Ареолы вокруг сосков, которые сильно увеличились после родов, знакомая родинка на правой груди. Но главное – это молоко. У Жанны всегда хватало молока, поэтому они даже не искали для Тони прикорм. Да и где его сейчас найдёшь? Питательная смесь ценилась у тех, кто остался, наравне с консервами и гречневой крупой.
– Мы найдём тебе пропитание, – сказал Антон дочери. Поднёс девочку к правой груди и удостоверился, что она схватила сосок. – А сейчас тебе лучше бы поесть от души. Мама любит, когда ты сытая.
Оглядевшись, он сдёрнул с кресла пухлую, воняющую плесенью подушку. Устроил её на коленях жены, под спинкой ребёнка. В последний раз пробежал пальцами по рёбрам женщины. Господи, какая она худая!..
Девочка жадно задвигала ртом. Её глаза были открыты. Антон предпочёл бы, чтобы она не смотрела, но ничего не мог поделать. Жанну сейчас не так-то просто узнать, и дело не в травмах, которые он ей нанёс. Совсем нет. Голубиная лихорадка постучалась и к ним в дом.
Антон задал себе вопрос, какие шансы у Тони заразиться через материнское молоко, но быстро прогнал от себя эти мысли. Ведь и до этого малышка питалась от груди матери. Неизвестно, как передаётся вирус. Неизвестно даже, вирус ли это. Первых заболевших разделяли сотни и сотни километров, и в то же время люди могли годами жить рядом с мутантами. Их семейство тому доказательство.
Больше похоже на магию, если уж на то пошло.
Жанна была одной из первых, кто высказал горькое предположение, что убегать бесполезно. Они жили бок-о-бок с новыми обитателями Земли достаточно долго, чтобы понять, что даже в защитных масках нет необходимости. Болезнь приходит, когда ей того захочется.
Хмыкнув, Антон встал. Теперь, освободив руки, он мог заняться более насущными делами. Наступал день, а значит, время сизеголовых. По ночам они забираются в подвалы и заползают под брошенные автомобили, зато с первыми проблесками рассвета заполоняют улицы. В темноте можно передвигаться почти безбоязненно. Антон не знал, с чем это связано, хотя полтора года, проведённых в этом новом мире, подвели его к необычной мысли: они боятся темноты, а точнее – тёмных открытых пространств. Потому если такой пустоголовый заберётся к тебе в дом, ночь на дворе или день, вероятнее всего, ты уже не жилец.
Антон направился к окну, чтобы плотнее задёрнуть штору, и вдруг остановился: мимо проследовала тень. Максик был тут как тут; светлая шерсть на его загривке поднялась. Он скалил зубы, но из глотки не доносилось ни звука. Макс был умным псом и быстро понял, что пустоголовые очень любопытны к звукам. Видят они паршиво, но слухом не обделены. Раздалось утробное курлыканье, Антон готов был поклясться, что в нём звучали вопросительные нотки. Закрыл ли он дверь? Все ли окна закрыты и зашторены? Главное, чтобы Тоне не вздумалось заплакать снова. Жизнь с маленьким ребёнком здесь – отдельное, почти садистское удовольствие. Жанна была с Тоней на одной волне, и какие бы потрясения не случались в жизни, она могла тихим, баюкающим голосом успокоить дочь. Если же с Тоней по какой-то причине оставался Антон, то, в момент малейшей опасности, он просто зажимал младенцу рот и держал так крепко, что ничего, кроме нескольких сдавленных звуков, не просачивалось наружу.
«Однажды ты всё поймёшь и сможешь простить меня за эту грубость», – говорил он каждый раз.
Постояв, тень удалилась, покачивая огромной головой. Антон выдохнул сквозь сжатые зубы. Он понимал, в чём дело. Кроме отменного слуха, у пустоголовых ещё и очень хороший нюх. Своих они чуют за версту, и этот решил, что дом уже кем-то занят. Антон тоже чувствовал запах. Слабый, но ощутимый, он возник за пару часов до того, как в ванной появилось несколько маленьких сизых пёрышек.