– Раздери меня Юпитер, но сегодня музыканты играли лучше обычного! – воскликнул Фламма, осушая очередной бокал вина. Он приветственно помахал рукой бледному человеку в черном костюме и солнцезащитных очках, закрывающих половину его лица.
Музыкант скупо улыбнулся в ответ.
– Не знаю… – задумчиво проговорила Ева. – Мне больше нравился тот ирландский парень, что играл в прошлый раз. Как его… – она нахмурилась, вспоминая имя.
– Они называли его королем, – подал голос худой мужчина. – Король рок-н-ролла. Только он не из Ирландии, а из США.
– Мне он понравился, – повторила Ева.
– Я бы еще раз послушал русского парня с хриплым голосом, – возразил худой. – Забыл фамилию. Он играл на гитаре, без всех этих грохочущих барабанов.
– Вспомнишь фамилию, Томас, пригласим! – сказал Фламма.
– Договорились!
Мимо прошли двое мужчин в сопровождении молодой женщины. Единственным одеянием женщины были кроваво-красные бусы, и серебристые туфли на высоком каблуке. Обнимающий девушку за талию молодой мужчина был до пояса обнажен, старые шрамы покрывали его спину, – второй спутник был одет как настоящий джентльмен, сошедший с гравюр художников девятнадцатого столетия. Приталенный черный костюм, узкие брюки, лакированные, с острыми носками туфли. Он курил сигару, шептал что женщине на ухо, – ее большой, алый рот пребывал в постоянном движении. Проходя мимо, она подмигнула Фламме, и возбужденно рассмеялась.
– Марго с двумя развлекается? – равнодушно посмотрел на женские ягодицы худой.
– Ей не в первой! – усмехнулась Ева, посылая женщине воздушный поцелуй. – Странно, что с ней сегодня в компании Уолтер Сикерт.
– Тот самый маньяк художник? – удивился Фламма. – Говорят, на его счету то ли десять ли двенадцать расчлененных трупов.
– Участие Сикерта в преступлениях так не было доказано, – возразила Ева. – А вот картины он писал недурные. У меня в коллекции есть парочка эскизов.
– Главное, чтобы он нашу Марго не обидел! – прогудел Фламма, неприязненно глядя на сидящую возе бара троицу.
– Я бы больше опасалась за маркиза. Извращенец!
– Могу свернуть ему шею! – предложил богатырь.
Все трое рассмеялись. Музыканты закончили упаковку инструментов, и терпеливо ожидали, стоя возле дверей.
– Рассчитайся с ними, Фламма! – приказала Ева.
Здоровяк поднялся со стула, вразвалку подошел к музыкантам, о чем-то поговорил с бледным мужчиной в очках. Тот часто кивал головой, монеты принял с почтением. Тотчас появился сгорбленный человек с пленкой бельма на глазу, и синими татуировками на лице. Он распахнул дверь, музыканты торопливо покинули помещение бара. Фламма вернулся за столик, налил вина в бокал. Ева внимательно смотрела на одноглазого.
– Катон пытался выудить у новичка твои монеты, гладиатор! – как бы невзначай сообщил худой мужчина.
– Вот прохвост! – взревел Фламма, столь громко, что худой поморщился. – Катон!!!
Сторож пригнулся еще ниже, словно получил удар под дых.
– Ты звал меня, смелейший из всех бойцов известных во вселенной? – заныл он, молитвенно сложив ладони.
– Тебя, кого же еще, старый пройдоха!
Катон направился к столику, за которым сидела троица. Какой-то лысый мужчина швырнул в его сторону обглоданную кость, сидящая с ним затянутая во все черное женщина, одобрительно хлопнула в ладоши. Все прочие с интересом смотрели за тем, как припадая на ногу, Катон движется к столику. Марго шутливо ударила по локтю англичанина, опустившего ладонь с ее талии на ягодицу, и тотчас чмокнула его в лоб.
Сторож остановился на почтительном расстоянии, его поза выражала смирение.
– Чем я могу служить великому и непобедимому Фламме? – произнес он.
– Говорят, ты пытался кое-кого обчистить, дружище? – Фламма улыбнулся, отчего стал выглядеть еще более грозно; на месте бокового резца у гладиатора чернела прореха.
