резким движением я обернулась всем корпусом и, даже не успев ни о чём подумать, запустила в тень гаечный ключ. Однако, железка, испачканная в масле, выскользнула из моих рук слишком рано и, не успев приобрести необходимое ускорение, упала в метре от фигуры, не причинив ей какого-либо физического вреда.
– А! – вскрикнула Дарья, явно не ожидавшая такого поворота событий, – Ты чего кидаешься?
– А ты чего пугаешь? – парировала я.
– Туше, – девушка улыбнулась, – Больше пугать тебя не буду, а то зашибёшь ещё ключиком…
Девушка присела на край мотоциклетного сиденья, я примостилась рядышком:
– Это у меня с детства. Ничего не могу с собой поделать. Если меня напугать, я подсознательно запущу в предполагаемого противника чем-нибудь, что попадет под руку. Однажды, на мой День рождения, тётя решила устроить мне сюрприз. Позвала нескольких человек – я не люблю большие компании. Я же по её просьбе, сбегав в магазин за праздничным тортом, быстро разделась и прошла сразу на кухню, а не в гостиную, как от меня ожидали. Подумав, что тётя, очевидно ушла принять душ, я открыла торт, и отправилась в гостиную поставить его в центр праздничного стола.
Даша широко улыбнулась, поняв, что случилось дальше. Я немного застеснялась того, что могу быть душой компании. Было очень непривычно. Девушка поняла мою заминку и просто сказала:
– Продолжай, мне очень интересно, кто же попал в прицел.
Я смущенно улыбнулась и отвела от неё взгляд, но продолжила:
– Включая тётю, их было четверо. Её подруга, тоже очень милая женщина; дочь подруги, с которой мы не были особо близки, но и антипатии друг к другу не испытывали. И моя единственная подруга из шараги.
– Так это ты ей устроила тортометание?
– Нет, – я усмехнулась, – Я просто тебя запутывала, глупышка. Торт прилетел тому, кто всё это и задумал. И она призналась, что справедливо. Когда отмыла крем.
–М-м-м, я поняла, – засмеялась девушка, – Первой попробовала тортик твоя тётя.
Я кинула. А потом вспомнила, что так и не спросила у брюнетки, почему она ещё не спит и зачем, собственно, пожаловала. Неужели опять дверь примерзла?
– Да нет, – успокоила она меня, – У меня что-то с отоплением. И копаться неохота, завтра на работу. Можно я у тебя переночую?
Я не выносила долгих обществ. И тем более не любила, когда кто-то… Был рядом, когда я делаю свои личные дела. И кусок в горло не лез, и заснуть, когда кто-то ещё находился в комнате у меня получалось плохо. Но всё же хорошее воспитание и человеческое сострадание переселили.
Застелив девушке диван в гостиной, я предложила ей пройти на кухню, чтобы выпить вечернего чая. Брюнетка охотно согласилась.
Ненадолго оставив, гостью у тёплого котла, я вышла за очередной порцией дров. Пока закидывала деревяшки, вспомнила, что у нас когда-то был небольшой винный погребок дедушки, который страстно любил домашнее вино и кое-что покрепче, и который умер ещё до злосчастной ночи, перекроившей столько судеб. Вход в подвал я нашла среди какой-то поросли на удивление быстро.
Я аккуратно спустилась по сырым кирпичным ступенькам в темноту и обнаружила, что света здесь не было. Либо лампочка накрылась, либо выключатель, а, может, и проводка. Так или иначе, пришлось сбегать в дом за керосинкой.
Старенький подвал был завален всевозможными банками и бутылками на любой вкус. Огурцы, помидоры, баклажаны, варенье, салаты. Некоторые из них посрывало – то есть слетели крышки с банок. И лишь немногие с виду были нормальными. Хотя я засомневалась, что спустя тринадцать лет их можно было употреблять в пищу без каких-либо последствий.
Ища глазами вино, я наткнулась на полку, очевидно, самых старых банок. И это зрелище было не из приятных. За столько лет настоявшийся и пришедшие в негодность продукты напоминали расфасованную по баночкам коллекцию маньяка, которые нередко показывают в дешёвых ужастиках. На секунду я подумала, что, пока меня не было в этой станице, серийный убийца жил в моём доме, спал в моей постели и использовал этот самый подвал в своих грязных целях. Но, с улыбкой отбросив свои казавшиейся глупыми мысли, я нашла-таки стеллаж с напитками и, понюхав один из них, я поднялась к гостье.
– Нет, спасибо, – мило сморщив свой носик, произнесла Даша, – Я не очень хорошо отношусь к алкоголю… После того, что случилось с мамой.