– Не пойму, о чем ты говоришь! – сокрушенно вздохнул Катон. – Должно быть, вино было сегодня слишком крепким! – он позволил себе хихикнуть.
– Не смей шутить со мной, облезлый павиан! – гладиатор ударил огромным кулаком по столу, зазвенели стоящие бокалы. – Рассказывай!
Катон заюлил, озираясь по сторонам, словно ища поддержки, но не найдя ее, покорно вздохнул, плечи его, и без того узкие, опали.
– Этот новенький… Он вел себя слишком дерзко! – заговорил он. – Он меня увидел!
– Не только тебя одного! – поморщилась Ева. – Говори дальше!
– Я хотел сказать, что остальные мартышки нас не видят, а этот…
– Это всем известно! – рявкнул Фламма. – Такое случалось и прежде, правда крайне редко. И не смей называть людей мартышками! Понял?
– Понял, как не понять! – поспешно согласился Катон.
– Рассказывай дальше!
– Он подружился с собакой…
– С собакой? – удивилась Ева.
– Да-да! – обрадованный тем, что тема уходила в менее опасное для него русло, частил Катон. – Не знаю, откуда взялась эта шавка! Обычный бродячий пес. Новенький общался с ним как с закадычным другом. А потом он, нечастный, пытался угнать машину…
– Многие так делали… – заметил худой. Он вперил в старика свои проницательные черные глаза отчего тому было явно не по себе.
– Ева, попроси Томаса, чтобы он не смотрел на меня так, – заныл Катон. – У меня путаются мысли!
– Сеньор Торквемада! – вежливо улыбнулась Ева. – Уважайте старость, на мучьте пожилого человека.
Худой пожал плечами, отвернулся.
– Продолжай! – приказал Фламма.
– Продолжаю, – в тон гладиатору ответил сторож. – Как раз надвигалась Орда, и я предложил новичку с его псом, проследовать вместе с остальными в место укрытия, которое, как известно, существует специально ради подобных случаев.
– Не пересказывай мне историю Безвременья! – прервала Ева. – Я знаю ее лучше тебя!
– И в мыслях не было усомниться в мудрости Евы! – льстиво воскликнул Катон. – Из всех тридцати эонов, составляющих Плерому, только велика Ева значила символ мудрости!
– Дешевая лесть на меня не действует! – перебила старика Ева. – К тому же в истории гностиков эоном мудрости считалась София.
– Скромность и мудрость! – продолжал гнуть свою линию Катон. – Вот сочетания качеств, достойные восхищения!
– Он лжет! – не оборачиваясь, сказал Торквемада.
– Я тоже считают, что лжет! – набычился Фламма! – Заговаривает зубы. Знаешь, что чувствуют те, кому ломают шейные позвонки?! Сколько у тебя осталось жизней, пять, четыре?
– Семь… – пролепетал Катон. – Семь жизней, из девяти, дарованных Вселенной, о могущественный победитель всех своих недругов, храбрый Фламма!
– Скупо живет наш сторож! – прокричала со своего места Марго. – У меня всего четыре осталось!
– У меня пять… – прогудел безбровый.
– И у меня тоже четыре! – крикнул кто-то из затемненной глубины зала.
– Неплохо бы узнать кто его одарил лишними жизнями, – Торквемада нарушил приказ, – не читать мысли старика, и сверлил его пристальным взглядом.
– Пожалуйста! Прошу тебя, не надо! – Катон в ужасе закрыл ладонями лицо. – Словно иглы в голову вонзают! – пожаловался он.
Торквемада удивленно покачал головой.
– Эта старая развалина неплохо научилась скрывать свои мысли! – воскликнул он.
– А что ты видишь? – спросил Фламма.
– Какая-то муть. Туман, озеро, голая женщина…
– Красивая? – прокричала от стойки пьяная Марго.
– Здесь только одна красивая женщина! – скупо улыбнулся Торквемада, на что Марго послала ему воздушный поцелуй.
Ева наклонилась к сторожу.
– Если ты будешь продолжать врать, Фламма укоротит твой век, Катон!
– И сделаю это с большим удовольствием! – добавил гладиатор, с презрением глядя на старика.
Сторож горестно вздохнул.
– Я все расскажу, – проговорил он. – Новичок выпытывал у меня, как выбраться отсюда. Рассказал про эгинов в лесу.
Ева вопросительно посмотрел подняла бровь.
– Я ему сказал, что он легко отделался! – пояснил Катон. – Эгины ужалили его в ногу, но он сбежал от них. Впервые встречаю мартышку… Виноват! Человека, которого эгины отпустили, не причиняя особых мучений.
– Он говорит правду, – сказал Томас, вероятно нашедший способ проникнуть в сознание сторожа.
– Новичок признался, что достопочтенный Фламма дал ему монеты! – продолжал сторож.
– И ты предложил сделку, – догадалась Ева. – Золото в обмен на ту чепуху, которую готов был нагородить!
– Я указал путь к спасению! – запальчиво прокричал Катон. – Если бы он со своим псом помедлил, Орда поглотила бы их обоих!
– Ты этого знать не можешь… – задумчиво произнесла Ева, отпила из бокала. – Как и все представители твоего племени, ты скуп, труслив и коварен. Если бы на должность сторожа можно было найти кого-то другого, я бы вышвырнула тебя прочь. Скитался бы среди людей, морочил им головы лживыми предсказаниями судьбы. Но, увы, пока подходящей кандидатуры я не вижу. Пошел вон!
Катон поспешно удалился, радуясь, что удалось легко отделаться. Потратить девять жизней можно очень даже легко! И очутиться в Пустоши, где нет ни света, ни звука, ни отголосков памяти. И сколько такое состояние продлится никому не известно! Нет уж! Лучше работать сторожем, чем блуждать в бездонных закоулках вселенной в образе бестелесного эфира!
Фламма неприязненно смотрел вслед удаляющемуся сторожу.
– Напрасно, ты не позволила сломать ему шею, – крякнул он. – Или позвоночник, – добавил он, немного подумав.
– Катон все же утаил частицу правды, – сказал Торквемада. – Но он не солгал про новичка, который действительно видит. Ты выбрала его, Ева? – спросил он.
Ева посмотрела на клубящийся дым сигарет под потолком.
– Он прошел через лес почти что невредимым, подружился с собакой. Кто-нибудь из людей совершал что-то подобное? Ты можешь сказать что-нибудь об этой собаке, Томас?
– Я попробую… – пообещал Торквемада. Он закрыл глаза, обхватил череп ладонями.
В зале воцарилась тишина, даже разбитная компания Марго с мужчинами угомонилась, они сидели молча, стараясь не издавать лишних звуков. Было слышно, как сопит Фламма; сломанный нос мешал гладиатору нормально дышать. Стрелки на больших часах, висящих над сценой не шелохнулись. Двенадцать часов двадцать пять минут. Наконец, Томас открыл глаза.
– Нет, Ева! – признался он. – Ничего не вижу. Наличие пса в Безвременье для меня является загадкой. А что на этот счет упоминается в традициях?
– Ты веришь традициям? – горько усмехнулась Ева. – Один неглупый человек сказал. Традиции древнее диктатуры. Но если тебя этот вопрос так сильно беспокоит, могу сказать наверняка, – никаких упоминаний о собаках, или любых других животных там нет.
– Я так и знал. – торжественно произнес Торквемада.
Ева допила вино из бокала, лукаво улыбнулась Фламме.
– Ну, храбрый гладиатор! Готов отомстить за причиненную боль?
– Всем сердцем! – взревел Фламма.
– В речах Вафтруднира и Старшей Эдде подробно описано время Рагнарека, – с усмешкой сказала Ева. – Битва богов.
– А также противостояние богов-олимпийцев и титанов. Причем боги свергли с престола Кроноса, и обрели власть над миром и людьми. А еще упоминаются сражение великого мстителя Гора и Сета, бога пустыни. – сказал Фламма.
– Не ожидал от тебя таких знаний! – удивился Торквемада.
– Кой-чего помню! – самодовольно ухмыльнулся гладиатор.