– Прости, – пить в одиночестве не очень хотелось, и я отставила бутылку вишнёвого вина. Вместо него налила себе и подруге ромашкового чая.
– Спасибо, – чай она приняла с большим удовольствием и со счастливой мордашкой принялась им прихлебывать:
– Расскажешь мне что-нибудь ещё?
– А нужно? – если тот человек, что отвечает вопросом на вопрос кажется умным, то в глазах своих знакомых я явно гений.
– Я просто подумала, что тебе сегодня стало лучше. Когда ты приоткрыла свою занавеску тайны и нелюдимости.
– Возможно, – я покраснела, – Но не всё сразу.
– Хм… Прости, я не хотела задеть твоих чувств. Если не хочешь торопиться, то пожалуйста. Не хочу причинять тебе дискомфорт – в большинстве случаев это лишь усугубляет состояние.
Мы немного помолчали, наслаждаясь потрескиванием дров и задорным танцем пламени в прорезях котла. Ароматный чай давал покой духу и телу. Отсутствие электрического света (на кухне я так и не поменяла лампу), и мерное поблёскивание огоньков нескольких свечек в такт пламени из бойлера оставляли впечатление присутствия особой атмосферы.
– Мой отец тоже умер в ту ночь, – внезапно произнесла Дарья, смотря своими остекленевшими от горя глазами куда-то вдаль, в место, неподвластное простому любопытному взгляду, – Впрочем, я потеряла его ещё задолго до той страшной… аварии…
Она замолчала, снова собираясь с силами. Я не хотела её торопить или даже как-то тревожить, боясь, что она выйдет из своего медитативного состояния, и я так и не узнаю, что случилось.
– Он был археологом-лингвистом. Институт, в котором он работал находился в административном центре нашего края. Поэтому его подолгу не было дома. Ну и, конечно, все эти экспедиции…
– Прости, что прерываю, но почему вы не переехали в город?
Даша улыбнулась, сквозь слёзы, словно во время ночного кошмара вспомнила хорошую, греющую душу шутку:
– О, он ненавидел города. Отец хотел бросить свою работу и найти здесь что-то попроще. Но для этого всегда нужно было съездить в ещё одну экспедицию, посетить всего одну выставку… – девушка вздохнула, – Год смеялся годом, но он так и не бросил дело своей жизни. Он обожал свою работу. Иногда даже больше, чем нас с мамой.
– Мне очень жаль, – эти слова-клише казались какими-то глупыми и никак не могли передать всё то, что я бы хотела сказать своей новой подруге по несчастью.
– В начале девяностых, после очередной экспедиции, в которой, как я потом узнала, погибло несколько археологов, он привёз какие-то две жуткие книги. В это время великая держава, для которой писал свои труды мой отец, рухнула. Так глупо самоуничтожилась, что американцы – наши оппоненты в холодной войне, наверняка, едва не разорвали животы от смеха и облегчения. С распадом СССР закрыли множество предприятий и прочих организаций. Ликвидировали и папин институт. Он так и не оправился от этого удара. Ещё недавно будущее представлялось для него, как и для миллионов других людей светлыми красками, была уверенность в завтрашнем дне. А после развала было неясно, кто из нас доживёт хотя бы до завтра. Ещё недавно отец был уважаемым человеком, интеллигентным ученым, чьи труды публиковались даже в зарубежной литературе. Теперь он был никому не нужен и, чтобы не умереть с голоду вынужден бегать по шабашкам и заниматься дополнительно с детишками после школы. Вскоре он запил, а вместе с ним и мать. Он всё чаще угрюмо сидел по вечерам, листая привезённые с последней проклятой экспедиции книжки. После чего снова напивался. Помню, из детского любопытства я тоже хотела посмотреть на те бумажные труды, но остановивший меня отец, едва не отшлёпал меня и строго-настрого запретил мне и матери прикасаться к ним.
– Что же за книги? – я в увлечении даже забыла об остывающей в моих руках кружке с чаем.
– Точно до сих пор не знаю. Но явно ничего хорошего. В ту самую ночь он заметил, что книги пропали и, словно зная, кто за этим стоит, отправился за ними. И больше не вернулся.
Я не могла выразить чувства, охватившие меня, словами, поэтому в знак поддержки я просто опустила свою руку на холодную ладошку девушки. Иногда прикосновения могут заменить тысячи слов.
– Мама тоже недолго протянула. Через полгода у неё нашли цирроз печени на последней стадии. Предписанного курса лечения и диеты она почти не придерживалась, как я её не просила. Мама словно хотела поскорее отправиться вслед за своим любимым. Печень ей пересаживать тоже отказались – были пациенты и позажиточнее. Да и кто бы дал второй шанс заядлой алкоголичке? В последний год у неё была чудовищная апатия, она вообще не воспринимала этот мир всерьёз. Мысленно мама уже была со своим мужем…
Она снова замолчала, переводя дух и вытирая дорожки из слёз свободной рукой.