– Довольно самонадеянное сравнение, – заметила Ева. – Значительная часть историй была сочинена людьми. Они наделены воображением, а используют бесценный дар ради искажения исторических фактов. И все ради того, чтобы избежать Пустоши, о которой толком ничего не знают, но панически боятся смерти как небытия.
– Пустошь дана для расплаты за греховные деяния! – ханжески поджав губы, произнес Томам.
– Кто бы говорил! – крикнула со своего места Марго. – Сколько невинных человек ты отправил на костер, за так, так называемую ересь, а, Томас? Сто? Двести? Или больше?
Худой Томас Торквемада мигом утратил спокойствие при этих словах. Он ожег яростным взором глубоко запавших черных глаз сидящую у стойки бара голую женщину.
– Они все были еретиками! – закричал он. – За ложное искажение откровений Духа полагается смерть!
– Конечно, конечно! – рассмеялась Марго. – Я бы может и поверила в твою искренность, если бы не видела одну из твоих жертв. Женщина была очень красивая, но излишне разговорчивая. Рассказывала о невинных шалостях, которым ее подвергал великий инквизитор, прежде чем отправить бедняжку на костер!
– Это ложь! – вскочил со стула Томас. – Ты все лжешь, блудливая ведьма!
– Хватит! – негромко приказала Ева.
Томас опустился на место, и послушно замолчал, кидая испепеляющие взгляды в сторону нахально скалящейся Марго.
– Маркиз нарушил границы, – продолжала Ева. – Он попытался увести по ложному пути выбранного мной человека. Это вызов. И нам придется его принять. Распри неуместны. Томас, – обернулась она к Торквемаде. – Постарайся узнать, что делает новичок. С кем говорит, о чем думает.
– Уже делаю, – недовольно пробурчал инквизитор. – Твой протеже, Ева, ухитрился пронести с собой фотографию жены.
– Что еще? – перебила Ева.
– Шакс дал ему свою визитную карточку, – криво усмехнулся Торквемада. – И обманом заманил жену этого парня на Остров Мертвых.
– Она жива? – удивился Фламма.
– Жива и здорова. – подтвердил Томас.
– Как можно живого человека увлечь на Остров Мертвых?
– Такие случаи известны. Почитай историю, только не ту, что преподают люди в своих университетах.
– Ты, наверное, забыл, что Фламма безграмотный, – заметила Ева.
Богатырь польщенно улыбнулся.
– Теперь у нее оттуда нет исхода, – продолжал Торквемада, – разве что ей посчастливиться сорвать ветвь Персефоны в ее саду.
Фламма многозначительно присвистнул.
– Ту самую, что согласно преданию, дарует бессмертие?
– Не такой уж ты и бестолковый! – усмехнулся Торквемада.
Ева внимательно посмотрела на него.
– Ты допускаешь, что женщина сможет добыть ветвь из сада?
– Когда дело касается людей, я все что угодно могу допустить. Ради мизерного шанса получить бессмертие они готовы творить чудеса. При этом идея вечности ужасает их, что и приводит к двойственности чувств. Жажду жить, и молю о скорой смерти.
– Когда ты так говоришь, Томас, я чувствую себя тупым как деревяшка! – проворчал Фламма.
Торквемада снисходительно улыбнулся.
– Поговорим об этом в следующий раз, – сказала Ева. – А теперь расходимся! – приказала она.
Дверь в бар распахнулась, открыв совершенно другой пейзаж, нежели обычная поселковая улица северной части России. Теперь это было блистающее огненной пустошью пространство, залитое нестерпимо ярким сиянием. Все, кто только что сидели в баре, распивали напитки и курили сигареты, выходя наружу растворялись в этом пламенеющем мареве, проходя сквозь него как саламандра, преодолевающая огненную завесу. Вскоре в баре не осталось никого. По улице, вновь превратившейся в поселковое местечко, прихрамывая шел сторож с неизменной сумкой на плече. Он подошел к дверям, привычно долго возился с замком, негромко изрекая ругательства. Серый свет осеннего полудня окутывал сонной дымкой несколько десятков домов, выстроившихся вдоль текущей реки.
Глава 10.
Настя захлопнула крышку ноутбука. От выпитого кофе горчило во рту, сердце трепетало как заячий хвостик. Близился вечер. Она прочла больше половины текста, прерываясь на походы в туалет. Дважды съела по бутерброду с хлебом и сыром, не ощутив толком вкуса. Пожалуй, ни одна книга из всего прочитанного ею раньше, не влияла на нее столь сильно, как этот незавершенный роман. Текст, конечно, был сыроват, требовал редакторской правки. Каким-то удивительным образом Пудовику удалось заглянуть в пятое измерение бытия, (это было ее собственное определение, и Настя им гордилась), изложение ей показалось настолько достоверным, что девушка испугалась. Заратустра принял откровение Авесты, и было оно записано золотыми чернилами на воловьих шкурах. Моисей узрел Бога в образе горящего тернового куста на горе Синай, а Мухаммед услышал весть от посланника Джибриля в горной пещере Хира. Здесь истина. Неизменная как вселенная. Только вот загвоздка крылась в том, что история, пересказанная Александром Пудовиком, была ужасной. Если бы Настя могла подбирать точное определение духовной сути повествования романа, то она бы выбрала слово – безнадега. Такое, немного не литературное словечко. И еще она поняла одну важную вещь. Писатель смертельно боялся того, что сам сочинил. Собственное творение поработило автора, и грозило уничтожить его физически. Занимаясь на литературных семинарах, она слышала такую формулировку, – автор всегда больше, чем написанный им текст. Звучало красиво, и имелось вполне стройное объяснение подобного мнения. Сочинив рассказ, повесть или роман, писатель готов переключиться на создание нового произведения. Насте Ромм было понятно; Пудовик больше ничего не напишет. Предсмертная эпитафия, какими стало «Размышление о божественной литургии» у Гоголя и «Мастер и Маргарита» для Михаила Булгакова.
Настя прошлась по комнате. Следовало переварить ту часть написанного романа, которая крутилась у нее в голове подобно неутомимой игрушке волчок. Зачем вообще Мастер взялся за такую тему?! Настя была молодой и здоровой девушкой, рассуждения о смерти для нее были магической абстракцией, ничего не имеющие с не лично общего. Смерть, – это то, что со мной случиться не может. Факт личной смерти, как у большинства юных людей воспринимался ею посредством косвенных событий. Прошлым летом умерла ее бесконечно дорогая, капризная болонка Лора. Настя рыдала почти неделю. Она искренне скорбела по собачке, но подсознательной причиной душевной боли было постижение факта смертности всего живого, и ее персональной кончины, которая наступит, конечно же очень нескоро, но все-таки она неминуема.
Великий сказал, – рукописи не горят! Читая роман Пудовика, Настя убеждалась в истинности антитезы знаменитой фразы из романа Булгакова. Горят! Тексты романов и повестей полыхают ясным огнем, тонут в бездонных сетях канализационных труб, истлевают на помойках, да что там! Просто исчезают в недрах процессоров, никем кроме автора непрочтенные! Если бы Настя давала определение жанру, то причислила бы творение Мастера к абсурдному фэнтези. Страшному, а оттого кажущемуся достоверным, литературному жанру. И она знала почти наверняка, – это произведение не отважиться печатать ни одно издательство. Рукописи горят!