Другую я сжала покрепче, чтобы дать ей сил закончить.
– Я же, забытая своими родителями, днём ходила в школу, а ночами вытирала рвоту и мочу мамы с пола. Вскоре её болезнь нанесла новый удар, и однажды с утра она не смогла встать с кровати. Может, это было такое состояние разума в предчувствии скорой смерти. Больше недели я никуда не выходила, подтирая за ней и слушая её страшные крики боли. Дошло до того, что я стала молиться, чтобы она скорее умерла…
Даша не смогла справиться с нахлынувшими чувствами, и я подсела к ней поближе, чтобы приобнять за плечи. Это помогло:
– Как-то я уснула… отрубилась всего на полчасика. Проснувшись, я сразу поняла, что что-то не так. Через минуту сообразила – стояла полнейшая тишина. Самый страшный звук, который только можно себе представить. Я бросилась в её спальню и… Кровь… Она была буквально повсюду… Мама пыталась встать с кровати, её чудовищно скрутило от боли и…
– Оральное кровотечение?
Даша закивала:
– Она ужасно мучилась перед смертью. Её буквально выворачивало собственной кровью, которую она, будучи в шоке размазала по всей комнате. Занавески, обои, кровать – всё было в красных пятипалых следах… А она лежала почти у самой двери и… Никогда не забуду её взгляд… Никогда…
Я покрепче обняла девушку, открывшую мне такие глубоко личные и ужасные подробности своей жизни. Даша ответила на объятие и прижалась мокрым от слёз лицом к моей груди в мягком домашнем свитере.
Брюнетка рыдала, всхлипывая. Только что открытые мне воспоминания обрушились на неё с новой силой. Как же я её понимала…
– Мой… – я прокашлялась, – Мой отец умер во время Афганской войны, я никогда его не видела, не считая немногочисленных фотографий. Но, несмотря на это, наша семья была вполне счастливая. Мать, как ты знаешь, работала в больнице. Во время дежурств она оставляла меня сначала с соседкой, бабкой Людой, помнишь? – успокаивающаяся девушка на моей груди кивнула, – а потом, как моя сестра подросла – с ней. Она была на семь лет старше меня. В страшную ночь ей было уже четырнадцать. Сейчас бы ей было двадцать семь лет. Наверное, и её тоже помнишь… Ох, какая она была невыносимая, – я с горечью улыбнулась, – Она обожала командовать мной и всегда делала вид, что ей на меня плевать, но я знаю, что это было вовсе не так. Я любила её, она меня…
Дарья окончательно успокоилась и просто отдыхала, слушая мою историю. Я хотела налить себе и ей новую порцию ароматного успокаивающего чая, но не решилась беспокоить девушку, словно удобно примостившуюся кошечку.
– Когда они погибли, меня приютила сестра отца. Она была бесплодна, и ей не довелось никого встретить из мужчин, поэтому была одинока. Хотя всегда хотела детей. Всю свою нерастраченную любовь она отдала мне, в чём я ей крайне благодарна. И сама любила её как… Как вторую мать. Если бы не она… После той мрачной ночи я больше двух лет не проронила ни слова… – я помолчала, вспоминая как это было, – Понимаю, это глупо, но мне казалось, что всё, что случилось, это просто плохой сон. И, чтобы проснуться, а не остаться в этом кошмаре, я должна была молчать. А, когда я вспоминаю, что убийца сделал с моей сестрой, мне до сих пор кажется, что я не должна разговаривать. Ибо это несправедливо будет по отношению к ней.
Девушка снова заплакала то ли что-то вспомнив из своей жизни, то ли проникнувшись моей. Я погладила её по волосам, едва сдерживая свои слёзы.
– Именно тётя вытянула меня из этой ямы самопожирания и самообмана. Именно она, не теряя надежды, каждый день говорила со мной. Именно она, а не психологи пусть и не вылечила, но подлатала. Конечно, то, что случилось не могло никуда деться из моей головы, но, видит Бог, моя тётя сделала всё, чтобы я снова почувствовала счастье и вкус к жизни.
Я снова глубоко вздохнула. Девушка на моей груди всё-таки окончательно успокоилась и дышала почти ровно.
– А потом… Потом всё то небольшое счастье снова рухнуло. Её сбил автомобиль с пьяным водителем… Когда мне позвонили, чтобы я опознала тело, я до последнего всей душой не верила, что это она, убеждая себя, что моя тётя просто задержалась у подружки. Но, когда я увидела тело… Её изуродованное лицо и раскроенный и об асфальт череп, из которого виделся мозг, мой мир снова перевернулся.