На экране смартфона светились шесть пропущенных вызовов, и два не прочитанных сообщения. Девушка подавила зевок. Кофе подействовал на нее странным образом; сон навалился тяжело и валко как обморок. Мысли путались. Сходив еще раз в уборную, и забыв выключить свет, – чего с пунктуальной Настей Ромм( «девы» по знаку зодиака), в трезвом состоянии не случалось. Она легла на кровать, глаза слипались, в голове нарастал какой-то странный шум; словно взлетающая стая птиц окружала девушку. Попытки бороться с непреодолимой дремотой ни к чему путному не привели. Погружаясь в бездну забытья, ей почудилось, что кто-то ходит по квартире. Быстро и бесшумно, едва касаясь ступнями пола. Настя попыталась разлепить веки, но их припечатала неведомая сила. Спустя несколько мгновений, девушка спала. Она не видела крадущегося как тень смуглого красивого парня, похожего на испанца, какими их представляют в фантазиях женщины. Метнув на спящую девушку невнимательный взгляд, мужчина подошел к столу, включил ноутбук. Требовалось знание пароля. Пришелец подошел к неподвижному телу хозяйки квартиры, приложил ладонь к ее лбу. Настя дернулась всем телом: даже пребывая в фазе глубокого сна, она ощутила нестерпимое жжение. Золотой браслет с надписью на латинице соскользнул по запястью мужчины, коснувшись лица девушки. Он поправил украшение нервным движением. Удовлетворенно хмыкнул, вернулся к столу, ввел комбинацию цифр и букв. Загорелся экран. Две минуты потребовалось человеку на то, чтобы найти искомый файл, удалить его из памяти процессора. Далее, он включил на ноутбуке программу переустановки системы; таким образов, вся имеющаяся там информация исчезала безвозвратно. Стоя возле кровати спящей девушки, мужчина медлил. Некая сила мешала ему завершить продуманный план. Убить эту хрупкую мартышку он мог одним из сотен имеющихся в его арсенале способов. Он уже протянул руку к пульсирующей на шее синей венке, и замер так неподвижно, словно мышцы свело судорогой.
– Проклятье! – сквозь зубы.
Сила, вставшая на его пути, казалось непреодолимой. Он выругался на каком-то языке, ( лингвисты, должно быть пришли бы восторг, услышав наречие этрусков, исчезнувшее тысячелетия назад), и также бесшумно покинул квартиру. Хлопнула дверь, по полу протянуло сквозняком.
Настя Ромм крепко спала, не подозревавшая о беде, зависшей только что над ее головой, и благополучно ее миновавшей. Ей снился сон. Такое крайне редко случается, чтобы человеку приснилось содержание прочитанной им накануне книги, но та самая реальность, в которую с упорством умалишенных верят большинство людей, дала решительный крен. Настя перевернулась на бок, провела ладонью по лбу. Позже, после пробуждения, она будет гадать о причинах появления на ее, всегда чистом и свежем лбу, (с небольшим налетом загара), красных болезненных пятен, отдаленно напоминающих человеческую пятерню. Будет гадать об этом, как и многом другом, включая кристально чистый диск С на своем ноутбуке. Но это случится потом. А пока она спала, и сновидение было настолько реалистичным, будто смотришь кино в формате 3 d. И она уже не была так уверена в знаменитой антитезе вечной фразы. Рукописи горят!
Из книги А. Пудовика «Тени Иерусалима».
«…Река огня текла безостановочно, лепестки пламени лизали раскаленные добела черные скалы, такие вечные и могущественные, что казалось само время не способно поколебать их твердь. На вершине одной из таких скал возвышалась башня, уходящая ввысь спиралью, с блестящими, словно облитым серебристой глазурью норами, вроде пчелиных сот. Башню венчал круглый постамент, обдуваемый обжигающим ветром. На краю стоял Лучезарный. Тот, чье имя не осмеливались произносить вслух его подданные. Всепоглощающий жар уничтожил телесную оболочку, теперь это был черный силуэт, по контурам напоминающий человека, но ничего общего с ним не имеющего. Сгусток энергии невероятной силы, облаченный в любую форму, какую он пожелает. Округлый череп, на котором блистали огромные изумрудного блеска глаза, склонился вниз, на корчащиеся в пламени фигурки. Лучезарный уже получил известие от Катона, и судьба доносчика была решена. Доносчикам нельзя доверять, они меняют покровителей, в зависимости от ситуации. Ева готовиться к войне. Так лучше. Чрезмерно много милости получают эти невежды и выскочки получившие во владения зоны Безвременья, облепившие планету как гроздья бесполезных грибов. В Безвременье решалась дальнейшая участь людей, завершивших свой короткий, как взмах крыльев мотылька, жизненный путь. В прежние века такого не было. Подавляющее большинство людей вот также проплывали по реке Флегетон, в глубины Хадеса, где Лучезарный проявлял свою полную власть над ними. Но прежде, он давал возможность насытиться своим подручным, проявить их низменные страсти. Законы, введенные Духом, дарили равные шансы каждому из живущих на земле людей, обрести свое личное место, будь то Свет или же Пустошь. Такое зачастую случалось после прохождения человека сквозь горнило Безвременья. Самолюбие Лучезарного было уязвлено.