Это было около года назад, но картинки всплывали перед глазами на удивление чёткими, словно это было вчера. Меня стала бить дрожь, и я прижала Дарью к себе покрепче.
– На её похоронах, когда я кинула три пряди земли по обычаю, мне жутко хотелось прыгнуть в могилу к ней и ждать, когда меня заживо закопают вместе с ней. Снова погиб человек, который меня любил, которого любила я… Снова я потеряла близкого, который с собой в могилу унёс часть моего обливающегося кровью сердца.
Я вздохнула, подбирая новые слова.
– Больше трёх месяцев я не выходила из дома. Снова замкнулась в себе и ни с кем не разговаривала. Снова вернулись сны о той ужасной ночи, продолжающиеся до сих пор… Тогда мне помогла та самая единственная подруга из колледжа. Она всячески пыталась заглушить мою страшную невыносимую боль, водила меня по всем мероприятиям, которые только можно себе вообразить, пытаясь приобщить меня хоть к чему-нибудь, кроме моего дивана. Своей любовью ей частично получилось растопить меня, но я… Я не хотела повторять своей ошибки. За свою жизнь я поняла одно простое правило: чего не имеешь, того не потеряешь. С тех пор я пыталась ни к кому не привязываться и не впускать их в своё сердце, отгородившись от людей всеми средствами… Пока не появилась ты. Как это не глупо, мы, можно сказать, знакомы чуть больше дня, но… Ты уже стала мне дорога, Даша, и я не хочу тебя потерять…
Я заплакала; мои слёзы катились по лицу и падали на её чёрные волосы.
– Ты тоже… стала мне дорога, – тихо прошептала девушка, сжимая меня в своих объятиях. Эти простые слова вселили в меня давно не испытуемую надежду на то, что всё кончится хорошо. На душе стало тепло. Перестав плакать и придя в себя, я обнаружила, что Даша так и уснула, сидя на диванчике перед догорающий котлом. Тихонечко подкинув ещё дровишек, я задумалась, что делать с моей нерадивой соседкой. Будить её не хотелось; она спала словно младенец. Только палец не сосала.
Аккуратно скинув с неё плед, я медленно взяла её на руки, едва не надорвавшись, и отнесла её в свою спальню – благо кровать была двуместная. Так же легонечко её опустив, я накрыла девушку одеялом и забралась в постель с другой стороны. Подумала, что неплохо было бы принять снотворное, чтобы поспать без сновидений, но снова идти в ванную не хотелось и, решив, что я достаточно сильно устала, чтобы отрубиться без кошмаров до утра, укрылась. Увы, поворочавшись ещё с полчаса, я всё же встала и, отправилась за таблетками.
Однако, тут меня ждал сюрприз, потому что в аптеку заскочить за новой «дозой» я совершенно забыла. Мысленно отругав себя, я поняла, что сегодня уже вряд ли усну и отправилась в гостиную, где стоял старенький телевизор.
Прогулявшись по немногочисленным каналам, я посмеялась над каким-то жутко неправдоподобным ужастиком, в котором жертвы убийцы буквально сами по одному шли на смерть, поудивлялась отечественному новоделу про войну, где элитные подразделения SS совершали глупейшие ошибки, и советские ополченцы раскидывали их как детишек, пропустила тысячную серию какого-то не кончающегося сериала. Пока не наткнулась на новостную передачу, в которой сообщили, что к Земле приближается комета Таттла на рекордное для неё расстояние. И хоть яркость её будет не очень велика, она будет достаточна, чтобы рассмотреть комету невооружённым глазом. И перигелий небесного тела приходился на 27 января. Но затронула меня информация о её прошлом появлении – 27 августа 1995 года.
В горле у меня пересохло, а глаза расширились. От нахлынувших воспоминаний стало не по себе.
Моя мать была страстной астрономкой-любителем. Кажется, у неё имелся даже пусть и небольшой, но свой телескоп. Разумеется, к своему хобби она хотела приобщить и своих дочерей. И всего за пару дней до ночи, что унесла столько жизней, мы всей семьёй ходили в небольшой, но очень богатый на впечатления поход. И, очевидно, наблюдали именно эту комету. Я быстренько оделась и выскочила на улицу. Холодный ветер бил по лицу, забирался под одежду, но не мог меня остановить. Двигаясь по какому-то наитию, я заскочила в гараж и бесцеремонно начала раскидывать вещи, пока не нашла его. Небольшой потёртый чемоданчик.