От стены отделилась тень, и неподвижно замерла, смиренно ожидая, когда ее окликнет тот, чьего имени не следует произносить вслух.
– Говори! – мысль появилась, и тотчас сгинула в жарком мареве, исходящего от реки огня.
– Ева приняла вызов…
– Мне это известно! Что еще?
Тень шевельнулась.
– Та женщина, которая пошла следом за своим мужем…
– Продолжай!
– Она делает это по собственной воле.
– Ты хочешь сказать…
– Она жива!
Свечение зеленых глаз на черном черепе воссияло с удвоенной силой.
– Этого не может быть!
Тень беспокойно метнулась в сторону, словно надеясь скрыться в тени нависающей скалы.
– Увы, это так! Если она получит ветвь из сада Персефоны, многое может измениться!
Лучезарный замолчал. Потекли минуты ожидания. Наконец, новая мысль-монолог поглотила оглушающее безмолвие подземелья.
– Почему оказавшись в темном месте, лишенном проблесков света они льнут другу к другу? Почему в их фантазиях, возникают туманные образы будущего, а надежда на помощь высшей силы на исчезает на краю погибели? Откуда возникает этот свет и покой их мятущихся сердец в час наивысшей агонии! Что они именуют душой, и откуда вообще взялась в их бестолковых головах надежда на так называемое посмертное спасение?
– Говорят, так работает их подсознание, – несмело ответил посетитель.
– Чушь! Наличие свободы воли противоречит любой части сознания! Будущность определена абсолютной истиной, а смысл ее никто не знает. Все дело в воображение, а некоторые из них наделены им выше всякой меры. Это воображение порождает поиск. И мысль мечется как крыса в лабиринте, но иногда, перед их воспаленным сознанием возникают целые миры. И виной всему эта свобода воли!
– Люди неверно распоряжаются свободой воли.
– Тут ты прав, маркиз! Что еще?
– Тот писатель… Его роман не завершен, но в тексте чрезмерно много совпадений.
–Только сам автор вправе распорядиться плодами своей фантазии.
– Мы попытались на него надавить…
– Книга должна исчезнуть!
– Будет исполнено!
Тень растворилась проскользнула по твердыне камня как черное пятно, выбрав одну из серебристых нор, уверенно нырнула туда. Лучезарный остался в одиночестве, а внизу со свирепым рычанием текла огненная река».
Глава 11.
Санкт-Петербург. Невский проспект 28.
Стеклянный купол, надстроенный над мансардой здания, позволял обозревать большую часть Невского проспекта. Шакс шагнул в мансарду, прямо через стену, из облака розового тумана, отряхивая ткань пиджака от липкой слизи. Обычно, путешествие не занимало много времени, на этот раз он задержался дольше обычного: тварь со светящимися глазами на давала проходу. Пришлось свернуть ей шею.
– Лемуры! – понимающе кивнул Ларан. Он сидел на продавленном диване по пояс голый, и очищал от грязно-зеленых пятен кожаную куртку. – Их в норах тьма-тьмущая.
– Повезло, что на вас они напали поодиночке, – усмехнулась Елиза. Она была одета по местной моде: в черные джинсы и в синюю футболку с надписью «Я стерва, и этим горжусь».
– Подумаешь! – фыркнул Ларан. – Какой вред от лемуров? Лазают по подвалам и кладбищам, пугают мартышек.
С улицы доносился шум автомобилей; на перекрестке скопилась пробка. Водители нетерпеливо сигналили, подгоняя нерасторопных участников движения. Август в северной столице выдался в этом году сумрачным и дождливым, возвышающийся за сквером купол Казанского собора тускло блистал золотом.
– Другого места для встречи найти не могли? – раздраженно спросил Шакс.
– А чем тебе здесь на нравится? – спросил Ларан.
– Тесно!
– В Пустоши места навалом! – пошутила Елиза.
– И вообще непонятно, почему Лучезарный, чье имя я не смею произносить вслух, выбрал этот город? – пробурчал Шакс, сковырнув ногтем засохшую белую кляксу на воротнике пиджака.
– Париж веселее будет, – согласился Моркус. Он проглотил кусок чего-то съестного из тарелки, и сонно моргал глазами.
– О твоих похождениях монаха душегуба там до сих пор слухи ходят! – ухмыльнулся Ларан. Он очистил куртку, и теперь играл с массивным ножом с рукоятью, стилизованной под козлиную ногу.
– Человеческая память недолговечна, – возразил Моркус. – Однако люди в Париже сговорчивее чем здесь. Помню, я совратил я одну монахиню, пришедшую ко мне в исповедальню… – он причмокнул губами.
– О вкусах не спорят! – вмешался Малах. Он развалился в кресле, и интересом изучал суетливо порхающую над потолком купола неизвестно как попавшую сюда бабочку.
– Малах любит экзотику, – Елиза ухмыльнулась. – Ларан облажался. – пояснила она.
– Что это значит? – удивленно спросил Шакс.
– Пожалел девочку!
Ларан злобно оскалился.
– Следи за словами, ведьма! – зарычал он. – Сколько тебе там жизней Лучезарный подарил? Восемь? Десять?
– Сколько есть, – все мои! – парировала Елиза. – Всего то надо было задушить мартышку! Или ты хотел ее предварительно того-самого? – она совершила характерное движение бедрами, имитирующее половой акт. – Так это и с мертвой можно сделать, даже интереснее! Верно говорю, Палач?
Малах громко расхохотался, выпятив несуразно большие желтые зубы.
– Я уничтожил сочинение писателя, – хмуро сказал Ларан. – Нет ничего проще, чем прикончить мартышку.
– Однако, ты этого почему-то не сделал.
– А если девушка под защитой? – размышляя вслух, проговорил Магни. Он развлекался тем, что метал дротики, целясь в точку на стене. Дротики ложились кучно.
Бабочка ударилось о стекло. Дрожали тонкие усики, трепетали полупрозрачные, с оттенком желтизны, крылья. Елиза с Шаксом переглянулись. Магни затронул ту тему, о которой они не решались говорить вслух.
– Или она как-то связана с грядущим противостоянием? – подхватил Моркус, обращаясь ко всем собравшимся в куполе.
– Думаешь, мне это известно? – огрызнулся Шакс. Он брезгливо обнюхал зелень на своем пиджаке. Кровь любого мертвого существа обладает специфическим запахом, но лярвы или лемуры, – как их называли греки, – водящиеся в тоннелях между мирами, смердели особенно отвратительно. С оторванной головой лемур живет около трех минут, носясь по кругу как дурная курица, и разбрызгивая мерзкую жидкость, в дальнейшем у него отрастает новая голова или одна из пяти конечностей в зависимости от той части своей плоти, которой он лишился.
– Ты был у Лучезарного, – напомнил Малах.
– Чьего имени мы не осмеливаемся произносить вслух, – с нажимом добавил Шакс. – Был. Но речь шла о другом.
– Поделишься?
– Сам знаешь, Палач, – уклонился от прямого ответа Шакс. – Противостояние с Безвременьем. – Он умолчал насчет истинной темы разговора с Лучезарным. Его беспокойство в отношении женщины по доброй воле, вознамерившейся отправиться на Остров Мертвых в поисках золотой ветви. Ее надеждам не суждено было сбыться. За всю историю лишь одному смельчаку удалось обмануть Персефону, ревниво охраняющую свои сады. Это привело к необратимым последствиям, погибла в пучинах океана величественная Атлантида, Юстинианова чума выкосила треть населения земли, извержение вулкана в Исландии породило череду длительных холодов. Но знать детали разговора с верховным демоном остальным, а тем более Малаху Хаталану, по прозвищу Палач, мечтающему занять место преемника Лучезарного вовсе не обязательно. Любопытство мышь сгубило, а погибать прежде срока маркиз Шакс не собирался.
– Ясно. – холодно ответил Малах.
Шакс понял, что тот не поверил.
– Какая разница, о чем шла речь, – примирительно сказал он. – Вопрос, кто выйдет из нас на схватку с представителем Безвременья?